Read the book: «Наследники Белого слона», page 5
– Луиза! – негромко позвала я, пугаясь собственного голоса, – он был совсем чужим.
На цыпочках я приблизилась к ней и протянула руку пощупать пульс на шее; для этого нужно было убрать густые пряди волос, закрывавшие ее плечи, шею и часть лица, но едва я ощутила их прикосновение, как меня охватила дрожь… Нет! Прочь отсюда! Я выскочила вон. Вдалеке над входной дверью синел тусклый огонек. Нужно только проскочить по этому длинному коридору, а там ещё эта проклятая вонючая лестница… Из темноты ко мне потянулись чёрные щупальца, за дверью, в жёлтой от электрического света душной комнате, пошатываясь, медленно поднимался окровавленный труп, а на улице притаился убийца…
И тут тихо и жалобно захныкал ребенок.
Я совсем забыла про него! Все наваждения разом исчезли и, поколебавшись, я вернулась назад.
Вероятно, что Луизу обнаружат уже сегодня… Ну, а если через – неделю? Через месяц?! Я не могу оставить здесь малыша.
Мальчишка лежал на пузе и сонно таращил глазёнки. Труп был на своём месте и не собирался предпринимать никаких решительных действий.
Я обулась – и куда же это ты побежала-то босиком? Рядом с туфлями валялся злополучный пистолет. Машинально подобрала его и сунула за пазуху. Нашла объёмистую сумку, напихала туда ползунков, кофточек и прочего детского барахла, что нашлось в шкафу. Одела ребенка потеплее. Сделала пару бутылочек молочной смеси, завернула их в шерстяной шарф, чтобы не сразу остыли, и тоже сунула в сумку вместе с остатками сухого молока.
На вешалке у двери висела куртка – я надела её. В кармане куртки обнаружилось немного мелочи и ключи, – похоже, от машины. Взяв Малыша и сумку, вышла в коридор – он уже не казался таким страшным; неприятным – да, но больше не пугал. Дошла до половины и услышала тихий звук – кто-то копался в замке входной двери…
Я замерла. Сердце, тяжело и громко стукнув, дёрнулось вверх, едва не выскочив, а потом ухнуло куда-то вниз. В изнеможении я прислонилась к стене: вот и всё…
Но стена вдруг подалась назад и, едва удержавшись на ногах, я провалилась в пустоту. Пальцы скользнули по деревянной крашеной поверхности: мне посчастливилось прислониться к какой-то двери.
Из огромного окна падал синий свет луны, и там было не так темно, как в коридоре. Я успела разглядеть что-то вроде треножника и ещё там был длинный стол. Нащупала щеколду, но после лихорадочных усилий так и не смогла ее закрыть. Глаза успели привыкнуть к полутьме – и я юркнула куда-то вроде встроенного шкафа; там было пусто, пахло мышами и пылью. И затаила дыхание: по коридору кто-то шёл…
Успел ли пришелец заметить мою возню?.. Только бы ребенок не запищал! Я прижала его головёнку к своему плечу, ероша мягкие волосики, и что-то беззвучно зашептала в крохотное ушко. Малыш сопел, а мне этот звук казался громче всех труб Иерихона! Шаги проследовали дальше… Человек шел крадучись, еле слышно, но мои нервы были точно оголены – и я прямо кожей чувствовала эти почти невесомые звуки. Потом сделалось тихо…
Тишина тянулась невыносимо долго. У меня затекли руки, но я не смела шевельнуться… Неизвестный вошёл туда…
Он пробыл там долго, двигался, не таясь. Что-то искал?.. Малыш задремал. По моим рукам потекло тёплое. Только этого нам и не хватало… Я снова застыла в напряжении: неизвестный вышел из той комнаты. Я услышала, как он открывает другие двери – очевидно, здесь были ещё помещения, – и похолодела: он хочет осмотреть всю эту вонючую дыру?
Рука сама скользнула за пазуху и пальцы обняли нагретую рукоять пистолета. Ожидание стало нестерпимым. Скорей бы все кончилось!.. Когда он войдёт сюда, я не выдержу: выскочу и закричу! Но я осталась на месте, лишь перестала дышать, когда дверь тихонько скрипнула.
Шаги проследовали вглубь комнаты, остановились, потом что-то несколько раз глухо звякнуло, будто чем-то задевали по металлической поверхности, что-то щелкнуло, и сквозь щели пробился зеленоватый свет…
…Сколько это длилось?.. Час? Несколько минут? Время исчезло… Сдох он там, что ли?..
Вдруг раздался такой звук, словно он откуда-то спрыгнул. Зелёный свет погас, шаги проследовали мимо – в коридор. Теперь это были неуверенные шаги, точно шёл лунатик или пьяный. Вот он прошёл по коридору… хлопнула входная дверь…
Подождав ещё немного, я вылезла наружу. Утирая пот, огляделась. Стол был высокий и металлический. На нём вполне мог уместиться человек. Он что, ложился сюда? Треножник, стоявший рядом, венчала круглая трехглазая лампа. Видно, её-то он и включал… Бред какой-то…
Занимался рассвет. Я переодела Малыша. Окно открылось легко. Рядом шла ржавая железная лестница со множеством пролетов – такие площадки из прутьев – и один пролёт находился прямо под окном. Я скинула на него сумку, вылезла сама, сняла с подоконника Малыша. Руки покрылись холодным потом, стали вялые, скользкие…
И мы начали спускаться. Многих ступенек не было, и перила кое-где отсутствовали. Внизу, на земле, прямо под лестницей стояли мусорные баки. Если упаду – прямо туда. Хорошенький будет конец!
Железные ступеньки кончились примерно на высоте моего роста от земли. Сбросила вниз сумку, но ступенька была слишком узка, чтобы положить на нее ребенка. Я сомневалась, что он будет спокойно сидеть и дожидаться, пока я слезу. Пришлось снять куртку и привязать его к перилам в сидячем положении. Получилось это у меня не сразу. Оставшись в одиночестве, младенец с готовностью заревел. Я повисла на руках и спрыгнула наземь… О, мои ноги!.. Но всё же сумела встать, с трудом развязала рукава куртки, и орущий младенец свалился мне на руки.
Из мусорного бака показалась всклокоченная седая голова:
– Чего разорались, сукины дети! – приглядевшись, она добавила более благожелательно: – Куда собралась? По району облава, легавые все оцепили…
Облава?! В голове промелькнули обрывки вчерашних теленовостей: неужели ищут меня?
– Опять боевики из ультра зашевелились, – пояснила голова, – вчера перестрелки были по городу, в центре рвануло… А это вроде Луизин сопляк? – вдруг прищурилась голова. – А чего это он с тобой? – и начала вылезать из бака.
– Угомонись, золотце! – посоветовала я и показала пушку.
Соня была права: иногда неплохо иметь под рукой что-то ещё, кроме зубов и ногтей.
Голова оценила моё превосходство в силе:
– Ладно-ладно!.. Хочешь, выведу тебя из оцепления? За пару монет… Я тут такие закоулочки знаю!
– Не нужно… – холодно отозвалась я, вешая сумку на плечо и успокаивая ребенка.
Бродяга осторожно полез наружу, скаля щербатый рот. Я снова, на всякий случай, продемонстрировала пистолет. Грязная рука выудила из лохмотьев нож. Я не выдержала и побежала. Эта тварь расхохоталась и поспешила за мной:
– Не торопись, цыпочка!
Я убегала по грязным мрачным улицам. Дома вокруг зияли выбитыми стеклами и развороченными дырами подъездов, на их стенах расплывались огромные язвы. Очевидно, они все были предназначены на снос, но у городских властей руки не доходили, а может, они боялись потревожить это огромное осиное гнездо, ведь по всем признакам – то огонек в окошке, то пьяный голос, то паруса старого белья – трущобы были населены. Но навстречу – к счастью или к сожалению – не попалось ни одного человека: был тот предутренний час, когда порядочные люди ещё спят, а вся сволочь уже отправилась на покой.
Мерзкое создание в развевающихся лохмотьях открыто преследовало меня и, когда я оглядывалась, вызывающе щерилось, понимая, что у меня не хватит духу выстрелить… Оно было настолько безобразным и каким-то бесформенным, что я даже не могла понять, мужчина это или женщина? Голос у него был визгливый, тонкий, и во всей фигуре было что-то бабье, но не станет ведь женщина так себя вести?!
Бродяжка, урча и подвывая, прибавил ходу, и вот нас уже разделяло шагов десять, не больше, – я затылком ощущала его дыхание. Чувство реальности куда-то ушло: тёмные дома, пустынная улица, надсадное дыхание за спиной, звук моих собственных шагов – всё вдруг показалось декорациями, сном, из которого нужно вырваться…
И я сделала рывок и, свернув, налетела на патрульную машину.
Рядом с ней стояло с десяток людей в желтых мундирах и ещё несколько, но в "хаки", с автоматами наперевес.
Резкий окрик:
– Стоять!..
Я застыла, как вкопанная:
– Помогите!
Бродяжка вывернулся из тёмной кишки проулка, сияя в предвкушении поживы, и тут же, оценив обстановку, мгновенно кинулся обратно.
– За ним!.. – и двое с автоматами, грохоча коваными ботинками, радостно кинулись вдогонку.
Короткая автоматная очередь… Боже!.. Потом – одиночный выстрел, и те двое шагом вернулись обратно. Довольные… Они даже не стали разбираться! Прихлопнули – и всё. Неужели это в порядке вещей? Или… Или что-то происходит в этом мире, а я до сих пор ничего не замечала?..
Чужой голос вывел меня из оцепенения:
– Ваше имя?.. Что вы здесь делаете? – высокий офицер глядел злобно и подозрительно – наверное, ему пришлось несколько раз повторить свой вопрос.
Я хотела соврать наобум, но вовремя заметила в его руке плоскую, размером с книгу, штуку с зеленоватым экраном и рядом кнопок: скажу, а он тут же и проверит. Я запаниковала.
– Документы!.. – рявкнул он, теряя терпение.
– Остались в машине, – пролепетала я, в доказательство тряся ключами, что так кстати завалялись в кармане Луизиной куртки. – У меня сломалась тачка, я хотела найти кого-нибудь, чтобы помогли починить или подвезли… А этот тип увязался за мной… – и я очень натурально всхлипнула, благо и притворяться особо не надо было, а тут и Малыш заплакал – и офицер смягчился.
– Где вы оставили свою машину?
– Неподалёку… Мы живем в пригороде… А этот погнался за мной и я запуталась… Я еду к матери…
– Сумку на землю!.. Быстро!
Один из его подручных живо осмотрел содержимое сумки, а я мысленно молилась, чтобы там случайно не оказалось Луизиных вещичек – наркотиков, например… И тут меня точно током ударило – пистолет!..
Но они не стали обыскивать меня. Наверное, потому что младенец разорался так, будто его резали.
– Где живет ваша мать? – спросил полицейский, и его пальцы хищно замерли над клавиатурой.
Я вспомнила одну женщину из дома напротив: мы как-то случайно разговорились и завязали лёгкое знакомство. Кажется, она была учительница, вдова, и у неё были взрослая дочь и внук – они жили где-то в предместье. Я знала её адрес, потому что как-то на приглашала меня на чай… Имела ли я право подставлять другого человека?.. Не знаю… Но других вариантов не было.
Получив ответ, офицер удовлетворенно закивал:
– Все совпадает. Я пошлю с вами человека разобраться с машиной… – и подозвал худого парня с усиками.
У того были очень неприятные глаза и слишком тонкие губы.
– Идём, – сказал он.
Машину мы, конечно, не нашли.
– Можешь распрощаться со своей развалюхой! – радостно сказал он. – Здесь от неё останутся рожки да ножки.
Я не сильно переживала из-за "потери" имущества, все моё внимание было сосредоточено на том, чтобы хромать, как можно незаметнее. Я надеялась, что теперь он отвяжется от меня, но мы вернулись назад и он распахнул предо мной дверцу служебного авто. Отказ неминуемо вызвал бы подозрения, и солдат повёз меня туда, откуда всё и началось.
Дальше – хуже. Сопровождающий вылез у подъезда вместе со мной и поднялся наверх – к квартире, в которой жила та женщина.
Я в нерешительности замешкалась.
– Не шумите, – попросила я, – мама, верно, ещё спит…
Но ему было пофиг – и он сам нажал кнопку звонка: долго, властно – как человек, перед которым должны открываться любые двери.
Нам открыли почти сразу.
Женщина с осунувшимся лицом, в морщинках которого пряталась тревога, молча взглянула на него, потом – быстро – на меня и снова на него. Она ничего не сказала, лишь вопросительно дрогнули её брови.
– Мама, – торопливо пробормотала я, – прости, что мы тебя разбудили…
У этой женщины было железное самообладание. Она приобняла меня за плечи – конечно, она меня узнала, я прочла это в её взгляде, – и, приглашая нас с Малышом пройти, в то же время преграждала дорогу офицеру.
– Что вам угодно?.. – спросила она тоном, в котором к почтительности примешивалась здравая доля недовольства – чуть-чуть, ровно сколько нужно.
– Мадам Жанна Д.? – осведомился он.
Похоже, его ничем нельзя было прошибить.
– Да?..
– А это ваша дочь… Анна? – он был очень вежлив, гад!..
"Анна"! Он ведь проверял меня снова! Сейчас она согласится с ним и… Но женщина оказалась умнее – или ощутила как дрогнули под её ладонью плечи незваной гостьи? Она взглянула на него очень холодно и поправила с недоумением:
– Евгения. Моя дочь Евгения.
– Значит, всё правильно, – он взял под козырек. – Прошу прощения! – и горохом ссыпался по лестнице вниз.
Она закрыла дверь и повернулась ко мне.
Давно на меня не смотрели такие глаза. У неё они были карие, усталые, с красными прожилками и очень… очень человеческие глаза.
– Вы не беспокойтесь, – пробормотала я. – Мы сейчас уйдем. Понимаете… Словом, извините, что я назвалась вашей дочерью. Я не имела права впутывать вас, но у меня не было другого выхода!.. Они при мне застрелили человека… – я вдруг почувствовала, что не могу говорить: к горлу подкатился комок, я готова была зареветь… – Я жила в доме напротив, – зачем-то напомнила я, точно этого было вполне достаточно для подобного вторжения.
В зеркале на стене я увидела свое отражение: полоумные глаза, растрепавшиеся, давно нечесаные волосы, несвежая одежда, а в довершение всего – огромный баул через плечо. Бродячая цыганка, да и только! Из тех, что стаями слетаются на вокзалы и рынки, перекликаясь грубыми гортанными голосами, – и мне стало неловко и смешно. И стыдно…
– Я сейчас уйду! Простите.
– Глупости! – строго сказала она. – Никуда ты в таком состоянии не пойдешь.
Она приложила узкую прохладную ладонь к моему лбу и ахнула:
– Да у тебя жар! И ребенок… Ведь на улице дождь! Вот что: прими-ка ванну, а я искупаю его и покормлю. И вызову доктора…
– Но у меня нет ни денег, ни документов и… – тут я посмотрела ей прямо в глаза, – у меня очень серьезные недоразумения с полицией.
Но она не желала ничего слушать:
– Никуда ты не пойдешь – и покончим на этом!
– Но они могут прийти за вами, если проверят все как следует!..
– Они в конце концов придут за всеми нами… – ответила она, и решительно забрала ребенка у меня из рук. – Дочь я предупрежу и никто ничего не узнает.
Когда я раздевалась, у меня выпал пистолет. Я испуганно оглянулась на нее. Она спокойно сказала:
– Лучше бы тебе избавиться от него. Такие игрушки до добра не доведут.
Я не последовала её совету, о чём не раз потом пожалела.
Позже я сидела на диване, укутанная шерстяным пледом, и пила чай с кизиловым вареньем и водкой. Малыш – чистенький, розовый, сытый, – копошился рядом.
Оказалось, что учительница знала Сержа.
– Я преподаю в Художественном училище, – говорила она, держа тонкими пальцами изящную фарфоровую чашечку. – Кстати, подарок выпускников прошлого года… – она кивнула на чайный сервиз, стоявший на столике – Ручная работа. Какие талантливые были ребята! – она помолчала. – Но, к сожалению, искусство в чистом виде никому не нужно. В наши дни оно превратилось лишь в один из способов делать деньги, а халтуру и делать, и продавать легче… Ваш друг тоже был талантлив.
– В самом деле?
– Да, но ему не хватало самого главного: огня… Одержимости… Если бы в нём было побольше жизни, одухотворенности! Но он был слишком… – она замялась, – слишком прагматичным.
– Слишком корыстным… – поправила я.
– Пожалуй, – согласилась она. – Кстати, – она лукаво улыбнулась, – я наблюдала за вами, и меня удивляло: вы были такие разные! Он – очень приземлённый, а вы – человек, парящий в небесах. Что вы находили в нём?
– Он был моим якорем.
– Вы и вправду романтичная натура.
– Я – обыкновенная сумасшедшая.
Она поднялась, выключила радио, которое в течение вот уже нескольких часов передавало то чьи-то пламенные речи, то военные марши прошлых лат, и включила телевизор. "К столице подтягиваются правительственные войска…" – и с экрана на нас обрушилась мощь бронетанковой техники.
– Нам что, объявили войну? – удивилась я, но судя по её лицу, она приняла мое удивление за глупую и неуместную шутку.
Шутку, которая, как мне показалось, очень глубоко её задела: глаза Учительницы стали отчужденными и неприязненными – всего лишь на краткий миг – но этого было достаточно, чтобы почувствовать: я каким-то образом разрушила хрупкий мостик, возникший было между нами.
Она долго молчала, напряженно всматриваясь в ту бредятину, что вываливали нам на голову телекомментаторы.
– Генералы рвутся к власти… – тихо и хрипло сказала она.
Я попыталась исправить положение:
– Но, может, в этом нет ничего плохого? Неужели вы думаете, что людей опять будут сгонять на стадионы… – и осеклась под ее взглядом.
Помолчав, я промямлила:
– Вообще-то, я не интересуюсь политикой, – что мне простому обывателю в том? – и не слежу за событиями…
– Разумеется, – сухо ответила она, – так гораздо легче и проще.
Вечером приехала её дочь – красивая женщина с такими же, как у матери, карими глазами. Только выражение этих глаз было иным – жёстким и требовательным.
Мне дали чашку с каким-то лекарственным пойлом, уложили на кровать в отдельной комнате, и я провалилась в забытье.
***
…Это был маленький, невероятно уютный, отель в горах. Его стены украшали ветвистые оленьи рога, старинные щиты и скрещенные алебарды. Под потолком на толстых цепях висели массивные светильники, стилизованные под старину. В огромных каминах пылал, шумно треща, огонь. Здесь подавали отличнейший кофе, а в кухне на очаге румянились на вертелах целые туши, и дразнящий аромат жарящегося мяса и специй щекотал ноздри.
По утрам восходящее солнце раскрашивало синие верхушки гор в немыслимые оттенки розового и лилового и снег на лапах огромных елей вспыхивал фиолетовыми огоньками.
– Ты все-таки должна хоть разок спуститься с горы, – увещевала Королева. На ней был разноцветный пушистый свитер и черные лыжные брючки.
– Не смеши! – я зарылась поглубже в одеяла и простыни, пахнущие лавандой и горной свежестью.
– Это – приказ! – притворно нахмурилась она. – Или ты осмелишься ослушаться Её Королевское Величество?
– Но…
– Никаких "но"! Иначе велю отрубить тебе голову.
И вот мы летим по крутому склону, ветер свистит в ушах, и в стороны летят снежные брызги…
– Смотри! – она указала лыжной палкой в сторону.
– Маяк? Откуда он здесь?
Она пожала плечами:
– Земля не всегда бывает круглой. Хочешь, заберемся наверх?.. Я тебе кое-что покажу!
Оставляя на снегу следы-"елочки" мы взобрались на холм к подножию маяка. Я оглянулась – горы остались далеко-далеко позади синими тучами у горизонта.
Мы сняли лыжи.
– Давай поднимемся.
Пощипывал морозец, с моря дул пронизывающий ветер. Мы медленно поднимались по обледенелым ступеням, а вокруг – куда ни посмотри – царство сосулек, искрящихся серебром под лучами невысокого бледно-желтого солнца. Оно стыло над белесым морем в белом небе, а внизу у скалы глухо ворочались чёрные волны.
– Смотри! – снова сказала она.
Поодаль, на Чёрных камнях я вдруг увидела разбитый корабль. Его мачты и остатки парусов сковало льдом, и они ослепительно сверкали. Причудливые нагромождения льда украшали и палубу и полусгнившие борта, а корпус ниже ватерлинии порос водорослями и ракушками. Этот корабль вовсе не был похож на корабль Морехода, но у меня тоскливо сжалось сердце, и сверкающее ледяное королевство вдруг стало чужим, и я ощутила, как воющий ветер и зимнее солнце превращают в лед мою душу.
– Это пиратский корабль, – сказала Королева, искоса поглядывая на меня. – Он когда-то разбился здесь в бурю, а пираты спаслись и основали наш Город.
– Город?..
– Ну, конечно! – она засмеялась. – Разве ты не знаешь, что все самые счастливые города на свете начинают пираты?.. И маяк тоже построили они.
– Но раньше я не видела этого корабля…
– Это придумал твой сын.
У меня внезапно закружилась голова и я вцепилась в обледеневшие поручни.
– Он – жив?!
– Почему бы ему не жить?..
Я почувствовала, что задыхаюсь.
– А… Мореход?
Она поскучнела и отвернулась.
– Он уплыл. Он уплыл искать тебя, – так говорили одни, а другие говорили, что он не смог простить твоего предательства.
– Но…
– Пойми, – устало сказала она, – я – всего лишь Королева. Символ – не больше… Я храню этот мир от зла, но я не могу придумывать и творить – на это способны немногие. Я могу лишь принимать чужие дары и беречь их… Не я пряду нити чужих судеб, и не я сплетаю их воедино!
Она обняла меня за плечи и на мгновение прижалась щекой к моему лицу, а в душе моей звучали строки: …Бог создал звезды, голубую даль, Но превзошел себя, создав печаль…
Сказавший это – давно умер, и кости его истлели, и рот забился землёй, но мне вдруг подумалось, что и он, так же как я, бродит иногда по улицам этого Города, что раскинулся у студёного моря…
– Я хочу увидеть своего сына!
– Что же, велю оседлать лошадей…
Заснеженный Город встретил нас зеркальными витринами, цветными огоньками, прячущимися в кронах деревьев, и зажженными из-за ранних сумерек фонарями. Белоснежные лошади под чёрными седлами взрывали копытами снег. Почти на каждом углу стояли маленькие ёлочки, принарядившиеся золотыми и серебряными шарами, фонариками и блестящей мишурой, а в иных местах красовались подсвеченные луной и огнями ледяные скульптуры – забавные гномы, драконы, замки…
– Скоро Рождество, – небрежно пояснила Королева, – нам так хочется. Почему бы нет? Время – штука относительная.
Мы проезжали мимо парка, откуда слышалась музыка, смех и веселые голоса.
– Вон он! – она схватила меня за плечо рукой в кожаной перчатке, мы остановились, и сквозь деревья я увидела ребятишек, катающихся на коньках.
Я сразу узнала его…
На Сторожевых башнях ударили пушки и вслед зазвонили колокола Собора, отмеряя девять ударов. Моё же сердце билось громче колоколов.
– Я могу забрать его с собой? – в моем голосе дрожала безумная надежда и – о, чудо! – она вдруг ответила:
– Можешь… – и нахмурилась. – Можешь! – сердито повторила она. – Забери его в свой мир и пусть он продаст душу за мёртвые хрустящие бумажки или станет рабом нескончаемого конвейера! Забери! И там его научат убивать и пошлют на очередную бессмысленную войну… Да! Забери его!
– Но с кем же я его оставлю?!
– С ней…
Я увидела, как мой мальчик – мой! – радостно бросился к какой-то женщине. Она обняла его, поцеловала, он что-то взахлеб стал ей рассказывать, и они смеялись…
– Кто это? – жгучая ревность заставила снова сжаться мое бедное сердце.
– Это – ты… – она пожала плечами. – Ну, скажи! Скажи, что "так не бывает"! И всё же это – ты. Часть тебя… Возможно, самая лучшая. Придуманная им… Так что можешь не беспокоиться понапрасну! – она весело хлопнула по лошадиной шее. – А когда он вырастет, я сделаю его принцем…
– Не надо! – поспешно возразила я.
В моем воображении при слове "принц" всегда почему-то возникает хлипкое тонконогое существо с крохотной короной на голове и прозрачными крылышками за спиной.
– Хорошо, – милостиво согласилась Королева, – он будет мореходом, как его отец, и откроет для меня новые земли.
Женщина и мальчик тем временем растворились в ночных огнях.
Я вдруг услышала жалобное мяуканье: на снегу, прижимаясь к фонарному столбу, сидел котёнок и порхающие снежинки цеплялись за его шубку. Я спешилась, взяла его в руки – он тут же благодарно заурчал – и сунула за пазуху.
– Бедненький! Замерз совсем… Послушай, – я ухватилась за поводья её лошади, – скажи мне только одно… Скажи, это – не сон?
Но Королева взглянула на меня надменно и холодно и сказала:
– Надо вызвать вертолёт. У них есть пара "невидимок" – пусть заберут её на базу…
– Что?! – и в лицо мне ударили ветер и снег.
Разом надвинулась иссиня-чёрная беспросветная ночь, закружило-понесло в небо, утыканное мелкими колючими звездочками, и я вдруг очнулась в тёплой, полутёмной комнате, заботливо укутанная пледом.
***
Со стен смотрели фотографии в рамочках, из глубин старинного секретера выглядывали зыбкие робкие сгустки сонных сумерек. Из-за полуприкрытой двери доносились приглушенные голоса:
– …а если это провокация? Полицейский приводит в твой дом непонятно кого, и ты легко заглатываешь наживку!.. Поставить под угрозу наших ребят… Там ведь есть и твои ученики…
Это говорила дочь, мать что-то ей возражала, но я не могла разобрать слов: мешало сопение спящего Малыша.
Что-то зацарапало мне грудь, и из-под пледа наружу вдруг выбралась маленькая изящная киска и ткнулась мне в ухо холодным носом.
« Котёнок?.. Оттуда?!.»
Но тут я отчётливо услышала:
–…они сделают ей сканирование и всё станет ясно…
– Но это бесчеловечная процедура!
– Мы не можем так рисковать!..
Голову вдруг пронзила дикая острая боль, точно изнутри ткнули в висок концом острой раскалённой проволоки. Я отчетливо увидела край какой-то крыши, серебристые антенны, зелёные барашки деревьев внизу и проплывающие над головой облака, – и чьи-то руки, судорожно, в последнем усилии, цепляющиеся за этот край…
Боль исчезла, унеся странное видение, и оставила тупой ноющий отзвук – как эхо… Сканирование?!
Память упорно не желала отдавать свои тайны, но я и так чувствовала исходящую от этого слова страшную, непонятную угрозу.
С бешено бьющимся сердцем я встала, оделась; меня пошатывало и тошнило. Сумка и часть детских вещей лежали на стуле у окна. Я запихала всё обратно, завернула Малыша в плед. Котёнок с беззвучным мявканьем соскочил на пол и потянулся, зевая… Меня пытаются втянуть в какие-то новые интриги, снова навесить несуществующую вину! Не выйдет, господа!.. Если я и согласна что признать за собой, так только гибель Луизы, но и в этом случае лишь косвенно, потому что – клянусь! – я не знаю, чья рука нажала на курок! Не знаю!..
В комнату вошли. Я резко обернулась и в руке моей оказался этот чёртов пистолет.
– Назад!..
– Подожди… – спокойно сказала Учительница.
– Я сказала – назад! – истерично выкрикнула я. – Не трогайте меня! Я сейчас уйду и – оставьте меня в покое! Вы, идейные!..
Я взяла на руки Малыша.
– Куда ты пойдешь с ребенком, на ночь глядя?..
– От вас подальше!..
Огрызаясь, я не забывала про пистолет, молясь, как бы он не выстрелил: у меня было ощущение, что эта гадина – живая, и палит, когда ей вздумается. Хотя это просто снова начала подниматься температура.
– Я не желаю, чтобы копались в моих мозгах! – выкрикнула я, видя, что появилась Евгения и встала рядом с матерью.
Тогда я двинулась напролом. Нехотя, они уступили мне дорогу и я ушла, унося в душе злость, обиду и неясное мне самой разочарование: теперь я так и не узнаю, чей это был котенок – их или…
***
Евгению и её мать арестуют тремя неделями позже – по стандартному обвинению в подрывной деятельности и антиправительственной пропаганде. Их след затеряется в водовороте чёрных, кручёных дней. Я узнаю об этом случайно, много лет спустя, и до конца дней буду терзаться вопросом: винили они в том свою странную гостью?.. Бог и я – мы оба знаем: я непричастна к этому, но почему-то чувство вины не оставляет меня, и в мыслях своих я надеюсь, что когда-нибудь встречу кого-то из них и сумею оправдаться.
Но это будет позже. А пока я блуждала по улицам, погибая от жара и голода, и ребёнок у меня на руках плакал всё реже… Иногда нам подавали милостыню, и сквозь мутный бессвязный поток мыслей я удивлялась, что на улицах, оказывается, столько нищих и бездомных, – разве они были раньше? И мне не было стыдно, что я отношусь к их числу. Да не оскудеет рука дающего!..
Часть 2
…В руке у незнакомца была небольшая блестящая штука. Она не походила на оружие, но Джем подчинился его приказу и сел. Полотенце, обернутое вокруг бедер, умудрилось соскользнуть на пол, и он, торопливо подбирая его, почувствовал себя полным идиотом. Незнакомец дернул уголком рта – очевидно, это означало ухмылку.
Возникла пауза.
Александер, овладев собой, потихоньку изучал внезапного визитера: невыразительное, абсолютно бесстрастное лицо, напрочь лишенное каких-либо индивидуальных черточек. Казалось, будто его нарисовали простым карандашом, а потом немного стёрли, но забыли стереть до конца. Волосы, равно как и одежда, – нечто среднее между полувоенным и спортивным покроем – блеклых, не запоминающихся тонов. Такой человек вполне мог остаться неприметным практически в любой ситуации, потому что, потеряв его из виду, вы вряд ли бы смогли спустя пять минут восстановить его образ – так, что-то неопределенное… "Бесцветный какой-то…" – подумал Александер.
– Что вам нужно? – Он точно помнил, что, придя, тщательнейшим образом закрыл входную дверь. Она и оставалась закрытой: не сработали ни электронные замки, ни сигнализация. – Кто вы такой?..
– Начнем с того, что мне нужно, – ответил Бесцветный. – Остальное не так уж важно, – голос у него тоже был невыразительный, тусклый. – А нужен мне напарник, чтобы раскрутить до конца одно дельце. Возможно, этим напарником будешь ты.
– Что еще за дельце? – нервно переспросил Джем.
– Если в двух словах: ряд вполне обычных для нашей жизни эпизодов, по стечению обстоятельств связанных одной общей маленькой деталью.
– Какой же?
– Сначала мы должны договориться, – усмехнулся Бесцветный. – Так что скажешь?
– Скажу, что вряд ли ты назовешь хоть одну убедительную причину, по которой я должен путаться с тобой.
– Путаются с девками, – грубо отрубил незнакомец, – а причин я тебе приведу предостаточно. – Бесцветный растопырил пятерню. – Слушай внимательно. Пригодится… Был лет семь тому назад один студентик с дырявыми карманами и большими амбициями. Парнишка он был толковый, нос держал по ветру, и удачно обделывал кое-какие делишки, занимаясь, помимо учебы и научной деятельности, контрабандой – всякие там предметы старины, произведения искусства… Он, надо отдать ему должное, прекрасно во всем этом разбирался… Неинтересно?
– Нет!
Бесцветный загнул мизинец.
– Продолжу. Часть якобы нелегально ввезенных им вещей была на деле искусной подделкой: он сам их мастерил. Очень профессионально. Некоторые попали в коллекции солидных людей. Можно намекнуть им об этом.
– Это будет долгая песня, – нахально ответил молодой человек, – так что проваливай! Ты меня не убедил.
– Отлично, – спокойно отозвался Бесцветный, загибая ещё один палец. – Если мало, то я продолжу. Служба Времени, Музей и еще кое-кто имеет серьезные претензии к одной не очень законопослушной особе…
– Мне хватит денег, чтобы расплатиться с долгами, – перебил Александер, – Проваливай, я сказал!..
– А Головастику ты тоже сможешь вернуть должок?..
– Кому?!
– Есть тут один… Скользкий и ужасно неприятный шизоид. Шестеёрка Итальянца. Его-то ты, надеюсь, помнишь?.. Ну-у, как же так! Брал у него деньги взаймы, провозил с помощью его людей контрабанду через границу, платил процент, а теперь не помнишь?.. Ну, Итальянец, положим, смотался за кордон, о нём пока можно и впрямь забыть, но должки, что ему здесь причитались, он продал по дешёвке своим дружкам поглупее, которые не чуют ещё, что запахло жареным… Так вот этот Головастик искусствами не интересуется, – он и читает-то, небось, по слогам! – но намерен получить свои бабки до последнего грошика. Меценатство, знаешь ли, не в его привычках… Как? Хватит?
