Read the book: «Наследники Белого слона», page 12
И это было бы забавно, если бы посередине комнаты, где проходило представление, не лежал Джем – бледный как мел, весь испещрённый чёрными пятнами.
В углу сидел Очкарик, серьезный и сосредоточенный, а рядом с ним – незнакомый мне человек, маленький – почти карлик.
Когда почтенному гостю поднадоело прыгать – пот тёк с него градом! – он намазал грудь больного густой синей кашицей и поджёг. В наступающих сумерках заплясало маленькое голубое пламя, постепенно оно меняло свой цвет и, когда огненные языки стали багровыми, китаец поднес к огню что-то, болтавшееся на шнурке.
Это была давешняя фигурка. Она заверещала и стала уменьшаться, а он опускал её всё ниже. Когда фигурка почернела, он положил её на горящую грудь больного, пламя полыхнуло ослепительно белым и фигурка исчезла. Азиат, приговаривая, закружился вокруг больного, и стал размахивать руками, будто маня его к себе в объятья, и мы увидели как тело Джема медленно поднимается вверх.
По-моему, у Очкарика в этот момент не то что глаза – очки сами на лоб полезли, а я так и не очень даже впечатлилась.
Когда тело больного зависло в воздухе, старик провёл над ним руками и тлеющее на груди пламя вдруг разом охватило его всего – и погасло. Лекарь опустил его на пол – не очень-то бережно, пациент при этом как следует стукнулся головой об пол, но, может, оно так и полагалось? – и накрыл с головой простыней, словно покойника, а потом потребовал, чтобы мы покинули сцену.
Когда мы вышли из комнаты на лестницу, я спросила:
– Что это за цирк?
Очкарик в изумлении воззрился на меня:
– Ты что забыла? – и мне стало неловко, потому что я и в самом деле забыла.
– Познакомься, – сказал он. – Это профессор Палей, я говорил тебе о нём сегодня утром.
Маленький человечек кивнул и поцеловал мою руку. Теперь я смогла его рассмотреть: у него было очень одухотворенное лицо – чудовищно огромный выпуклый лоб и большие умные глаза. Почему-то он напомнил мне Морехода и у меня заныло сердце.
– Честно говоря, – сказал он во время нашей краткой беседы, – у меня плохие отношения с господином Александером, но, узнав, что случилось, я не смог отказать…
В комнате, где оставались Джем и азиат, что-то хлопнуло, потом дверь открылась и врачеватель молча удалился. Очкарик помчался за ним вдогонку, едва не свернув себе шею на лестнице.
– Мне тоже пора, – сказал Палей. – Было приятно познакомиться.
Я зажгла свечу и проводила его вниз. Очкарика и второго гостя что-то нигде не было видно.
Садясь в машину, Палей сказал:
– Прошу меня простить, если я покажусь вам бестактным, но, милая девочка, мой вам совет: держитесь от него подальше.
Мне не надо было пояснять, кого он имел в виду.
***
Очкарик вскоре вернулся, запыхавшийся:
– Не взял денег, упрямый старик!..
– Думаешь, теперь всё будет в порядке?
– Хорошо бы…
Вдруг мы услышали шаги – кто-то бродил по дому. Очкарик подобрал с земли толстую палку и негромко окликнул:
– Эй, кто там?
Из окна кухни высунулся… Джем. Даже в сумерках было видно, что он выглядит как новенький.
– Вы чего шляетесь по ночам? – подозрительно спросил он.
– Как ты? – нетерпеливо поинтересовался Очкарик.
Выяснилось, что Джем совсем не помнит, что с ним случилось.
Потом я поведала о своем визите в клинику.
– Та-ак… – зловеще протянул Джем. – Значит, придётся нам заняться своей внешностью. Приятель, не желаешь ли разгладить морщинки? – он был просто переполнен энергией. – А ваша "Фарма" какие дела проворачивала с этой кузницей вечной молодости?
– Мы поставляли им, как выяснилось, кое-что… Один препарат. Я не успела тогда из-за тебя как следует покопаться в производственной базе…
– Не из-за меня, а из-за того что поднялась тревога! – недовольно возразил Джем.
– Не перебивай… Так вот, его производственное название я не помню, а торговое наименование препарата "Белый Слон". Возможно, его сегодня вкололи той малышке…
– Что?! – Джем так изменился в лице, что я слегка испугалась.
– Белый слон… – пролепетала я и посмотрела на Очкарика. Тот выглядел не лучше.
– Едем туда немедленно! – сказал Джем. – Они могли почуять неладное и тогда мы снова окажемся в дураках!..
Я была совершенно разбита после сегодняшних злоключений, но оставаться ночью одной в развалинах, да еще после "китайского цирка", не хотелось. Поэтому спустя четверть часа мы тронулись в путь втроём.
***
– Так ты узнала его клиентку? – продолжал расспрашивать Джем по дороге.
– Да… Ей принадлежал дом, в котором я раньше снимала квартиру.
– Как ее зовут?
– То ли Карла, то ли Клара…– я задумалась, – и фамилия такая старинная…
– Случайно – не фон Гогенштауф?
– Точно!
– Надо же, – он коротко и зло хохотнул, – сплошные совпадения! А ты ничего особенного за ней никогда не замечала?
– Как же, – простодушно ответила я, – замечала и не раз: она – ведьма.
– …И?
– Ну, ведьма и – всё.
Он взглянул на меня с отвращением:
– Ну да, конечно… А босса твоего – черти утащили!
Я не поняла скрытой в его словах иронии и удивилась:
– А ты-то откуда знаешь?
– Говорил же я тебе, – обратился он к Очкарику, – она немного того… – и сказал он это таким тоном, словно меня тут и не было.
– Зато ты – идеальный! – заметила я, и больше за всю дорогу не произнесла ни слова.
***
Квартира доктора Реджа, как мы узнали у словоохотливого ночного охранника, – тот разговорился после того, как ребята его связали и сунули под нос мой, вернее, Луизин пистолет, – находилась тут же в Клинике, в левом крыле. Еще он поделился с нами кодом замка, после чего мы заперли его в подсобке, где пахло хлоркой и словно белые привидения висели халаты.
Я буду неточна, если скажу, что господин Редж был удивлён нашим дружеским визитом. На самом деле он был, скорее, в состоянии, близком к переходу в мир иной, где нет требующих невозможного пациентов с тугими кошельками, а доктор – один на всех. Он почему-то вообразил себе, что мы намерены помочь ему отправиться туда поскорее и, верно, потому стал рассказывать очень занимательные вещи. Мы не стали его переубеждать, а просто сидели и внимательно слушали, а Джем ещё и записывал всё его же камерой.
– Мы… наша организация – помогаем людям осуществлять свои фантазии… Знаете, у людей столько дерьма внутри… Если не приподнимать иногда крышку с котла – он взорвётся…
– Да-да, – перебил его Джем, – если человеку, да ещё при деньгах, очень хочется чего-нибудь остренького – пережить авиакатастрофу, например. Или что-нибудь круче…
Я не поняла, о чем он говорит, зато господин Редж, похоже, прекрасно его понял и чуть не впал в кому.
– Эт-то крайности, – пробормотал он, заикаясь, но Джем был неумолим:
– А как насчет сексуальных расстройств, док? Или суицидального комплекса, а?.. Или, скажем, мирному почтенному обывателю очень хочется насладиться видом вспоротых кишок ближнего – но при этом он не хочет в газовую камеру… Как тогда? Вы ведь ему поможете – при условии наличия энной суммы? – и Джем вдруг принялся перечислять такие факты, что у меня волосы дыбом встали.
Реджа била дрожь.
– Я знал, что всё так кончится… Я знал… – повторял он, как заведённый.
Когда Джем слегка выдохся, за допрос принялся Очкарик. Его интересовали технические детали.
– Бе-е-рется кусочек т-тка-ани донора, – блеял доктор, – и пересаживается заказчику…– язык и челюсти отказывались ему повиноваться.
Джем отыскал в настенном баре бутылку коньяка и щедро влил ему в рот. Под влиянием спиртного тот слегка приободрился.
– … при помощи специальной обработки этот имплант на какое-то время превращается как бы в передатчик, при помощи которого реципиент испытывает те же ощущения, что и донор, причем, если тот, в свою очередь, получает кусочек плоти заказчика, тоже обработанный, то клиент воспринимает ещё и зрительно-слуховые образы…
– Ага, – зло сказал Джем, – сладкие вопли жертвы и …
– Помолчи! – оборвал его Очкарик. – Каким образом заказчик управляет исполнителем?
– З-зомбирование…Вживляется миниатюрный радиопередатчик, сделанный из веществ, со временем растворяющихся под действием фагоцитов, и когда клиент произносит кодовое слово…
– Что вы вводили своим жертвам?
– Это п-препарат, ослабляющий самоконтроль с одной стороны и усиливающий восприятие внешних раздражителей с другой стороны… Его вводили и заказчику, – поспешно добавил он, точно это могло послужить оправданием, – без инъекции никакого контакта между клиентом и…мм… исполнителем осуществить не удастся…
– Это наркотическое средство? – доктор, помедлив, кивнул. – Сколько продолжается его действие?
– Несколько дней. В организме исполнителя он не вызывает никаких изменений – чтобы, в случае чего, не возникло подозрений…
– А у заказчика вырабатывается привычка, – закончил за него Джем. – чтобы он стал дойной коровой, так? – доктор снова кивнул. – А потом ещё его можно и шантажировать – удобно, не правда ли? Перехватил его впечатления, записал, – и готово! У вас я и антенну видал на крыше – мощная, замечу, штука… В общем, тут все ясно, – подытожил он деловито. – Клиентами вас снабжал некий служащий из Общества "Спасения Души" – рылся в записульках тамошних психоаналитиков, которым наши сограждане изливали самые перебродившие помои души, подыскивал подходящие кандидатуры, а затем выступал в роли сводни. "Загонщики" из мелких уголовников поставляли живой "товар"; вы проводили, так сказать, техническую часть операции по «осчастливливанию»… Ну, а те, кто изготовлял передатчики, лекарства и прочее – они были в курсе?
– Н-нет…Это изготовляли разные мелкие компании… Все товары были разрешены к производству.
– А "Белый Слон"?
Доктор Ре вздрогнул.
– Вы и это знаете… Его смешивают с другим лекарством, – он привел длинное латинское название, – и свойства изменяются, а до того он вполне безобиден…
– Принц Джалла тоже интересовался этим?
Допрашиваемый испуганно покачал головой:
– Я слышал, что его убили, но я ничего про это не знаю! Его не было среди наших клиентов! Клянусь!..
Джем устало посмотрел на нас. Он выглядел опустошенным.
– У меня последний вопрос. Грег Александер был во всём этом замешан или он – жертва?
Мне показалось, что при этих словах Редж очень удивился.
– Он… он… Ему, собственно, принадлежала идея и…
– И "Белый Слон"?
– Да…
– Кто ещё с ним работал?
– Постойте… – у доктора Реджа сделался вид человека, допустившего непоправимую ошибку. – Да кто вы такие?! – завопил он. – На кого вы работаете?
– Я – Джем Александер, – издевательски чопорно представился Джем, – а это – мои друзья.
Господин Редж вдруг чрезвычайно оживился.
– А-а! Вы же… Послушайте, – быстро заговорил он, – у меня есть нечто гораздо более ценное для вас, чем мои признания! Давайте заключим сделку: вы забываете всё, что я вам тут наговорил – ну, зачем вам лезть в это дело? – вас же уничтожат! А я предлагаю вам роскошную безбедную жизнь – и друзьям вашим хватит… – его щеки порозовели от волнения.
– И что же вы мне можете предложить? – презрительно поинтересовался Джем.
– То, что вы ищете! Труп вашего дядюшки!
Стало тихо.
– Надо же, – пробормотала я , – не знала, что эта скотина окочурилась…
Джем вытащил парализатор и направил его на доктора.
– Где он? – его голос поразил меня.
Я не когда не слышала таких металлических ноток – словно это и не он спросил.
– Идёмте… – торопливо пригласил доктор.
– Джем, это может быть ловушка! – предостерегающе воскликнул Очкарик.
Но для него ничего больше в мире уже не существовало.
***
Редж привел нас в маленькую морозильную камеру. Там на столе лежало тело человека, и когда он откинул простыню, ни у кого из нас троих не осталось ни малейшего сомнения – это был именно он, Грег Александер, пресловутый дядюшка Джема, чтоб ему гореть в аду… Он постарел за те десять-двенадцать лет, что я его не видела, но в целом сохранился прекрасно.
– Отчего он умер? – бесстрастно поинтересовался Джем, пожирая глазами покойного.
– Сердечный приступ…
– Ах, да! Конечно, что же ещё… – и с этими словами Джем, поискав, взял с металлической подставки у стены острую хирургическую железяку и… отрезал любимому дядюшке палец.
– Рехнулся?! – воскликнула я.
Неужели он после всего повредился умом? Наверное, тот лекарь слишком сильно стукнул его головой об пол.
– Не тащить же мне его в город целиком – я отвезу туда палец… – глаза у Джема сделались белые, как у пьяного, и он сунул обрубок пальца чуть мне не в лицо: – Я обещал тебе остров, помнишь?.. Это золотой ключик, детка! Ключик от ларчика, набитого деньгами!
Он вертел кусок мертвой плоти перед глазами, что-то напевая, и пританцовывал. Я нечаянно взглянула на Очкарика и поразилась: тот смотрел на него с мрачной гадливостью, а потом вдруг цвиркнул слюной ему на ботинок.
Джем мгновенно протрезвел и набычился, раздувая ноздри:
– Ну, ты!.. – и стал медленно надвигаться на обидчика, а тот молча стоял и ждал, сжав кулаки.
Не знаю, чем бы закончилась назревавшая ссора, но в этот миг массивная входная дверь морозильника захлопнулась с оглушительным грохотом: доктор Редж предпочел покинуть наше общество по-английски – не попрощавшись.
Сквозь маленькие отверстия в стене в камеру хлынул белый дым – хладагент, и Очкарик расхохотался:
– Похоже, наши с дядюшкой шансы уравнялись! – но это был нервный смех.
Джем помрачнел и кинулся на дверь с кулаками, он рычал и выкрикивал ругательства, а мы молча наблюдали за его истерикой. Разбив кулаки в кровь, он выдохся и сполз по двери на пол, да так и остался сидеть, привалившись к ней спиной и уткнув голову в колени. Мы с Очкариком переглянулись и уселись у противоположной стены.
Становилось все холоднее, но двигаться не хотелось – не было сил. Джем закрыл глаза и стал биться затылком об дверь – упрямо и методично. Я впала в равнодушное тупое оцепенение. Хотелось только спать и ни о чем не думать, но мешал этот стук.
– Хорошо, если он просто хочет сделать из нас мороженую ветчину… – вполголоса пробормотал Очкарик.
Когда я переварила его фразу, а ушло на это немало времени, моя сонливость мигом улетучилась.
Его опасения подтвердились слишком быстро: дверь отъехала в сторону, и нам представилось потрясающее зрелище – сэр Головастик Великолепный и вся его кодла. На заднем плане возбужденно подпрыгивал главный виновник торжества, незаслуженно оттёртый могучими плечами в сторонку. Мороженая ветчина, судя по их сияющим лицам, отменялась – из нас собирались приготовить рагу.
***
Головастик медленно оглядел нас. На нём был прекрасно пошитый смокинг, воротник шелковой белой рубашки украшал галстук-бабочка, безупречно выглаженные брюки и отменно начищенные ботинки были под стать всему остальному. Его челядинцы выглядели примерно так же, и я даже почувствовала к себе некоторое уважение: надо же, как разоделись ради нас! Я, конечно, понимала, что на самом деле звонок доктора Реджа выдернул их с какой-нибудь вечеринки, но всё-таки это как-то скрашивало тяжесть момента. Единственными аксессуарами, портившими все впечатление, были автоматы, торчавшие у них в руках, – но это уже дело вкуса.
Джема выволокли наружу первым и скрутили ему руки, затем – Очкарика, и тут же расколотили об пол предмет его гордости – очки, а потом они расступились с противными ухмылками на лицах, и я увидела Красавца. Его уже успели подштопать, но, конечно, мой «автограф» был очень заметен. Не скажу, чтобы это ему шло, но теперь зато на него не клюнут всякие глупышки… Я мстительно надеялась, что порез достаточно глубокий и искусство доктора Реджа ему не поможет. Уголком рта он прошипел какое-то ругательство и я поняла, что изуродованная половина его лица парализована.
Он вытянул свою ручищу и за волосы выволок меня наружу. Его дружки расступились в предвкушении занимательного представления. Он швырнул меня на пол и успел ударить ногой в лицо, прежде, чем Очкарик, вырвавшись, бросился на него. Остальные растерялись или нарочно не торопились, и мой защитник ухитрился провести свинг левой, сведя на нет все труды косметологов над лицом противника. Тут они набросились на него всем скопом и несомненно убили бы, но среди ожесточенного сопения и хаканья вдруг прозвучал негромкий и властный голос:
– Они все нужны мне живыми, придурки…
У меня перед глазами вспыхивали и гасли разноцветные круги и пятна, и сквозь них я смутно разглядела смуглого черноволосого человека, горбоносого и бровастого. Эти шакалы неохотно, но почти мгновенно подчинились ему.
Лицо Очкарика было залито кровью, он вытер глаза и, тяжело поднявшись на ноги, протянул мне руку, помогая встать. У меня кружилась голова, и я прижалась к нему в поисках опоры, а он всё приговаривал, поддерживая меня за плечи:
– Не бойся… не бойся…
Не обращая на нас внимания, черноволосый стремительно прошел в морозильник. Откинув простыню, он жадно впился глазами в лицо покойного, и на его морщинистом лице пронеслась целая гамма чувств: от недоверчиво-радостного удивления ребенка, получившего вдруг игрушку, которую он так давно клянчил, а ему все отказывали, – до мстительной радости злобного хищника, которому неожиданно достались на ланч потроха ненавидимого им более сильного и крупного врага.
Всласть налюбовавшись на дядюшку, он сказал:
– Дохлый – он гораздо симпатичнее… Как тебе удалось заманить лису в капкан?
– Мы с ним старые друзья, – хихикнул Редж.
– Ладно, этот пусть пока полежит… – и с этими словами черноволосый резким движением накинул на покойника простыню, – так захлопывают прочитанную книгу, к которой уже не вернутся.
– А с этими чё? – спросил Головастик.
Черноволосый медленно обошел нас кругом, словно крестьянин, приценивающийся на ярмарке к лошадям, и остановил свой взгляд на Александере.
– Господин ученый, помнится, с недавних пор стал брезговать нашим знакомством, дескать, недостаточно мы образованы и манеры у нас не те, а напрасно – ведь могли бы отлично ладить!
– Отпустил бы ты меня, Итальянец… – угрюмо-просительно сказал Джем.
"Меня…" – слышали? То-то Очкарик плевался!
– …тогда я смогу вернуть долг и даже проценты!
– Может и договоримся, – вкрадчиво улыбнулся Итальянец.
… Мне повезло – я очень быстро потеряла сознание. Эти садисты прекрасно могли бы выпытать все, что им нужно, с помощью деблокираторов, но они предпочитали более древние способы – так ведь гораздо интереснее. Когда же они стали приводить меня в чувство, первым кого я увидела, был Вишневый Лакей…
***
– Ты приходишь, только когда тебе плохо! – сказала Королева, в её голосе сквозила лёгкая обида.
– Прости, так получается…
Над морем неслись высокие белые облака, я провожала их взглядом – мне бы вот так! Нестись себе по бесконечному небу – легко и бездумно, ни о чем не тревожась, ни о чем не сожалея, и растаять где-то там на закате. Но нет, верно, и смерть не приносит человеку покоя…
На её руке я увидела кольцо – то самое, что было на руке, цеплявшейся за край крыши в моих воспоминаниях.
– Он спрашивал о тебе…
Она ничего не ответила, просто сняла кольцо и протянула мне:
– Тебе придется решать самой.
Кольцо было тяжёлое, его алмазные капли заиграли в лучах уходящего солнца. Я размахнулась и швырнула золотую пушинку в море – далеко-далеко, туда, где из слияния воды и неба рождались волны.
– Идём? – спросила она.
– Нет. Подожди – пусть отгорит закат…
Нет ничего прекраснее, чем закат солнца над морем – и, возможно, я этого никогда больше не увижу, – ведь мёртвые сюда не приходят.
Землю уже окутывали мягкие фиолетовые сумерки, когда мы вернулись в Город.
– Во время наводнения пострадала большая часть Города, – сказала Королева, – и поверь, это было по-настоящему страшно: огромная зелёная стена воды, закрывшая солнце! Она обрушилась словно гигантский кулак, в ней было столько ярости, столько слепой бессмысленной злобы!..
– Кто это сделал?
– Пока не знаем… Но я боюсь, что и дракон – его же детище. Всё это становится слишком опасно…
– Я еще вернусь, – пообещала я, – и мы вместе разберёмся.
Сама я в это не верила, но она кивнула и поцеловала меня на прощанье.
***
…Они всё хотели от нас чего-то: якобы дядюшка оставил какие-то дневники, но ведь он не успел поделиться своими секретами – и они, в конце концов, это поняли.
Нас швырнули в кузов грузовика и куда-то повезли. С нами отправились Головастик – он так и не сменил смокинга – и четверо его подручных. По их репликам я поняла, что нам устроят красивую автомобильную аварию – так, чтобы всё всмятку: убить просто, оказывается, они не могли – Джемом интересовалась полиция, и его насильственная смерть или исчезновение поставило бы обоих главарей в невыгодное положение. Но мне было всё равно: я пребывала в состоянии прострации, когда уже ничего не может причинить тебе боль, и хотелось только, чтобы всё поскорее кончилось.
Грузовик вдруг сильно тряхнуло, Я ощутила, что мы остановились, в моё плечо уткнулось что-то круглое. Это была голова Очкарика. Его борода слиплась от засохшей крови, лица не было – один сплошной чёрный кровоподтек, на котором нельзя было различить ни глаз, ни носа. Он тихо застонал, из провала рта вместе с тёмной струйкой выползло слабое:
–Пи-ить…
– Потерпи, скоро всё будет хорошо…
Из-за борта кузова я различила тёмные кроны деревьев. Ночной ветер мягко ласкал их волосы и из шороха листьев рождался тихий шепот: вс-с-сеё-о… вс-с-сё-о…вс-ссс-сё-о-о…
Что же, это хорошее место для упокоения.
Но я ошиблась: шакалы вылезли из машины, и я слышала как они возбужденно спорили между собой. Я приподнялась, пытаясь разобрать слова.
– Да это следы, мать вашу! – убеждал один. – Глянь: прямо цепочкой идут!
– Ты уже неделю на бровях, кретин, тут же по колено! Кто бы так наследил? – ответил кто-то и остальные подняли его на смех.
Тот, первый, все кипятился и продолжал доказывать свою правоту, а потом другой голос произнес:
– .....! Главное, что из-за этих ямин здесь не проехать – придётся в объезд или в другое место…
– Ага! – зло ответили ему, – Тут везде хаки до черта, а мы будем рассекать с этой падалью?
Я обессилила и уронила голову на днище кузова. Надо мной сверкали звёзды. Их свет, плывущий из немыслимой дали, словно говорил мне: скоро и ты будешь с нами – смерть это лучшее, что когда-либо дарит Господь человеку… И я чувствовала, что растворяюсь, и уплываю вместе с этим холодным неземным светом…
Ночную тишину внезапно расколол далёкий трубный рёв." Наверное, это уже трубят архангелы…", – по простоте душевной решила я и подползла поближе к борту грузовика, чтобы посмотреть. От деревьев отделилась исполинская тень – верхушки самых высоких из них были ниже, чем это стремительно надвигавшееся на нас пятно. Послышались испуганные крики, и я вдруг разглядела, что это – огромный слон!.. Шакалы бросились врассыпную – чудовище нагоняло их и давило своими ножищами, а потом оно повернуло к грузовику и поддело его огромными бивнями. Ночь перевернулась, я увидела небо и звёзды далеко внизу, а потом что-то сдавило мне ребра – так, что я почти задыхалась, – и порождение мрака бесшумно заскользило по опустевшей дороге.
***
На поляне в лесу горел костер. Вокруг него сидели люди. Их лица сливались с ночной темнотой и я не могла сначала понять: почему это так, а потом поняла – они все были темнокожие. Огромный человек отделился от остальных и подошёл к нам. Джем зашевелился и поднял голову, а Очкарик был без сознания. Эти люди даже не стали нас связывать – просто бросили на траву, влажную от ночной росы.
– Этой ночью вы умрёте, – без всякого выражения сказал этот человек.
Нашёл, чем удивить.
– Почему? – я и правда хотела это знать: ко мне вдруг вернулся интерес к жизни – слабенький такой, как еле тлеющий уголек.
– Дух Джалла искал своих убийц – и он нашел вас. Теперь он будет отомщён и успокоится… Твоя смерть, женщина, будет легкой, и одного из них тоже. Бивни обагрит кровь того, кто нанес смертельный удар… Молитесь! – и он отошел обратно к костру.
Послышалось протяжное заунывное пение:
…Так невольничий караван бредёт по пыльной дороге под безжалостно палящим солнцем, и звенят кандалы на истертых до крови ногах, и нет спасения от разрезающих воздух бичей, и слезы стекают в пыль… О, Африка!..
..Львы и гиены лениво идут вслед за людским отчаяньем, и пожирают павших, и тайные тропы отмечены обглоданными костями, и мутные реки встречают несчастных блеском, голодных, почуявших добычу, глаз, и зелёная вода не раз окрасится розовой пеной, и захлебнётся крик утаскиваемого на дно… О, Африка!..
…И будут волны качать корабль, и в душных трюмах из пересохших от жажды ртов родится стон – и Он придёт!.. Огромный, как гора, как белоснежное облако… Его бивни порвут небосвод, его хобот потушит Солнце – оно не любило своих детей! – и они предадут ему свои души, и он заберёт их в далекий мир, где нет тех, кто меняет их кровь на золото…
Они пели, и из ладоней, тянувшихся к огню, поднимался к звёздам дым, но ветер не рассеивал его, а собирал клубами, и из бесформенных очертаний вылеплялись чёрные гиганты… Пение оборвалось, нас подтащили к костру.
Двое схватили Джема под руки и повели туда, где колыхалось чёрное стадо. Завидев идущих, животные заволновались. Под ногами исполинов с треском ломались и рушились на землю вековые деревья. Сверкающие глазки элефантов стали рубиновыми, то одно то другое чудовище задирало хобот и небо содрогалось от жутких звуков. Им было тесно здесь, на этой вытоптанной поляне, среди жалких смертных, и они сшибались бивнями – и в темноту летели синеватые искры…
Джем вдруг закричал:
– Это не я!.. Это он ударил Джалла лопатой! Он разбил ему череп!.. Это он – убийца! Я только хотел с ним поговорить!..
Тогда они остановились, и вперёд выступил самый огромный из слонов: он медленно подошёл к лежащему на траве Очкарику – тот к несчастью пришел в себя, – и, проткнув его бивнем, поднял вверх.
Наступила тишина. Животное помахивало ушами и покачивало головой. Я, забыв обо всем, подбежала к чудовищу – это всё неправда, это всё – сон! Плохой сон… Но он кончится – и все будут живы!.. Очкарик ещё шевелился. Он увидел меня и прошептал:
– Меня зовут… – но вместо имени из его рта пошла кровь.
И тут мною овладело такое жгучее отчаянье, такая безысходность! – и в голове точно что-то взорвалось. Перед глазами сверкнула ослепительно белая вспышка, я невольно закрылась руками и вскрикнула, сгибаясь в комок от боли…
…Побелевшие пальцы сжимали ребристый край крыши, и тени облаков скользили по далёкой земле, и был тёплый весенний день – и такое же отчаяние, рвущее сердце, и такая же боль…
***
Когда я очнулась – Очкарик исчез.
Ночной кошмар продолжался: был костер, были бивни, испачканные кровью, были эти люди, но его – не было.
Эти повелители теней что-то пронзительно и возбужденно кричали – радовались, поди, что скормили своим клыкастым демонам христианскую душу… Потом они схватили меня, я услышала, как заорал Джем – видно, и до него добрались, – и они бросили нас под ноги своим огромным тварям. Надо мной зависло на долгое мгновение круглое, диаметром с автомобиль, копыто, а потом оно стало опускаться… Оно уже коснулось моей головы мягкой ноздреватой поверхностью, как вдруг Джем крикнул:
– Я понял, что вы искали! Я отдам вам это, только не убивайте!..
***
Навстречу неслись ночные улицы – магазины, площади, перекрёстки, но я была как оглушенная, всё происходящее проплывало мимо моего сознания. Джем сидел на переднем сидение, за рулем – тот негр, что советовал нам молиться, а по бокам от меня, точно эбонитовые изваяния, возвышались ещё двое.
Мы выехали куда-то к реке – помню только, что там был мост – один из восьми городских мостов; спустились вниз, и Джем, раздевшись, вошёл в воду. Он доплыл до опоры моста, стоящей в воде, и взобрался наверх. С ним был и один из "любителей дикой природы".
Когда они вернулись на берег, в руках у них был ящик. Они стали возиться с ним, и наконец крышка открылась. Они все склонились над его барахлом, а я смотрела на тёмную воду, на отражающиеся в воде огни, и чувствовала себя совершенно опустошенной.
Я знала теперь из-за чего закрутилась вся эта история, но что от того? Главный виновник, вернее, один из них, – мёртв, и умер он не только без покаяния, но избежав справедливого возмездия. Имена других известны: Итальянец, доктор Редж, Головастик, но это всё – мелкие сошки, наверняка, кто-то покрупнее остался в тени, а заговорят ли на суде их подручные – это ещё вопрос…
Можно установить и личности "заказчиков" – тех, кто кормил дракона, сидящего внутри, за счёт других, но меня ужасало, что этих людей оказалось так много! – и большинство из них выглядит и живет вполне порядочно: воспитывают детей, сажают деревья, восторгаются прекрасным и осуждают пороки – но ведь дракон просто спит! Спит, пока не проголодается…
Наши темнокожие спутники вдруг бухнулись на колени, вздымая руки к небесам, и заголосили. Я обернулась. Джем держал в руках небольшую статуэтку, изображавшую скульптурную группу: белый слон с непомерно длинными бивнями, облепленный маленькими чёрными фигурками; лоб слона украшали сверкающие при свете луны камни.
Они отошли в сторону и, бережно поставили вновь обретенный фетиш на песок. Тотчас рядом само собой вспыхнуло пламя. Они встали кругом, обняв друг друга за плечи, и тихо запели.
– Что это такое? – спросила я.
– Я привез это лет десять назад из путешествия – купил эту вещь у одного дельца. Это было в Южной Америке, поэтому мне и в голову не пришло поначалу, что это как-то связано… Я видел только, что она, должно быть, дорого стоит, – гораздо больше, чем я заплатил, ну и держал на чёрный день… Я мечтал, что со временем у меня будет своя коллекция, – не весь же век других ублажать…
Джем приврал – совсем немного. Человек, которому принадлежала эта вещь до того, как попала к нему в руки, получил от него не деньги, а пулю в лоб. Но случилось это действительно в Южной Америке, и он в самом деле догадался, что нужно этим черномазым, лишь когда Редж заявил, что принц Джалла не имеет к их преступному синдикату никакого отношения. Он догадался бы и раньше, но его сбило с толку то, что исчезновение дяди и преследование со стороны религиозных фанатиков совпали по времени, а потом ещё и эта чокнутая сообщила, что, оказывается, так называется лекарство, – и почему дядюшка нарек свою синтетическую дрянь так романтично?
Его размышления прервал звук подъезжающих машин. К речному обрыву подлетело несколько машин и оттуда по людям, стоявшим у воды, ударили автоматные очереди.
Я упала на песок, Джем рухнул рядом. Стрелявшие выбрались наружу и, продолжая палить, стали спускаться. Они изрешетили тех, что пели у костра, и бросили их тела в огонь.
– А этих?.. – спросил кто-то.
Ну, прямо вторая серия! Только я вот всё время почему-то оказываюсь в роли главной героини-страдалицы, а мне это уже надоело!
