В перерывах между поцелуями и объятьями Габи, плача, призналась ему в том, что Марк шантажирует ее, а навязанная им служанка сделала ее жизнь невыносимой.
– Погоди. – Иво попытался быть серьезным. – И чем они шантажируют тебя?
– Той историей с Гагой. – Быстро ответила Габи. – Молчи! Не говори об этом ничего! Ты не знаешь, как мне жаль, как я жалею, какая я тварь, но как они смеют держать меня этим?!
– Они в самом деле не смеют. – Подумав, заметил Иво. – Ты же можешь просто послать их подальше.
– Сдурел?! – Габи стукнула его в грудь. – Они же все расскажут!
– Кому? – Пожал плечами Иво. – Габриэлла, дорогая, все, что грозит тебе – это монастырь. Это неприятно…
– Это ужасно! А дядя?! А мама?! Ты совсем идиот, или притворяешься?!
– Погоди, выслушай! Ты принцесса, а они кто? Эта служанка, как я понял, лжесвидетельствовала в суде.
– Да, она сказала…
– Я понял, что она сказала. С таким же успехом ты можешь пригрозить ей, что выдашь ее. И она-то, Габи, она монастырем не отделается, ее поставят к позорному столбу. И это в лучшем случае. А если станет известно, что она неподобающим образом вела себя с тобой, ее вообще казнят. Как и Марка. Когда они попробуют вновь угрожать тебе или что-то от тебя требовать, просто пошли их подальше. Будут настаивать – пообещай, что покаешься дяде и отправишься в монастырь, а вот они получат столько, что мало не покажется.
Габи замерла, глядя на него и переваривая услышанное.
– А ведь ты прав! – Сообразила наконец. – Ты прав! – С ее души свалился такой камень, что Габи охватила настоящая эйфория. Она завизжала и бросилась на шею Иво, горячо целуя его и обвивая ногами его поясницу. Во время последующих любовных игрищ она неохотно, но назвала Иво двух обидчиков Гаги: Кота и Жака.
– Зачем они тебе?! – Спросила резко, когда он поинтересовался, где их можно найти.
– Их нужно наказать. – Твердо (ну, по крайней мере, он очень старался быть твердым) произнес Иво.
– Не знаю, где они. В «Наливном яблочке», наверное. – Капризно отмахнулась Габи, и больше уж на эту тему говорить не захотела. Ей хотелось вырвать у Иво обещание, что тот не женится на Клэр, но тут она потерпела фиаско, разозлилась, но, как сама же и призналась потом своей дорогой подруге, попрощалась с ним гораздо нежнее, чем он «того заслужил».
– Не могу ничего с собой поделать. – Откровенно любуясь собой и ситуацией, «покаялась» она. – В нем вся моя жизнь. Вся моя жизнь! – Не понимая значения этой фразы, Габи повторила ее, так как больно уж красиво она звучала. Значительно так, романтично, надрывно. Ух! Аж мурашки.
– Дорогая, – не обманула ее ожиданий верная Беатрис, – он тебя погубит. Ты так сильно его любишь! А он чем отвечает на твою любовь?! Ты ради него рискуешь всем, всем, а он? Что он? Нет, дорогая, ты просто… ты просто ангел. Мне больно за тебя!
Габи только сладко вздохнула. Нужно ли вспоминать, что вот она-то как раз почти ничем и не рисковала, а Иво, в свою очередь, мог потерять жизнь?
Макс Поллестад потребовал, чтобы его пустили к графу Валенскому, и лишил этим магистра и Дрэда возможности еще раз убедиться, что Гэбриэл находится в нужном состоянии, а заодно подправить что-нибудь. Собственно, подозревая их в коварстве, барон Рочестерский и действовал. Среднего роста, очень плотно сбитый, с фигурой борца и бычьим затылком, с перебитым носом и очень красивыми серыми глазами, мужчина сразу понравился Гэбриэлу. Граф Валенский даже почувствовал себя увереннее и вздохнул свободнее. Барон похлопал его по плечу:
– Как оно, сынок? Я Макс Поллестад, отец твой не упоминал меня, нет?
– Упоминал. – У Гэбриэла была отличная память, и это вновь пригодилось. – Барон Рочестерский? Вы вместе с отцом брали Старый Торхвилл и чародея.
– Верно! – Барон разулыбался, и это был очередной сюрприз: у него не только были очень красивые глаза, но и обаятельная, мальчишеская лучезарная улыбка, полностью преображавшая суровое лицо, обычно больше подходящее бандиту или стражнику-ветерану. – Помнит его высочество, надо же. Наилучший человек твой батюшка, что верно, то верно. В скверную ты переделку попал, сынок. Но не бойся.
– Я не боюсь. – Спокойно ответил Гэбриэл.
– Эти рожи поповские, – барон, как большинство горных баронов, клир терпеть не мог, а церковная десятина была вечным камнем преткновения между ними и церковью, – на любую подлость способны. Ты скажи мне, если что. Было что?
– Попал я сюда странно. Не помню ничего. – Скупо ответил Гэбриэл. О ночном истязании и своем чудесном исцелении он говорить не стал: сам ничего не понимал, а барон и так наслушался о нем всякой мистической хрени.
– Ну, кто бы сомневался! – Нахмурился барон. Лицо его мгновенно стало суровым и даже страшноватым. – Когда попы, да честно действовали? Нас они, понимаю, для протокола вызвали сюда, давно готовились. Но это палка о двух концах. Мы им не позволим с тобой бесчестно обойтись, даже не сомневайся. Доспеха у меня нет для тебя подходящего, больно ты здоров, как вижу. Дам кольчугу, в плечах будет самый раз, коротка только немного, но уж что есть. Меч дам, и щит…
– Щита не надо, лучше кинжал. И руки чем-нибудь прикрыть.
– Это найдем. – Барон распорядился, и его армигер бросился выполнять. – Я, признаться, чуть было не поверил во все это. – Усмехнулся виновато. – Но как эту курву междуреченскую увидел, так и отпустило. Скажи кому: Элоизу видел в женском платье! – не поверят! Что там у тебя с нею было-то?
– Да не было ничего. – Досадливо поморщился Гэбриэл. – Она мне в любви признавалась… пришлось отшить ее.
– Ясно. Хуже нет твари, чем обиженная баба. Тем более такая. – Барон положил руку на плечо Гэбриэлу, глядя с сочувствием. – Сделаю, что могу, но могу я немного. Вытащить тебя отсюда не получится, крестоносцев здесь много. Но мы проследим, чтобы никакой пакости они не устроили, и все было честно, в этом не сомневайся.
– Если что… – Гэбриэл помедлил, – брату передайте, чтобы не корил себя. Он не при чем.
– В этом не сомневайся. – Барон не скрывал своего сочувствия. Не верит в его победу, – понял Гэбриэл. Никто не верил. А он сам?..
– Он надеется погибнуть в бою и избежать костра. – Наставлял выбранных крестоносцев магистр. – Но он должен получить свое. Это наш святой долг: иным способом душу из порабощенного демоном тела не спасти. Помните: вы деретесь не с рыцарем, а с демоном! Который жаждет ускользнуть любой ценой. Если тело погибнет от меча, демон вырвется на волю и овладеет другой жертвой. Возможно даже – кем-то из вас! – Рыцари быстро перекрестились. – Ранить, оглушить, но не убивать! Вы понимаете?.. Не убивать!
Как и боялся Поллестад, для поединка с Гэбриэлом Хлорингом жребий чудесным образом «выбрал» пятерых сильнейших рыцарей ордена. Трое были французы, один арагонец и один англичанин, ни одного нордландца, что тоже было важным условием – нордландцы нормально относились к признакам эльфийского происхождения, острым ушам и особенно красным зрачкам, а вот для европейцев это было аномалией, явным признаком «демонического» начала. Крестоносцы редко покидали цитадель ордена и еще реже общались с местными, монашеский устав ордена требовал обособленности. Гэбриэл Хлоринг, с его ростом и внешностью, был для них и вправду какой-то нелюдью, небывальщиной. И выйти пятеро на одного, в полном доспехе против почти безоружного, им было не зазорно: они же не с человеком сражались, с демоном!
Как и рассчитали Дрэд и его приятель-магистр, Гэбриэлу перед самым поединком принесли пить, простую родниковую воду. И магистр потребовал, чтобы Гэбриэл перекрестился и прочел «Отче наш». В наступившей тишине все слушали напряженно, как Гэбриэл, прикрыв глаза, отчетливо произносит слова молитвы. Дрэд с напряжением вглядывался в лицо Хлоринга, ожидая признаков того, что ему дурно, или хотя бы не по себе… Но нет! Тот был спокоен, слегка бледен, но вполне себе здоров с виду.
Помолившись, Гэбриэл открыл глаза. Большой золотой ястреб с переливчатым криком опустился на ближайший флагшток. Гэбриэл улыбнулся и отсалютовал мечом своим противникам.
Проклятый полукровка и не думал умирать! Да что там, умирать – он не собирался и уступать пяти вооруженным рыцарям в полной броне! Уворачивался, ускользал, легкий и подвижный, не давая зажать себя в тиски между тяжелыми соперниками, даже дразнил! Дрэд впился пальцами в подлокотники кресла, даже не замечая боли, прикусил губу. «Сдохни! – Кричал он внутри себя. – Сдохни, проклятый выродок, сдохни же, наконец!!! Убейте его, убейте!!!». Магистр сидел, нахмурясь, мрачнея все сильнее и сильнее. Похоже, Гримхольд что-то сделал не так. Вполне доверяя его профессионализму, магистр заподозрил, что проклятый палач… продался? Польстился на деньги Хлорингов? Другого объяснения магистр не видел.
Когда первый рыцарь, англичанин, рухнул на плиты плаца, захлебываясь кровью из проткнутого кинжалом горла, все присутствующие все еще были уверены, что исход поединка все равно предрешен. Макс Поллестад сочинял про себя речь, с которой обратится к герцогу Элодисскому, как и какими словами опишет ему беспримерное, хоть и безнадежное, сражение его брата с превосходящими силами крестоносцев, пока второй рыцарь не пополз по плитам с надрывным воплем: Хлоринг, увернувшись, подло пнув его сзади и повалив на землю, вонзил меч в плохо защищенную спину, повредив позвоночник. После этого трибуна загудела приглушенными голосами, рыцари, образующие каре охраны, напряглись. Трое оставшихся противников Гэбриэла отступили и начали тихо переговариваться между собой, в то время как Гэбриэл, залитый солнцем, поигрывая мечом и кинжалом, прохаживался перед ними мягко, словно огромный кот, с усмешкой поглядывая то на них, то на Дрэда. Глаза его в самом деле поблескивали красными зрачками, выглядело это… жутковато. Любой другой на его месте, наряженный в грубую бесформенную тюремную рубаху, поверх которой была надета кольчуга явно с чужого плеча, выглядел бы нелепо, Гэбриэл Хлоринг же ухитрялся выглядеть так, словно именно так и нужно было выглядеть здесь и сейчас.
Рыцари, договорившись, двинулись к нему, намеренные окружить его с трех сторон и прикончить, что бы там ни говорил магистр. Но Гэбриэл, прикинув, как поступил бы он сам, маневры их с легкостью не только разгадал, но и опередил. Не пытаясь в этот раз ни играть, ни ускользать, он сам первым перешел в атаку. Дождавшись поднятого для знаменитого «удара сокола» тяжелого двуручного меча, он крутанулся вокруг неповоротливого в броне рыцаря, увлекаемого инерцией удара, ударил кинжалом в загривок, прямо под шлемом, в самое незащищенное место, оттолкнул ногой и сам, использовав этот толчок, взвился в воздух и сверху рубанул мечом по шлему следующего противника, не убитого, но оглушенного и рухнувшего на плац без чувств. Мягко, по-кошачьи, приземлившись на полусогнутые, тут же пригнулся и ускользнул от очередного удара двуручником своего последнего противника, который бросился на него с воплем отчаяния и нешуточной ярости, перемешанной со страхом.
– Демон!!! – Вопил рыцарь. – Демон!!! Проклятый демон!!! А-а-а!!!
– Рыцари! – Вскочил магистр, тоже вне себя от ярости и нешуточного страха. – Рыцари, убить демона!!! Уничтожьте его, сейчас!!!
– Рочестер! – Закричал барон Макс Поллестад, вскакивая и выхватывая меч. – За Нордланд и Хлорингов!!!
Его люди и остальные горные бароны со своими людьми высыпали на плац, окружая Поллестада и Гэбриэла. Из главного входа и подсобных помещений Гонора бежали рыцари, сержанты, оруженосцы и послушники, кто в броне, кто без, но все с оружием. Дрэд не шевелился, с ненавистью впившись глазами в фигуру проклятого полукровки, продолжая твердить про себя: «Сдохни, сдохни, сдохни!!!».
На плацу Гонора готовилась вспыхнуть настоящая резня между горными баронами и иоаннитами. Мощный порыв ветра рванул флаги, сорвал и понес тенты, черная туча стремительно надвигалась на белое от зноя небо над замком. С оглушительным грохотом, который в первую секунду все приняли за удар грома, ворота Гонора лопнули и разлетелись мелкими щепками и осколками. Замерли все: и иоанниты, и их противники, и пригнувшиеся на трибуне судьи и магистр с Дрэдом. В проеме ворот возник всадник, эльф на караковом эльфийском жеребце, приплясывающем, храпящем и трясущем головой от бурлящего в нем азарта.
– Я Тис Ол Таэр, Наместник Дуэ Элодис. – Произнес эльф негромко, но услышали его все. – Я пришел за своим племянником.
Элоиза была в бешенстве. Хлоринг оказался прав: ее не выпустят отсюда. Женщину доставили, не совсем по ее полному согласию, в какую-то комнатку и заперли. Здесь все было готово к ее приему, Элоиза поняла это, едва взглянув на пряжу и пяльцы, издевательски выложенные на видное место. Дверь была заперта крепко, толкнувшись в нее с бешеным рыком, Элоиза сразу же поняла тщетность попыток ее вынести. Вдобавок, за дверью ей послышался издевательский смешок. Вот она влипла-то, а?! Поверила попам, гнидам гребаным, а все падла, дрищ проклятый, Венгерт, дул в уши: «Отомстить Хлорингу, отомстить, убить мало, надо, чтобы сполна получил…». Хлоринг-то, положим, заслужил и получит, но и она влипла, и крепко влипла! Элоиза обернулась, ощупывая помещение глазами. Ничего. Ничего, что хоть как-то сошло бы за оружие, ничего, что можно было бы использовать, чтобы выбить дверь. И платье это мерзкое… Как другие бабы в этом ходят?! Подол длинный, грудь тесно стянута, дышать тесно… Элоиза подошла к окну.
А вот окно ее порадовало. В том смысле, что было достаточно большим, чтобы в него вылезти, во-первых, а во-вторых – как раз под окном проходили стражники по наружной стене. Высота была – метра два с половиной-три, рискнуть можно. Недолго думая, Элоиза сорвала с себя гадское платье и длинную, слишком длинную рубашку. Оставшись в чем мать родила, она придвинула к двери кровать, на которой так и лежали проклятые пяльцы, выставила раму и выскользнула наружу.
Молодой рыцарь, который должен был патрулировать стену, но не устоял перед соблазном посмотреть на Божий Суд над демоном, увидев перед собой голую стриженую женщину, замер, выпучив глаза. Женщин рыцари-монахи и так видели редко, а уж голых и вовсе никогда, и на рыцаренка напал столбняк. Женщина сделала ему глазки, послала воздушный поцелуй, приблизилась, соблазнительно виляя узковатыми, но мускулистыми и длинными бедрами, спокойно достала у рыцаренка кинжал из ножен и перерезала ему горло. Надела его штаны и рубашку, сняла пояс с ножнами. Сапоги оказались великоваты, но это ерунда. Теперь – найти своих людей и убираться отсюда… Глянув на плац, а затем на приближающуюся с юго-востока черную грозовую тучу, Элоиза оскалилась в злой усмешке:
– Валяйте, расправляйтесь с Хлорингом на его Острове, придурки!
Ветер и гроза оказались кстати. Пока на плацу образовался кипеш, пока все отвлеклись на эльфа, Элоиза отыскала кое-кого из своих людей, тоже запертых, и тоже воспользовавшихся суматохой, и скоро они уже гнали коней прочь от Гонора, над которым бушевала гроза.
Еще одним качеством Дрэда, делавшим его успешным интриганом, было умение понять, не смотря на все эмоции, когда надо сваливать. Взорвавшиеся ворота были недвусмысленным знаком, и в то время как магистр, вскочив, надрывал горло, призывая рыцарей к порядку и к обороне Гонора, Дрэд, пригнувшись от ветра и прикрываясь от пыли, скрылся, как можно скорее, за боковой дверцей, не заметив, каким пристальным взглядом проводил его эльф.
Не увидел он и того, как молния с оглушительным грохотом ударила в темечко золотому ангелу, и тот начал валиться прямехонько на замок и, казалось, и на плац. Тут уж и иоанниты, и их противники забыли друг о друге, о Божьем суде, о демонах и эльфах, и бросились спасаться, кто куда мог и успевал. Потом, как обычно, оказалось, что у страха глаза велики – ангел оказался не таким большим и отнюдь не таким тяжелым, как всем в тот момент привиделось, и, рухнув, он почти ничего не разрушил, а до плаца и вовсе не достал. Но это было много позже, когда все успокоились и рискнули взглянуть на разрушения. А в тот момент страшно было всем. Под грохот грозы и вопли перепуганных людей Тис с Гэбриэлом покинули замок и погнали галопом эльфийских коней по плоскогорью, подальше и поскорее от твердыни крестоносцев. На гребне холма, где дождя уже не было, Гэбриэл приостановил коня и оглянулся. Зрелище ему открылось в своем роде уникальное: повсюду над плоскогорьем сияло солнце, и только над Гонором клубилась темная туча, из которой столбом лил проливной дождь и били молнии – прямо в замок.
– Это ты устроил? – Спросил он, глянув на своего дядьку.
– Немного помог. – Невозмутимо ответил тот. – Для нужного эффекта.
– Как я понимаю, ты третий мой дядька – Тис Ол Таэр.
– Дорэйвен Ол Таэр. И по старшинству – первый.
– Да, извиняюсь. – Гэбриэл вновь оглянулся на Гонор. Не верилось, что все, что с ним там произошло – произошло на самом деле. Все было каким-то бредом, от начала и до конца. Похмелье, Дрэд, Гримхольд, избиение, чудесное исцеление, суд, поединок, – все теперь казалось каким-то сновидением.
– А ты – Сетанта Ол Таэр, второй сын моей сестры и Рок Дуэ Альвалар. Черный Дракон, Моргварт.
– Ты знаешь? – Быстро глянул на него Гэбриэл.
– Я знал еще до твоего рождения. Именно поэтому я так противился браку моей сестры, и так болезненно отреагировал на ваше рождение. Я знал, что так будет: что ее ребенок будет драконом. Она тоже знала.
– И? – Гэбриэл еле сдерживал злость.
– И Лара, и твой отец, – ответил Тис, сдерживая горячего коня, – верили в одно и то же: что возможно прийти к миру даже между эльфами и драконами. Лара мечтала, что ты, Сетанта, будешь залогом этого мира.
– так и отец знал?! – Изумился Гэбриэл.
– Вряд ли. – Поколебавшись, ответил Тис. – Не думаю. Лара хотела привести его к этому постепенно. Два мечтателя нашли друг друга, – горько произнес Тис, – и погубили себя.
– Нет. – Возразил Гэбриэл, уже не сдерживая гнев. – Не они погубили себя. Ваш поганый, переполненный ненавистью мир погубил маму. Она любила и мечтала о мире… А ее…
– Что с ней сделали? – Быстро спросил Тис, потемнев лицом. – И кто?
– Хочешь знать? – Хрипло спросил Гэбриэл, подъехал к нему вплотную, глянул в глаза. – Ты же умеешь. Взгляни.
Тис некоторое время колебался, так же глядя в глаза Гэбриэлу. Он давно решил, что не примет дракона, даже не смотря на то, что тот – сын его любимой сестры, которая любила его больше всего на свете, больше братьев, больше мужа и второго сына. Он закрыл для него свое сердце, решив, что так будет лучше не только для него, Тиса, но и для Острова в целом. Пусть он умрет, – решил он когда-то. Раз такова его судьба – значит, так и будет. Но судьба спасла его и привела в Дуэ Альвалар… И сестра взглянула на него глазами своего сына, не янтарными, темно-серыми, но все равно такими же, как у нее. «Я люблю его больше жизни. – Услышал Тис ее голос. – Он чудо… Когда-нибудь ты это и сам поймешь, и полюбишь его не меньше, чем я». «Этого не будет». – Вновь возразил он сестре в душе, и решительно коснулся лба Гэбриэла ладонью.
И тот обрушил на него все: оргии, пытки, изнасилования, Марию, избитую Алису, маленькую Вэнни, худенькую, чумазую, в синяках и с окровавленными ножками, Аякса, Галерею, картину в покоях Хозяина, Конюшню, недра Красной Скалы, Братство, глумящееся над ним, и, наконец, самое страшное свое воспоминание, запертое в его сердце наглухо – смерть его матери. Глухо вскрикнув, Тис отшатнулся, прикрыл глаза рукой. Ужас, гнев, отчаяние овладели им с небывалой для эльфа силой. Человек мог бы отгородиться от этой правды неверием, мог бы подавить в себе хоть часть этого ужаса, но эльф не мог.
– Прости. – Сказал тихо, немного придя в себя.
– А ты простил бы? – Быстро поинтересовался в ответ Гэбриэл, и Тис опустил глаза. – Ты мог меня найти, когда брат приехал к тебе. И всего этого не было бы. Красной Скалы не было бы – отец нашел бы и уничтожил это место еще до того, как все там так окрепло.
– Я не поверил твоему брату. – Попытался оправдаться – хоть отчасти, – Тис. – Это казалось немыслимым. И сейчас кажется.
– Но ты мог бы хотя бы проверить. – Скривился Гэбриэл. – Ты не захотел. Спасти черного дракона? Да гори он огнем. Мир спасал?.. От суо-ап-Моргварт? Ну и как, спас?! Теперь именно дракону исправлять все, что получилось при вашем попустительстве. Какова ирония, а, Тис?! Твой брат, которого ты тоже ненавидишь, нашел в себе силы принять меня вместе с драконом у меня внутри. Я, мать его, этой судьбы себе не выбирал, не искал, и даже понятия об этом не имел до самых последних дней. Но оказывается, меня за это ненавидели еще до рождения моего! Ну, и чем ты лучше людей, Тис? Знаешь, что? На мой взгляд, люди даже как-то симпатичнее. – Развернул коня и погнал его на юго-восток, безошибочно определив направление.
Забывшись ночью тяжелым сном, Гарет проснулся утром и – ничего не почувствовал. Связи с братом не было, не было ни боли, ни тошноты, вообще ничего. Несколько секунд он лежал, не в силах поверить в это, потом пришла единственная разумная и логичная мысль: брата больше нет. То, что накрыло его вместе с этой мыслью, вообще невозможно было выразить в простых словах. Несколько минут он лежал, глядя в пустоту, не в силах собраться, принять эту мысль и как-то существовать с нею. Гэбриэл не зря боялся за него: Гарет вновь обвинил себя. «Он был один. – Думал Гарет, и боль от этой мысли была такая, что могла бы и убить. – Я оставил его одного… Он опять был один!!!».
В конце концов, ему пришлось вставать, умываться, одеться и идти к гостям. Не смотря на отчаяние и пустоту, большая его часть продолжала оставаться герцогом. Гарет Хлоринг общался, улыбался, шутил, отвечал на шутки, справлялся о том, комфортно ли гостям в его новом замке, сетовал на то, что получил этот замок совсем недавно и не успел навести в нем порядок, «я сам тут пока гость!», гадал, что сегодня приготовит на завтрак повариха, которую брат привез из Валены. Саввишна продолжала баловать его и его гостей бесподобными закусками, выпечкой и мастерски приготовленными дичью и мясными деликатесами, напитками на ягодах, травах и меду. Готовила женщина в самом деле божественно, и Гарет оставался глух ко всем жалобам, которые уже сыпались на сварливую властную женщину со стороны слуг Замка Ангелов и даже его собственных. «Гадюка ядовитая! – Жаловался общий хор. – Язык, как жало, хоть вешайся!». «Может, и ядовитая, но то, что она готовит, точно нет! – Отвечал обычно брат. – За ради такой еды я готов все стерпеть!». И Гарет будет терпеть тоже. Не волнуйся, – вела про себя беседу с братом меньшая его часть, оглушенная болью, но находившая силы держаться в сознании своего долга, – я позабочусь о твоих детях, об Алисе и Марии. Все, кого ты любишь, будут моими, я до гроба их не оставлю. И все, чего мы тут с тобой добились, я сохраню. Трудно будет без тебя, Младший, и я буду орать, материться и плакать, но не теперь». И в то же время все его существо противилось этой обреченности и хотело верить, что брат жив. Почему нет связи – Гарет даже гадать не хотел. То, что чувствовал он вместе с братом ночью, в одни сутки не прошло бы без следа, тут сомнений быть не могло. И в покое его тоже не оставили бы, Дрэд уж точно бы не оставил… так что для надежды места не оставалось. Кроме одной, крохотной, которая держала Гарета на краю отчаяния: может, Тис успел добраться до него и каким-то своим эльфийским волшебством вылечил брата?.. «Тогда я тебе многое прощу, Дорэйвен Ол Таэр! – мысленно обещал он дядьке. – Клянусь!».
День прошел, еще один день без брата. Скоро должны были вернуться Хильдебрант и его спутники, вернуться ни с чем – раз брат был в Гоноре. Но может, нет? – цеплялся и за эту надежду Гарет. – Брат не знал, его могли ввести в заблуждение намеренно… Только об Элоизе он тоже не говорил, Гарет и тени мысли о ней в ощущениях Гэбриэла не поймал. А вот Дрэд там был точно. И как все это было объяснить? Гарет гнал эти мысли от себя, но они кружили и кружили в голове нескончаемой каруселью, в то время как он говорил с гостями, усмехался шуткам Седрика, как обычно, перехватившего инициативу и развлекавшего гостей охотничьими байками и смешными скабрезностями. Еда не лезла в горло, но если бы он отказался есть в собственном доме, при гостях, его не поняли бы. И он жевал и глотал, не чувствуя вкуса, пил, не пьянея даже в самой малой степени, словно простую воду, почти не осознавая происходящего, хоть исправно участвовал в нем. «Я всех их уничтожу, Младший. – Обещал он в душе. – Всех. А Дрэд… плевал я на его полномочия и статус, если он виновен, если по его вине хоть волос с твоей головы упал, я его так уничтожу, что небо содрогнется!!!».
После обеда к нему явился гонец от герцога Анвалонского: тот прибывал на днях, с женой, одним из старших сыновей, невесткой и приемной дочерью. Вся семья! Гарет понял, что это равносильно прощению и поощрению к сватовству. Возникла крайне щекотливая ситуация: здесь находилась Ингрид, его официальная любовница. Находиться под одной крышей для нее и его потенциальной невесты было невозможно, тем более, зная нрав ее приемного отца, и учитывая все сопутствующие обстоятельства. Но и послать подальше девушку, у которой, кроме него, никого больше не было, Гарет не мог тоже. И спешно отправил Ингрид по воде в Гармбург, решив, что как-нибудь разберется с этим после. Конечно, Анвалонцу про Ингрид тут же расскажут… Но он уж как-нибудь с этим справится. Нужно было пригласить Анвалонцев в Хефлинуэлл. По-хорошему, следовало пригласить их на свадьбу брата и Алисы… которой не будет. И снова нахлынула боль, такая сильная, что Гарет рискнул и оставил ненадолго гостей на Седрика, чтобы перевести дух и позволить себе слабость, погоревать немного в одиночестве перед ужином. Долго сидел в кресле, в котором сидел его брат, опершись локтями о колени и обхватив голову руками. Наверное, если бы не все эти хлопоты и необходимость быть герцогом, он горевал бы куда сильнее, и горе поглотило бы его с головой, кто знает? Чувство долга держало его в узде и в ежовых рукавицах, не давая расслабиться и начать жалеть себя и брата. Никто в его окружении еще не догадался, что творится в его душе. И Гарет, немного даже гордясь этим, продолжал вести себя так, словно ничего страшного не случилось.
Но кардинал что-то, все-таки, заподозрил. И на следующий день, вызвав Гарета в сад, полный роз и неизбежных ангелов, спросил в лоб:
– Сын мой, что случилось?
– С чего вы взяли, ваше высокопреосвященство, что что-то случилось? – Ровным голосом поинтересовался Гарет.
– Я успел за время, проведенное с вами, немного узнать тебя. Ты сам не свой. Похвально, что ты помнишь свой долг, но нести тяжкое бремя в одиночестве трудно. Ты знаешь мою любовь к вашей семье, и знаешь, что я всегда готов выслушать и помочь.
– Знаю. – Помедлив, признал Гарет. – Благодарю вас, мне дорога ваша поддержка. И в свою очередь, соболезную вашей утрате. Я не знал Вэла, но знаю, как его любили братья. И сожалею.
– Благодарю. – В свою очередь чуть наклонил голову кардинал. – Не хочешь исповедаться и облегчить себе душу?
– Не сейчас. Вы правы, я должен помнить свой долг. – Гарет чуть-чуть, но приоткрылся перед Стотенбергом:
– Вы знаете, что брат пропал, но вместе со всеми думаете, будто он у Элоизы. Но это не так. Он в Гоноре. И там же – Дрэд.
– Ты уверен? – Насторожился кардинал, и Гарет в очередной раз убедился, что его страх и горе не беспочвенны – по лицу и манере кардинала он понял, что и тот встревожен и ожидает худшего.
– да. – Ответил Гарет. – Уверен. Я говорил вам про нашу связь… Он сказал мне это. Ночью.
– Я никогда не понимал этой вашей связи, но не могу не верить в нее. – Поколебавшись, сказал кардинал. – Это кажется каким-то чудом, но это правда. Если ты уверен, то он там… И это плохо, Гарет.
– Что Дрэд может сделать с братом?
– Единственное, что напрашивается – это обвинение в ереси. В Нордланде нет инквизиции и суда инквизиции тоже нет, но закон о колдовстве, ереси и одержимости имеется, и ты его хорошо знаешь.
– Знаю. – Внутри Гарета вновь все похолодело. Он молчал, и кардинал какое-то время молчал тоже. Потом сказал:
– Я мог бы постараться утешить тебя, но ты мужественный юноша, и утешение тебе не нужно. Дрэд понимает, что положение у него щекотливое, и времени очень мало.
– Да. – Кивнул Гарет. – Он будет добиваться от брата признания любой ценой.
– Мы можем только одно: поднять этот вопрос на тинге. Норвежцам не понравится самоуправство посла-инквизитора, да и магистра многие не любят, больно он спесив. Сегодня же мы поднимем этот вопрос. И отправим к Гонору людей.
– Сколько туда добираться?
– По воде – дня полтора, и еще столько же по плоскогорью. Если гнать коней, то достаточно будет двух дней. Или даже меньше, если это легендарные эльфийские кони, или не менее легендарный конь твоего брата.
«Значит, Тис уже там. – Подумал Гарет, прикрыв глаза. – Если, конечно, уже не поздно. Получается, Младшего пытали, выбивая признание, но что-то пошло не так». И надежды нет.
Как и ожидал кардинал, норвежцев возмутила попытка посла-инквизитора чинить самоуправство на их Острове. Но особенно возмущены были русские князья, которые на одно только словечко «еретик» среагировали, как бык на красную тряпку. «Это паписты – еретики!» – Был их вердикт. «А мы – православные, наша вера из самого Рима, из Царьграда, от самого Хориста!».
– Если наш князь – еретик, то мы и подавно. – Заявил князь Федор. – Не бывать суду над нашим князем, пока мы живы! Сей же час отправлю конницу к Гонору, и ежели крестовики только посмеют нас не допустить, сравняем этот Гонор с землей!
Возникший было спор о правильности веры на корню прервал кардинал.
– Не время и не место спорить о том, чья вера истиннее. Несмотря на некоторые расхождения, православие не было признано ересью ни одним из Вселенских Соборов. Мы остаемся братьями во Христе, так говорит сам Папа, а его слово для нас, католиков – слово самого Бога. Самоуправство полномочного посла-инквизитора, тайное похищение принца крови есть преступное деяние, оскорбляющее рыцарство этого острова, и потому следует действительно отправиться к Гонору и разобраться на месте, призвав посла и Орден к ответу. Нравится это им, или нет. Если принц в чем-то и виновен, должен состояться открытый суд, законный, без похищений и тайных дел. Мы, нордландцы, еще не являемся колонией Ватикана, мы свободные люди в свободном королевстве.
– Верно! – Рявкнул Седрик. – Вот это хорошо сказано: мы свободные люди в свободном королевстве! Долой инквизицию с ее интригами и прочей хренью, верно я говорю?!