Моя Лола. Записки мать-и-мачехи

Им надо было побыть вдвоем.

Самоубийство рациональному объяснению редко поддается. Но так бывает: человеку по каким-то своим, не объективным, на наш взгляд, причинам может стать настолько плохо, что смерть вдруг предстает оптимальным выходом.

Не всякий суицид завершается «успешно». Некоторые выжившие после попытки самоубийства рассказывают, что в тот момент они были убеждены: без них будет лучше всем, даже их детям.

Родственники погибших проходят разные этапы отношения к ситуации. И интенсивность эмоций бывает разной. Первое, о чем я подумала, когда впервые услышала о самоубийстве Нигины, – моя бабушка тоже покончила с собой. Удивительно, как люди с похожими ситуациями в жизни находят друг друга.

Калейдоскоп мыслей крутился еще долго. Как она могла сломать им всем психику, оставить мужчину и двух маленьких детей, бросить в ситуации, когда даже не было денег на няню!

Когда кому-то из девочек в очередной раз становилось плохо, я ее ругала и обвиняла: «Это всё последствия твоего поступка, как ты не подумала, что твои дети будут травмированы настолько, что всю жизнь будут залечивать эти раны».

Позже я обсуждала эту тему со своим московским психологом, и она мне сказала: «Наташа, это уже ваша семья. И разгребать какие-то проблемы из прошлого и какие-то текущие сложности придется вам. Хватит оглядываться на прошлое. Ну были какие-то люди – и были. А теперь есть вы».

И я, выйдя от психолога, отправилась к моей семье.

Первая встреча

Когда самолет приземлился в Амстердаме и я написала будущему мужу, что прилетела, он тут же откликнулся: «Лоле нужно двадцать минут на сборы».

Мы собирались впервые встретиться после знакомства в Сети. Я ожидала завтрака тет-а-тет. Но оказалось, что с нами будет Лола. Первая паника от такого стремительного погружения в семью сменилась облегчением: значит, я могу прийти с племянницей. Наша с ней поездка в Амстердам была запланирована задолго до моего знакомства с будущим мужем. Даша чуть старше Лолы, и я знала, что она меня поддержит, возьмет за руку, обнимет и выручит, если надо будет сбежать. Так что я была рада, что на первой встрече с Лолой буду не одна, потому что встреча с Лолой пугала меня больше, чем встреча с ее отцом.

Когда ребенку лет пять-шесть, с ним можно поболтать о детском. Если шестнадцать, можно говорить почти как со взрослым. Но Лоле было одиннадцать – совсем непонятный возраст, ясно, что она еще не взрослая, но уже и не ребенок.

Мы договорились встретиться у Эрмитажа Амстердам^[1]. На первом свидании часто неловко, а тут с нами было двое детей – по одному с каждой стороны. В таком случае фокус внимания сразу перемещается на них. Сначала это кажется странным, неромантичным, зато объединяет. Ты вдруг понимаешь, что вы уже в одной лодке. Что вы оба беспокоитесь не о себе, а о них, стесняетесь не друг друга, а их. И все сразу становится понятно.

В назначенном месте мы с Дашей оказались немного раньше. Мы видели, как они паркуют велосипеды в десяти метрах от нас. Первое, что я заметила в Лоле, – невероятного цвета глаза. Потом уже обратила внимание на овал лица, ровный маленький нос, волнистые каштановые волосы. Они были стянуты в тугой хвост. Миниатюрная одиннадцатилетняя Лола была очень просто одета: узкие джинсы, флисовая кофта, нелепые, как будто на два размера больше, ботинки. Девочка часто улыбалась, прикрывая рукой брекеты.

Через двадцать минут мы оказались в кафе, друг напротив друга. Я исподтишка ее рассматривала и думала: «Ну что, маленькая девочка, нам с тобой придется жить вместе. Неужели я сейчас смотрю на своего будущего ребенка?»

Ситуация была действительно странной. Два взрослых человека впервые встретились полчаса назад, но уже обсуждают гипотетический переезд одного к другому. При этом разговоре присутствуют двое достаточно взрослых детей, которые смутно догадываются о том, что здесь происходит.

Будущий муж представил меня Лоле другом их семьи. Девочка восторженно разглядывала то меня, то Дашу, периодически усаживалась на колени папе, а через несколько секунд возвращалась на свое место. Мне показалось, она не понимает, как себя вести в этой новой компании. Каждые пять минут она поправляла на голове бант, который развязывался. Этот бант говорил сам за себя.

Как я потом узнала, всю одежду детям покупал папа. У них был настолько ограниченный набор вещей, что я сначала заподозрила его в бесконечной жадности. Весь гардероб девочек умещался в двух маленьких ящиках. В доме было правило: если покупаешь новую майку, то выкидываешь старую. Так у них всегда было по паре джинсов, футболок и свитеров.

Лола приехала на встречу со мной в том, что купил ей папа во время очередного онлайн-шопинга: флисовой фиолетовой кофте на молнии поверх шелковой майки на два размера больше нужного, джинсах и больших теплых ботинках. И именно бант был квинтэссенцией Лолы – большой, мягкий, она завязывала его на разный манер. Она где-то нашла шелковый шарф и добавила к одежде, купленной папой, свой элемент. Этот бант – крошечное дополнение – многое говорил о Лоле. И мне стало понятно, что для начала путь к ее сердцу можно проложить через поход по магазинам.

В тот день в моей сумке лежало несколько пузырьков с лаками для ногтей – я решила, это самое простое, что можно подарить одиннадцатилетней девочке и что ее наверняка порадует. И не ошиблась. На следующий день после шопинга мы красили ногти, крутили бигуди и изучали в соцсетях аккаунты известных фешен-блогеров.

Лола радовалась любой моей идее, подхватывала каждую мысль, слушала, приоткрыв рот, – и удивлялась всякой ерунде. Я тогда еще подумала: «Неужели мне правда повезло? Какая легкая и жизнерадостная девочка!»

Когда-то давно, совсем маленькой, Лола сильно разбила бровь. Наложили швы, но шрам остался. Серьезные травмы у Лолы случались часто – едва ли не раз в год. Папа к этой ее особенности привык, в больнице Лолу тоже знали и даже подшучивали, когда она попадала туда в очередной раз. Уже при мне ей пришлось зашивать раны на обеих щиколотках.

На шрам на брови я обратила внимание почти сразу. На нем не росли волосы, и Лола регулярно проверяла, не исправилась ли ситуация. «Он мне не нравится», – говорила она, часто поправляла бровь, стараясь прикрыть рубец, и все ждала, когда же он исчезнет.

Однажды я решилась: «Лола, он не исчезнет. Давай привыкать к тому, что он есть».

– Как не исчезнет? – Ее глаза наполнились слезами.

– Это же шрам. Он навсегда. Он – твоя особенность.

Лола уже почти плакала. Я поняла, что надо срочно что-то делать, и вспомнила, что она обожает Гарри Поттера.

– Шрам отличает тебя от других. Он у тебя почти как у Гарри Поттера.

Лола вздохнула, еще раз посмотрела на себя в зеркало, с силой потерла бровь пальцем и, кажется, наконец приняла себя такой, какая есть.

В начале отношений хочется разговаривать. Обсуждать новый сериал, книги и кому как нравится проводить отпуск. Хочется сидеть на лавочке у канала и смотреть на проплывающие лодки. Именно это формирует из двух отдельных людей пару: знания друг о друге, совместный опыт, общие эмоции. Однако в нашей ситуации к традиционным атрибутам сразу прибавились дети.

Не только первая, но и почти все последующие встречи проходили в их присутствии. Разговоры по телефону – преимущественно о них же. Переписка тоже – о проблемах со старшей дочерью моего будущего мужа и о спортивных успехах младшей.

Мы, взрослые, почти не говорили ни о себе, ни о чем-то абстрактном. Большую часть времени мы разбирали, почему Жасмина убежала из дома, как Лола переживает за свою гимнастику и помогает ли куриный бульон вылечить простуду. Путь, которым мы двинулись, был абсолютно тупиковым: будущий муж ждал от меня эмпатии, когда рассказывал о своих методах воспитания детей, а получал осуждение. Я видела массу ошибок по отношению к детям, и в роли родителя я бы поступала по-другому. Я говорила ему об этом и получала отпор.

Дети присутствовали рядом с нами почти постоянно. Иногда они поднимали темы, которых взрослые избегали.

«Наташа, а мы теперь будем жить вместе?»

«А если с папой что-то случится, ты останешься с нами?»

«А если у тебя будет свой ребенок, ты кого будешь больше любить?»

И было непонятно, как отвечать на такие вопросы.

Когда в отношениях активно присутствуют дети – не пережидают у бабушек, пока взрослые строят отношения, а находятся все время рядом, пара изначально многого недобирает – она, по сути, не формируется.

Конечно, на свидании хочется проводить время с мужчиной, а не с детьми. И говорить – о нас, а не о них. И слушать комплименты, а не жалобы на детей. Все не дававшие мне покоя мысли, мои страхи начинали казаться не такими уж значимыми – они терялись на фоне проблем детей.

В первый момент мне остро захотелось им всем помочь, а во второй – сбежать. Вот прямо сейчас перенестись куда-нибудь, где меня спросят: «Наташа, а что ты любишь? Какие тебе нравятся фильмы? Как обычно ты проводишь вечера?»

И все же дети на свидании с мужчиной – это бесконечное доверие: кажется, он приоткрыл тебе важную, бесценную часть своей жизни. И нужно по достоинству оценить этот подарок. Дети на свидании – это открытость и прозрачность. У взрослых в такой ситуации просто нет возможности быть неискренними, лукавить, недоговаривать, колебаться. Если я так интегрирована в жизнь детей, а дети в мою – значит, мы уже семья.

Дети часто и не вовремя задают «детские» вопросы – прямые и откровенные. Они обнажают наши проблемы, шероховатости в отношениях, пробелы в понимании себя. Если вы хотите быть честным с ребенком, придется сначала стать честным с самим собой. И эта честность может оказаться непривычной и весьма болезненной.

Когда ребенок вдруг задает неудобный вопрос, родители (или вообще взрослые) чаще всего поступают стандартно. Методы выработаны годами и опробованы многими поколениями: перевести разговор на другую тему, переключить внимание, пристыдить, обвинить за интерес к недозволенной теме.

Но на самом деле взрослые таким образом уворачиваются прежде всего от ответа самим себе – перевести стрелки на детей оказывается намного проще.

Вторая встреча: римские каникулы

Мне было важно побыть с будущим мужем и его дочками на нейтральной территории – сложно приезжать в чужой дом, где я ничего не знаю, где все непривычное, не мое. Поэтому наша вторая встреча с Лолой состоялась в Италии. Рим – «мой» город, я знаю о нем все, чувствую себя в нем раскованно и комфортно.

Мой будущий муж снял квартиру на неделю. И начались прогулки по Вечному городу, пицца, паста, пармская ветчина и моцарелла.

В первое римское утро меня разбудил вкусный запах – Лола пекла блины. Стол на террасе был накрыт к завтраку. «Сказочная жизнь у меня впереди!» – подумала я.

Все выглядело просто идеально.

Жасмина щебетала о живописи и вообще об искусстве; ее папа рассуждал о музыке. Лола пекла блинчики и делала колесо вперед и назад. Прямо медовый месяц приемных родителей!

Однако стоило нам выйти из дома, Лола схватила папу под руку и утащила вперед. Мне осталась Жасмина. Это повторилось и на следующий день, и потом. Так я и провела всю неделю. С Жасминой мне тоже было интересно и приятно, но я-то хотела быть в любимом городе рядом с любимым человеком!

Однако рядом с ним всегда была Лола, я даже не могла взять его за руку. В ту же секунду она втискивалась между нами. Я злилась и молчала.

А еще я смотрела на Лолу и думала: на отца она не похожа – может, на маму? Худенькая, а ест очень много и постоянно делает стойку на руках. От этой девочки больше никаких ощущений – странноватый ребенок, который хочет быть сразу везде и умудряется заполнить собой все пространство.

Лола занималась спортивной гимнастикой и регулярно тренировалась. Обычное дело: сидит за столом, ест кашу, вдруг задумывается, откладывает ложку, встает, делает стойку на руках, через минуту садится обратно.

Во время прогулок Лола не пропускала ни одного бортика или возвышенности, постоянно делала колесо и задирала ноги выше головы. Это было здорово, но меня утомляло – я чувствовала себя обязанной постоянно восхищаться. Папа же, бывалый родитель, автоматически произносил: «Ага-ага, классно» – и даже не поворачивал к дочери головы. Зато когда она пыталась выполнить новый трюк, он давал ей почти профессиональные советы.

Маленькая чужая девочка. Пахнет чужим ребенком и уже даже почти не ребенком. Потискать невозможно – обнять не хочется. Мне как-то стало даже неудобно от идеи прижать ее к себе. Мне мешала моя грудь. Подобного дискомфорта раньше я никогда не испытывала – спокойно обнимала сестру и племянницу и не стеснялась. С Лолой же вдруг вылезли наружу самые незнакомые ощущения.

Мы гуляли по Риму. Я надела темные очки – это позволило, не скрываясь, разглядывать ее.

Остатки розового лака на ногтях. Волосы постоянно собраны в хвостик. Прыщики на носу. Брекеты. Я не принимала ее такой, какая она есть. Мне хотелось поступить как папа Карло: взять топорик, отсечь все лишнее и получить красивую девочку, которую пока не видно. Мне хотелось, чтобы она стала кем-то, кем тогда еще не являлась.

– Боже мой! – ужаснулась я, заглянув как-то Лоле в уши.

Я весь день думала, как сказать об увиденном ее папе. «Наверное, он не учил их чистить уши», – я наконец нашла объяснение. Ну да, вот что значит жить без мамы! И я сразу же ощутила себя нужной. Однако Жасмина неожиданно разбила мою иллюзию.

– Лолика, что у тебя с ушами?!

Нет, значит, они чистят уши, если даже старшая сестра может заметить такие вещи. Я обрадовалась и расстроилась одновременно.

Лоле часто удавалось меня удивить. Несмотря на свой возраст, она, как оказалось, умела тщательно хранить секреты – вела себя будто отлично подготовленный агент ЦРУ. Хоть пытай ее по поводу папиной личной жизни до меня – не расколется. Я испробовала все свои взрослые возможности, задавала наводящие вопросы – вдруг, думала я, она не поймет, что к чему, и нечаянно сдаст явки-пароли.

– Лола, – заводила я как бы между делом, – а вот когда папа встречался с N…

– Встречался? Папа вроде ни с кем не встречался. – Лола произносит слово «папа» на французский манер, ставит ударение на второй слог. – N – просто его старая подруга.

N была француженкой и точно присутствовала в их доме до меня. Но ни Лола, ни папа не комментировали ее статуса. Мне же было важно знать, что происходило в жизни мужа между смертью его первой жены и нашим знакомством, а выяснить это не получалось.

Годы спустя я поинтересовалась у Лолы, почему она ничего не рассказала мне про N. Но и повзрослевшая Лола гнула свое:

– А они были вместе?!

– Лола, прекращай. Вы же вместе ездили отдыхать. – Я наткнулась на фото из того отпуска. N была знакома с детьми, что для меня означало, что у них были серьезные отношения.

– Я не знала, какие у них отношения. Я боялась спросить, – призналась Лола.

– Почему?

– Мне казалось, я могу все испортить. Мне нравилось, что у нас дома бывает кто-то еще. И я очень боялась, что N исчезнет.

В один из дней в Риме мой будущий муж с самого утра, а потом и всю прогулку говорил, что хочет подарить девочкам сережки. Мы зашли в ресторан пообедать, сделали заказ, и, пока ждали еду, он достал две коробочки. Одну протянул Жасмине, вторую Лоле. Девочки обрадовались. Я улыбалась: смотреть на это было и вправду приятно, они обычно реагировали так искренне.

И вдруг он достал третью коробочку, шагнул ко мне, опустился на одно колено, и я услышала что-то про «замуж».

С момента нашего знакомства в интернете прошло чуть больше месяца, с первой очной встречи – три недели. Если честно, его слова не оказались такой уж неожиданностью. Он предложил совместную поездку в Рим и множество раз уточнил, какое у меня в этом городе любимое место. Было понятно: он что-то планирует. Но предложения руки и сердца в присутствии девочек я никак не ожидала.

Я взяла коробочку и кивнула. Официант принес тарелки.

Ощущения были странными – одновременно радость и досада. Мне казалось, я полностью в семье – с мужем и дочками. Но вот с мужем мы не были парой, не было у меня здесь и личного пространства. Мне не удавалось ни разглядеть, ни нащупать границы между «мы-семья» и «мы-пара». В моей жизни не осталось ни одной сферы, в которой отсутствовали бы дети, – даже предложение выйти замуж я получила не с глазу на глаз.

С того дня прошло несколько лет, и Лола недавно поделилась со мной воспоминаниями:

– Мы пошли в парк, там была длинная лестница. Жасмина шла сзади, я прыгала впереди, а ты и папа шли между нами. Это было примерно через час после того, как папа сделал тебе предложение. Я оглянулась, увидела, какие вы счастливые, и подумала: «Вот, это настоящее счастье. Такой должна быть жизнь. Идеальной». А потом мы с папой делали цирковые трюки в парке, и это все было очень ярко, эмоционально. Наверное, поэтому та поездка и сама Италия так мне запомнились, стали для меня таким радостным моментом.

Как потом оказалось, тяга к совершенству Лолу преследовала всегда. Все должно было быть идеальным, а когда получалось по-другому, ее накрывало волной разочарования, грусти и злости. К сожалению, идеально не было почти никогда. Жизнь вообще неидеальна.

Уже много лет я не могу узнать, что же за отношения связывали моего мужа и N. Я не раз пыталась это выяснить разными способами, но у меня так ничего и не вышло.

– Зачем копаться в прошлом? – отвечали подруги на мои жалобы. – Лучше же ничего не знать.

Для меня это не так. Мне важно знать, кто был замещающей материнской фигурой для моих девочек. Какой была эта женщина? Чему их учила? Представьте только: с вашими детьми без вас общалась какая-то женщина и вы даже не имеете представления, какая она!

В разговорах с мужем я регулярно возвращалась к этой теме, задавала всё новые вопросы в надежде, что на какой-то из них услышу ответ.

– Как получилось, что Лола боялась спросить о ваших отношениях с N?

– Не знаю, – как обычно, односложно откликнулся он.

– Но обо мне Лола спросила тебя почти сразу. Мы ведь тогда еще даже не виделись – только переписывались, – напомнила я.

– Не знаю, честно. – Похоже, у него и вправду нет объяснения. – У нас с N такие отношения были, мы то сходились, то по полгода не встречались. Я не знаю.

Много лет прошло, но меня до сих пор ужасно бесит, что я не получила никакой информации о присутствии этой женщины в его жизни и в жизни детей.

Чашки, ложки и ковры

Первые два года жизни в Амстердаме я все время боялась нарушить привычный образ жизни семьи и поэтому многое делала в ущерб себе. Мне казалось, эти жертвы необходимы, чтобы выстроить гармоничные и спокойные отношения. Действительно: невозможно приехать в дом, где люди живут больше десяти лет, где сложились быт и традиции, и начать устанавливать свои правила.

Сопротивление вызывали даже незначительные шаги, которые я начала предпринимать через полгода после переезда. Возможно, отстаивай я свои границы увереннее, я не чувствовала бы себя жертвой и не срывалась бы периодически на скандал, устав под всех подстраиваться.

Но тогда я пришла в этот дом спасать и приспосабливаться. Бедные дети, бедный мужчина, проживший больше десяти лет один! Ну вот же я! Я сейчас все быстренько починю, и всем станет хорошо!

И я начала действовать. В каких-то ситуациях это было детям в радость – когда я, к примеру, водила их по магазинам. Но в других случаях мои нововведения были очень некстати. Например, Жасмине не нужна «мама» – у нее ведь была своя. А Лоле не нужна женщина, которая учит ее тихо чихать и сморкаться, – Лола хочет все делать громко. Мужу не нужна женщина, которая по-своему воспитывает его детей.

Когда я видела, что мои попытки делать добрые дела не вызывают радости, а скорее даже наоборот, мне становилось плохо. Очень плохо. Моя ценность в собственных глазах стремительно таяла. А ведь я так старалась!

Крайне подавленная, я выходила на улицу, садилась на скамейку и прижимала к себе месячного ребенка – недавно родившуюся Миру. Мне становилось ужасно себя жалко, а от несправедливости хотелось плакать. В горле вставал комок, как это бывало только в детстве – когда хочешь заплакать, но не можешь. На скамейке я уставала, замерзала и с чувством тотальной несправедливости возвращалась. В моем новом доме мне было неуютно и хотелось многое поменять. Но я не чувствовала за собой права предложить изменения – они ведь нужны лично мне. Так постепенно укреплялось ощущение, что у меня много обязанностей, но совсем нет прав.

Дом был заполонен детскими поделками и рисунками. Они были развешаны на дверях и на стенах с помощью скотча. Периодически листы с шуршанием опадали на пол. Некоторым из рисунков было лет по семь-восемь, муж привез их еще из Австралии. Выглядели они соответствующе: краски выцвели и облупились, бумага скукожилась и пошла пятнами.

Некоторые рисунки были заламинированы и использовались как подставки под тарелки, чашки и даже кастрюли. Ламинация не выдерживала температурных перепадов и вообще бытовой эксплуатации – пластик расслоился, в трещинах застряли крошки еды, так что даже в начале ужина хотелось протереть все поверхности заново. Я безуспешно пыталась найти повод купить нормальные сервировочные коврики вместо этих самодельных. Но они считались священными.

Добраться до поверхности полок и подоконников тоже не получалось – на них стояли детские поделки из глины. Все покрылось толстым слоем пыли, и избавиться от нее было уже невозможно. Как, впрочем, и определить, кого пытались изобразить девочки – животных, цветы или просто абстракцию.

Поделки были творчеством маленьких детей, которые теперь выросли, и запыленные воспоминания их уже совсем не интересовали. Зато меня они тревожили ежечасно. Я сходила с ума от отсутствия «своей» эстетики, но попытки заменить коврики на стол красивыми и модными, а поделки из глины убрать подальше встречали резкий отпор. Особенно протестовала Лола. Она называла это «памятью», но хранить ее в своей комнате наотрез отказывалась.

Еще меня сводили с ума чашки – разные по размеру, цвету и форме, многие со сколами и трещинами. Но они были вообще неприкосновенны – каждый из домочадцев дорожил своей посудой. Я предложила оставить из существующего множества три любимых, а остальные заменить красивым сервизом. На такой вариант наложили вето – страшненькие кривые чашки были неприкосновенным результатом детского творчества.

Мы планировали переехать в другой дом – побольше, и я надеялась обустроить его по своему вкусу. Ведь это будет и мой дом, и под лозунгом «нам нужно все новое и красивое» я смогу наконец избавиться от пожелтевших рисунков на стенах и заменить коврики на столе. Но мы всё не переезжали.

Путем сложных и длительных переговоров мне удалось согласовать с мужем косметические изменения. Это была победа! Но еще до вечера в комнату торжественно вошли дети. Жасмина – впереди, Лола со слезами на глазах – следом.

– Почему мы всё меняем? – Жасмина начала первая, хотя на самом деле ей было, в общем-то, все равно. Она целыми днями тусовалась с друзьями, и дома мы ее почти не видели. Но вот Лоле было действительно плохо.

Именно в этот момент я окончательно поняла, что Лола не та чудесная маленькая куколка с голубыми глазами, которую я ожидала получить. И действительно, сложности с ней возникали потом постоянно.

Много позже она рассказывала мне, как чувствовала вину, как страдала, что предает маленькую себя.

– Мне нравились новые вещи, и я хотела их покупать. Но мучилась оттого, что для этого я должна выкинуть старое, и это меня тяготило. Похоже, дело было в том, что я боялась отдалиться от папы – ему ведь без меня будет грустно и одиноко. Все наши рисунки и поделки так много значат для него!

Я же о той истории помню совсем другое. Муж не хотел расставаться с «памятью», считая, что она представляет для девочек особую ценность. В очередной раз понимаю, что это только вопрос коммуникации. Когда не говоришь открыто о своих чувствах, когда боишься признаться, то ситуация остается непрозрачной и решения не приходят.

Примерно через год психолог дала мне классный совет, как найти общий язык с Лолой. Она предложила отыскать что-то такое, что могло бы объединить всех членов семьи, но разделить зоны ответственности. Новый проект в какой-то своей части мог бы заинтересовать Лолу, а мне осталось бы только поручить ей эту часть. И как я сразу не додумалась делегировать Лоле выбор новых чашек и тарелок?!

Со временем я научилась и этому, и у нас дома появилось много новинок. Скоро именно Лола стала выбирать картины для интерьера или отели, в которых мы будем останавливаться во время семейных поездок, а также многое другое.

Но тогда я смогла только с трудом сдержать возмущение и попытаться по возможности спокойно отстоять свою позицию. Новые чашки и коврики на стол были все-таки заказаны в Zara Home. Я радостно протирала их каждый день и косилась на старый диван, порванный кошкой, и на ковры, привезенные двадцать лет назад из Таджикистана. Но было ясно, что избавиться от них можно, только если переехать в другой дом, а он никак не находился.

В итоге вместо долгожданного переезда мы начали не планировавшийся изначально ремонт. Жасмина с нами уже не жила, и я надеялась, что обсуждать перемены я буду только с мужем – Лола у нас еще проходила по категории «дети». Но я ошиблась – она сразу включилась в процесс.

Без нее мы не могли обсудить даже перенос стен – она задавала миллион вопросов и все время встревала в разговор: «Нет, нет, давайте лучше так». Мне было нелегко договориться с мужем, а уж при участии Лолы внятный диалог вообще не получался.

Нам долго не удавалось решить ни один вопрос – мы ходили по кругу и ничего не меняли. И разговоры все выходили напряженными. Я нервничала – в моей картине мира дети играют в сторонке, не вмешиваясь в перенос стен. Но у мужа было другое мнение: Лола наравне с нами участвовала в обсуждении всех грядущих изменений.

Сейчас, когда я прошла путь с двумя собственными детьми с самого их рождения, я прекрасно понимаю: дети хотят участвовать в обсуждении всего. Но чтобы взрослые вопросы решались, детей нужно просто исключить из этих разговоров. Тогда же мне показалось, что муж потакает желаниям ребенка, идет у дочери на поводу, поэтому всей нашей семьей руководит эта маленькая девочка, а вовсе не взрослые мы.

Я возобновила разговор поздним вечером, когда Лола уже спала: «Мы можем обсуждать ремонт без Лолы? Нам ведь даже поговорить нормально не удается». К моему удивлению, муж легко согласился. Наутро Лола узнала от папы, что перенос стен и вся «грязная» работа ей ни к чему, взрослые с ней справятся сами, а вот мебель и прочую красоту мы будем выбирать все вместе.

Вторую часть этого сообщения муж со мной не согласовал, и внутренне я опять взвыла. Как – вместе?! Мне нужно будет договариваться с тринадцатилетним подростком о конструкции дивана?! Но я снова сдержалась – отложила этот вопрос на потом.

«Потом» наступило достаточно быстро. Однажды Лола пришла из школы и узнала, что вся мебель уже заказана. Мы показали ей фото, и она разрыдалась: этот ужасный диван ей не нравится и ковер неудачный. Но главное, почему вообще все решения были приняты без нее? Рыдания, обида, злость – ее трясло, казалось, у нее внутри все кипит. Ну мы же обещали ей: «красоту» выберет она!

«У тебя будет свой муж, с ним и выбирай мебель, – начала я внутренний монолог. – А сейчас выбираю я. Мне достаточно согласований с твоим папой, у него тоже есть собственное мнение по всем вопросам».

Вслух же мы объяснили Лоле, что магазины работают, пока она в школе, а ходить, выбирать, сравнивать цены, отказываться, опять выбирать – безумно утомительный и, главное, долгий процесс. Мы в два голоса убеждали Лолу, что времени на это у нее попросту не нашлось бы.

Я слушала со стороны себя и мужа и понимала: разговор «неправильный». Верным было бы сказать в целом о ролях в семье: есть взрослые, они решают принципиальные вопросы; есть дети, у них свои занятия. Но уверенности, что говорить об этом нужно именно сейчас, у меня не было. Как объяснить Лоле, что она больше не принимает решений по поводу дома вместе с папой, что теперь эти разговоры он ведет со мной? Даже мы с мужем еще толком не разобрались в наших ролях – как обсуждать это с ребенком?

Разговор, как обычно, продолжился поздним вечером.

– Как ты покупал мебель в прошлый раз?

– Приехал в «ИКЕА» и купил все сразу.

– А девочки?

– Они со мной не ездили.

Неожиданно! Получается, если бы я не спросила, то так бы и пребывала в заблуждении. Оказывается, ни Жасмина, ни Лола никогда раньше не принимали участия в хозяйственных делах такого масштаба. Но поменялась структура семьи, и пока никто не понял, у кого теперь какие функции.

Мы все перепутались ролями. Появилась я, родилась еще одна дочка, и в новом составе семьи стало неясно, кто за что отвечает. Раньше роли распределялись между папой, старшей и младшей дочерями. Теперь младшей стала Мира, старшая дочь уехала, появилась взрослая женская фигура – я. И роль Лолы оказалась самой неопределенной.

Нам просто необходимо стало прояснить все непонятные моменты. Мы разговаривали и что-то проясняли, но в целом кодекс правил все не складывался. Каждый новый день подкидывал неожиданные ситуации, на которые все смотрели по-разному. И приходилось снова разговаривать.

И четыре года спустя мы так же регулярно садились поговорить. Не поспорить, не осудить, не обвинить, а узнать точку зрения другого человека. Дети растут, и мы меняемся. И только диалог дает возможность сохранить в семье комфортную атмосферу.

За время своего материнства я поняла: отношения со взрослыми детьми проходят через те же этапы, что и отношения с подругами, сестрами, братьями, родителями. Их участники отдаляются или сближаются в зависимости от эмоционального фона и интересов. В какой-то момент может показаться, что у вас вообще нет ничего общего. Не исключено, что так и есть – вы ведь находитесь на совершенно разных стадиях развития.

Вы – взрослый человек, а ребенок – это девочка или мальчик с собственным, странным, по мнению взрослого, мировоззрением. Что вас может связывать, кроме общей крыши над головой? Увы, часто – ничего. И не нужно заламывать руки и кричать «я же мать» – ваши чувства нормальны. Вы прежде всего человек.

Можно быть родными по крови, но при этом находиться друг от друга так же далеко, как ясень от пальмы. Можно думать бессонной ночью: «Это же моя дочь. Как она может меня так раздражать? Откуда берется эта злость на ребенка?» Эти стадии проходят все родители, не пугайтесь.