Понадобилось три ведра ледяной колодезной воды, чтобы Гэбриэл Хлоринг наконец-то очнулся, перестал пьяно бормотать какие-то ругательства и взглянул более-менее осознанно на человека перед собой. Дрэд не отказал себе в удовольствии поставить прямо перед мальчишкой удобное кресло и усесться в нем с наивозможнейшим комфортом. Тот был в колодках – простейшая и надежнейшая конструкция, две доски с дырками для рук и шеи, запертые на замок, исключали всякую возможность сопротивления. А так же ставили узника в крайне унизительное положение без всякой возможности его изменить. Дрэд наслаждался. Не смотря на показные смирение, христианскую незлобивость и сдержанность, он был крайне самолюбив и мстителен, и братья Хлоринги наступили ему прямо на любимую мозоль, сделав его своим непримиримым врагом. Никакая выгода, никакие деньги и никакие политические соображения не дали бы им теперь никакой поблажки. Сначала отплатить сполна, заставив испытать боль и унижение, а потом – уничтожить. Только так.
– И как вам здесь, ваше высочество? – Поинтересовался он у Гэбриэла, когда понял, что тот пришел в себя и узнал его. – Не мокро? Не холодно? Надеюсь, удобно?
– Нормально. – Хрипло ответил тот, глядя без тени страха и даже растерянности. Понятно: он уверен, что находится где-то рядом с Лавбургом, или в самом этом городе, и не сомневается, что его тут же найдут. Неизвестный прав – Хлоринг верит в помощь эльфов. Не сомневается в ней. В мутном взгляде даже проблеск торжества наблюдается. Дрэд чуть нагнулся вперед:
– Как вы думаете, ваше высочество, где вы?
– А какая разница? – Насмешливо ответил тот. – Кому надо, меня найдут, и очень скоро. И вам придется очень постараться, чтобы все это как-то объяснить.
– Объяснение у нас есть. Ты обвиняешься, – Дрэд отбросил издевательски-уважительный тон, – в сговоре с дьяволом. В одержимости бесами, в колдовстве и содомии.
– Самому-то не смешно? – Сплюнул Хлоринг.
– В этом нет ничего смешного. – Жестко ответил Дрэд. – И советую отбросить мысли о помощи, ты очень далеко от Лавбурга и своих сообщников. Даже если они выяснят твое местонахождение, помешать правосудию они не успеют. Ты сгоришь в очистительном огне, Хлоринг. И ничто не помешает этому. Ничто.
Гарет был в растерянности. Он никак не мог понять, что чувствует, что происходит с его братом. По всем ощущениям, брат был… пьян. Никто не видел его, никто не знал, куда он подался от старой овчарни, разрушенной выстрелом пушки, даже Кину был в некоторой растерянности. Появление Марчелло Гарет воспринял, как подарок судьбы и ответ неба на его мольбу.
– Я рискнул податься к вам, патрон, – пояснил Марчелло, – когда узнал здешние новости. В Пойме пока все под контролем, я оставил надежных людей следить за происходящим, а сам помчался к вам, полагая, что здесь я буду нужнее.
– Ты очень нужен мне, верно. – Согласился Гарет. – Брат пропал. Его нет со вчерашнего дня, и ни одна собака не знает, ни где он, ни где может быть.
– А что чувствуете вы?
– Ничего. Мне кажется, что он пьян. Но это бред. Мой брат не из тех, кто все бросает и отправляется в запой. До сих пор он этого не делал… – Гарет запнулся. Как-то Гэйб отправился куда-то по Ригстаунской дороге, и пропьянствовал там с кем-то целую ночь. И еще пару раз… Нет! Это не то. Гарет не знал, куда деваться от напряжения и беспокойства. Ему очень хотелось думать, что Гэбриэл просто в самом деле где-то с какими-нибудь руссами или полукровками ударился в загул. И обещал про себя ему такие кары небесные, когда тот вернется, что мало ему не покажется, заречется употреблять можжевеловку на всю оставшуюся жизнь! И в то же время Гарет чувствовал, что это не то, что все серьезнее, даже страшнее. Но что?! Гор, которого братья обычно запирали в своих покоях, чтобы тот не травмировал своим видом и волчьим запахом местных собак, выпущенный и отправленный по следу хозяина, привел их с Кину и с Марчелло на пристань, к штабелям дров и ящиков, и там закружил по причалу, шумно сопя, фыркая и поскуливая. Значит, Гэбриэл уплыл – или его увезли, – по воде. Но вверх или вниз по Фьяллару, на шхуне, лодке или барже, этого, увы, даже такой умный пес рассказать не мог. Марчелло взялся выяснить хоть что-нибудь, и к вечеру второго после исчезновения Гэбриэла дня сообщил Гарету неожиданное: кое-кто видел здесь деву Элоизу Сван и ее людей. И они вели на причал какого-то высоченного и в стельку пьяного парня, именно в нужный день и час.
Теперь Гарет и вовсе не знал, что и думать. Брат рассказал, как дева Элоиза признавалась ему в любви, а сам Гарет как-то слышал о ее страстности и безбашенности в страсти, и первой мыслью, как бы ни нелепо она выглядела, была: не похитила ли Элоиза Гэйба, чтобы утолить свою страсть? Даже от сердца немного отлегло, и как-то смешно стало: Гэйб – в плену обезумевшей от страсти атаманши раубриттеров! Но тогда она отправилась вверх по Лав, к Зеркальному, на котором стоял Блэксван, это самое логичное.
Кардинал воспротивился тому, чтобы Гарет отправился в Блэксван, за братом, сам, воспротивился решительно.
– Вот-вот начнут подъезжать норвежцы на тинг. – Сказал он. – Это важнейший день в твоей жизни, герцог Элодисский, от него зависит будущее твое, твоей семьи и всего Нордланда. От ошалевшей от похоти бабы твоего брата спасут твои и его люди, а ты должен быть здесь и встречать гостей. Не смей пренебречь своим долгом герцога и принца крови!
– Я и не думал ничем пренебрегать. – Недовольно ответил Гарет. – Просто много времени это не займет…
– Никто из тех, кто приедет сюда, не должен быть предоставлен сам себе. Они должны быть подле тебя, слушать тебя и меня, слушать о ваших с братом победах и успехах, видеть вашу силу и славу, слышать о том, как справился с тяжелой болезнью Гарольд, как изменился и похорошел Хефлинуэлл. Это – главное сейчас. Если ты умчишься, что им останется? Общаться друг с другом и местными дворянами. На вас с братом гибель Смайли, графа лавбургского, королевского маршала! Да и о бастарде Сулстадов забывать не стоит! И первой норвежцы должны услышать именно твою версию событий, неужели ты этого не понимаешь?! Да, я буду здесь и буду действовать в ваших интересах, но этого не достаточно. Этого – не достаточно! Встречай людей, герцог, очаровывай их, убеждай в том, что с вами следует считаться. Не подводи своего отца.
– Да. – Ответил Гарет. – Разумеется.
Погодки, услышав обстоятельства дела, разразились дружным хохотом, и тут же было решено, что за плененным девой Элоизой Гэбриэлом отправятся Хильдебрант с Марком, Кину, Марчелло, и Дэн с его людьми. Кину, как и Гарет, все это время испытывал какие-то сомнения, хотя эльф, побывав на причале, подтвердил, что дева Элоиза там была, и была с Гэбриэлом. Все было, вроде бы, логично… Но Гарета терзал страх, который возрастал с каждым часом. Седрик остался с ним: рыжий здоровяк знал лично многих из приглашенных на тинг норвежцев, с некоторыми был дружен сам, с некоторыми крепко дружил его отец. Многие были соседями с русскими князьями и тоже дружили. Так что группа поддержки у Гарета собралась неплохая. Да и граф Анвилский, Ганс Кальтенштайн, оказался даже еще более ценным другом, чем ожидал этого Гарет: его хоть и считали чудаком, хоть и посмеивались, но все верили в его безупречную честность и в его благородство, все, даже те, кто в принципе не верил никому. И то, что такой человек остался с герцогом Элодисским и верно служит ему, бросало некий положительный отсвет и на самого герцога: все верили, что недостойному сеньору Унылый Ганс служить бы не стал, и графства от него не принял бы. Кто другой, может, и польстился бы на графскую корону, но не Ганс Кальтенштайн! С этим не рисковали спорить даже отъявленные циники и враги Хлорингов. Последние могли напирать только на то, что Унылого Ганса обманули, так как он не более чем честный простак. Но Ганс присутствовал при сражении под Кальтенштайном, видел, как Гэбриэл Хлоринг расправился с графом Лавбургским, был на Красном Поле и видел казнь, а так же от начала и до конца знал ситуацию с королевским маршалом, и этого свидетельства уже никто не мог ни опровергнуть, ни очернить. Казалось, что Хлорингам продолжает дичайшим образом везти. И те многочисленные людишки, что, как флюгеры, всегда поворачиваются в сторону господствующего ветра, уже забыли, как еще вчера называли Хлорингов чельфяками и огарками славного рода. Сегодня это были уже достойные наследники великих нордландских королей, а «королевская кровь оказалась даже сильнее проклятой эльфийской, вот оно как!». А мнение этих людишек и было тем пресловутым «мнением большинства», которое в итоге играет важную роль даже для королей и герцогов. Но ситуация оставалась крайне нестабильной; Дрэд рассчитал абсолютно правильно: если сейчас вдруг окажется, что один из Хлорингов обвинен в сговоре с дьяволом, признан одержимым бесами и казнен иоаннитами, все мгновенно изменится. Позиции церкви были еще необычайно сильны, а люди в большинстве своем верили в Бога, или, точнее, как верно когда-то подметили Гэбриэл и Алиса, всерьез боялись ада и дьявола.
Но Дрэду и магистру нужен был суд. Нужен был протокол этого суда, нужны были свидетели и публичная казнь. Просто убить по-тихому в подвале проклятого полукровку было мало и опасно. За свидетелями дело не стало: в крепости было больше тысячи человек военных, обслуги и гостей, специально приглашенных сюда по какому-то надуманному поводу местных горных баронов, которых никто не сможет обвинить в предвзятости или враждебном отношении к Хлорингам. И нужно было признание, получить которое было проблематично. Если Хлоринг сознается, то к свидетелям обвинения вопросов уже не будет, его признание будет достаточным обоснованием казни, к которому не придерется даже его брат. Если не сознается, то возникнет некоторая… щекотливая ситуация, появятся претензии к свидетелям, которых захотят допросить норвежцы… Придется их убрать и объяснить их исчезновение местью со стороны эльфов. В любом случае, если казнь уже свершится, говорить с герцогом Элодисским Дрэд будет совсем иначе, чем прежде. Либо наглый мальчишка смирится и будет беспрекословно выполнять волю Святого престола, начав с женитьбы на выбранной Папой невесте, либо будет уничтожен, Дрэда устраивал любой вариант. Считая вопрос с Гэбриэлом Хлорингом уже решенным, Дрэд размышлял о будущем, перебирал варианты, и будущее это ему нравилось. Все здесь скоро будет так, как следует. Все.
Гэбриэлу даже не дали привести себя в порядок – одежда, в которой его везли связанным, провоняла водкой, трюмом и черт знает, чем еще; мощный аромат можжевеловки перебивал запах тухлой рыбы. Он чувствовал себя скверно, его мутило, тело затекло и болело, казалось, все целиком. Колодки тянули к полу, но ни сесть поудобнее, ни лечь, ни стоять с ними было невозможно. Гэбриэл злился. Он отвык от такого обращения, отвык от неуважения и дискомфорта, и все еще не принимал происходящее всерьез. Он не представлял себе, сколько прошло времени, ему казалось, что демонстрация возможностей итальянского чудо-оружия произошла вчера. А значит, что бы там ни болтал Дрэд о том, что брат и эльфы не успеют ему на помощь, Гэбриэл в это не верил и ждал освобождения с минуты на минуту. Но вместо Кину или Гарета в его камеру вошли Дрэд, магистр и секретарь – молодой послушник в простой белой рясе с пергаментом и перьями. И тощий высокий тип в сером, с перебитым носом и глазами, напомнившими Гэбриэлу Доктора: навыкате и противненько возбужденными.
– Будет неплохо, – сказал Дрэд, – если ты, Гэбриэл Персиваль Хлоринг, полукровка, сознаешься в своих злодеяниях, отречешься от Дьявола и всех его дел, вверишь себя святой матери-Церкви и…
– Кому будет неплохо? – Поинтересовался мрачно Гэбриэл, перебив его на полуслове.
– Тебе. – Ответил мягко Дрэд. – Конечно же, тебе. В таком случае перед казнью к тебе проявят милосердие, и гореть ты будешь уже мертвым.
– О, ну если так, то я во всем сознаюсь. – Усмехнулся Гэбриэл. – И начну, пожалуй, с того, что знаю кое-что о сделках с демонами. В начале июня ты, мастер Дрэд, встретился в лодочном сарае в Элиоте с неким сэром Гохэном, который вручил тебе огромный инклюз, в качестве аванса, за мою смерть. Только сэр-то был не совсем сэр, да, Дрэд? Помнишь глаза его змеиные?
– Замолчи немедленно. – Процедил Дрэд. Секретарь пригнулся над пергаментом, рука с пером дрожала, он испуганно смотрел на Дрэда, не смея записывать.
– Еще могу рассказать интересные вещи, – усмехаясь, продолжал Гэбриэл, – про приора доминиканцев в Бирхолле, аббата Скоггланда. Ну, помимо того, что он сифилитик и содомит…
– Хватит! – Вскочил Дрэд. Человек в сером даже рот открыл от возбуждения и любопытства, магистр хмурился, кусая губы.
– А хотите, расскажу про ведьму? Настоящую, черную ведьму? Она детей кромсает, мертвяков поднимает и каргов стряпает, а вы тут со мной цирк устраиваете. А про Серенсена рассказать? Тоже поп…
– Довольно! – Прошипел Дрэд. Глянул на секретаря. – Ничего не пиши. Пошел вон! Все вон! Томас, выйди, прошу.
Магистр молча вышел. Дрэд подошел к Гэбриэлу почти вплотную.
– Я смотрю, тебе весело. – Прошипел, лицо, исказившись, уже не казалось лицом доброго чудака даже в самой малой степени. Все недостатки этого лица, которые обычно скрадывались приятным и приветливым выражением, выпятились так, что противно было смотреть. – Кажется, ты не понимаешь, в каком ты положении? И всерьез веришь, что придет помощь? ОНА НЕ ПРИДЕТ. И в этом ты сейчас убедишься.
– Ну, и воняет у тебя изо рта, Дрэд. – Скривился Гэбриэл. – Ты бы хоть пожевал что, а?
Дрэд несколько секунд молчал, глядя в серые, сумеречные глаза Гэбриэла, борясь с бешенством и желанием ударить. Не потому, что не хотел бить, а потому, что понимал: бить он не умеет, и его удар вызовет лишь очередную насмешку. Он так ненавидел Гэбриэла в этот момент, что если бы ненавистью можно было дышать, как огнем, то от проклятого полукровки в тот же миг остался бы лишь пепел. И видел, что тот это видит, и насмехается. Все равно насмехается!..
– Отдохни. – Произнес, справившись с собой. – Скоро суд. Силы тебе понадобятся.
– Суд на рассвете. – Сказал магистру, выходя из камеры. – Он не должен на суде быть в состоянии болтать. Ты его слышал. Все ложь, но людей это смутит.
– Я не успел представить тебе своего помощника. – Магистр указал ему на человека в сером, и тот выпучил глаза и придурковато осклабился. – Это Гримхольд. Не смотри на его внешность, – тут Гримхольд осклабился сильнее, – он виртуоз своего дела. В каком состоянии полукровка нужен тебе утром?
– Чтобы не было и следа членовредительства. – Быстро ответил Дрэд, который все еще тяжело дышал от злости. – На все остальное – плевать. Если он сдохнет прямо на суде – плевать. Скажем, что это кара Божья.
– Как пожелаешь! – Весело сощурился Томас, потрепал Дрэда по плечу. – Ну же, старый приятель! – Но глаза смотрели цепко, испытующе. Дрэд понял, что слова проклятого полукровки о ценном инклюзе тот запомнил. И новый приступ ярости стиснул горло. Откуда, ОТКУДА тот знает?!
– Расслабься, все образуется. – Продолжал Томас. – Хреново, что он столько выболтал, и зря ты не предупредил, что он столько знает… Но ничего, все решаемо.
– Я хочу знать, – собравшись с силами, произнес скованно Дрэд, – откуда он знает про…
– Про этого Гохэна? Расслабься, мы же старые друзья. – Улыбка Томаса стала просто лучезарной, и Дрэд понял, что придется кое-что тому рассказать. В обмен на большую услугу.
– Ты понял, Гримхольд? – Обратился Томас к долговязому. – Все, что хочешь, но никаких следов. До утра он твой. И пусть расскажет, откуда у него такие странные сведения.
– У него есть кольцо. – Вспомнил Дрэд. – Простое, серебряное. Это магическая эльфийская штучка. Ее нужно снять. Без членовредительства, напоминаю!
– Гы-гы-ы! – Снова осклабился Гримхольд.
– И еще она такая смешная. – Увлеченно рассказывал Иво Алисе про Клэр. – Как мальчишка-сорванец, порой она забывается и становится такой… такой смешной, такой очаровательной! – А Алиса с радостью наблюдала за его лицом. Иво изменился просто волшебным образом. В последнее время, удрученный своими страданиями по поводу Габи, он был какой-то погасший, замкнутый, бледный. Это было интересно, конечно, и девушкам нравилось, но Алиса переживала о нем страшно. В отсутствие Гэбриэла феечка чувствовала себя в ответе за его лучшего друга. Вернется жених, а друг совсем впал в депрессию. Ну, куда это годится?! Они даже гадали с Авророй, не свести ли его с Дженни, к примеру: милая, тихая, хорошая девочка. Не совсем в его вкусе, конечно, но зато нравилась обеим подружкам. Только Иво, слава Богу, справился сам. И с отцом Северином стал часто общаться, возвращаясь к церкви, что тоже шло ему на пользу – отдалившись от того, что было для него так важно, Иво совсем пал духом. Здесь он нашел в Клэр единомышленницу: все это тоже увлекло девочку своей чудесностью, возвышенностью и полной оторванностью от ее жестокого прошлого. Мало интересуясь животными и монстрами, Иво зато обожал библейские истории и всяческие жизнеописания святых и праведников, и со своей стороны знакомил Клэр с ними.
– Я начал учить ее читать. – Продолжал он. – Она так смешно сейчас читает, ударения ставит неправильно, это так забавно!
– Ах, Иво! – Алиса, не выдержав, схватила его за руки и сжала их. – Я так за тебя рада!
– Почему? – Удивился он.
– Ты снова улыбаешься, у тебя глаза сияют! Эта Клэр сама совершила чудо. – Алиса кивнула головой, показав ямочки у губок:
– Я полностью на вашей стороне, и мне не важно, что говорят о ней и о тебе. Не волнуйся. Батюшка тоже на твоей стороне. Он жалеет Клэр и будет ее крестным. Положись на меня! – Иво открыл рот, но Алиса не дала ему заговорить. – К свадьбе мы все приготовим сами.
– Твои девушки, они…
– Они сделают так, как я скажу. – Глаза феечки сверкнули. – Не сомневайся. Мне не интересны их глупости. Ах, если бы я могла помочь еще и Мине!
– А что с ней?
– Она… – Алиса вздохнула. Они сидели среди ульев, прямо в траве и цветах. Иво был одним из немногих, кто совершенно спокойно воспринимал пчел и шершней, летающих вокруг и порой ползающих по нему. – Она так несчастна! Я просто не знаю… Если бы она призналась, пожаловалась, я бы ей помогла… Но она такая гордая! Она думает, что я ничего не понимаю, но это же ТАК видно!
– Что видно?
– Только ни слова никому, понятно? – Сделала страшное лицо Алиса. Иво с готовностью кивнул.
– Она влюблена в Гарета.
– Да ну? – Искренне удивился Иво.
– Точно-точно. – Снова многозначительная игра ямочек. – Она с ума по нему сходит.
– Я ее понимаю. – Вздохнул, на миг тоже опечалясь, Иво.
– Вот этого она и не хочет: чтобы ее понимали и жалели. Ее только это и держит: ее мечта, что об этом никто не знает, и никто ее не жалеет, понимаешь?
– Не очень.– Признался Иво. – Как-то у вас, у девушек, сложно все.
– Ну, просто прими это к сведению. – Снова поджала губки Алиса. Принялась накручивать на пальчик золотую вязочку с платья:
– И я хотела бы… Понимаешь, это очень деликатно и секретно…
– Ты же знаешь, я твой. – Галантно поддержал ее Иво.
– Я бы хотела… чтобы за ней кто-нибудь… поухаживал. Не всерьез, конечно, хотя лучше бы всерьез… Не важно, кто! Просто если бы она почувствовала себя привлекательной…
– Она привлекательная. – Мина была не во вкусе Иво, но он не раз слышал, как сквайры и пажи признают ее аппетитной. – Нет, правда, Алиса, я сам слышал, как парни о ней отзываются.
– Только о ней? – Приподняла бровки Алиса, и Иво покраснел, поняв, что затронул не ту тему.
– Ну… обо всех.
– И что они говорят?
– Что вы очень красивые.
– Мы?..
– Ты, и девушки твоей свиты. Что вы в сто раз привлекательнее, чем дамы в… в свите… графини Маскарельской. – Иво было трудно, почти невыносимо говорить о Габи и упоминать о ней. Произнести «графиня Маскарельская» было все же легче, чем «Габриэлла» или «ее высочество». Словно речь не о ней.
– Правда? – Живо поинтересовалась Алиса. – А что еще они говорят?
– Мы ведь о твоей подруге говорили? – Попытался вернуться к основной теме Иво, но Алиса была непреклонна:
– А почему ты не хочешь об этом говорить? Что-то нехорошее?! Они про нас сплетничают?!
– Алиса, я тебя умоляю! – Сложил в умоляющем жесте руки Иво. Девушки свиты Алисы, сидевшие в отдалении, в патио, с рукоделием, то и дело посматривали в их сторону – большая их часть, включая служанок, была влюблена в Иво, и каждый его жест и взгляд был пищей для размышлений, обсуждений, мечтаний и подозрений. – Давай, отложим это!
– Но это же важно! – Воскликнула Алиса.
– Важнее, чем твоя подруга?
– ты прав. – Подумав, и поиграв ямочками, согласилась Алиса. – Но мы с этим не закончили!
– Хорошо. – Вздохнул Иво. – Так что ты…
– Я понимаю, что ты сам не можешь. – Вздохнула Алиса. – Она знает, что ты любишь других девушек, и поймет, что тебя просила я.
– Поухаживать за ней. – Уточнил Иво.
– Ну, разумеется! – Фыркнула Алиса, словно Иво сморозил ужасную глупость.
– дело в том, Алиса, что я… Не очень-то дружен с другими сквайрами…
– А они не годятся! – Воскликнула Алиса. – Ну, какой ты не догадливый! Мина же не дурочка. Она сразу подумает: почему он прежде на меня не смотрел, и вдруг я ему понравилась! Понимаешь?!
– Не очень. А кто годится?
– Твои новые знакомые. Любой. Ну, Иво! Ты же ездишь с Нэшем в разные… места. И с ним тоже ездят… мужчины. Ты же общаешься с ними?
– И что? – Удивился Иво, мельком подумав, как далеки от проблем Алисы и ее подруги люди Нэша.
– Иво, не зли меня! – нахмурилась Алиса. – Ты сегодня просто какой-то…
– Прости, я в самом деле много думаю о своем. – Покаялся Иво. – Но я не вижу…
– Тут и не надо ничего видеть. Ты же можешь в воскресенье сделать так, чтобы кто-то из твоих друзей был с тобой у Богослова? Ну… попроси его, чтобы он поглядывал на Мину… Просто поглядывал, ничего другого – остальное сделаем я и Аврора. Мы уж сумеем ее убедить, что она ему понравилась. Пусть даже он ей и не понравится – ей станет приятно, понимаешь?! Она перестанет так ужасно страдать. Я просто очень боюсь за нее. – Понизила голос феечка, став совершенно серьезной. – Даже больше, чем боялась за тебя. Она в таком отчаянии, что может… что-нибудь себе сделать.
– Понял. – Посерьезнел и Иво, и непроизвольно бросил взгляд в ту часть сада, где в тени сидели Мина и Клэр, занимаясь рукоделием. Он был добрым юношей, склонным к экзальтации и рефлексии, но при том благородным и сострадательным. И одной мысли о том, кто кто-то рядом страдает так же, как он сам страдает из-за Габи, – а Иво все еще верил, что именно Габи остается владычицей его сердца и пребудет ею вовек, – было для него довольно, чтобы он проникся к Мине сочувствием и желанием поддержать и помочь. Как он это понимал. – Знаешь, – сказал он Алисе, – я ведь понимаю ее, хорошо понимаю. Я тоже…
– Иво, забудь уже, наконец, ты сам знаешь, кого! – Вспыхнула Алиса. – Она не достойна твоих мыслей и твоих страданий!
– Ты не понимаешь. – Вздохнул Иво. – Она не такая, как все о ней думают. На самом деле она несчастная и сама от себя страдает больше всех, кто обижается на нее. Ей нужна помощь, а никто ей не помогает. Все только злятся и отталкивают ее…
– Это она всех от себя отталкивает! – Возразила Алиса. – Я сколько раз пыталась пойти ей навстречу, пыталась с нею подружиться, но это бессмысленно! Она вбила себе в голову, что я ее враг, но почему?! Я ничего дурного не сделала ей, я слова о ней дурного не сказала, и теперь не скажу! Я даже не сказала никому про бедную девочку, хотя это ужасное преступление, но об этом даже мой Гэбриэл не знает…
– И спасибо тебе, Алисочка, за это огромное! – Иво поцеловал ее руки, сжав в своих ладонях, и девушки тут же принялись многозначительно переглядываться и перешептываться.
– Я сама понимаю, что это не правильно. – Алиса даже чуть покраснела от переполнявших ее чувств. – И с твоей стороны это не очень хорошо, Иво, знай это! Люди, которые сотворили такое с этой бедняжкой по наущению твоей… сам знаешь, кого, – они все еще гуляют на воле и радуются, и я даже не знаю, сколько еще бедняжек они обесчестили за это время?! Ты это понимаешь, Иво, ты понимаешь, какая на тебе лежит ответственность?! Ты знаешь о преступлении, знаешь, кто виноват, и скрываешь! И из-за этого, возможно, страдают невинные жертвы!
Иво, опустив глаза, покраснел, потом побледнел. Он не думал об этом вообще. Его мысли и чаяния зациклились на одной только Габи, все остальное выпало из поля его зрения.
– И я тоже ужасная, – покаялась Алиса, – потому, что когда тебя спросят, откуда ты знаешь, тебе придется сознаться в твоей связи с… НЕЮ, а за это тебя казнят. А я не могу этого допустить, и мой Гэбриэл не мог бы. Я тоже в ответе, и это печалит меня, ах, ты не представляешь, как меня это огорчает! Если бы узнать, кто это сделал… я наказала бы их по-своему. Так было бы лучше всего. – Она взглянула на Иво. – Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Не… очень.
– ты мог бы это узнать.
– Как?! – Ужаснулся Иво.
– Поговори… с НЕЮ. Я не думаю, что она настолько дурная, что не раскаивается и не сожалеет о той бедняжке. Может, она укажет на ее обидчиков? Тогда я что-нибудь сделала бы.
– Я не могу! – Ужаснулся Иво. – Я даже посмотреть на НЕЕ не могу!
– Иво! – Алиса до сего момента и не думала об этом, у нее было много других забот, но теперь феечка загорелась этой идеей всерьез. – Ты обязан! И ради нее – в том числе. Если она раскаивается – а я думаю, что да, она же не чудовище, – то ты просто обязан дать ей шанс хоть что-то исправить. Если она поможет нам наказать этих негодяев, то это хоть как-то смягчит ее вину. Ей самой же станет легче!
Иво замер, взгляд ушел в себя, он смотрел на Алису и не видел ее. И феечка читала на его лице с легкостью все его мысли.
– Как, – сказал он наконец, – как мне поговорить с нею?
– Мы попросим служанку Мины, Марту, передать ей, что ты будешь ждать ее в их доме. Ну, о котором ты говорил. Если я попрошу Розу, то боюсь, ОНА неправильно все поймет.
– Да уж… – Иво охватил мандраж. Он и боялся этой встречи, и уже безумно ее хотел. Алиса права, – думалось ему, склонному к такой мысли, – Габи не такая уж и дурная, она будет рада снять с себя хоть часть этой страшной вины, хоть и не покажет этого, наверняка не покажет. Но это не важно! Именно из-за ее характера, из-за ее вздорности, Габи и нуждалась, по мнению Иво, в помощи, как никто.
И, разнообразия ради, в этот раз не ошибался: Габи отчаянно нуждалась в помощи, которой попросить ей было не у кого. О том, что именно она натворила, связавшись с Марком и погубив Гагу, Габриэлла не рассказала даже Беатрис, та почти ничего не знала. Габи было стыдно и безумно страшно, и посоветоваться она ни с кем не могла; не у кого было и попросить помощи – Шторм, к кому она совсем было решилась обратиться, исчез и не появлялся. Тем временем Марк давил и давил, требуя, чтобы она сблизилась с Алисой и выманила ее в Гранствилл или в его окрестности, не оставляя ее в покое ни на день, используя эту ужасную служанку, которую приставил к ней. Что Марк, что Ирма, пользуясь глупостью и страхом Габи, делали с ней, что хотели, и глупой, но гордой и самоуверенной девушке это было хуже смерти. Она давно бы взорвалась и призналась во всем, но не дяде, только не ему! При одной мысли о том, что с ним будет, Габриэлле становилось дурно. Как некстати уехал Гарет! Даже этот ужасный кузен – Габи, наверное, легче всего было бы рассказать все именно ему, но и его не было рядом. Раздумывала Габи и о том, чтобы попросить о помощи Тиберия, но тот был так предан его высочеству, жил только его интересами, и Габи понятия не имела, как он отреагирует и будет ли щадить ее, хоть чуть-чуть. Ей бы обратиться к Алисе! Но этот вариант Габи просто не в состоянии была не то, что рассмотреть, но даже предположить, как об одной из возможностей, настолько она раздула в себе ненависть к невесте кузена. Сгорая от отчаяния, чувствуя себя загнанной в угол, Габи даже не подозревала, что ее дорогой подруге на самом деле почти все известно, и что та во всем заодно с Марком.
Получив известие, что Иво ищет с нею встречи, Габи сначала не поверила, грубо переспросила Марту:
– А почему он сказал это тебе?
– А кому, ваше высочество? – Пожала плечами та. – Я со всеми общаюсь, но не болтушка, это все знают, мне тайну доверить можно. Я и госпоже не скажу, вы не бойтесь.
– А может, они тебя нарочно подослали? – Прошипела Габи, тут же подумав про Алису.
– А думайте, что хотите. – Пожала Марта плечами. – Что мне было велено, то я и передала: он вас будет ждать завтра там, где вы сами знаете.
– Где именно?
– Он не сказал. Сказал, что вы знаете, и довольно с меня.
– Верно. С тебя довольно. Ступай.
– Что-то передать сквайру Иво?
– Я подумаю. – Высокомерно ответила Габи, но как только Марта ушла, Габи бросилась к себе и принялась метаться по своей комнате, с нетерпением ожидая Беатрис. Она знала, что не просто пойдет – помчится в Гранствилл, на эту встречу, но нужно было пережить эти сутки, и лучшим, излюбленнейшим способом девушек всех времен и народов было – провести это время за бесконечными разговорами с любимой подругой все о нем и о нем. О том, как она, Габи, его презирает, и что, наверное, она ни за что туда не пойдет, надо же его примерно наказать, а то возомнил невесть, что – думает, только он свистнет, и она побежала?! – А Беатрис, как положено верной подруге, при том отлично зная, чего хочется самой Габи, очень серьезно возражала, что пойти Габи должна. «Я понимаю, дорогая, как тебе не хочется этого, но сама подумай, когда еще ты сможешь поставить его на место и высказать ему все, что он заслужил? Ты столько из-за него выстрадала!». И снова одно да потому в различных вариациях – отличный способ скоротать невыносимое ожидание.
У Гримхольда оказались кривые лошадиные зубы, и сам он был весь какой-то кривой, словно в момент появления на свет его повело не в ту сторону, да так и осталось. Говорил он с кучей дефектов, Гэбриэл даже не смог бы определить, с какими именно. Да и не смешно было ни разу, так как скотиной Гримхольд оказался под стать своей внешности. Не зря, подумал Гэбриэл, он так напомнил Доктора! Не иначе, где-то кто-то лепил этих выродков по одной мерке, ставя клеймо на лоб: мразь. Всей силы Гэбриэла оказалось недостаточно, чтобы освободить из колодок хоть одну руку, и даже головой ударить Гримхольда было невозможно – мешала доска. «Теперь самое время превратиться в дракона», – думалось Гэбриэлу, но тоже тщетно – не смотря ни на что, дракон, если он, конечно, был, притаился где-то внутри и покорно сносил адскую боль. Гримхольд все время что-то говорил, но Гэбриэл его речь понимал через слово, и то в лучшем случае. Просто набор каких-то гнусавых, шепелявых, и хрен его знает еще каких звуков, совместно с невыносимой чесночно-сивушной вонью. Понадобилось какое-то время, чтобы Гэбриэл понял: палач спрашивает, как он узнал про Гохэна.