Валька, хватит плодить нищету!

Вскоре родился Вовка, Валя ещё грудью кормила, уж и четвёртого понесла, когда спохватилась, оказалось поздно.

Галина возмущалась дома, когда муж рассказал.

– Ой, дура! Ой, бабы дуры! Ну куда нищету плодить, поработала бы… Должность какую получила, а там можно и было и о третьем подумать. А они не успели третьего родить, уже четвёртого состряпали! Что за люди?!

– Галь, может, и нам… – осторожно спрашивал Борис, – Толик вон как любит с детьми. Вдруг доченька?

– Ага… вдруг, авось, дал Бог дитя, даст и пищу… Ерунда всё это! Самим надо в жизни пробиваться. Боренька, ты лишней минутки дома не задержишься, а мне с младенцем целый день. Не-е-ет! Мне хватило Толика в своё время, как вспомню общагу на Маяковского, волосы шевелиться начинают. Сына на ноги надо поставить, об этом думай.

– Галь… так я буду! И в выходные, а Толик не глупый, справится.

– Нет, – прихорашивалась она перед зеркалом, а Борис понуро рассматривал посуду в новом серванте.

– А где мамин сервиз из Ташкента? – вдруг спросил он. Чего только не было в этой Галиной сокровищнице, а пёстрого сервиза с блюдцами и пиалами не было.

– Борь… ты понимаешь… У нас главбух на пенсию выходит, а у Марины Александровны юбилей.

– Кто это?

– Ну, главврач наша. Ты пойми, не могла же я ей обычную вазу подарить, сам понимаешь… Неужели ты не хочешь, чтобы твоя жена стала главным бухгалтером санатория? Борь…

– Э-э-эх, – разочарованно махнул рукой Борис и вышел.

Ничего, перебесится, обдумает всё, вернётся, а посуды в доме и так хватает, не обеднеют.

Глава 6

– Мам, можно я к тёте Вале поеду?

– Что, вам там мёдом намазано? – глянула исподлобья Галина на сына. Взрослый парень уже, тринадцать лет, а рвётся в этот детский сад. – Только я отца отвадила мотаться к родственникам, теперь ты? Признавайся, бегаешь поди весь день по улице?

– Мам, какая там улица?! – Толик изобразил страшное недоумение, сложно было не поверить, – они живут дальше всех, на отшибе, соседей почти нет.

– Ах, я и забыла… Надоели эти бедные родственники. Как там тётя Валя? – Галина просто так спросила о золовке, ответ ей неинтересен.

– Хочешь, поехали со мной, я играю с Генкой в шахматы, учу его, он усидчивый, сообразительный, и мне тренировка. Дома мне с кем играть? Папы не бывает до ночи, ты всегда чем-то занята.

– Ой, ну ладно… Поезжай. Привет передавай, скажи, в следующий раз приеду, – отмахнулась Галя, отложив журнал на столик.

Она сидела на своей любимой веранде-галерее наслаждаясь выходным, любовалась новым экземпляром хиленького растения в своём зимнем саду, на работе подарили. Борис летом переделал отопление по всему дому, так что теперь в её владениях тепло, и цветы не надо переносить с места на место. На улице сыро и холодно, а здесь маленькая весна.

Галочка старалась изо всех сил получить должность на работе, но пока не получалось.

Прислали чью-то жену из министерства, просили пристроить. Марина Александровна утверждала – это временно, муж её партийный, ждёт назначения в краевую столицу, не будет же его жена зарплату начислять персоналу.

– А ты, Галочка, помоги ей, чем быстрее она научится, тем лучше для тебя в первую очередь! Переведётся вслед за мужем, а ты на её место…

Галочка, ты у нас лучший сотрудник, мы все тебя знаем, как отзывчивого и трудолюбивого человека. Каждый в этом санатории скажет, для тебя работа превыше всего. Но что мне было делать? Ты же знаешь, кто её муж… – успокаивала главврач расстроенную Галину. – Не переживай, это ненадолго, приказ на тебя давно составлен, ты – лучшая кандидатура.

Галина погоревала месяц-другой, но что поделать, придётся ждать. Бедные были в то время её домашние: муж и сын. Она уже планировала отметить с ними кульминацию своей профессиональной деятельности, и вдруг… всё в один день рухнуло. Боря боялся слова ей поперёк сказать в те дни, Толик играл так на пианино, соседи заслушивались, всё, лишь бы утешить маму.

И Галя успокоилась, столько лет ждала и ещё подождёт.

У Бориса на работе ничего не менялось, его это вполне устраивало. Одно время зачастил к родственникам, каждые выходные, помогал зятю: ещё один сарай поставили деревянный, летний душ. Задумал Виктор пристройку во дворе, семья-то большая. С работы обещали помочь со стройматериалами. Какие стройматериалы на железной дороге? Шпалы, гравий, доски, шифер б/у-шный можно выписать.

Виктор обратился к Борису, Борис не стал действовать привычным путём в обход, через бригадиров и начальников, пошёл в контору и выписал для начала кирпич, естественно, отбракованный.

Гале это не понравилось, ох, как не понравилось.

– Ты ведь знал, как давно я хочу беседку во дворе, но ты всё для родственничков стараешься. Кто тебе позволит теперь для себя что-то выписать? Или ты думаешь, у них на каждого про запас есть… Думать надо головой!

– Я и думаю. У них детей мал мала меньше.

– Мы здесь причём?

– Галя, не кипятись. Помню я про твою беседку и навес в огороде. Поставлю. Я у Витьки шпалы заберу, и шифером он поделится, мы всё просчитали.

– Ах, вы просчитали?! Делайте, что хотите! Только чтобы навесик мне был!

Мужики и Толик сначала у Витьки пристройку сделали, маленькую с виду неказистую, жильё-то казённое, сильно не разгуляешься. Летом как летняя кухня служила, зимой – кладовая удобная. Потом вместе по выходным ездили, навес ставили у Галины, заодно Борис с зятем отопление переделал в гараже. Выпивали, конечно, после работы, случалось. Но жёны не ругались, они ведь по чуть-чуть, как люди.

А Валентина зашивалась с детьми. Генка подрос – школьник, мамин помощник. Да и Танюша стремилась помогать брату. Вовка-то родился спокойным, поест и спит, толстел прям на глазах. А вот Миша родился неказистым, в рост пошёл. Днём спал по чуть-чуть, ночью покоя не было никому, даже соседям. Лида приходила, как бывалая мамаша, советы раздавала, животик младенцу наминала так, страшно было за ребёнка, только спал он крепко после её массажей, но недолго.

На молочную кухню надо ходить Валентине в поселковую больницу, но как? Мишка родился зимой, дети – кто в школу, кто в садик. С крикуном этим даже бабуля Томкина не соглашалась посидеть, вот и мучились и мать, и дитя. Месяцам к трём утихомирился Миша, Валентина выдохнула немного. Похудела она с младшеньким, от пышной Валюши с большой грудью остались только халаты и платья не по размеру. Новой одежды нигде не купишь, а перешить негде. Света давала иногда свою швейную машинку, но Вале не до своих балахонов, зашивалась баба, зашивалась.

Надо было детям перешить, зашить, из старья что-то новое придумать. Вите на работе ребята отдавали вещи после своих детей, знали, туго у них сейчас, сами такими же были, зарплата у всех одинаковая, а детей по-разному. Витя вначале не брал, стыдно, но жена убедила, ничего в этом страшного нет. Что делать, если не хватало им на всех.

Соседка Тома очень помогала, и бабушка её. Ворчала, ругала обеих: Томку и Вальку, безголовых мамаш, но детей любила, особенно грудничков. А что им надо? Накормил, пелёнки поменял, спать уложил, во двор старшие помогали выносить, так что справлялась бабушка.

Валя уже и на работу собиралась, видит же, как тяжело мужу одному семью тянуть, сейчас, только в ясли устроит Мишку с Вовкой. И взяли, взяли обоих! Счастливая была Валя, радовалась, будто отдыхать к родителям едет, а не на работу выходит. Полчаса по насыпи вдоль железнодорожных путей, потом на электричке и снова пешочком, немного, минут десять до яслей, и всё с малышами. Не унывала, когда после работы настирать и развесить кучу белья надо, заштопать, проверить уроки, приготовить обед.

Так и жили, без дела никто не сидел.

Двор, в угловой квартире, в доме на отшибе не узнать. Привыкли ко всему Валя и Виктор, обжились, нутрий и кроликов завели, немного, только для мяса. Виктор не поленился и с огорода на холмах натаскал в клумбы земли, не чернозём, конечно, но лучше, чем камни во дворе. Клубнику посадил, вдоль забора огурцы летом сажали. Томка пример взяла с хозяйственного соседа, сначала тоже огурцы посадила, а потом розы пустила.

Уговаривал Виктор перейти Валентину на «железку», чтобы работать посменно, видел, надрывается жена, высохла вся.

– Валя, ты подумай. Не хочешь о себе, о нас подумай. Семейным, кто оба работают на железной дороге, быстрее жильё дают. Мы многодетные. Дома на станции строить начали, Борис мне сказал, его бригада строит. Двухэтажные, всего в восемь квартир, двух- и трёхкомнатные! Для железнодорожников! Планировки, говорит, шикарные! Вот не зря мы сюда перебрались, не зря брата твоего послушали.

– Не смеши меня, Витя, а то ты не знаешь, кто первый в очереди!

– Валь, у нас не так, всё по ордерам.

Спорить больше не пришлось, так как бабушка у Томы заболела, теперь не только с детьми, но и с нею надо было возиться. А куда денешься, она ведь помогала, ворчала на обеих женщин, но помогала. Томку вообще ругала, непутёвой обзывала, а то она не понимала, не только на смены ночные бегала внучка, но и на свиданки к таким же беспутным, как она.

Уволилась Валя с фабрики и устроилась на железную дорогу, сначала в кассе работала у себя же, всего в получасе ходьбы от дома, а как место на переезде освободилось, туда перешла. Тут уж до дома всего пятнадцать минут по насыпи, а до посёлка ближе, через дорогу перешёл, в холм поднялся, вот тебе и магазин «Культтовары», за ним через две улицы садик и школа. Гена, затем и Танюша ходили в школу через мамину работу. В садик удалось устроить Вовку и Мишу здесь в посёлке. Вот счастья-то привалило, всё рядом.

Бедно жили, но дружно, ни с кем из соседей не ругалась Валя, даже с Лидой – грозной на вид и злой, смогла поладить. То ванну у неё попросит, детей выкупать, то клубникой мелкой угостит со своего палисадника. Обычная женщина оказалась Лида, и уж точно не такая крикливая, какой бывала Тамара.

Толик, племянник, вот уж кто помогал Валентине, ну как помогал, просто не страшно было отпускать младших с ним к речке, на пруд летом. К роднику поднималась детвора далеко в горы, по грибы ходили. Не волновалась Валя, знала, какой ответственный Толя, и ему здесь хорошо, он бы и жил здесь, среди детей. Дрался, бегал как все, на переезд к тётке, на станции под перроном прятались, когда электрички и поезда проходили. Шкодил как десятилетка, получал по ушам от матерщинницы тёти Томы, она никого не щадила, ни своих, ни чужих, влетало всем, если провинились.

Но от неё всегда так приятно и едко пахло, и бигуди эти, руки пухлые, плечи круглые, а халат или платье… в цветочек, всегда на верхнюю пуговку на груди не застёгивались… и за это влепила она Толику оплеуху, чтобы не пялился на её грудь.

Всё бы ничего, только Витя приезжать с работы всё позже и позже начал, бывало на последней электричке, и каждый раз выпивший. Говорил, шабашит.

Валя терпела, а что делать, зарплата вся в семье, дома старается, с детьми иногда помогает, в основном со старшими. Потом и дома начал выпивать Витя, соседских мужиков приглашать. Лиды муж выпьет немного и готов! Жена пришла, забрала, могла прям за шиворот оттащить, а у Светы мужик пить мог всю ночь, потом ещё и жену воспитывать, жизни учить, весь двор слышал, как он отчитывал её, в три, а то и в четыре утра. Ревновал её ко всем подряд, хоть и дома сидела Света, никаких подруг и приятельниц. Бывало, «хозяин» буйствовал после таких посиделок, а Лида пряталась во дворе или в сарае. Могла ли Валя подумать, что завтра в её семье что-то подобное начнётся.

– Витя, нельзя же так, дети на тебя смотрят, соседи ругаются. Где вы только берёте эту гадость проклятую? С чего это ты прикладываться начал? Неужели плохо мы живём? Да, трудно, думаешь, мне легко? – пыталась вразумить она мужа, но получала жёсткий отпор.

– А ты не лезь ко мне! Я тебе не указываю, как и кому улыбаться на работе. Это дома ты ходишь в мамкиных балахонах, а на переезде, как девочка всем улыбаешься, ручками машешь. Все только и говорят, что о симпатичной дежурной по переезду. Мужики языки стёрли, гогочут. Хоть бы детей постыдилась!

– Витя, но ты же сам хотел, и очередь быстрее двигаться стала. Дети ко мне приходят со школы, вон Толька бежит со станции, какие мужики? – оправдывалась в слезах Валя. Так обидно, так больно от мужа слышать слова эти колкие. Как он мог представить подобное.

– Ты очередью мне зубы не заговаривай! Даже водители наши тебя обсуждают, как ты рядишься на работу и скалишься всем.

Перебрал в тот вечер Виктор и ночевать пошёл в баню, вот теперь действительно было больно Валентине. За что же это? Разве дала она хоть раз повод? Помадой никогда не пользовалась, а от духов она и вовсе чихает, и когда ей о таком думать? Четверо детей, а ну, попробуй всё успеть. Виктор – первый и единственный мужчина в её жизни.

Но с каждым днём в семье становилось только хуже. Витя пьяный мог прийти на работу к Вале, устроить сцену. И не извинялся по трезвому, а обижался и не разговаривал днями.

– Я предупреждала тебя, Валя, у нас эта зараза по воздуху передаётся, – утешала её Тамара. – Ох, и бедовые мы бабы! Всё им не так.

– Тома, скажи, ну как он мог такое подумать?

– Ничего, перебесится! – курила на улицу из кухни соседка, но дымом всё равно пахло по всему дому.

Валентина, склонившись над стиркой, вытирала слёзы мокрыми руками и всё елозила бельё в ванной на стиральной доске, устала, обидно, больно, но стирать всё равно надо, в понедельник детям в школу, в садик, мужу на работу.

– А ты никак поправляться начала… – присмотрелась Тома, – что опять? Ой-ой-ой, что же теперь будет?! Витька твой на мыло изойдёт, такого напридумывает, у них, когда ревнуют, мозги не работают вовсе, это ещё хуже, чем, когда гуляют.

Тут Валя и взвыла, упав на стул, закрыв лицо ладонями. Хорошо, дети на улице бегали.

– Не… при…думает! – захлёбывалась слезами Валя, – завтра же к врачу! Хватит с меня, не могу я больше их рожать… ночи не спать… не могу! Сил нет. Итак живём – концы с концами сводим, – ломала себе руки Валя.

– Н…да, – сделала добротную затяжку Тома, – пойду я, мне ещё на смену собираться. Вечером загляни к моим, пожалуйста, а то они могут и до полуночи прошляться, бабка с ума сойдёт, ты же знаешь её.

В таких делах Тома не советчик, сегодня скажет, как лучше, а завтра – крайняя будет. Нет, ей и своих проблем хватало.

Этим вечером Виктор домой не приехал, напился и заснул в бытовке на работе, а вот Валентине было не до сна.

Глава 7.

– Есть ещё один вопрос на повестке! – покосился в сторону Виктора один из его коллег.

Сегодня собрание в ДК Железнодорожников, народу собралось уйма, не было только тех, кто работал. За двумя столами, накрытыми одной тяжёлой скатертью, сидели председатель собрания – начальник станции, лучшие путейцы квартала и рабочие депо. Среди них кореш Витьки, с которым они поругались и чуть не подрались, когда тот утром пытался разбудить Виктора в бытовке после пьянки.

– Сегодня было много приятного, награды, поощрения, ордера, но есть неприятный один вопрос.

– Да уволить его! – крикнул кто-то на задворках, в большом зале и не разглядишь кто. У дверей на выходе уже столпились люди, все хотели домой.

– Нечего позорить звание железнодорожника! – раздался звонкий, женский голос совсем близко.

Виктор даже оборачиваться не стал, сверлил взглядом бывшего друга, который сейчас сидел за большим столом на сцене.

– Виктор Матвеич, вам есть что сказать? – обратился к нему начальник станции, снимая большие очки в роговой оправе. – Поднимайтесь.

Витя поднялся, но на сцену не вышел.

– Гнать таких! Чтобы другим неповадно было! – раздавалось то тут, то там.

– Ну, оступился, бывает… Что ж меня теперь перед всеми позорить? – промямлил себе под нос Витя.

– А с тобой уже был разговор, и по-дружески, и по-мужски – подхватил Василий, бывший его друг, а теперь главный обвинитель. Сам не пил и пьяниц не терпел.

– Нельзя его гнать, – крикнул кто-то из зала, – там детей мал мала меньше. Жена на хорошем счету. Надо перевоспитывать.

Зал загудел.

– Маленький он, что ли? Воспитывали уже… Остальные почему должны терпеть… Позорит звание… и т.д.

– Вася Фролов прав, – постучал по столу «главный обвинитель», – покатится человек по наклонной, а там семья. Нужно взять над ним шефство.

Витька был готов сквозь землю провалиться. Такого стыда он со школы не испытывал, лицо, уши горели, глаза не смел поднять на сцену, посмотреть на тех, кто рядом. Сейчас он хотел только исчезнуть.

Минут тридцать мусолили недостойное поведение Виктора, не давая ему слова вставить, но, когда дело дошло до разговоров об очереди на жильё, Виктор повинился, не мог он так поступить с детьми, лишить их нормальной, большой комнаты, а может, и двух, хотя и злился на жену. Её-то в пример ставили, хвалили, грамоту передали. А его обсудили с ног до головы, но шанс ещё один дали – последний.

Домой глава семьи вернулся подавленный, грамоту мамину он Генке отдал, он сегодня в доме за старшего, мама на смене.

– А ты где был? Мы уже к маме сбегали, ужин отнесли. Тётя Тома приходила, с малышами помогла управиться, – по-взрослому, ответственно, как на работе, отвечал старший сын, некогда болезненный Гена. Сейчас он крепкий, загорелый мальчишка, правда, штаны на нём коротковаты и застираны почти до дыр.

– Собрание было, – ответил отец, перед сыном ему тоже было стыдно.

– А вчера?

– Не твоё дело!

Гена пошёл к малышам, в последнее время папка не баловал их вниманием, разве что выпьет то просыпались отцовские чувства, мог поиграть с маленькими, а с ним или с Таней много не говорил, внимания на них не обращал. Понимал, наверное, что осуждает его Генка.

В дверь постучались.

– Здорово, Витька! Пошли, посидим у нас, ко мне дружок приехал, служили вместе, – уговаривал его сосед – муж Светы. – Во дворе стою, слышу твой голос, думаю, надо позвать, чтобы без обид. Пошли, дети всё равно спят, поздно уже.

Гена украдкой слушал, что скажет отец, он прятался за занавеской в соседней комнате, рядом за ногу его держал маленький Вовка и всхлипывал, испугался малыш громких голосов, думал, опять мама с папой ругаются, вот и прилип к брату. Остальные крепко спали.

– Мне завтра на работу. Не хочу.

– Да, ладно! По чуть-чуть, не напиваться же будем.

– Я сказал, нет! Я в завязке, – смотрел Витя на дрожащую занавеску на дверях в соседнюю комнату. Как же мог он довести детей до такого, чтобы они боялись его?

Вытолкал Витя собутыльника, воды тёплой в таз набрал обмыться, рубаху свою снял и в угол с грязным бельём кинул.

– Генка! Ген, ну чего молчишь? Знаю, не спишь… Иди полей мне, обмоюсь с работы.

Гена взял на руки Вовку и вышел к отцу, посадил маленького брата на стул за столом и начал поливать отцу из ковшика. Папка, раздевшись по пояс, умывался, натирал хозяйственным мылом шею, руки по самые плечи, причмокивал от удовольствия. Володька с интересом наблюдал за ним. Наконец, папка выпрямился и, вытирая полотенцем шею, глянул на младшенького.

– А ты чего не спишь? Завтра кто мне будет помогать баню топить? Неужели девчонок придётся просить? – подмигнул он маленькому.

Вова сполз со стула и улыбаясь, неуверенно шагнул к бате. Виктор подхватил его на руки, понёс в комнату, Гена, довольный, пошёл за ними. Старый папка вернулся, тот самый, с которым они крольчатники делали и который их с Толиком дрова рубить учил, с ним они камни с речки таскали вёдрами и дорожки во дворе делали, забор поправляли. Сегодня можно спать спокойно и не прислушиваться к скандалам дома или у соседей. А завтра? Завтра мама придёт, и всё будет хорошо.

Но хорошо не было. Витя не считал себя виноватым перед женой, злился, не разговаривал, побыстрее на работу сбежал, лишь бы избежать её вопросов и Генкиных разговоров.

А вечером дома его ждал шурин, жены с детьми не было, и выпить Борис не предлагал, серьёзный весь такой, наверное, тоже жизни учить приехал Витьку. Так и вышло, жена попросила поговорить с ним, объяснить ему, что неправда всё это.

– Вить, ты дурака не включай. И в бутылку горе своё топить не лезь, хотя какое у тебя горе?! Сплетни на работе, не больше.

– Борис, я тебя, конечно, уважаю, но вот так со мной, как с пацаном не надо.

– А с Валентиной вот так можно? Пьянки при детях, скандалы – это можно?

Виктор недовольно прикусил губу и поднял бровь. Оба сидели за пустым столом, им бы выпить и высказать друг другу всё, что они думают, но Виктор боялся сорваться, и портить отношения с шурином не хотелось.

– Да понял я уже! Самому мерзко. Только как теперь с этим жить, как подумаю, что она там лыбится всяким мужикам, кокетничает, разное в голову приходит.

– Кто тебе это наговорил?

– Да никто, так, между делом слышал в депо и в конторе. Вот и взыграло во мне что-то, подумал, как Тамарка… Она каждому улыбается, а потом…

– Ну это её дело, она женщина свободная. А ты! У вас детей четверо. Сравнил Валю и Тому, конечно… – усмехнулся Борис и покрутил пальцем у виска.

– Да понимаю я, но…

– Витька, давай только без запоев и скандалов. Я тоже люблю выпить, посидеть, но по-людски, и на работе меня никто не отчитывает, только уважают.

Витя рот открыл от неожиданности, и он знает, хотя что тут удивительного, Валя, наверное, и рассказала. Борис уехал так и не промочив горла, обычно они с зятем всегда грамм по триста пропускали вечерком, когда он приезжал, но сегодня у него была другая миссия.

Валя с детьми пришла, вся провонялась Томкиными духами.

– Ты это… с Томкой поменьше водись, – неуверенно попросил Витя жену.

Валя вопросительно посмотрела на него, столько она для них сделала, с детьми помогала, и она, и бабушка её, а он, вместо извинений или просто слова доброго, новые условия придумывает.

– А с детьми кто мне будет помогать когда ты пьянствуешь?

– Не будет больше этого.

– Говорил уже, и до чего дошло? Чуть в очереди не передвинули, ради этого я сутками сижу на этом переезде, а ты вкалываешь на путях? – злилась Валя. Обида грызла её изнутри, тяжесть бытовых проблем, будто ей не хотелось от горя напиться или убежать куда-нибудь.

– Ладно уж…

Муж и жена вдвоём уложили детей спать, как раньше, Генка первый завалился спать, уставал он от малышей, от работы по дому. Танюшка тоже, но никто не жаловался и на родителей не злился.

Не сразу помирились муж и жена. Валя не хотела его прощать, как он мог приревновать её? Почему? Она ведь ни разу повода не давала. Призналась она Виктору, что беременна.

– Поздно уже что-то делать, я сама пыталась, ничего не вышло. Куда нам ещё пятого?! Я с ума сойду, руки опускаются, сил нет, – почти плакала Валя на кухне, далеко за полночь.

Обоим не спалось, оба понимали, ещё один ребёнок в семье – это край… У обоих такие лица, как на поминках, но чего горевать, теперь только рожать.

– Ты только не пей больше, – вытирала она ладонью и без того чистую клеёнку на столе.

– Сам понимаю, – у Виктора будто отлегло, жена дома будет, хотя бы некоторое время, толки на работе со временем улягутся. Хотя о чём это он… теперь ещё больше работать надо, шабашки и сверхурочные брать. – На этот раз торопиться не будешь! До года посидишь, не переживай, я справлюсь. Работы я не боюсь!

– Вить, а давай к родителям съездим, пока не родила. Билеты у нас бесплатные, – загорелась Валя, глаза так и блестели, хоть какая-то смена обстановки. – И дети обрадуются. Мама с папой хоть Вову с Мишей увидят.

– Ты, если хочешь, поезжай… А я отпуск в этом году не возьму, работать надо.

– Понимаю, – потухла Валя, – только как же я справлюсь в поезде с такой оравой?

– Это да… – задумался Виктор, – а ты их к нам позови.

– Звала, не раз звала. Сколько пишу, столько и приглашаю.

Не говорила Валя, как ругала мама её непутёвого мужа даже в письмах, чтобы хорошего или плохого не писала ей дочь. Жизнь её считала потерянной, писала о старших братьях и сёстрах Валентины. Бориса и Галю всегда упоминала, а потом спрашивала, как дела у них, всё ли хорошо. Почему не пишут? Валя писала, что работает брат, и у Гали сложный период на работе. Приезжает Боря иногда, помогает им, очень. Ну а Толик каждые выходные приезжает, привыкли к нему, как к своему.

Задумчивые и угрюмые легли оба спать. Витя думал, как восстановить доверие к себе на работе поскорее и категорию новую получить, там прибавка к зарплате. Валя думала о детях и родителях.

Откуда же они оба знали, что в семье Гали и Бориса беда случилась.

У Гали кровотечение сильное открылось, вечером после работы, почти ночью, пришлось скорую вызывать. Борис так испугался, до приезда врачей метался по дому, не зная, что делать. Его Галя, его красивая и пышущая здоровьем Галя и в больницу на скорой… Она всегда была так внимательна к своему здоровью, и медосмотры у них регулярные на работе.

Умолчала Галина от мужа, и в этот раз решила к врачам не обращаться, срок был маленький, коллега на работе посоветовала свой проверенный способ, но вышло только хуже. Вот тогда и узнал Борис, что не первый раз жена избавляется от их детей, и медосмотры тут ни при чём…

Он и так чувствовал себя гостем в своей семье, а теперь и вовсе пустота… безразличие. Напился он в эту ночь, вернулся в свой гараж, на раскладушку. Толик один ночевал в доме все дни, пока мама в больнице была.

Впрочем, Галина уже давно не проявляла чувств к мужу, так от случая к случаю исполняла супружеский долг, так же ответственно, как на работе закрывала квартальный отчёт.

О другом у неё болела голова в последнее время, сыну скоро поступать, а он даже не знает, кем хочет стать. Ему лишь бы выходных дождаться и на электричку к родственникам.

Глава 8.

Валентина стояла спиной к двери, склонившись над ванной с бельём, и усердно натирала о стиральную доску мокрые тряпки, на полу стоял второй таз поменьше, вода в нём чистая, прозрачная, скоро в него полетят хорошенько застиранные мылом детские вещички. Миша сидел рядом на полу, играл какой-то безделицей, периодически роняя свою игрушку в тазик, чтобы лишний раз окунуть ручки в воду по самые локти. На плите парила кастрюля с белым бельём, рядом грелось ведро с водой.

Вале уже тяжело, живот большой, ноги раздулись как колонны, а всё оттого, что много проводит времени на ногах и тяжести таскает. Не задумываясь, приподнимала ванную с водой и переливала в вёдра, для равновесия подхватывала оба и несла из дома через весь двор. Только вечером она понимала, что слишком много топталась на ногах, так сильно они отекали.

Дверь тихонько открылась, и беззвучно вошёл кто-то. Валентина, не оборачиваясь, обратилась к Геннадию.

– Сынок, переодевайся и принеси мне два ведра воды из бани, а я пока тебе суп в миске разогрею. Как дела в школе?

– Здравствуй, Валентина, – неожиданно раздалось в кухне, хотя Галя произнесла это так тихо, словно боялась спугнуть кого-то.

Валентина резко обернулась с мокрой тряпкой в руках. Маленький Миша застыл, раскрыв рот, смотрел на тётю в дверях, такую красивую тётю он видел только в садике. Пышные, густые волосы, помада морковного цвета, сумочка на локте, плащ светлый, он и не знал, как такой цвет называется.

Галина стояла в дверях, не решаясь войти, одной рукой придерживая занавеску, чтобы не касалась её бежевого плаща, другой держала сумочку. Она старалась скрыть свою неприязнь и отвращение ко всему увиденному, но у неё это плохо получалось.

– Проходи, Галя, – бросила вдруг тряпку в ванную Валентина и начала вытирать руки о халат, потом подхватила Мишу на руки, отнесла в комнату, высыпала ему игрушек на пол, но непоседа всё равно стоял в дверном проёме и смотрел на тётю. – Не ждала. Не знала, что ты к нам собираешься. Проходи, – достала она табурет из-под стола, – ты извини, у меня сегодня стирка, я не ждала гостей, тем более, таких… – оправдывалась Валя.

– Ничего, – Галя подвинула табурет поближе к выходу и присела. Вокруг серость, душно как в бане, помимо тазов и вёдер ворох грязного белья на полу. – А машинки у тебя нет?

– Какой там, – махнула руками Валя и улыбнулась, – Витя обещал к рождению, – она мягко хлопнула себя по животу, – купить. Если получится, – она выдвинула второй табурет и присела, напротив. Полная, грудь налилась, живот большой, эта беременность забрала у неё остатки молодости и красоты.

– Я помогу, так нельзя! Без рук остаться можно… Я похлопочу, будет у вас машинка… Без всяких «если».

– Спасибо тебе, Галя, ты всегда нам помогала. Может, пройдём в дом, а то тут парит всё. Ты ведь ни разу у нас не была, я тебе всё покажу. Галя! Спасибо тебе за шифоньер, такой вместительный, удобный, мы его у себя поставили, давай, покажу.

– Нет, Валюш, я ненадолго, – она подвинула ноги в модных туфлях, поближе к табурету, словно боялась вляпаться во что-то. – А ты опять, – кивнула она на живот.

– Да, – тяжело вздохнула Валя, – в этот раз скажу врачам, пусть, что хотят делают, пусть режут! Не могу и не хочу больше.

– Четвёртый, – неуверенно спросила Галя.

– Пятый… Четвёртый, вон в дверях, – повернулась к дверям в комнату Валентина.

Первый стыд, самый унизительный и неприятный, уже отступил, и она чуть увереннее чувствовала себя перед невесткой в своём доме, чего теперь стесняться и бояться? Они такие, как есть.

– Что-то случилось? Ты ведь ни разу к нам не приезжала.

– Да… Работы много, во дворе всегда дел невпроворот, собрания в профсоюзе, субботники, сама понимаешь… Поэтому и не приезжала.

– Понимаю, Толик говорил, ты всегда занята. Не то, что мы… Что-то перестал он приезжать по выходным? – Валя положила пухлую руку на стол, толстые пальцы, как сосиски, ещё сильнее вздулись от воды.

– Дополнительных занятий много, ему ведь скоро поступать, надеюсь, сможет в наш Политех или в Железнодорожный.

– А мне говорил, в училище наше собирается, строителем хочет стать, как отец, – удивилась Валя.

– Когда это было, – немного расслабилась Галя, открыла свою сумочку, достала баночку монпансье и протянула Мише. Мальчик не знал, что делать и вопросительно смотрел на маму.

– Бери, – шепнула Валя, – и скажи спасибо тёте.

Мишка выхватил заветную баночку и уткнулся лицом в живот маме, так и не сказав спасибо.

– Да-а-а-а, – ещё раз осмотрелась Галя, – теснота, беднота, серость, – не сдержалась она. – Бедные дети.

– Ничего, в тесноте да не в обиде! Скоро ордер дадут. Может, всё-таки в дом? – настаивала Валя, не так плохо у них, как сейчас видит Галина, – я тебя чаем напою с цукатами, мама недавно посылку прислала, – улыбалась Валя.

В доме чистота, порядок, да и места всем хватает, приёмник даже есть, цветы на окнах, постели заправлены, всё по местам. Сервиз, подаренный на работе в буфете стоит, у Танюшки свой уголок есть, маленький, но милый такой, девичий, с салфеточками, оборочками. С любимым платьем на плечиках, не новое платье, кто-то отдал после своих, но берегла его Танюша, на праздники в клуб надевала.