Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 2

Портниха принесла целую гору своих лучших нарядов, несколько моделей подошли и, по-быстрому подогнав их под изящную Жюзьен, она не скрывала своего восхищения, впрочем как и Бернард, который уже с утра приодел себя и Дариена в мужском магазине.

– У Вас есть что-то более традиционное для этих мест и совсем простое? – Жюзьен смотрела на себя в зеркале и понимала, что наряд этот не для её сельской жизни.

– Вам не нравятся Парижские модели?

– Просто моя жена мечтает развлечься, нарядившись бретонской селянкой, этакий каприз, уж очень ей понравились ваши окрестные просторы, обычаи и простой народ. Вот взять к примеру традиционные ночные праздники… – Бернард улыбался, но его глаза оставались печальными. «Моя жена», – что может быть слаще для слуха?!.

– Конечно, я поищу, что могу предложить вам в традиционном стиле.

– Будьте так добры!

Когда она ушла, Жюзьен поблагодарила щедрого епископа, не давшего возвратить ни один понравившийся ей наряд, к каждому были подобраны туфли, шляпки и аксессуары.

– Вы же понимаете, я не могу вернуться домой в таком виде.

– Я всё понимаю, Жюзьен, не стоит извиняться. Хочу, чтобы ты и Дариен ни в чём не нуждались и, если бы мог, отдал бы вам всё, что имею.

Образовалась неловкая пауза, она не знала, что ответить, чтобы не причинить ему боль.

– Ваша щедрость безгранична!.. Спасибо! Моей благодарности нет границ.

Бернард взял её ладонь и прижал к своему гладко выбритому, после посещения цирюльника, лицу.

– Я делаю это не ради благодарности, а от чистого сердца, Жюзьен. И если бы ты почла только возможным…

Она опустила глаза.

– Не мучайте себя, Бернард!

– Ты могла бы сделать меня бесконечно счастливым!

– Нет. Не могу. Я замужем, и Вы не принадлежите себе, но Церкви.

– Просто знай, что ради вас я способен отказаться от всего. Скажи только слово…

– Вас ждёт светлое будущее и мне нет в нём места.

– Ну, почему, почему даже на мгновение ты не можешь представить, что я бы дал вам совсем другую жизнь?!

– Жизнь одна. И каждый из нас уже сделал свой выбор.

– Какая мука! Какая изысканная адская пытка видеть тебя и не сметь даже надеяться…

Он притянул её к себе ближе и, обняв, замер. Бернард понимал, что одно лишнее движение, и он навсегда потеряет Жюзьен; она не вырывалась и не противилась, но кремень её характера было не сломить.

Дариен обследовав всё помещение, теперь тихо рассматривал в уголочке дорогие игрушки, которых у него никогда не было и не будет (хозяин отеля позаботился, чтобы у его обеспеченных постояльцев было всё, чего душа пожелает). Иногда он смотрел на маму своими тёмно-карими отцовскими глазами совсем как-то не по-детски, будто всё понимает. Словно в мальчике, кроме него самого, есть ещё кто-то гораздо более взрослый и внимательный.

У Бернарда от этого взгляда, мурашки пробегали по телу.

– Обещай хотя бы подумать, Жюзьен…

– О том, чтобы сломать Вашу жизнь? Здесь не о чем думать, Бернард. Вы очень дороги мне, и будет лучше для нас оставить всё, как есть. Каждому – своё место в это мире, – она выскользнула из его рук, и ему показалось, что от него оторвали часть души. – Помогите мне только найти моих братьев, ради Бога!..

– Я обещал и сделаю это. Мы можем отправиться в приют немедля.

Солнце светило ярче обычного, или так почему-то им казалось. Автомобиль Бернарда, вымытый и начищенный до блеска, ожидал у гостиницы своего владельца.

– Давай-те пройдёмся! Насколько я помню, здесь не очень далеко.

– Как пожелает моя госпожа! – Бернард предложил ей свою руку. Дариен бежал рядом с ними, теперь ему не нужно было хвататься за маму и прощупывать каждый шаг. Эта появившаяся свобода передвижения наполняла ребёнка восторгом и фонтанирующей радостью. Волшебные перемены!

Бернард ловил каждое мгновение, в перевёрнутых песочных часах времени ускользавшее в прошлое, оставляя всё меньше и меньше возможности быть рядом с любимой женщиной.

Она не умела ходить, как благородная дама, но от природы имела грацию и лёгкость походки. Отсутствие манерности только привлекало сердце светского льва, привыкшего к повышенному вниманию женщин, но всегда столь горделиво носящего свою сутану, что не могло быть и речи о чём-то крамольном. Теперь всё изменилось. Не было сутаны и не было уже того прежнего монсеньора, как не было и гордыни, которая уступила место настоящему искреннему чувству. Всецело поглощённый любовью, он потерял равновесие, всегда присущее его натуре, потерял расчётливость и амбиции, на которых всегда зиждились его поступки, слова и действия.

– Мама, посмотри! – Дариен увидел вдали канал, у берегов которого качались белоснежные катера и парусные лодки. – Как красиво! Давайте, подойдём поближе!

– Конечно, дорогой, мы как раз туда и направляемся!

Под грандиозным виадуком гулял морской ветер, огненные локоны Жюзьен затрепетали, как крылья птицы, и она придержала изящную шляпку. – Поймав себя на мысли, что создана именно для такой утончённо-элегантной жизни, а не для того, чтобы ухаживать за скотиной и выгребать в деревне навоз…

Всё труднее и страшнее ей было представить своё возвращение к прежнему существованию, и, если бы не Реми, она бы отдала себя всецело этому человеку, ни на миг не сомневаясь. Возможно, так и нужно было поступить, но она обещала вернуться и не могла просто так уйти.

«Одного боюсь, аж сердце ноет, – сказал когда-то Реми, – что ты уйдёшь так же внезапно, как появилась, а я жить без тебя не смогу.»

«Не бойся, обещаю, что не уйду, не попрощавшись!» – ответила тогда она.

Проститься или?.. Что принесла она в эту семью своим появлением? Сколько бед натворила… Нет, не достойна она лучшей жизни и погубит не только Реми, но и Бернарда, если останется с ним. Благополучие епископа рухнет, как только она войдёт в его жизнь.

– А мы поплывём на кораблике? – не унимается Дариен, впечатлённый белоснежными судами, томно покачивающимися у пристани.

– Поплывём, если только твоя мама захочет, – Бернард опалил Жюзьен страстным взглядом, он ни о чём больше и думать не мог, готовый исполнить любую её прихоть тут же.

– Мамочка, ты же хочешь покататься, правда?!

Жюзьен кивнула в ответ, ничего не сказав. Эта сказка скоро закончится, и начнётся совсем другая жизнь, беспросветная, безнадёжная, однообразная и трудная, какою была всегда… Кем вырастит её Дариен? Как отец – разнорабочим-крестьянином, тяжким трудом зарабатывающим на хлеб насущный. Разве такого будущего она желает сыну?

– Тебе холодно? – Бернард обхватил ладонями её за плечи.

Жюзьен на самом деле знобило, но не от холода, а от того, какое тяжёлое решение ей приходится принимать.

«Кого следующего принесёшь в жертву?» – спросила беспощадная совесть.

Если бы можно было вовсе не жертвовать никем! Но всё в этом мире имеет свою цену. И когда мы делаем выбор – мы должны понимать, чем расплатимся за него.

ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 3

В приюте их встретила совсем уже пожилая директриса, она узнала епископа.

– Ваше святейшество, каким чудом Вы в наших краях? – Сюзан буквально раскланялась перед ним.

– Правда, что чудом, – Бернард бросил многозначительный взгляд на Жюзьен, который она хорошо поняла и смущённо опустила глаза.

– Дело в том, что мадам Калян разыскивает своих родственников, и я решил ей в этом помочь.

– Не припомню такой фамилии.

– В девичестве у меня была другая фамилия, Кергуат. – Жюзьен подняла на Сюзан свой пронзительный взгляд.

– О! Позвольте, я узнаю эти глаза! – директриса поправила очки на носу. – Только один ребёнок смотрел на меня с такой строптивостью… Жюзьен?! – её брови поползли кверху. – Мы уже ни чаяли тебя увидеть! Куда же ты пропала, девочка, и где была все эти годы?

– Я попала в хорошую семью.

– Вижу, ты так прекрасно выглядишь!

«Знала бы она… – вздохнула про себя Жюзьен, – как обычно я выгляжу…»

– Спасибо! – благодарный взгляд на Бернарда. – Я ищу Конега и Бастиана – моих братьев.

– Конечно, я понимаю, – Сюзан вновь поправила очки на носу, – я не видела мальчиков уже много лет.

– Как?.. – она не успела договорить, горло сжал болезненный спазм.

– Их усыновили.

– Обоих?

– Да, вскоре после Вашего побега. Если бы Вы не сбежали тогда, дитя, то росли бы вместе с братьями. Как она убивалась тогда, что не смогла Вас найти! Винила себя в том, что вовремя не утешила Вас.

– Да, кто же? Кто она?!

– Мирабель Прижан.

От этого имени у всех изменилось выражение лица.

– Да, да, та самая. Видимо, таким образом пыталась искупить свою вину перед обществом и светлой памятью отца Эдуарда.

– Вам известно, где она живёт теперь?

– Где живёт не знаю, но однажды я видела её в госпитале, когда заболел один из наших воспитанников. Она работала там санитаркой. – Сюзан опять кивнула головой, – представляете, делала самую грязную работу! Если бы кто-то мне сказал, я бы сама не поверила: дама из аристократической семьи и ночные горшки… – последние слова она по-стариковски бормотала уже себе под нос, словно позабыв о присутствующих. – Ах какого мужчину совратила! Боже, какой это был священник…

Бернард молчал, молчала и Жюзьен. Все они вспомнили его, каждый по-своему. Эдуард Боссе умел преображать сердца и делал людей другими.

– Простите старушку, я даже не предложила вам чаю!

– Нет, нет, не стоит беспокоиться, мы уже уходим, – Бернард встал, грациозно взяв со стола свою шляпу и перчатки, подал Жюзьен руку.

– Судьба приюта решена, монсеньор. Нас закрывают. Да-да, детишек переведут в другое место.

– Это ужасно.

– Возмутительно! Здесь был их дом, наш общий дом! Сестры плачут, уже который день…

– Увы, ни я, ни Вы не в силах что-либо изменить. Этот бой проигран, сестра Сюзан, правительство забирает у Церкви право заботиться о детях. А ведь сколько школ и приютов мы содержали!..*

Когда посетители ушли, директриса посмотрела им вслед и снова покачала головой.

– И этот туда же!.. Всегда знала, что эта девчонка до добра не доведёт.

Во дворе Дариен играл с мальчиками. Жюзьен посмотрела на ненавистный забор, что отделял её в детстве от братьев. Сколько раз она мечтала разрушить его! Даже не подозревая, что есть гораздо более неприступные в жизни преграды.

«Надо же, я могла расти в ЕЁ доме, и никогда не встретить Катарин. Не попала бы в семью Калян, и не вышла замуж за Реми, но тогда и Дариена б не было… Судьба сложилась бы иначе, и я жила б со своими родными братьями. Теперь я даже почти не помню их лиц! Но эта женщина!.. Сама мысль о ней мне неприятна.»

«Ты должна быть благодарна Мирабель хотя бы за то, что она вырастила твоих братьев!» – голос отца Эдуарда застал её врасплох. Жюзьен вздрогнула.

«Почему ты не говорил мне об этом?!»

«Ведь я лишь голос в твоей голове…»

– С тобою всё хорошо? – заботливый Бернард был готов сдувать с неё пылинки и почитать это за высшую награду.

Жюзьен не ответила ему, погрузившись в свои мысли.

«Ты знал и молчал! Не поверю, что ты не навещаешь свою возлюбленную!» – последнее слово прозвучало с обидой и ревностью.

«Полюби её за то, что я люблю!» – таков был ответ.

Как можно спорить с призраком?! Легче сойти с ума. И Жюзьен оставила эту затею, позвала сына, и они втроём отправились в городской госпиталь разыскивать Мирабель Прижан.

Это не составило особого труда. Сестра Милосердия проводила пришедших в небольшой кабинет.

– Сейчас найду её и отправлю к Вам.

Мужчина и его яркая спутница выглядели очень впечатляюще, как супружеская пара с большой разницей в возрасте, но обретшая друг друга по любви. «У них такой славный малыш!» – подумала девушка и улыбнулась. Бернард по-прежнему был красив и подтянут, а Жюзьен, как благоухающая роза, придавала ему особенный блеск, и не заметить этого было невозможно.

Появившаяся вскоре женщина поразила обоих. Мирабель постарела. Виски побелели, под измученными глазами легли глубокие тени, ссутулившиеся плечи и потухший взгляд…

– Бернард Жозеф Дюбуа?! – глаза ожили, всё те же благородные черты, всё то же прирождённое достоинство.

– Моя дорогая, Мирабель! – епископ взял её руку и с трепетом поцеловал. – Сколько лет прошло!

– Одиннадцать, – не задумываясь, ответила она, и только после этого перевела взгляд на спутницу монсеньора.

Ещё большее потрясение отразилось в её глазах.

– Этого не может быть! Девочка, ты жива! Мы искали тебя! Мальчики уже отчаялись ждать! Слава Богу! Слава Богу!.. – Мирабель бросилась к ней навстречу и крепко обняла.

Странные чувства наполнили сердце Жюзьен. Она ненавидела эту женщину всем своим существом, считая виновной в смерти обожаемого отца Эдуарда, а если и нет, то уж точно виновной в позоре, что лег на его священное имя. В тех злобных шептаниях у его гроба, заставивших её бежать куда угодно, лишь бы их не слышать. Теперь она должна её полюбить, быть благодарной, что эта женщина усыновила её братьев и вырастила, как своих родных детей?! Жюзьен закипала, как чайник, поставленный на пылающие угли, с большим усилием выдавив из себя вежливую улыбку.

– Куда же ты пропала?! – не унималась сердобольная вдова Прижан.

Жюзьен молчала.

– Ну, не хочешь, не отвечай. Потом расскажешь. Как же мальчики обрадуются, Бог мой! Бернард, Вы всегда приносите радость! Спасибо Вам за помощь, если бы не Вы, мне бы не под силу было поднять трёх сыновей.

Последнее слово больно царапнуло слух Жюзьен.

– Я и не знал, что Вы кого-то усыновили, Мирабель. Эдуард перед смертью написал мне письмо с просьбой позаботиться о Вас, он рассказал о Ваших финансовых трудностях, и это самое малое, что я мог сделать для него.

– Вы буквально нас спасли! Спасибо!

Жюзьен совсем растерялась. Все прошедшие годы епископ перечислял этой женщине деньги, даже не подозревая, что помогает этим и её братьям! Слёзы выступили у всех на глазах.

– Я сейчас на смене, но к ужину освобожусь. Приходите к нам!

– Вы живёте всё там же?!

– Ну, конечно! Я бы не продала этот дом ни за что, в нём живут мои воспоминания…

* В конце 1902 г. министерство внесло в палату депутатов проект закона о преподавании, отменявший закон Фаллу. Право открытия учебных заведений предоставлялось только лицам с высшим светским образованием (по закону Фаллу достаточно было среднего, всё равно – светского или духовного); контроль над преподаванием предоставлялся светским властям, которые получали право закрывать учебные заведения. От лиц, открывающих учебное заведение, требовалось заявление, что они не принадлежат к неразрешённым конгрегациям. В силу нового закона подлежало закрытию до 10000 школ, содержимых духовенством, с общим числом учащихся: мальчиков – 350000 и девочек – 580000. Для восполнения создаваемого таким образом пробела правительство должно было озаботиться о немедленном открытии 1921 совсем новых школ и о расширении нескольких тысяч старых. Это возложило на плательщиков налогов бремя в 50 млн франк. единовременно и свыше 9 млн ежегодно, тогда как ранее соответствующие расходы падали на церковь и монастыри. В июле 1904 г. закон о преподавании прошёл через обе палаты и вступил в силу; закон Фаллу окончательно пал. В январе 1905 г. правительство провело через палаты запрещение преподавать Закон Божий на бретонском языке. На отмену конкордата правительство, однако, не решалось, находя, что религиозное сознание народа не стоит ещё на надлежащей высоте. В сентябре 1903 г. открытие в Трегье памятника Ренану дало повод к клерикальным манифестациям: войска принуждены были отогнать от места торжества значительную толпу народа. В апреле 1904 г. из судов были удалены распятия и другие религиозные эмблемы. (Материал из Википедии)

ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 4

Жюзьен была здесь впервые. Мысль о том, что отец Эдуард частенько захаживал в этот дом, вызывала и сладость, и боль одновременно. Подобное чувство возникало и от мысли, что здесь выросли её братья, и только она, Жюзьен, была в стороне от всего этого, лишённая счастья быть рядом с ними. Но разве же можно в этом винить кого-то, кроме себя самой?

Она сжала сильнее руку Бернарда и остановилась отдышаться. Платье вдруг стало на неё давить,

– Воздуха мало! – она жадно хватала его ртом, словно рыба без воды.

– Только не падай здесь в обморок, моя фея!

– Кто-то уже падал?

– Однажды Эдуарду стало плохо, на этом самом месте. Он так переживал, что у него начался кризис. Я еле дотащил его до дверей…

– Вы так много знаете о нём, Бернард! У меня же остались только детские, призрачные воспоминания.

– Да, но ты до сих пор слышишь его!.. О, я бы многое отдал за такую духовную связь.

– Мама, мне холодно! – Дариен закапризничал, ему надоело стоять у порога без движения.

– Не переживай, девочка, всё будет хорошо! Твоё желание вот-вот исполнится, и ты, наконец-то, обнимешь своих братьев!

Столько треволнений перенесла она за последние дни, что нервы были на исходе. Но взяв себя в руки, Жюзьен сделала шаг, потом ещё один и ещё… Дюбуа постучал в знакомую дверь. С тех пор тут мало что изменилось, только время немного потрепало обстановку и людей.

– Заходите, мои дорогие! Я так рада! – Мирабель приоделась и даже как-будто помолодела. Её тонкие пальцы взволнованно поправили причёску и она не знала, куда деть свои руки. За нею возвышались трое молодых мужчин: один брюнет и два рыжеволосых. Жюзьен сразу поняла, кто есть кто. У Бастиана были черты лица, схожие с ней: тонкий, чуть удлинённый нос, пухлые губы, тёмные, медного цвета ресницы и брови в разлёт на матово-бледной коже. Он отпустил себе бакенбарды и выглядел аристократом. У Конега глаза были чуть более раскосые, небольшие короткие усики, нос более курносый, усыпанный весёлыми веснушками, как у их мамы. Они стали совсем взрослыми, такими высокими и статными. У Жюзьен задрожали губы и слёзы потекли по щекам.

– Ну, что же Вы стоите! Обнимите сестру! – Мирабель подтолкнула сыновей, у неё у самой стали влажными глаза.

Дариен не понимал, что происходит и почему двое незнакомых мужчин обнимают его маму, а она плачет и щупает их руками, словно не верит, что они на самом деле существуют.

Бернард поцеловал Мирабель руку, растроганный такой волнительной встречей, поздоровался с Генри. У молодого человека были удивительно синие глубокие глаза, такие же, как у его матери, мужской волевой подбородок с ямочкой, густые тёмные волосы, немного волнистые, и тонкие усики, нынче вошедшие в моду среди студентов. Он присел на корточки возле Дариена и, улыбаясь, спросил:

– Здравствуй, малыш! Как тебя зовут?

Дариен засмущался и, дёрнув маму за юбку, по привычке спрятался за нею.

Жюзьен взяла его на руки.

– Это – Дариен, познакомьтесь, мой сын, – представила она его окружающим, – а это твои родные дяди, мои братья, сынок!

Мальчик с интересом разглядывал солнцеподобных мужчин, вдвоём протягивающих к нему руки. К Конегу он, всё-таки, пошёл, ему понравились его веснушки.

– Проходите, пожалуйста, не будем стоять у порога.

В зале уже был накрыт стол, и вкусный ужин ожидал гостей. Хозяйка волновалась, ей очень хотелось всем угодить. Генри помогал матери, а вот братьям, встретившимся с сестрой через столько лет, было что рассказать и совсем не до аппетита.

Бернард погрузился в воспоминания, окинув комнату ностальгическим взглядом, вот тахта, на которой лежал во время приступа чахотки Эдуард, кажется, его присутствие здесь до сих пор ощущается, и его дух никогда не покидал этих стен. «Даже после смерти ты объединяешь дорогих тебе людей, мой друг!» – подумал Дюбуа и тяжело вздохнул. Он знал, что близится час разлуки и совсем скоро, возможно, уже завтра, он потеряет возможность видеть Жюзьен, наслаждаться её голосом и украдкой вдыхать аромат её волос, пьянея от любви и страсти. Скорее всего, это их последняя ночь. У него защемило сердце.

Мирабель улыбалась, наблюдая, как оживлённо беседуют её приёмные дети. Эта красивая, яркая молодая женщина могла бы быть ей дочерью, если бы не исчезла тогда. И, наверное, Мирабель полюбила бы её и приняла точно так же, как Конега и Бастиана. Но острый, как бритва, взгляд этой девочки всегда настораживал её, а маниакальная привязанность к Эдуарду – пугала. Откуда в ребёнке могло быть столько чувств к мужчине, годящемуся ей в отцы? Она никогда не скрывала своей лютой ревности, вот и сейчас, колкий взгляд, быстро брошенный на «соперницу», уколол в самое сердце. Как это странно, когда уже давно некого и незачем делить… Ужились ли бы они вместе? Одному Богу известно.

Мальчики росли дружно и быстро приспособились к совместной жизни, по-братски разделив домашние обязанности и заботы. За все эти годы ни разу не подрались и всегда находили общие интересы.

Жюзьен – другая, она сама по себе, как дикая кошка, которую не приручить. Что между ними с Бернардом? Епископ безумно влюблён, этого не спрятать от женских глаз. Взаимны ли их чувства? Жюзьен не смотрит на него так, как смотрела на отца Эдуарда. Его девчонка принимала, как Бога, с немым обожанием, и была готова на всё. Её ужасные крики Мирабель помнила до сих пор, когда монахини утаскивали свою воспитанницу из палаты больного священника. Казалось, что она готова убить их всех и любого, кто помешает быть ей с ним рядом. Это пугало и всегда отталкивало Мирабель. Где-то в глубине души она даже вздохнула с облегчением, узнав, что Жюзьен сбежала. Конег и Бастиан сразу же приняли её и впустили в свои детские открытые сердца, а теперь так и вовсе любят как свою родную мать. Нет. Не было бы им жизни вместе. Не смирилась бы эта огненная дикарка с ролью приёмной дочери у ненавистной ей женщины, никогда. И Бог мудро распорядился их судьбами, позволив Мирабель вырастить мальчиков в спокойствии и взаимопонимании.

– Всё очень вкусно, спасибо! И как Вы всё успеваете, дорогая Мирабель? Тяжёлая работа, дети, дом… – Бернард восхищённо посмотрел на неё, искренне впечатлённый жертвенностью этой благородной и такой удивительной женщины.

– Дети уже выросли и теперь сами мне во всём помогают.

– Где учатся молодые люди?

– Генри на третьем курсе юридического, по вечерам подрабатывает в суде, Конег занимается литературой и хочет стать учителем словесности, он в этом году заканчивает лицей. А Бастиан увлекается архитектурой, ему не удалось поступить в университет и он готовится ко второй попытке, подрабатывает репетиторством.

«Я бы не смогла дать им этого в деревне, даже если бы вывернулась наизнанку», – подумала Жюзьен, её глаза встретились с Бернардом, и, появившееся томление в груди стало для неё неожиданностью. Будто она уже соскучилась по нему и ей не хватает его горячих объятий. Епископ разговаривал с хозяйкой дома, выказывая глубокое уважение и трепетное отношение к вдове. Но даже это немного раздражало Жюзьен. Кажется, теперь она ревновала эту женщину не только к отцу Эдуарду, но и к братьям, так непривычно называющим её мамой, и к епископу, словно бы уже принадлежащему Жюзьен и только ей одной.

– Ну, а теперь, сестрёнка, расскажи ты о своей семье, – Бастиан никак не мог отпустить руки своей старшей сестры, будто она может вновь исчезнуть и больше не вернуться.

– Да, расскажи об отце нашего племянника, – подхватил Конег, целуя Дариена в розовую щёчку, – откуда у нашего мальчика такие большие и темные глаза!

– Его отец – очень хороший человек. Мы выросли вместе. Я попала в их семью, сбежав из приюта, и они не прогнали меня… – «Хотя стоило бы…» – подумала про себя Жюзьен, и чувство вины наполнило её горечью.

– Твои приёмные родители любят тебя? – не унимался Бастиан.

– Любили… – внезапные слёзы заставили Жюзьен встать и скрыться в уборной.

– Их больше нет, – пояснил Бернард, – Жюзьен очень тяжело говорить об этом.

– Бедная девочка, столько пережила… – посочувствовала Мирабель.

– Вы даже не представляете, сколько! – подтвердил Бернард. – Дариен родился слепым и только вчера прозрел. Прозрел на моих глазах после огромного потрясения.

– Это чудо! Вы были очевидцем?

– О, да!.. – Бернард промолчал, его грудная клетка до сих пор болела от падения на землю с высоты в несколько этажей. Всё произошедшее теперь казалось лишь кошмарным сном, но ведь оно было, а у него не получалось даже как следует осмыслить эти события, невольным свидетелем которых он стал.

– Как это произошло?

– Простите, Мирабель, я пока не могу рассказать Вам всего, и должен поддержать Жюзьен.

Епископ вышел из-за стола и постучал в дверь уборной, за которой спряталась его возлюбленная.

– Это я – Бернард, открой мне, пожалуйста!

После недолгого сомнения защёлка, всё-таки, отворилась. Он зашёл, и Жюзьен сама бросилась к нему в объятья. Обжигающий поцелуй застал мужчину врасплох. Она тяжело дышала, и лицо, солёное от слёз, пылало огнём. Епископ несколько отклонился, остановив внезапный порыв страсти, с нежностью и состраданием глядя Жюзьен в глаза:

– Не сейчас, любимая, не здесь… Я сделаю для тебя потом всё, что захочешь, – прошептал он и сдержанно вновь прикоснулся губами к её устам, прижал к сердцу, чувствуя, как дрожит и сотрясается её душа.

– Лучше бы я не родилась! Я приношу всем только горе…

– Не говори так, любимая. Ты создана для счастья!

– Им повезло, что я была далеко! – всхлипнула Жюзьен, не в силах остановиться.

– Тебе нужно успокоиться, – Бернард набрал в ладонь холодной воды и заставил Жюзьен умыться. Вода остудила, заставила прийти в себя. Сразу же стало стыдно за проявленную слабость.

– Простите, ради Бога, меня!

– Тебе не за что просить прощения, – Бернард вновь хотел обнять её, но она вырвалась из рук и вернулась в гостиную.

Мирабель сочувствующе посмотрела на покрасневшее от слёз лицо Жюзьен, но не стала ничего говорить.

– Я хочу Вас поблагодарить за то, что Вы сделали для моих братьев, воистину, нет человека более достойного и благородного, чем Вы, Мирабель!

– Что ты, милая, не стоит благодарностей, наши мальчики дали мне столько любви, сколько я и не заслуживаю вовсе. Это ты меня прости, прости, что не была рядом, когда ты так нуждалась в сочувствии и понимании, не сумела отыскать…

Бернард вошёл, когда женщины уже обнимали друг друга, и его не покидало ощущение того, что и тут не обошлось без Эдуарда, который, словно невидимое звено, соединял несоединимое.