—
А ты знаешь, как охотится лягушка?
—
Знаю. Она ждёт. У неё глаза могут вращаться кругом. – Он показал. – Вот так.
—
Как локаторы? На 360 градусов?
—
Ну, да… А когда кто-то попадает в этот её круг, она… делает необходимые движения и… всё.
Я ещё тогда обратил внимание на то, что Ваня старательно избегает жёстких выражений.
—
Ты хочешь сказать, – продолжал Илья, – что это похоже на крылатые ракеты?
—
Это ты хочешь сказать, – засмеялся тихо Ванечка, – а я говорю – она лучше! Стрекоза тоже похожа на вертолёт, но ведь намного лучше, так ведь?
—
Наверное… Живая природа всегда лучше, хотя… – Илья задумался. – Вот я, например, люблю технику, и она для меня тоже живая.
—
И я, и я тоже! – воскликнул Ванечка. – Если кого-то люблю, он для меня живой и …настоящий.
—
А знаешь, что я тебе скажу? – Илья доверчиво, как он умел, улыбнулся. – Любовь делает и тебя самого настоящим. Это похоже… – Он помолчал. – Похоже на то, как цветок отдаёт свой аромат. Он просто его излучает, ничего не требуя взамен. – Илья смущённо потупился и тихо добавил. – Я так думаю…
«Они так думают! А мы? – мысленно, с горечью воскликнул я. —
О-о! Далеко не все… Разве что Он?»
«Я поля влюблённым постелю, пусть поют во сне и наяву…»
—
А дальше? – спросил я самого себя – Дальше совсем, как у мальчиков:
«…Я дышу – и, значит, я люблю, я люблю – и, значит, я живу!»
Покинув детскую, я сразу почувствовал необычную тишину и покой в доме, безлюдном и празднично убранном, наполненном голубовато-серым сумраком угасающего зимнего дня, напоённом смоляным запахом ели, которая сумела (вот умница!) не растерять своей лесной свежести. В гордом одиночестве стояла она в ожидании в большой гостиной, нежно поблескивая золотистым дождём украшений в неровном свете уличных фонарей. Возможно, она и сама знала или догадывалась, что не зря же её так долго и любовно наряжали, что всего лишь через какие-то пять-шесть часов вспыхнут огни всех люстр и многократно отразятся в хрустале бокалов, фарфоре и серебре приборов, в строгом порядке расположенных на белоснежной скатерти, терпеливо ожидающих тех мгновений, когда оживлённые, красивые люди – весело, с надеждой, никогда не покидающей их в эту ночь, станут поднимать бокалы с шампанским, поздравлять друг друга с Новым годом, – и благодарить, и любоваться ею, а, может быть, даже петь:
…
В лесу родилась ёлочка…
…
И много-много радости…
«Сколько же у нас забавных вековых привычек, – подумал я. – Говорят, ничто не повторяется и дважды нельзя войти в одну и ту же реку. Это – в Бытии, а в жизни – ещё как повторяется! Давно доказано, что Земля вращается вокруг Солнца (а не наоборот), а мы всё говорим и повторяем: “Солнце всходит и заходит…”»
В последнее время, – то, что я называю «переменой участи», – мне стало всё больше нравиться уединение. Вот и в этот короткий зимний день уходящего года я бродил по нежданно пустым комнатам, с удовольствием вдыхая тонкие запахи еловых веток и букетов живых цветов, расставленных мамой тут и там, испытывая те самые чувства, которые ожидал и ценил. Я любил их за предверие особых состояний, – вовне и внутри себя, – когда ничто не нарушает покоя и сдержанной, устоявшейся тишины: ни еле слышное тиканье старинных напольных часов; ни лёгкое – от бесшумно влетающего в открытые окна ветра – покачивание тяжёлых штор и развевающихся, невесомых, прозрачных занавесок; ни неприметные движения молчаливо присутствующих здесь рядом животных.
Диана, по первому зову готовая стремительно и грациозно подняться на все четыре лапы, лишь слегка поводила головой вслед моим шагам. Ева, постоянно и откровенно оберегающая маму, ревниво наблюдающая за всеми её передвижениями, когда та была в доме, – сейчас молча страдала на своём диванчике среди многочисленных подушек, остро ощущая даже недолгую разлуку и считая каждую секунду, проведённую в тоске и одиночестве, «без неё». Если Ванечку она воспрнимала, скорее всего, как равное, хотя и удивительное явление Природы, то маму выбирала уже как главного Человека своей жизни. Пережив однажды, после ухода Сонечки, боль и горечь утраты, Ева старалась уйти в древнее состояние отстраненности, отрешённости от окружающего мира, когда теряла из вида дорогое ей существо – я даже склонен думать – в другое измерение пространства. Или «ворожила», неотрывно глядя на небольшой акварельный портрет мамы, висящий здесь же, на свободной стене нашей кухни-столовой, где они обе, мама и Ева, проводили значительную часть своего времени.
Мне же часы тишины и уединения напоминали о желательности подведения «предварительных итогов». Мама с Ваней уехали к Алине; отец и в эти предпраздничные дни работал допоздна; Ася позвонила из своей «родовой» городской квартиры, расположенной на Разъезжей улице недалеко от нас, и сообщила, что придёт только к проводам Старого года; Захария ушёл на вокзал провожать Марка, рвущегося во что бы то ни стало встретить этот Новый год в отчем доме. Остальные гости должны были собраться не раньше девятидесяти часов вечера, так что времени для раздумий, увлекающих меня всегда, а сегодня – особенно, было предостаточно.
Не знаю ничего лучше, чем бестелесный, бессловесный разговор в часы одиночества с кем-то из прошлого, кто тебе дорог. Поэтому, наверное, я и подошёл к гравюре Виктора Вильнера «Петербургская новелла», приобретённой мамой на одной из его персональных выставок. Я включил бра и стал смотреть на хорошо известное мне изображение избранных эпизодов из классических произведений Пушкина, Гоголя и Достоевского. Привычно глядя на фигуры людей, мужчин и женщин далёкого века, играющих в карты, неподвижно смотрящих из окон старинных домов, бредущих в тоске и печали по булыжной мостовой вдоль Зимней канавки, обуреваемых страстями, не исчезнувшими и поныне, – мне, сочувствующему и сопереживающему им, становилось легче избавляться и от своих собственных иллюзий и заблуждений. Таково было удивляющее меня каждый раз счастливое побуждение искусства к метаморфозам чувств, его особая очищающая сила.
Весьма обнадёживающим было и то, что чем больше я понимал себя, тем лучше начинал понимать окружающих меня людей (и не только людей!). Именно это сочувственное отождествление себя с другими почти всегда порождало новые отношения, которые превосходили любые конфликты, переводили их на иной, гораздо более высокий уровень, туда, где они, эти прежние противоречия и рассогласования, уже не существовали, теряли свои права. При этом либо заметно увеличивалось или уменьшалось расстояние между участниками противостояний, либо даже приходилось с кем-либо расставаться. В любом случае, более глубокое понимание ситуации, искреннее прощение случайных ошибок, отказ от выяснения отношений на «бытовом уровне», приглашение к честному анализу с соблюдением правил медиации и т. д. – относились уже к «благородным металлам» в сфере общения, хотя бы и появлявшимся в результате переплавки «тьмы низких истин». Радовал и сам факт отсутствия соперников у такого рода отношений в цифровой сфере.
Мне же самому в это время часто открывались скрытые доселе смыслы известных, в том числе «бродячих» изречений. Так, например, в давнем «горячем» высказывании Бл.Августина: «Господи! Если бы я увидел себя, я бы увидел Тебя!» – иногда я тоже начинал улавливать «святую надежду». При этом, мне вовсе не мешало знание того, что сам Августин полагал, – в полном соответствии со взглядами своей эпохи, – Землю плоской, а Солнце вращающимся вокруг неё. Или, например, это многократно озвученное разными людьми удивление: «Неужели на самом деле всегда случается так? Когда ты уже больше не хочешь, или не веришь, или отчаиваешься получить что-либо, – только тогда ты и можешь это получить».
С некоторых пор я стал замечать (повторения придавали этому вполне естественный вид), что сомневаюсь даже в проверенных временем теориях, тем более гипотезах или предположениях. И не потому, что во мне возникает дух противоречия, просто было любопытно заново присматриваться, иначе расставлять акценты, соприкасаясь с новой информацией. Опыт приобщения к думам «одиночек» в человеческой истории позволял, порой, укреплять или менять своё отношение к людям и событиям просто «переворачиванием страниц». Подкреплялось и древнее интеллектуальное право составлять собственные суждения, сомневаться, даже отрекаться от них по мере изменения состояния сознания. Так что, например, выражение: «В мои лета не должно сметь свои суждения иметь», – приобретало для меня дополнительный, иронический смысл, а известный тезис о произведениях искусства, обогащающихся теми чувствами, которые они вызывают в последующих поколениях, а, значит, и о старых мастерах, пленяющих нас более, сильнее современных творений, – хотелось не то, чтобы опровергнуть, скорее, дополнить или найти новые доказательства и причины оживления «поблекшего очарования» старины…
Сейчас же меня полностью захватывала одна совершенно неочевидная – для многих людей – идея соединения духа и жизни, где нет разделения Духа и Материи, ибо по сути они представляют собою две стороны одной медали. Во мне даже появилось почти забытое ощущение, что я опять стою на пороге изменений, предчувствую появление неожиданных событий, и уже неважно, если они станут происходить только в моём воображении. А пока все знания, которые стекались ко мне в это время, так или иначе «работали» на главную идею.
Я разделял ту именно точку зрения (источники получения нужной информации свободно перекликались между собой), что исцеление планеты, дополнительное «снабжение» её особой сверхмощной энергией преобразований, способно произойти лишь в случае, если все царства природы (люди, растения, животные, горы, моря, земли) смогут «без отчуждения» стать истинными союзниками и партнёрами, восполняя таким образом нарушенную гармонию и способность души оставаться в «физическом вместилище», пока таковое существует. Все современные изыскания – на грани наук, искусств и религий, – тем более богатейший опыт древних цивилизаций, закреплённый в каменных летописях, научных, художественных, священных текстах и, не в последнюю очередь, в мифологии и фольклоре, свидетельствуют именно об этом. Достаточно широко известны, доступны всем желающим и результаты новейших исследований – био- и космофизиков, микробиологов и биоэнергетиков (а также многих других!) – о «Зелёном Разуме Планеты», о «Созревающей Душе Природы», о «Коллективном разуме различных сообществ на Земле» – от бактерий и насекомых до млекопитающих и человека, о «Земле как едином живом организме», об «Особой, тайной жизни океанов и подземных Царств» и многом, многом другом…
К слову сказать, мне очень понравился один отрывок из недавнего исследования жизни животных, долгие годы наблюдаемых учёными во время охоты. Оказывается, звери передают друг другу сведения о «перемещении» жизненной силы в другие тела и одновременно «благодарят» жертву за продолжение жизни – своей и своих сородичей. И нет ужаса и страха смерти! А сколько их ещё, – возможно уже существующих, – «открытий чудных готовит просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг, и случай, бог-изобретатель…»
Современный человек, к сожалению, мало знаком, «не примирён» с положением и состоянием дел в общем для всех нас мире. Он не умеет «содержать в чистоте и порядке» дарованные ему силы и возможности, бессмысленно рассеивая, растрачивая их в виде агрессии, неразумного потребления и уничтожения всего живого. Он не хочет задумываться о последствиях своих деяний, не испытывает и чувства ответственности за происходящее. Тем более, ему трудно поверить, что есть такие области жизни и такие состояния Души, где все необходимые знания о мире – во взаимосвязях составляющих его частей – приходят сами собой, их даже не надо искать, нужно лишь быть готовым и достойным их воспринять, – что, к счастью, (или нет?) умели делать наши предки и «забыли» современники.
Значит ли это, что ныне эти знания можно восстановить и дополнить, – было бы желание? Вполне возможно, ибо уже меняется энергетика мыслей, формируется новое сознание. И как бы ни сопротивлялось неразумное большинство, количество не в состоянии остановить качественный прирост новых людей «облагороженного образа». И что особенно удивительно, возникает новая волна любви, а созидательные проекты и программы, по законам следующего витка эволюции, уже осуществляются, захватывая всё и вся: растения и животных, камень и дерево, воду и землю, человека и космос.
Примеров тому множество, нужно лишь позволить себе их увидеть и услышать, ещё лучше – захотеть самим создавать такие миры, в которые хочется войти и остаться там жить. Теперь это уже было и моё сокровенное желание.
Позволю себе привести лишь два примера. Вы задумывались когда-нибудь, дорогой читатель, почему вот уже несколько десятилетий подряд в мире наблюдается повышенный интерес и особое внимание к детям? Наука не спешит высказать своё просвещённое мнение по этому вопросу. Скорее, можно найти размышления на данную тему среди тех, кто не боится выйти за пределы строгих границ и позволяет себе фантазировать и строить различные предположения. Однако, явление это вполне очевидно присутствует в жизни, и его можно наблюдать среди самых непредсказуемых слоёв населения на всех континентах. Да, поступки взрослых людей во взаимоотношениях с младшими поколениями, к сожалению, не всегда носят безупречный характер с позиций этики и морали, ещё сохраняющими в обществе кое-какие права и авторитет. Зато современные средства массовой информации, шоу-бизнес, просто бизнес и даже, в определённой степени, искусство, не только не проходят мимо этого явления, вызывающего у массы населения здоровый и нездоровый интерес, но и открыто, расчётливо начинают его эксплуатировать.
А мы с вами, уважаемый читатель, в свою очередь, тоже попробуем задать себе несколько дополнительных вопросов. Почему люди «заводят» своих и приёмных детей, приглашают жить в свои дома (а также в музеи, офисы, детские центры, кафе и т. д.) детёнышей и взрослых особей домашних животных, а иногда и диких зверей, экзотических и не очень, так называемых «братьев и сестёр наших меньших»? Зачем начинают потом снимать обо всём этом бесконечные видео, имеющие миллионные просмотры, независимо от их художественных достоинств? Потому что они разочарованы во взрослых сообществах или их отсутствии? Или потому, что властные политические и силовые структуры постоянно нагнетают страх и агрессию, а люди в ответ бессознательно выбирают регрессивное, ретроградное поведение, возвращаются («впадают») в детство, желая там спрятаться и обрести привычную по воспоминаниям защиту? Или просто потому, что хотят добиться успеха, признания, денег, а использование для этих целей детей и детёнышей является безотказно действующим на рынке PR-ходом?
Положим, все эти и близкие им, расхожие обьяснения справедливы, тем более, что именно так думает и поступает большинство авторов и зрителей подобных зрелищ. Попробуем, однако, заглянуть чуть более глубоко во внутренние переживания и ощущения, представляющие для нас главную ценнность, мерило важности события и непреходящую, желанную цель. И здесь выясняется, что человек делает в жизни всё, в том числе вышеперечисленное (а именно, добивается успеха, признания, благосостояния), только для того, чтобы пережить эмоции, испытать наслаждение, – даже если он (человек) и не осознаёт, не отдаёт себе отчёта в своих же собственных поступках и их мотивах, что, как известно, происходит довольно часто.
Удивительно, но мы совершенно неожиданно получаем потрясающий результат, который соприкасает нас с самыми возвышенными, возможно, изначально присущими всему живому, а для человека ещё и духовными чаяниями и желаниями. Оказывается, дети излучают такую ни с чем не сравнимую живительную энергию, они настолько интересны, самобытны сами по себе, их врождённое благородство и сверхродовое совершенство, проявляющиеся всё чаще и чаще в новых поколениях, настолько притягательны; а звери так открыты и доверчивы, так скромно и ненавязчиво о тдают нам свою целительную силу, с такой искренностью и эмоциональной отзывчивостью идут навстречу людям, демонстрируя раз за разом бескорыстную привязанность к любому представителю рода человеческого, независимо от его достоинств и недостатков, – что всё это вместе и врозь взятое вызывает с обеих сторон ту самую, издревле существующую и вновь созидаемую волну Любви, которую так важно почувствовать, не растерять каждому живому существу и стремление к которой, как к главному достоянию и смыслу Бытия, похоже, было заложено уже в нашем и братьев наших меньших геноме, а потому и вызывает мгновенный, ничем не замутнённый и такой счастливый отклик.
А теперь ещё один обещанный пример. Но вначале вопрос: почему не исчезает у человечества мечта о настоящем герое, невзирая на горькие разочарования при «обозрении» большинства лидеров? Потому что время без героев – деструктивно и «плоско»? Лишено яркого, необходимого людям высокого чувства, порождаемого переживанием героических событий совместно с другими людьми? Или есть что-то ещё, что подспудно ощущает человек, тоскуя по иным временам, когда жили и сражались «за идеалы» настоящие «воины света» (а не марионетки на экранах), ставшие таковыми благодаря преображению себя – через сопереживание, сострадание и, конечно, Любовь? Ту самую любовь, что вечно подвигала героев к осуществлению великой мечты человечества о «золотом веке», основанном на принципах Справедливости, Добра и Красоты.
Люди всегда безошибочно определяют своим «коллективным бессознательным» – «кто есть кто» – и точно знают: потенциал истинных героев-пассионариев настолько огромен, что способен одолеть зло в любых, казалось бы, самых невероятных, опасных и безнадёжных ситуациях, оправдывая известную поговорку: «И один в поле воин». Но я думаю сейчас не только о них, не о тех героях, которые состоялись и в честь которых благодарное человечество во все времена высекало из мрамора и гранита, отливало из бронзы памятники, называло их именами города, улицы, площади. Да, несомненно, без них наш мир был бы блёклым и пустым, лишённым какого-то очень важного измерения, быть может, той самой сверкающей вертикали, что уходит в горнюю даль…
И всё-таки я думаю сейчас не о них, а о тех безымянных и никому не известных мальчиках и девочках, которые ещё не знают, что они тоже рождены героями, а пока одиноко топают по белу свету среди «нормальных утят», – если использовать популярный сказочный образ, – и вопреки всему, в том числе, изгнанию и окрикам: «Смотрите, гадкий утёнок!» – сохраняют свою силу и достоинство. Несмотря ни на что, ни на какие обстоятельства, непонимание, глумление и равнодушие, – они стремятся развить в себе, не замуровать, но исполнить, дарованную им опасную предназначенность, не растратить себя на нелёгких дорогах жизни, но вырастить и вдруг, в какой-то момент, расправить прекрасные белые крылья, чтобы взлететь ввысь, уверенно и мощно «став на крыло», и одарить, озарить, наполнить мир своей несравненной «лебединой» красотой, а, если потребуется, то и «лебединой песней».
А пока они ходят по Земле и окликают нас «из-под небес», мы тоже в состоянии помнить, не забывать о том, что в мире есть совершенная Гармония и Красота. И хотя она редка и хрупка, но пока она есть и есть те, в ком она воплощается, – продолжается жизнь и жить не так страшно.
Дай им Бог, этим настоящим и будущим героям, не погибнуть раньше времени от предательства, тоски и печали… Господи, зачем так «безумен род людской?». Ведь только на одних Анти-Утопиях, оставляющих после себя – по выражению их же собственных создателей и соучастников – лишь «руины Бога», – достигнуть освобождения и победы Высшего Разума и Духа на Земле невозможно! Казалось бы одного этого основания достаточно, чтобы не отказываться от Мечты и Веры, но это не так…
«Зеркало мира» по-прежнему отражает любые наши мыслеобразы и метафизические цели. Но как же много путаницы и обманов! Один Разум своими методами никогда не сможет добиться устроения жизни по законам Небес – только в единстве с Душой и Духом. Ибо только они способны оживляться, откликаться в ответ на радость и полноту жизни, почувствовать Истину (не ложь!) и не ошибиться в выборе. А Счастье? Что ж, счастье, – говорят мудрые, – оно в самом движении, в Пути, в принятии обновлённой, нашими же мыслями и образами создаваемой, реальности…
– Но провокации? – спросит проницательный читатель. – Они постоянно возрождаются в виде энерго-информационных структур и прочих псевдо-живых программ и конструкций. Именно они уверенно и успешно шагают по планете, подчиняя своей воле, заражая негативной энергией людей и сообщества, якобы в интересах их самих.
– Ну и что? Им тоже можно ответить: никто не отрицает очевидное. Но и вы, вы сами, где бы и в каких условиях вы ни жили, – можете стать сильнее, побЕднее этих провокаций, если не захотите им поддаваться.
Быть несчастным, заблудшим, зависящим от обстоятельств, предаваться унынию и порокам, ни за что, в том числе, и за самого себя, не отвечать, – несложно. Если же вы позволите себе быть честным, хотя бы перед самим собой, то очень скоро почувствуете, что только «правду говорить легко и приятно», а ложь – бессмысленна, вредна, а для души так и вовсе болезненно-мучительна, иногда даже… убийственна. Ну, да воля ваша: «Каждый слышит, как он дышит»…
«А всего-то и надо, – думал я снова и снова, – перестать подыгрывать циничным, безжалостным манипуляторам, не реагировать негативно на негативное, постоянно поддерживать в себе осознанность, позитивный настрой и позитивные деяния… Однако, – продолжал размышлять я, – если вот так сжато обозначить, в общем-то, правильные выводы, без проживания событий и поступков, без раскрытия эмоций и чувств, их вызывающих, оставив в стороне сам процесс их осмысления, – то ведь в конечном счёте “в остатке” может получиться такое пресное, безвкусное, пожалуй, даже бесполезное блюдо (хотя и безвредное, как “плацебо”), что его вряд ли кто-то захочет отведать».
– Господи, неужели! – вдруг неожиданно для себя воскликнул я вслух. – Неужели так трудно не жаловаться и не стенать, не быть постоянно в тревоге и обеспокоенности из-за мелочной «жизни мышьей беготни»?
– Наверное, всё-таки не так легко, как хотелось бы, если люди из века в век продолжают это делать, – раздался чей-то тихий голос. – Настоящая «поэзия понимания» обычно приходит (и то не всегда!), когда чувства, их живое волнение и даже первоначальное осознание остаются далеко позади, порождая спокойное созерцание и безмятежное наблюдение. Только тогда, возможно…
– Стоп! Хватит! – постарался я прервать невидимый диалог. – Иначе я должен буду, чтобы быть убедительным, а не голословным, – заново переписать все известные мне книги и рукописи, на разные лады повторяющие одну и ту же «вечную тему»!
– Что вы, сударь, я и так вам очень признательна, особенно… за отдельные страницы.
Я резко обернулся и увидел в дверях прихожей смеющуюся Асю с кучей ярких пакетов, букетом бледно-жетлых, прозрачных роз, зажигающую верхний свет в гостиной. За её плечами стоял Захария с её же шубкой в руках. Ася была очень оживлена и вся как будто искрилась.
– Но ты хотела прийти позже… – неуверенно произнёс я.
Не глядя на меня, Ася ответила:
– Крёстный вызвал, чтобы мы вместе проводили Марка.
Потом она быстро спрятала пакеты под ёлку, выбрала самую высокую красивую вазу и направилась на кухню наполнять её водой. Но вдруг грациозно обернулась всем телом и насмешливо спросила:
– Ты что-то имеешь против?
– Нет. – От растерянности я добавил не очень кстати: – Он исключительно живописный молодой человек.
– Какая досада! – бросила Ася, стремительно исчезая из комнаты.
Я вопросительно взглянул на Захарию, но он был непроницаем. И только спустя, приблизительно, двое суток ему, очевидно, «было дозволено» приоткрыть завесу тайны и сказать всем нам, волнующимся, куда пропала Ася, – что они с Марком улетели в Вену. Я посмотрел на маму, она еле сдерживала смех:
– Ты всё знала! – воскликнул я.
– Догадывалась.
Я настаивал:
– И как давно это у них началось?
Мама пожала плечами, легко встала с кресла, где она любила устраиваться с ногами, задумчиво подняла кверху глаза сказала:
– Наверное, тогда, когда Ася вошла в команду «спасателей» Марка из его «плена».
Мама очень мило улыбнулась и добавила:
– А, впрочем, может быть и раньше. Но! Чует моё сердце, скоро мы получим от них весточку.
И, действительно, на Рождество пришла красивая открытка с видом на греческую православную Церковь Святой Троицы в Вене, где, кроме традиционных поздравлений, было написано: «Марк Коляда и Анна-Мария Берестова имеют честь сообщить о своей помолвке».
…Когда через неделю мы разбирали ёлку, на обороте одной пустой подарочной коробки я прочёл быстрые строки, написанные наклонным мелким почерком Марка:
А.-М.
Я ходил без тебя давно и долго Близко и далеко…..
Больше так не могу, – без Тебя.
Я узнаю тебя по волнам лёгкой походки
И молю Небеса, чтобы не было поздно…
Зимние каникулы приближались к концу и, завершая их, мы с Захарией повели Ванечку и Илью в Филармонию на концерт камерного оркестра «Musica Viva», представляющего в новом сезоне широко известные сочинения и незаслуженно забытые п Вуартитуры старых мастеров. На этот раз это были «Времена года» Чайковского и поздние сочинения Моцарта.
Улица Зодчего Росси, на которой мы оказались сразу после выхода из дома, привычно встретила нас ритмичными повторами зрительно расширяющихся в пространстве желто-белых строений классически-строгой архитектуры. И ещё: едва осознаваемым ожиданием появления на ступеньках знаменитой Вагановской Академии юных служительниц Терпсихоры, стройных тоненьких девочек, полётно двигающихся своей особой балетной походкой и грациозно покачивающих в такт шагам и речам гладко зачёсанными головками на длинных шеях. Удивительно, но они действительно появились, эти девочки, – и мы с Захарией понимающе улыбнулись друг другу.
– Partie de pleaisir – «лёгкой походкой по лёгкой тропе», – с удовольствием отметил Захария и обратил моё внимание на Илью, резко остановившегося и заворожённым взглядом провожающего быстро исчезающую за поворотом стайку тех, чья женственная прелесть так разительно отличалась от его собственной мужающей природы и уже начинала ему раскрываться.
– Зачем ты остановился? Пойдём! – Ваня стоял рядом и нетерпеливо дёргал его за рукав. Захария смотрел на Ванечку, но обращался ко мне:
– Однажда принцесса тоже придет.
– Ну, не знаю… Я бы хотел, чтобы его детство не сокращалось, даже по такой причине.
– 30 минут счастья, преимущественно в детские годы – у Бунина и пять минут у Гёте? Вы об этом? – Захария весело смотрел на меня своими большими выразительными глазами.
– Думаю, здесь наши гении всё-таки слукавили, – усмехнулся я и добавил в ответ своим собственным размышлениям: – да и Ваня растёт такой норовистой лошадкой, которая скачет аллюром сама по себе, не оглядываясь назад и, если честно, неведомо куда.
Мальчики подождали, пока мы подойдём ближе, потом снова побежали вперёд, крикнув на ходу:
– Мы будем в Катином саду!
Захария приветливо помахал им рукой. До начала концерта оставалось ещё больше часа и мы вдвоём, обогнув Александринский театр, стали не спеша прогуливаться вдоль его фасада, время от времени задерживаясь у афиш, вывешенных на стене.
– Давненько я здесь не бывал, – задумчиво произнёс Захария.
– А хотелось бы?
– Конечно! – Он оживился. – Но ещё больше хотелось бы здесь поработать. – Он указал на афиши. – Вы только посмотрите: «Маскарад. Воспоминание будущего»; «Литургия Zеro». А на малой сцене: шоу «Сны Шекспира» – проект международного фестиваля «Петроджаз»; «Кино в театре» и фильмы Такеши Китано; кавергруппа «Сестра Петра»… Представляете, какие удивительные декорации можно создать к таким спектаклям!
– Но ведь они, наверное, уже созданы, если постановки вошли в репертуар, – машинально ответил я.
– Как вы не понимаете? – с несвойственной ему горячностью воскликнул Захария. – Всегда можно создать другие… – Он остановился и внимательно посмотрел на меня. – Да вы не слушаете, голубчик.
Я и сам чувствовал, что был напряжён и не слишком разговорчив, вероятнее всего, из-за предстоящей вечером неминуемой встречи и объяснении с Алиной. Однако, несмотря на всю свою отрешённость, успел заметить, что Захария поколебался, прежде чем решился спросить:
– Сегодня я видел Алину, когда она привозила Ваню. Она очень изменилась, не правда ли? – Он помолчал и добавил. – Я даже не сразу её узнал.
– Да, изменилась, и не один раз… – Я тоже замолчал, но так как Захария принадлежал к тем немногим людям, с которыми я мог быть хотя бы отчасти откровенен, вскоре продолжил:
– Сначала – после того, как произошло то, что произошло, – она, в основном, пребывала в состоянии агрессивной защиты-нападения. Словом, взяла неправильный, абсолютно неприемлемый для меня тон. И мы перестали общаться. Вообще. Я даже думал, навсегда…
Захария спокойно шёл рядом и слушал меня, не перебивая, а я старался, по возможности, выбирать выражения и не злоупотреблять расхожими клише, типа: «люди не любят тех, кому они причинили зло» etc. Но и без подобного рода сентенций, конечно, не обошлось.
– После того, как прошло какое-то время, Алина поняла, – я повернулся к Захарию, – так мне, по крайне мере, хотелось бы думать, – поняла или кто-то ей подсказал, не знаю, что по-настоящему заинтересованы в её судьбе и продолжают её поддерживать лишь очень немногие люди, в основном, из ближнего окружения, – не желая зла и не думая о выгоде.
– Нетрудно догадаться, кто именно, – улыбнулся Захария, и я кивнул в ответ:
– Да, в первую очередь, её свекровь, моя мама, Екатерина Дмитриевна, а с нею и лучшие друзья дома – Арсений, Ася…
– …то есть, как раз те, – добродушно добавил Захария, – кого она не слишком-то жаловала прежде и с настойчивостью, достойной лучшего применения, стремилась найти соринки в их глазах.
– Откуда вы это знаете? – искренне удивился я, помня, что Захария редко пересекался с Алиной.
– Видите ли, Ника, с вами в таком духе говорить о Екатерине Дмитриевне и её старинных друзьях она бы не рискнула, поэтому искала других конфидентов, возможно, чтобы таким своеобразным способом утвердить себя в новом окружении и, пусть ненадолго, заглушить голос комплекса неполноценности.
Захария вопросительно посмотрел на меня и осторожно добавил: