The Last station

Парень задохнулся, закашлялся и свернулся, насколько возможно, закрываясь от новых ударов.

– Я не собираюсь тебя калечить! Только хватит мне мешать! Один укол! Один разрез! Один шов! Я многого прошу? – слова доктора сопровождались новыми ударами. Луиза видела это, но кричать уже не могла.

Где-то вне поля зрения раздалось громыхание. Как будто тяжёлая коробка со стеклом свалилась на пол. А следом понесло каким-то предчувствием гари.

Луиза не знала, как разобрала это, но доктор перестал избивать парня и бросился в сторону шума за их спины. Она потянулась к Паше, заглядывая, как он, и рассмотрела около своей руки, прямо под кистью скальпель.

Доктор позади ругался, создавая хаос.

Упавший из-за их потасовки телевизор закоротило, и он дал искру, от которой загорелись шторы. Не привыкший к панике доктор ринулся сдергивать их, но пламя поднялось по ажурным занавескам стремительно вверх, не поддаваясь попыткам доктора сдернуть с крючков. Шторы обжигали руки.

– Да сукина ты мать, – рычал он. По полу уже пробирался жар. Со стороны Паши было видно, как доктор схватил гостиничный огнетушитель. Красный баллон только на секунду мелькнул в поле зрения, доктор умело повозился с пробкой и предохранителем, и уже через пять секунд направил раструб огнетушителя на окно.

Оглушительный хлопок.

Паша зажмурился, а когда открыл глаза уже видел, как в солевом облаке потухал огонь. Шторы остывшие, покрытые белым порошком. Доктор Крашник пропал из вида. Пахнло содой и гарью. И напротив в белом тумане комнаты лицом к нему лежит Луиза, перерезавшая скальпелем жгуты на руках.

***

Когда они оказались на ногах, хотелось тут же упасть. Без сил и кровотока стоять на ногах было сравнимо со стоянием на желейных трубочках. Луиза не удержалась и рухнула на колени. Спина ныла, ноги и руки ныли, они с Пашей и сами подавно ныли, но уже метафорически и в прошлом. Избавившись от пут и кляпов, первым делом они увидели доктора, припечатанного к полу, покрытого белым одеялом. Без сознания.

Рядом валялся взорвавшийся огнетушитель, от которого ещё шёл белый дымок. Пыльное облако быстро рассеивалось.

– Что это сейчас вообще было? – выдал Паша, опираясь на белую стену из-за боли в ребрах. Огня нет. Опасности нет. Всё в порядке.

– Кажется, я знаю, – произнесла Луиза, вид её был тоже нездорово бледным и измученным. – Спасибо, – произнесла она, подняв глаза в потолок. – Я бы тебя даже обняла, жаль, что ты ненастоящий человек.

– О чём ты? – не понял Паша, не отойдя от шока.

– Забей.

Часть 41. Жизнь, злободневная и сумрачная

– Может бетоном его зальём? – предложила девушка, смотря на их доктора. Верёвки льняные, надежные, но она видела фильмы и потому допускала, что рано или поздно он выпутается.

– Лу… – Паша закатил глаза, осуждая девушку. – Нет. Давай без членовредительства.

– Почему это? – Луиза посмотрела на него, как на идиота.

– Чтобы не уподобляться, например?

Порошковый привкус еще витал в номере отеля. Удивительно, что за всё время представления к ним не соизволили хотя бы постучаться. Учинённый погром едва ли можно было спустить с рук постояльцу, даже если тот накинул пару тысяч сверху за беспокойство. Паша уже ни в чём не был уверен.

Доктор сидел перед ними, готовенький к правосудию. И если Луиза поглядывала на чемоданчик с колюще-режущими, то Паша уже сейчас вызвал полицию.

Даже лишённый движения, док не казался напуганным.

– Я лично схожу за сухой смесью бетона, – повторила девушка. Она сидела чуть поодаль и сверлила доктора глазами.

– Да не надо уже, полиция скоро приедет.

– Интересно, что ты им сказал? – проявил себя доктор Крашник притихшим голосом.

– Сказал, что нужен полицейский. Что мы поймали убийцу.

– Молодец, – пожал доктор Крашник плечами, будто одобрительно. «Может плечи тоже связать?». – Так они хотя бы из интереса приедут.

Это, конечно, не контузия, но лёгкое сотрясение он точно получил. Капилляры правого глаза лопнули и затопили весь белок, придавая имиджу балдёжности. Горячий мужик, подумала бы Луиза, увидь его в боевике. Но на конкретно этого персонажа теперь смотрела только с прищуром.

– Всё ещё чувствуете свою безнаказанность? Вам как минимум светит доведение до самоубийства и запугивание. А теперь ещё удержание в плену, психологическое и физическое насилие.

– Да, – выдохнул равнодушно их пленный, – не хотелось бы лишаться лицензии.

Паша покачал головой. Вот же выродок. Как только Паша не раскусил его раньше. Это всё ведь буквально было перед носом, только скрыто за прозрачным тюлем. И если бы парень вытащил голову из задницы, наверное, смог бы заметить.

– Я ведь так и знал, что его смерть это не нелепая неповоротливость, – произнёс тихо и разочарованно парень, ни к кому не обращаясь. Просто думал вслух. Мог ли он повлиять на ситуацию? Или док контролировал всё от начала до конца и на любой непредвиденный исход у него, образно, был готов вот такой вот экстренный чемоданчик.

Доктор долго смотрел на бывших пациентов, а затем хмыкнул под нос и ухмыльнулся:

– Ты ведь не винишь меня за убийство человека, который молил о том, чтобы быть убитым?

– А ведь я знаю, где лежит кляп, – пригрозил Паша, выдернутый из мыслей.

Время наедине сквозило абсурдом. Медленно и тягуче перемещались стрелки часов в погоне друг за дружкой. А в голове каша, и та – с комочками.

Луиза, конечно, тоже была рядом, но помощи и успокоения не требовала. После того, как они связали доктору руки и ноги, она успела заварить себе чай. Теперь она – притихшая фигура показного безразличия, словно бы храбрилась специально для доктора Крашника. Надменно и властно. Совсем не похожа на Пашу, который не находил места. Он несколько раз проверил дырявый баллон огнетушителя, но так и не разобрался в том, что чувствовал.

Да, такое иногда случается: огнетушители требуют перезарядки каждые пять лет. Из-за недобросовестных владельцев гостиницы огнетушитель оказался в ряде тех, что вызывают несчастные случаи, взрываются или оказываются бесполезными в условиях реальной опасности. Срок предыдущей перезарядки изрядно поблёк, но и так было понятно, что он служил только декорацией для пожарной инстанции. И именно эта деталь спасла им жизнь. Кому расскажешь…

Наконец, в номер постучали. Отряд вооруженных людей, знающих процедуру оформления преступления, в дальнейшем только заполняли протоколы и двигали Пашей и Луизой, как куклами, прося показать и рассказать что, как, куда и, желательно, в подробностях. Те же сотрудники вызвали машину скорой и криминалистов, позволяя пострадавшим «отдохнуть» в круговерти бумажек.

Доктор Крашник при этом вёл себя излишне мирно и спокойно, выдавал заготовленные версии о том, что всё не так, как выглядит, и вообще это инсценировка, а ребята шутки не поняли. На просьбу объяснить предназначение медицинских рецептурных препаратов и операционного оборудования, он спутанно заявил о том, что это подделка. Реалистичная, да, но и он актёр – не на помойке себя нашёл.

Как всё просто у этих маньяков, подумал Паша.

«Это не я».

«Презумпция невиновности!».

«Я медработник, а это психбольные, у них и справка есть».

Как во дворе в детстве. Ещё бы добавил: «Пока не доказано – не ебёт, что сказано».

Паше даже показалось, что сотрудники допускали и такую версию, оттого опасливо поглядывали на всех троих, пока везли их в отдел.

Дальше часы разбирательств, которые Луиза и Паша хотели бы с удовольствием забыть. Всё-таки бюрократия пронизала всё мироздание насквозь, и чихнуть без бумажки нельзя.

С другой стороны, вернувшись на следующее утро в квартиру Паши, они поели и уснули, как суслики на солнцепёке. Какой душ, какое празднование «победы» над врагом, какая истерика. Дайте пачку вафель и поспать.

Остальное приложится.

***

Уголовное дело заводить до последнего не собирались. Их заявление, конечно, приняли, но улик на доктора почему-то не хватало, а показания являлись лишь косвенным доказательством.

Луизе потребовалось обойти несколько этажей, чтобы подтолкнуть следствие к работе, хотя им двоим намекнули, что и без их дела «висяков» хватало. Чего стоили целых два свободолюбивых маньяка на относительно небольшой город под Новосибирском.

Но ребята настаивали на своём, и сами принялись участвовать в деле.

В какой именно момент история завела Луизу с Пашей обратно в психлечебницу, они не помнили. Зато оттуда они узнали от главного врача, что их доктор, заведующий отделением, находящийся прямо сейчас под стражей, был подозреваемым в смерти Гриши чуть ли не с самого начала. Проверку начали после того, как обнаружили, что в крови Гриши на момент смерти находились запрещенные препараты, превышающие допустимую дозировку. А когда стали копать дальше, оказалось, доктор перехватывал всю личную переписку Гриши с той ясновидящей и имел на компьютере доступ к аккаунтам бывшего пациента, откуда до последнего времени продолжал писать родственникам и друзьям парня о том, что всё хорошо и навещать его не нужно.

Паша после этой информации выпал в осадок.

Главврач не комментировал их саботированный побег и не упоминал лишний раз, только выдал выписки с рекомендациями и личные вещи: телефоны и одежду. Увидеться вновь со старыми знакомыми не дали.

Луиза порывалась пройти на их этаж, но простите, вы тут никто и звать вас никак, – намекнула им доктор Инга, вернувшаяся из отпуска.

– Суки сраные! – кричала вдогонку Луиза, когда охранник выпихивал их с вещами наружу.

– Тиши ты, Лу.

Тем временем дело затягивалось. Всплывали новые спорные моменты. Новые свидетели. И в итоге эта история отошла с основного плана на второй, если не на третий-четвертый-пятый.

Съехаться после всего казалось логичным, и Паша больше оповестил Луизу об этом, нежели дал выбор.

Луиза словно только и ждала подтверждения. На следующей неделе она уже обустраивала небольшую оранжерею на балконе квартиры Паши.

Помимо цветов рядом со столиком для пепельницы она посадила купленные на базаре огурцы, что простирались вверх до бельевой верёвке и всякий раз заставляли Пашу охреневать от вида этого плюща.

Каждый день им нужно было сражаться с самими собой, чтобы вписываться в рамки общества из таких же притворщиков. В итоге они лишь привыкали играть в нормальность, и с каждым днём у них получалось всё органичнее.

Жизнь не вошла в колею, и никто и не ждал, что скоро войдёт, но лишь напоминать о пережитом казалось лишним и почти что моветоном.

Паша начал искать работу. Луиза искала себя.

Доктор сидел в изоляторе досудебного содержания, и друзья считали дни на календаре до оглашения приговора.

Но он так и не наступал, а чем-то заниматься и думать о том, как жить дальше, нужно было уже сейчас.

Луиза в один из вечеров, сидя на диване с полотенцем на голове после душа, рассказала, что она имела в виду, когда благодарила потолок в номере злосчастного отеля:

– Это была не случайность.

– Хочу ли я это слышать? – приветливо спросил Паша, испытывая дежавю.

– Это Варвара мне сказала, да, – кивнула Луиза с чашкой чая. Чай она с недавних пор боготворила.

– Ещё бы, кто если не она, – несмотря на сарказм, он не осуждал. Прошло достаточно времени, Луиза дала обещание не искать встреч, не выходить на связь и не слали пьяные – «вы были правы!» – голосовые сообщения, пусть Паша её об этом и не просил. – Ну и что она сказала? – смиренно ждал он. Всё-таки на такой кликбейт не возможно не повестись.

– Паш, только не злись.

Он поднял руки в знак «безоружен».

– Она ведь с самого начала говорила о духах. Души людей, что следуют за нами. Я могла бы закрыть глаза на её рассуждения, всё-таки она в первую очередь самозанятый предприниматель, но то, что произошло в номере… Тут даже самый заядлый скептик заткнётся.

Паша, в лице этого самого скептика, просил продолжения:

– И, ты считаешь, эта душа…

– …помогла нам. Я не верю, что всё это случайное везение! Ну не верю, хоть убей. Как скальпель мог упасть ровно мне в руку? Как загорелся телевизор, если он просто свалился с подставки. Почему он вообще свалился? А огнетушитель? Его прямо-таки встряхнули, как баночку с колой перед открытием, чтобы вырубить доктора максимально эпично, но не насмерть…

– Изоляция на шнуре от телевизора была паршивая. Телек полетел вниз, когда доктор запнулся о ковер, который цеплял провода, и искра просто появилась. Из-за законов физики. Тут если бы не штора загорелась, то загорелось бы пуховое одеяло. Огонь вообще страшная штука. А в том гадюшнике с падкими на взятки хозяевами удивительно, что этого не случилось раньше… – он замолчал, спокойно раскидав все по полочкам, – ну а скальпель? Ну, он просто упал. Чего ты до него докопалась? В твою сторону тогда весь поднос полетел, скажи спасибо, что в полёте ничего не воткнулось.

– Спасибо.

– Да не мне же.

– А я и не тебе, – не отступала Луиза. – Веришь, не веришь, но нам точно кто-то помог. И как только ты признаешь это, жить станет легче.

– Мне всё равно, Лу. Пусть хоть сама мать Тереза помогла нам, я устал разбираться в этом. Охотник на привидений из меня уж точно никакой.

Это была правда. Даже если бы он по-настоящему допустил до себя ещё и эту мысль, он бы не нашёл в себе сил что-то с этим сделать.

– Даже если это София? Не думаешь, что она присматривала за тобой всё это время? – произнесла Луиза, боясь слышать ответ, но в своей правоте она уже давно не сомневалась.

– Даже если она, – неожиданно сказал Паша. – Ничего не меняется.

***

Запах имбирного чая по утрам въелся в обивку мебели. Фантомное свечение по вечерам виднелось с кухни, где заседала Луиза с ноутбуком.

За ней закрепились свои привычки и тут же недостатки. Она помогала не покрывать квартиру грязью и вовремя замачивала чашку после гречки. Она утрамбовала вещи с двух его полок в одну, чтобы выкрасть для своих вещей пространство. Его дом наполнился и ароматными штучками и продуктами, от которых Паша отвык из-за своей неприхотливости. Из-за нового кондиционера для белья Паша опешил. Ему вспомнилось его детство, юность, дом его родителей. Запахи наполнили его хижину и ассоциировались теперь только с уютом.

Пока он ходил на собеседования и волновался об испытательном сроке, мотаясь по городу, в его квартире продолжалась жизнь. Такая дурацкая мысль, но Пашу она поразила. Вроде бы что-то же было в его жизни до Луизы, а вспомнить он не мог. Не могла же там быть пустота, которую девушка один к одному заполнила до краёв?

Он привык жить один и искренне любил минуты спокойствия в своей обители. Тогда как же у Луизы получилось, не влезая в его границы, обустроиться и выставить при этом довольно нескромно свои?

Он видел её спящей, хоть и спали они почти всегда отдельно, не считая вечеров, когда смотрели вместе фильмы допоздна. Он видел её не до конца одетой и растрёпанной. Он видел её брюзжащей из-за плохого настроения. Видел воодушевлённой и приветливой.

И только эта близость и доверие отпугивали его, чтобы не переступить черту и не испортить это прекрасное, что он чувствовал сейчас в груди. Только это.

Недели совместного проживания превратились в быт студентов из одной общаги. Или старых супругов:

– Ты опять не вылила бульон после пельменей! Он протух, убери, пожалуйста, меня сейчас стошнит, – мог сказать Паша, заглядывая в кастрюли в поисках еды. Готовили они по очереди. И тут же появлялась Луиза и с ухмылкой забирала всё это у него из-под носа:

– Зря ты так. Когда-то из «первичного бульона» появились первые живые организмы. Ты должен быть благодарен.

– Они появились в океане, а не в кислой солёной жиже после пельменей, Лу.

– Ну всё равно прояви уважение, – припечатывала она, не упуская момента пошутить.

Работа нашлась. Паша давно хотел себя попробовать в сменном графике с возможностью выхода на удалёнку. Менеджер в отделе разработчиков и наладчик оборудования.

– Ты типо механик, но в офисе? – уточнила Луиза, лакая свой чай и заедая мороженым из баночки. Бедные зубы.

– Ну это если прям очень утрированно. Я буду заниматься организационными делами, решать текущие неполадки, выставлять графики, сводить отчёты. И, по-моему отвечать за модерирование новостей на сайте товаров, – пояснял терпеливо он. – Я ещё сам не особо вник, но я это умею, так что почему бы не попробовать.

– Ну смотри мне, а то затянет эта работа, и я совсем от скуки помру без тебя.

Сердце Паши предательски сделало *скидыщ*, упав с двадцати метров в воду, не оставило брызг.

– Ведь ты такой клоун, – добавила она и улыбалась широко-широко. Зелёные впавшие глаза уже не казались болезненными и улыбка вполне искренняя. Паша готов был поклясться, что она понимала всё, что он чувствовал, и порой как-то приязненно подтрунивала над ним. И потому не боялся отвечать ей нечто подобное:

– Я клоун, только если ты балалайка.

– Поиграешь на мне? – подмигивала она.

– Боюсь порвать струну.

– Фи, Паш, – она смеялась, – иди в угол и подумай о своём поведении.

Паша и пошёл бы, квартира большая и он найдёт, чем заняться. Луиза кинула вдогонку:

– И кстати, если это всё цирк, то я здесь только для того, чтобы жонглировать твоими нервами.

Точно. И не разберёшь, шутит она или нет, ведь Паша уже в другом конце дома.

На следующее утро за завтраком он вручил ей носки, найденные на складе собственного интернет-магазина.

– «Очередной день в цирке»? – прочитала она надпись и поперхнулась чаем от смеха. – Спасибо. А есть ещё какие-то?

– Ага.

Он уже тянулся к ноутбуку, открывая сайт.

То, как его будни обрасли ответственностью и одновременно умиротворением, должно было его напугать. Но он и без того пуганный и сумел влиться в новое русло его жизни, не сбавляя скоростей.

***

– Ты скучаешь по ней? – как-то вечером спросила девушка. Взгляд, что минуту назад следил за фильмом, теперь смотрел на друга рядом. Прошёл месяц. Огурцы на балконе зацвели, и пара штук успели попасть в салат. За окном середина сентября. Столько спорных моментов им еще предстояло решить, и прямо сейчас был один из них.

– Иногда, если вспоминаю её, бывает тоскливо. Но не более.

– Но не вспоминать вовсе не получается?

Паша задумался, почесав подбородок. Что осталось от памяти о Софие? Светлый образ. Чувство тепла, ушедшего безвозвратно. Ностальгия по нему самому, что был достаточно беззаботен и глуп. Странно вспоминать о девушке, но не чувствовать при этом той же тянущей любви. Тянущей не на дно, очевидно. Эту мысль Паша и озвучил:

– Сожалею, что с ней произошло всё так, как произошло. Возможно, будь она жива, я бы хотел иногда писать и узнавать как у неё дела, как успехи.

– Ты всё ещё любишь её? – уточнила Луиза.

– Не думаю, что во мне осталось что-то кроме доброй памяти о ней, – почти стыдливо признался он. – Раньше… Меня вели обида на самого себя, за то, какие решения я принимал, и вина, потому что чувствовал свою… Ну, ты понимаешь. Причастность к её смерти…

– Да, – кивнула она, сжав в успокаивающем жесте его руку.

– Сейчас этого нет.

Луиза жевала нижнюю губу, обдумывая что-то. Паше даже стало волнительно. Затем она спросила:

– То есть со временем ты смог смириться с тем, что она оставила тебя и решила уехать?

– Да, – подтвердил он, – её тут не в чем винить. Даже если бы не та катастрофа… Она свободный человек и заслуживала двигаться к своей мечте. На то люди – это люди. Я бы не стал её удерживать возле себя, зная, что она страдает.

Досмотрев фильм, они разошлись по кроватям. И если Паша спал спокойно и не видел снов, то для Луизы это было отправной точкой в череде сомнений и давящих мыслей, не дающих спать.

Часть 42. Мир, который приютил нас

Глава сорок вторая. Предконечная. На следующей остановке нам выходить, и впору готовить деньги за проезд. Если мы, конечно, не собираемся дать заднюю и продлить маршрут, чтобы кататься по накатанным дорожкам повторно. Если страшно выходить – никто не осудит. Если страшно сейчас, можно оттянуть неприятное событие и, сделав лишний круг, выйти на нужной станции, но в следующий раз.

Важно помнить, что нас никто не гонит. Да и всё это движение – это лишь видимость движения. Стоп-кран всё это время был у нас в руках. Но раз мы доехали до конечки, с первого или с какого либо-раза, так было нужно. Так почему бы и не выйти. Чтобы наконец покинуть злосчастный пассажирский транспорт, выйти из-под контроля воли машиниста и продолжить путь на своих двоих?

Или мы будем кататься по проторенным дорожкам до тошноты, так и не решившись сделать шаг к изменчивому будущему. Даже если в конце концов транспорт опустеет и от первоначального состава останемся только мы.

***

Пеннистый виски, разбавленный дешёвой колой, не лез в горло.

Луиза. В голове крутился только её светлый лик и то, что останется после её исчезновения.

Как две крайности, между которыми не дают выбрать, а позволяют лишь напоследок взглянуть, чтобы в полной мере осознать разницу ощущения.

Она призналась, что решила уехать. Спустя полчаса сидения в баре. Вот так просто. Неуверенно перебирая словами, она хотела, чтобы Паша понял её.

Мотивы были просты:

– Я не смогу так больше, – говорила она, нарушив собственное правило и потягивая алкогольный коктейль вместе с Пашей в непопулярном баре на окраине, куда их занесло в одиннадцать вечера. Возможно, это был и не бар, потому что здесь подавали стейки и шашлык, а горячительные напитки были лишь для аперитива, но Луизе виделось иначе. – Я не могу… Точнее, я могу, но я не хочу. Я не хочу больше терять время на притворство, на страхи, на какую-то игру…

Паша смотрел на неё холодно сквозь фужер коктейля и, тоже изрядно набравшись, пытался удержать прозвучавшие слова в голове.

– То есть ты меня накочегарила для этого? – устало вопросил он. – Чтобы сказать, что бросаешь меня?

– Да ну нет же, – реабилитировалась она, – совсем нет. Я слишком переживаю. Прости. Я тоже поплыла уже куда-то. Плохая была идея…

Девушка поправила юбку, которую по глупости надела, залюбовавшись собственным видом. Теперь её приходилось придерживать, чтобы сильно не задиралась. Зато к кожанной куртке так шло.

Паша на эту юбку, наверное, даже внимания не обратил.

– Я не понимаю, – произнёс наконец парень, устав улавливать намёки и посылы. Тем более девушка посылала их не вполне осознанно. – Чего ты хочешь от меня? Что мне сказать? Что я не хочу тебя потерять? Так вот слушай: Я не хочу тебя терять!

– Паш, ну я же объяснила. Ну, правда.

То, что до этого говорила Луиза, за аргумент в поплывших глазах Паши не считалось. Зато считалось острое желание порвать с ним и уехать как можно дальше.

– Скажи, что я сделал не так? – отчаянно спросил он. – Неужели ничего нельзя уже исправить?

– Да ну ё-маё. – Она откинулась на месте. Клубы дыма наполняли помещение, вокруг маячили люди, пахнущие не то ладаном, не то наладом, не то тем же виски. То и дело мелькающие полуголые тела отвлекали внимание, не давая разговору утечь в эмоциональную яму.

– Да послушай же ты меня. Ты ни в чём не виноват. Вообще ни в чем. Ты был хорошим другом, хорошей поддержкой, я правда очень тебе б-благодарна. Но это только моё решение. И я очень хочу уехать.

Паша сложил руки на груди и глубоко дышал. Луиза, извиняясь, потянулась к нему рукой через столик. Её пальцы поглаживали сильные предплечья, но даже при наличии мускул Паша выглядел меньше, чем обычно.

Алкоголь уже основательно затуманил мозг, и точно выстроить нужную мысль не представлялось возможным, но Паша пытался:

– Так ведь ты ничего и не объяснила. Да, люди иногда покидают насиженное место, словно без причины, ни с того ни с сего, но я думал, что я хотя бы заслужил пару строк объяснения, Лу. Неужели это настолько сложно?

– Да, ну, не сложно это. Для меня – нет. Но тебе это объяснить… – произнесла она на выдохе. В изящных пальцах второй руки вертелся бокал, который она не порывалась больше пить. Кажется, с неё хватит. – Да, блин, Паш, ну, как тебе ещё сказать? Ну плохо мне! Не с тобой, не в твоей квартире, а просто плохо. Плохо в этом теле, плохо в этой жизни. И я хочу избавиться от этого.

Паша испуганно сглотнул.

– Не радикальным способом, – опередила она его мысль, – а просто – перемен хочу. Я хочу… хочу уехать.

Она глянула на свой напиток и, словно желая смыть привкус от мысли, озвученной ранее, наклонилась ближе к трубочке, чтобы остророжно присасаться к кончику. Янтарно-чёрная жидкость терпимо обжигала нёбо. Холодная струя устремилась по глотке к пищеводу. Если бы она ставила бутылку подальше, она бы ещё на двух предыдущих бокалах остановилась по причине потери необходимого контроля. А тут вот оно что. Бар. Паша. Музыка. И виски такой вкусный с колой.

– Я хотел бы… Хотел давно сказать. Хочу, чтобы ты знала… Только не знаю, как сказать тебе, – начал сбивчиво Паша, но Луиза его тут же перебила:

– Даже если ты произнесёшь это вслух, это меня не остановит, – припечатала она. Паша пьяно моргнул и, подумав, кивнул. Затем решил зайти с другой стороны:

– Ты боишься родителей? Боишься прошлого? Если так, тебе не обязательно уезжать одной.

– Я не боюсь прошлого, Паш, я просто хочу начать будущее с чистого, мать его, листа, я что, много прошу? – взгляд хмелел, а язык заплетался, но она всё равно старалась максимально чётко донести свою мысль. Без резких слов и ссор, которые на утро будут вспоминаться обрывками. Её уверенность и так таяла прямо пропорционально времени, проведённому с Пашей и алкоголем наедине. Ещё немного, и ей станет стыдно бросать его и жалко саму себя.

– Чё я творю, – ломая язык, выдохнула она. Слишком сильно её захлестнуло. Она залпом допила полстакана коктейля.

Мочевой пузырь, наполняющийся не по дням, а по секундам, пришёл на помощь их неуютной тишине.

– Господи, погоди, я скоро вернусь, – бросила она, ускользая из-за стола и оставляя парня одного.

Так много людей вокруг. Так душно. Кошмар. Всё кру-жит-ся. Скоро зима. Скоро снег будет точно так же кружиться, летать и таять. И поземкою клубя… Заметает зима, заметает… всё, что было до тебя. Как снежинка, она проскользнула в туалет. Мужской. В женском толпа.

Покончив со своими делами, она долго стояла у зеркала. Холодная вода из-под крана совсем не освежала лицо. Врут фильмы. Она всё такая же пьяная, только теперь ещё и мокрая, как собака. И за ворот капли попали.

Когда спустя целую вечность она вернулась, парень разглядывал меню, желая заказать то, чего желала бы в данную секунду его душа, – да только такого в меню ни одного бара не бывает, – он хотел ясности.

– Ну давай представим, что ты улетаешь? – начал он, словно сойдя с паузы их предыдущего разговора. – Ты даже не выбрала, куда лететь. Где остановиться. На что жить. Лу, ладно я – умалишенный, но ты-то куда? Как давно ты вообще затеяла это?

– Давно, – решила ответить на наиболее важный вопрос девушка, вытирая вспотевшие ладони о кожаную юбку. Она устала от разговора. Сильнее, чем мог бы устать трезвый человек. Она вернулась на место, разглядывая обновлённый напиток и ярко-зелёную трубочку. На вкус – всё тот же виски с колой. Надо бы закусывать, да только куриный шашлык и овощи на гриле ещё не принесли, а они успели накидаться..

Пашу преследовало дежавю, поэтому он на всякий случай спросил:

– Скажи честно, это только твоё мнение, к которому ты пришла единолично, своим силами?

– А как ещё? – тихо переспросила она. Затем по нахмурившемуся лицу Паши она поняла.

Варвара Преображенская – его догадка. Эта женщина имела свойство появляться в чужой голове в виде навязчивых мыслей, незаметно, бесшумно, и это не столько пугало, сколько бесило Пашу.

– Опять твоя колдунья? – все-таки спросил он.

– Нет! Я же обещала! – оскорбилась девушка.

– Тогда почему? – всё ещё не понимал Паша главную вещь. – Да ну что такое произошло-то? Я вообще не выкупаю прикола.

Новая волна обиды накатила, будто и не скатывалась вовсе. Девушка не выдержала, ударив дном стакана о стол. Разрушительный звон стекла добавил ей храбрости:

– Это не прикол, это то, что я чувствую! Я не могу больше быть для всех слабой и больной! А рядом с тобой я об этом никогда не забываю!..

В носу засвербило после озвученного наконец признания. Сердце колотилось, она слышала его даже сквозь какофония звуков вокруг.

– Ты хочешь держаться подальше от меня? – поразившись этой мыслью, произнёс он. Паша словно и вовсе потерялся в звуках, складывая губы то в протяжную «а-а-а-а», то в изумленную «о-о-о».

Луизе было нечего возразить. Открыв рот, она его тут же захлопнула. Ничего хорошего не получилось. Она и тут облажалась. Но а как ещё она могла сказать ему т-а-к-о-е? Она и так как последняя нахлебница жила за его счёт и ничего не давала взамен. Ни положительных эмоций, ни внушительных бесед. Луизе вообще казалось, что она максимально лишняя, но по опыту она знает, что людям эту сторону себя показывать нельзя. Низкое мнение о себе отпугивало намного больше, чем напускная наглость. Её одолевал стыд к самой себе и чувство неправильности происходящего, которые достигнув своего апогея, вылились вот в этот вечер в баре. О чём она только думала.

Луиза успела четырежды пожалеть о сказанном, прежде чем им в конце концов принесли основное блюдо: сочные куски мяса, украшенные по кругу пёстрыми запечёнными овощами… Поблагодарив официанта, она подняла глаза на насупившегося Пашу:

– Слушай, забудь. Давай завтра об этом поговорим? – произнесла она спокойнее. – У меня чувство, будто это последняя ночь на Земле, а мы решили поругаться. Я не хочу так.

Паша не спорил больше. Паша вообще потерял нить и очень сильно надеялся, что с приближением завтрашнего дня и похмелья память об этом разговоре так же стремительно покинет его. Как результаты палёного алкоголя покидают организм человека наутро. Чисто физиологически. Завтра будет завтра. А сейчас они – это они. Пьяны и несчастны по-своему. Перед ним сидела вся такая Луиза и смотрела на него проникновенно зелёными накрашенными глазами.

– Согласен, – сообщил он ещё одну вечность спустя. – Тем более мы ещё не добили нашу летальную дозу.

– «Взлетную» дозу, – подхватила Луиза, и уже спустя пару минут шутливых переругиваний вновь улыбалась. – Ну что. Стартуем? – произнесла она, сияя поднятым бокалом в руке.

Музыка всё так же била по перепонкам, но зато музыкальный плейлист сменился с поп на романсы. Виски больше не пульсировали так сильно. Горечь алкоголя не заставляла морщиться. А взгляд Луизы не посылал мурашки по коже.

Хотя насчёт последнего ещё можно поспорить.

– Давай на брудершафт, – проговорил парень, уступая место своему маргинально-бессознательному.

– Угу, – Луиза чокнулась с ним ребром бокала, запуская цепную реакцию. – За всё то, что было хорошего…

– …И за то, чему не бывать, – поддержал Паша, после чего они заворожённо переплелись руками и влили в себя алкоголь. А следом уже впечатывались в лица друг друга, не давая себе передумать. Ощущения от поцелуя смазались из-за онемения рта, да и не важно это, ведь на утро будут стерты и они.