Read the book: «Ключевой возраст»

© Надежда Никитина, 2017

ISBN 978-5-4485-3256-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Школьный портал

Глава 1. Диагностика

– Вы всё время молчите. Что-то не так?

– Почему вы обратились именно ко мне?

Модная блондиночка с красивым именем Снежанна Сергеевна вскинула подкрашенные ресницы. В глазах небесного цвета – недоумение. На красивой фигурке – модное короткое платье. Ей бы где-нибудь в офисе дефилировать. Что она делает в школе? Учительница с обидой отрезала:

– Ну, не в полицию же мне обращаться! А священника я уже приглашала.

– Помог?

– Облил весь класс святой водой. И потом, я не уверена, что в кабинете поселилось именно зло. Но что-то необъяснимое есть, это точно.

Интересно, сколько ей? Сорок стукнуло? Рационалистка? Не чертовщины боится, а огласки?

– Кирилл столько рассказывал про свою соседку Нину Ивановну, про её увлечение нетрадиционной диагностикой. Я даже для беседы с ребятами собиралась вас пригласить. Но теперь не до этого. Поможете?

В школу я пробралась после пяти вечера. Техничка бросила недовольный взгляд на мои стоптанные ботинки, но промолчала. Я поползла на третий этаж, дважды останавливаясь, чтобы унять одышку.

Пятый кабинет от лестницы, угловой. Разработанный за многие годы замок открылся легко. Я заперлась изнутри и замерла. Обычный класс. Сердце не забилось чаще. Душа не сжалась «от смутного предчувствия».

У Юнга есть теория коллективного бессознательного. Ребята выдумали какую-нибудь легенду. Легенда стала управлять их восприятием. Почему нет? Целые народы в истории были подвержены идее одного безумца.

В дальнем конце класса у окна я приземлилась на два стула сразу, чуть отодвинула парту, чтобы та не упиралась в живот, и открыла планшет.

У меня в наличии необычная обстановка в качестве стимулятора мозговой деятельности. Времени достаточно, чтобы придумать особый мир от «Нинки-графоманки». Под таким ником я скрывалась в сети от знакомых, потому и не боялась, что они прочтут мои рассказы. Они сбывались. Опишу ситуацию, придумаю концовку. Через годик, по-моему, и выходит. А, как известно, в своем отечестве пророков не любят.

Итак, начнём с цвета моей новой литературной вселенной. Багровый? Мрачно! Пусть атмосфера будет цвета вечерней зари. Утром здесь взойдет зелёное солнце. Я посмотрела в сторону запертой двери и решила, что мир будет иметь ограничения. Жители замкнутого мира воспринимают сжатие как ощущение тревоги, разжатие – как свободу и радость.

Мир, как мыльный пузырь! Сверкающий, цветной. Недолгий. Нестойкий. Можно придать сфере недостающую упругость. Эх, знаний по физике мне не хватает!

Физику у нас в классе понимало от силы человек пять. Учитель старательно рисовал на доске векторы силы, выписывал формулы, но представить разницу между силой тока и работой тока было выше моих возможностей! Егор, мой сосед по парте, успевал на контрольных решать и свой, и мой варианты. Физику и математику он понимал слёту, а вот на литературе двух слов связать не мог. Я не верила в его благородство. Считала, что он зарабатывает бонусы у моей подруги Наташи, за которой ухаживал. Мне Егор тоже нравился. Вечерами я мечтала, как однажды он протянет мне руку. Наяву вынуждена была отходить в сторону, когда к нам приближалась подруга.

В конце года Егор с Наташей поссорились. Кажется, она больше обычного танцевала на вечере с другим. Егор прощал своей девушке невинный флирт, называл коммуникабельной, но тут вдруг упёрся. Почему-то в тот вечер он обиделся и захотел объяснить видение происходящего мне, ведь Наташа не желала его слушать.

В зеркалах школьного вестибюля Егор и его отражение ждали меня у школьного окна. У двери, от злости толкая её в другую сторону, окликала Наташка. Я шагнула к ней. Настоящий Егор пропал из виду, но отражение в зеркале послало мне его взгляд. Я прочла в нём свой приговор: «Предательница!» Он считал, что нас с ним связывают дружеские отношения.

Ночью парень повесился. Следствие так и не смогло установить причину несчастья. В школе мальчику грозили полугодовые двойки по русскому и литературе, но ведь подобная угроза появлялась не первый год. Мама наказывала за двойки, да ведь не била и из дому не выгоняла.

Мне шёл тогда шестнадцатый год. Сейчас – шестидесятый. Виноватой я чувствую себя не в том, что поступила согласно девчоночьей этике, а в том, что смолчала назавтра.

Наташка поймала меня у детского садика, куда я отводила по утрам годовалого брата. Сглатывая слезы, зашептала:

– Жалко Егора, но я же с ним не ругалась! Если у него крыша поехала, то без моей помощи! Теперь стыда не оберёшься!

Я не могла показать свое горе, потому что официально он был для меня «никто». Меня просто в последней четверти посадили с ним за одну парту. В эти три месяца я каждый день касалась его плеча и этим была счастлива. И я не крикнула тогда «Заткнись, дура!»

Алый мир потемнел. Изумрудные лучи вокруг светила, пробиваясь сквозь кровавые облака, стали коричневыми. Сверху наползал грязно-багровый туман и поглощал воздух, которого мне не хватало. Я неловко опустилась на больные коленки, но не устояла и ткнулась лицом в серый песок, который казался живым и кипел подо мной. Тяжелые волны накрыли мои ладони и лизнули лицо. Эта липкая вода цвета ртути собиралась похоронить меня, экономя место в сжимающемся пузыре.

– Тебе больно?

Я не заметила, откуда он появился, и с трудом подняла голову. Смутно помнила его улыбку и прищуренные глаза, но не могла разглядеть полузабытые черты в багровом силуэте. Не человек, тень. Задыхаясь, я прошептала:

– Я тебя плохо слышу.

Он опустился рядом, сел прямо в воду и протянул мне руку. Рука оказалась материальной. С её помощью я перевернулась на спину и села, расставив ноги для удобства. Увы! Перед мальчиком уже не закомплексованная школьница, а больная пенсионерка.

– Егор, я очень старая?

– Почему тебя это волнует?

Проявившись рядом, спасал он свой мир или меня? Нет смысла скрывать правду, когда сердце каждый вдох отмечает колющей болью.

– Ты мне очень нравился. Я виновата в том, что не подошла к тебе, а подыграла Наташке. Она исчезла сразу после школы. Я её с тех пор ни разу не встречала.

– Ещё встретишь. Какие твои годы!

Зеленый луч света пробил багровую пелену. Вокруг нас, отдавая драгоценный кислород, стал таять туман, превращаясь в яркие искры маленького фейерверка. Егор обрел реальные очертания. Я осмелела и почти в упор рассматривала узкое мальчишечье лицо с чуть выдающимся подбородком, редкими усиками над верхней губой и нависающей надо лбом чёлкой.

– Ты ушёл в мир цвета. Красивый.

– Но опасный. Это же мир цвета, а не света.

– Если бы я могла помочь! Зачем ты тогда пожертвовал собой?

– А зачем вообще приносятся жертвы?

Над морем вставало зелёное солнце – огромное, в полнеба. На горизонте вынырнула из тумана гряда островов – как скелет древнего динозавра. Мы сидели под скалой. Вода отступала, и я вынуждена была подняться, опираясь на камни, чтобы придать себе приличный вид. Егор легко вскочил и сделал шаг к воде. Задержался, обдумывая, и решил быть откровенным:

– Ты здесь, потому что возникла ситуация, аналогичная прошлой. Ты опять испытываешь тревогу за мальчика, которого любишь тайно и очень сильно.

Ему это известно? Но тогда он должен знать, что я связана обещанием и ограничена в действиях.

– Кириллу грозит опасность?

– Ты скоро поймёшь. Ты не повторишь ошибки и не устранишься.

– А если не пойму?

– Тогда всем будет очень плохо.

Наверное, здесь не принято здороваться и прощаться. Егор пошел к морю, разбежался, высоко подпрыгнул и нырнул в воду. На миг мне показалось, что тело его изменилось во время прыжка. Я смотрела, как пловец, будто не встречая сопротивления плотной жидкости, быстро уменьшается в размерах и превращается в точку.

Жирная точка шрифта А28 стояла позади текста написанного 12-м шрифтом. За ночь всего два абзаца? Странное изложение получилось. Это не плод моей фантазии, а результат внешнего воздействия. Ум рационален, и я уже в том возрасте, когда себе пора доверять.

В дверь осторожно постучали. Снежанна Сергеевна быстро прикрыла дверь за собой и спросила:

– Вас не заметил сторож? Вы уж никому не сообщайте о нашем эксперименте. Что выявила диагностика кабинета?

Она, как бы между прочим, проверила ящик стола, включила компьютер. Её жизнь наверняка научила не доверять первому встречному. Я постаралась уклониться от подробностей.

– Есть информация, но анализировать её трудно. Восприятие идёт на основе личного опыта и особенностей контактёра. Я допускаю, что у некоторых посетителей кабинета возникает ясная картинка, как в кино.

– Лично у меня никаких видений. А у детей…

– У особо впечатлительных детей может появиться полное ощущение другой реальности.

Молодая женщина присела и начала перекладывать на столе книги. Представляю, что будет, если она напишет заявление директору: «Прошу принять меры к прекращению галлюцинаций в моём классе. Факт подобного нарушения реальности установила ночью пенсионерка, являющаяся соседкой Кирилла Кононова».

Я прислушалась к нарастающему шуму в коридорах школы. Учительница заторопилась.

– Мы с вами верим, что в кабинете что-то происходит, но не вполне готовы к откровенности. Давайте созвонимся и встретимся позже.

Но просто так уйти я желала.

– Снежанна Сергеевна, у Кирилла проблемы?

Учительница прикусила накрашенную верхнюю губу и вздохнула:

– Вы от детей об этом услышали?

– Я ещё ничего не слышала. От вас узнать хочу.

– У меня одни догадки. Разглашать информацию постороннему лицу я не имею права. Мать у мальчика непредсказуема, кроме неё нет никого.

– Это не совсем так.

– Если вы про Вику Савельеву, то это несерьёзно. У него таких девочек может быть много.

– Или одна на всю жизнь. И я не посторонний человек.

Снежанна не привыкла к долгому противостоянию и пошла на компромисс.

– Не сейчас. Я обещаю позвонить. Не обижайтесь.

Ребята валом шли перед звонком, и спуск по лестнице с третьего этажа оказался не легче вчерашнего подъёма. Опасаясь пересечься с Кирюшкой, я присела на скамеечке среди родителей первоклашек. Вовремя. Он пролетел мимо, на ходу расстегивая куртку. Высокий, спортивный. Кроссовки не зашнурованы. Без галстука. Наверняка не позавтракал.

Когда пробежали опоздавшие, я польстила вахтёру:

– Школа у вас красивая. Недавно построили?

– Двадцать лет. Юбилей в прошлом году отметили, – охотно пояснил крепкий старичок. – Это второе здание. До войны тут поселок был и школа сельская. Сгорела.

– Были жертвы? – я вздрогнула, вспомнив вопрос Егора.

– Кто знает. Столько воды утекло. Место пустовало. Но как город стал разрастаться, и новый квартал вырос, школу на старом месте заложили.

Непростое видно место. С истории мне начинать? С признания Кирюше или со слежки за ним? А может, со знакомства с Викой Савельевой? Фамилия-то у девочки, как у Наташки.

Глава 2. Появление Стража

Эта зона границы была всегда спокойна. Перед Светом грунт начинал бурлить. Мелкие организмы переключали свой метаболизм с агрессивного пожирания на короткий по сроку и благодатный по действию поток от Светила. После накопления энергии грунт ненадолго успокаивался, и я мог тренироваться в механическом перемещении. Я давно не был у Истока. Все стражи одиночки по натуре. Им хватает коротких плановых визитов. От последнего я отказался, объясняя решение необходимостью усиленного контроля над пограничной зоной. Незадолго до того, как она начала приобретать опасный малиновый оттенок, у меня вошло в привычку надолго зависать в области с темным закатом.

У моей Матрицы высокий порог чувствительности. Я его унаследовал, потому чувствовал приближение опасности и готовился к неожиданному повороту событий. Старался сосредоточиться на ударе в область багрового спектра, не затрагивая зеленый. Но всё вышло не так, как ожидалось.

Энергетическая волна, которая накатила на меня, обладала непонятным качеством. В ней не было единства. Я не чувствовал, в какую область нанести ответный удар, чтобы не навредить лучам жизни. Из-за краткого промедления меня затянуло в темно-фиолетовую воронку.

Я очнулся в закрытом пространстве с разряженной средой. О механических перемещениях нечего было и думать. Для прыжков и планирования нет места и необходимой плотности среды. Опора потеряла упругость и посылала импульсы боли в центр информации. Я втянул опорную часть и крылопланы в полость трансформации. В коконе оптического обмана тоже не все благополучно. Трансформер требовал подпитки энергией. Остатки её я мог потратить лишь на связь с Матрицей.

Любой другой контакт из чужого пространства грозил уничтожением. Тогда я навеки останусь в числе немногих единиц, которые сгорели несчастными, не сумев выполнить долг. Матрица имела незарегистрированную частоту для связи с каждой из продублированных ею единиц. Она сверкнула слишком далеко. Я испытал прилив уважения и почтительности.

– Не двигайся, – получил я сигнал. – Ответишь после сканирования.

Когда потерян контроль над пограничной территорией, а Страж исчезает, участок границы подвергают аннигиляции. Аналитики считают, что варианты с аннигиляцией пространства себя исчерпали. Мир испытывает неконтролируемое сжатие. Еще одна аннигиляция может вызвать конец развития.

Матрица снова засветилась:

– Это не твой опознавательный код, но я верю в обмен информации именно с тобой. Объясни.

– Я использую для связи энергию единиц чужого мира, погружая их в транс.

– Они видят нас?

– Единицы этого мира не отключают фильтр субъективности при поступлении информации, потому видят наш мир в искаженном виде, воспринимая его как оптическую иллюзию.

– Ты сможешь выбраться и восстановить баланс на границе?

– Я обязан. Постарайся отложить решение об аннигиляции.

– Если поднимется вопрос о ликвидации твоего участка, я воспользуюсь правом единственного запрета Матрицы. Действуй.

Я никогда не нарушал приличий и не спрашивал у Матрицы, какой я у неё по счету экземпляр. Было поверье, что именно в конечную единицу Матрицы вкладывают универсальный секретный код своей энергетической основы. После прощальной вспышки последняя единица Матрицы занимает её место.

Перед сгоранием каждой Матрице даруется длительный покой. Как раз в состоянии покоя прибывает моя Матрица. И всё же она тратит последнюю энергию на связь со мной. Разве не цель любой единицы – испытать удовлетворение перед прощальной вспышкой. Я не мог лишить этого счастья свою Матрицу.

Глава 3. Странный гость

Я осталась дежурить по классу. Ползала с веником, досадовала, что мне некому помочь. Вике невдомек. Она сидела за партой и уговаривала:

– Я бы сама не прочь, но мама говорит, что я нуждаюсь меньше, чем моя двоюродная сестра. Ларек в центре. Смена через ночь. С вечера поторгуешь, ночью подремлешь. Документы мать оформит. Деньги приличные.

В класс заглянул Кирилл и позвал Вику. Она чмокнула меня в щеку и убежала, хлопнув дверью. Со стола посыпались книги, распахнулась дверь подсобки, где хранились гербарии и чучела. Я подумала, что Снежанна Сергеевна забыла затворить окно в подсобном помещении. В тесной комнатке, отгороженной от класса перегородкой, окно закрыто наглухо. Обшарпанный скелет наблюдал, как я прятала за старый шкаф веник и совок и плотно закрывала дверь.

А в классе пол ходил ходуном, и мигали лампочки в люстрах. Не иначе, как вверху происходила какая-нибудь заварушка.

Задержавшись с уборкой, приплелась домой позднее обычного. Дома меня ждали за накрытым столом. Мама нахмурилась, когда я сообщила ей, что собираюсь работать.

– Анюта, папа с сестрой не был особенно дружен. Она ведь недавно приехала. Вика у бабки росла, мать свою раз в год видела. Откуда со стороны приезжей тетки такое участие в судьбе племянницы? Почему Наталья со мной не посоветовалась?

– Мама, мне уже шестнадцать. Я сама могу принять решение.

Отчим помрачнел, но неожиданно поддержал:

– Решать ей. Надоест – в помощи не откажем.

Я успела схватить со стола горсть конфет и ушла к себе в комнату.

Просить у человека, который появился в доме спустя два месяца после смерти отца? Мне и на мать-то смотреть не хотелось. Она же отца любила! Она меня учила ценить в нем справедливость и доброту. Она так плакала на могиле, а тут, на тебе, чужого мужика с улицы привела, на шею себе посадила, никого не постеснялась.

Пока я так думала, распахнулись дверцы шкафа и с полки начали падать вещи. Я поднимала, а они снова падали. Устав, я бухнулась на диван и потянулась к конфетам. Но тут над столом заклубился полупрозрачный сгусток воздуха. Из воздушного кокона появилась мордочка, потом лапка. Я непроизвольно крикнула: «Брысь». Глаза круглые и желтые. На мордочке не то рот, не то нос треугольной формы. Ушей не заметила. И туловища с хвостом, полагающихся коту, тоже.

Сгусток воздуха метнулся за диван. Я с опаской заглянула туда. Пусто.

– Полтергейст завёлся? – спросила вслух.

Лампочки на люстре зажглись от звука моего голоса на несколько секунд.

– Ты поговорить хочешь?

Свет снова зажегся и погас. Мистика.

Ночью в комнате искрили электрические розетки, вспыхивали и гасли лампочки на люстре, шипел телевизор. Вредный дух осваивал мою территорию. К родителям после неприятного разговора обращаться не хотелось. Я устала пугаться, накрылась одеялом и постаралась уснуть. Вероятно, идёт магнитная буря или еще что-нибудь объяснимое.

Проснулась рано. Уже не удивляясь загорающейся люстре и включившемуся самостоятельно телевизору. Мать с отчимом вели себя спокойно, стало быть, у них в комнате странных явлений не наблюдалось.

По дороге в школу я вспомнила, что так и не прочитала домашку по биологии, а одна «двойка» у меня уже стояла. Вероятность вызова к доске процентов восемьдесят. Наверное, я бы испортила себе четвертную отметку, но выручил Кирюшка.

Вообще-то я не одобряю его поведения. После уроков он нормальный парень, а как сядет за парту, так будто бес в него вселяется. То болтает, раздражая учителей, то с телефоном возится демонстративно. Ему отметки занижают. Он злится.

Сегодня он лёг на парту и закрыл глаза. Снежанна не стала орать, как другие. Дождалась, когда Кирилл потерял нить разговора, и задала вопрос. А он ни сном, ни духом. Переспросить гордость не позволила. Он столько раз доказывал, что лежачая поза не влияет на внимание. Пока Снежанна с ним разбиралась, я была забыта.

– Зачем ты Снежанну против себя восстанавливаешь? – спросила я Кирилла на перемене.

– Дурак потому что, – встряла Вика. – Что она тебе плохого сделала?

– А что хорошего? – беззлобно огрызнулся он. – Радость-то какая! Высчитывать цвет шести кота, если у кошки родилось трое рыжих котят и один чёрный. Того кота уже не найдешь. Плакали кошачьи алименты.

Вика с Кириллом поругались, помирились, в знак примирения решили проводить меня на торговую точку в первую рабочую ночь. Это было кстати. При посторонних мать и отчим смолчали, поэтому новой порции уговоров я избежала.

Торговля началась удачно, особенно после десяти вечера. Обученный народ совал в окошко мятые сторублевки исключительно «без сдачи». В двенадцать ко мне постучался коллега из соседнего ларька, представился Игорем и позвал на кофе. У него за дверью открылось приличное пространство. Стеллажи с товаром скрывали столик, два стула и даже раскладушку. Его смена заканчивалась, а мне предстояло дежурить до утра. Мы вместе покинули торговую точку. Игорь по-дружески попросил приглядывать за его ларьком и ушёл так поспешно, что я не успела высказать пожелание проводить меня.

Идти до ларька всего-то метров тридцать, но по той стороне дороги, на которую не хватило освещения. Я перешла дорогу и остановилась. Окошечко с белеющим клочком бумаги, на котором я нацарапала: «Вернусь через 15 минут», слабо светилось. Путь к двери, находящейся с торца, лежал через тёмную область. Я мужественно решила преодолеть детский страх темноты, но оттуда быстро и бесшумно навстречу мне двинулась тень. Я почему-то именно тень заметила, а не человека, её отбрасывающего. Что было дальше, мне пришлось впоследствии восстанавливать в памяти. Получалась как будто замедленная киносъемка.

Я заворожено смотрела на тень мужчины, в правой руке которого явно был нож. Стоит ему вскинуть руку… И тут между нами ярко засветился треугольник пространства. Из его острого конца выпал тонкий гибкий стержень, опирающийся на пятку с огромной плоской стопой. Существо подпрыгнуло, изогнув туловище, и одновременно выпустило из головы веера с перепонками. На веерах-крыльях он повис в воздухе, расправил широкую стопу, как пружину, и отбросил нападавшего далеко в сторону. По крайней мере, его крик прозвучал и замолк значительно дальше ларька Игоря.

– Он жив? – спросила я странное существо.

Оно уже втянуло в себя всё, что имелось ниже светящейся треугольной головы, съежилось до размеров яблока и мерцало слабым зеленоватым светом.

– Он жив, – ответил зелёный светящийся сгусток воздуха моим голосом.

– Не копируй мой голос, – попросила я. – Мне кажется, что я сама с собой разговариваю.

– Разве на эту полезную функцию в вашем обществе есть запрет? – спросило существо теперь уже голосом мамы.

– Потом расскажу. А ты кто? Как тебя называть?

– Называть меня Страж. Остальное потом расскажу.

Я закрылась в ларьке. Окно тоже закрыла, стул от него подальше отодвинула.

– А вдруг он вернётся?

– Через восемь часов по вашей мере времени, не раньше. В процессе удара я ввел ему снотворное с эффектом кратковременной амнезии.

Сгусток пространства подсветкой поспособствовал открыть замок в темноте и двинулся за мной. Завис над левым плечом и прокомментировал издаваемые мной звуки:

– Я знаком с данной эмоцией. Плач малоинформативен.

Я вспомнила, что у Игоря имелась раскладушка, предполагающая ночлег, но он удрал, оставив или подставив меня. Моя тётя, ставшая в короткий срок индивидуальным предпринимателем, не в курсе местных разборок? Или не нашла желающих на опасное место? Сегодня ночью меня могли убить.

– Та единица, Игорь, думал, что напугать надо, – голос Стража прозвучал в голове. Он еще и мысли читает!

– Аня! С тобой все в порядке? – от страха я не могла понять, кто зовет меня снаружи.

– Аня, открой, это дядя Валера.

Страж взмыл под потолок и погас. Я откинула щеколду и впустила отчима.

Отчим не стал расспрашивать, отчего заревана физиономия. Приспособил пустой ящик под табурет и присел так, чтобы быть на уровень ниже моего стула.

– Старикам плохо по ночам спится, – он как будто даже оправдывался. – Пришёл вот.

Он смотрел в сторону. Ждал, наверное, моей привычной дерзости. Я сдерживала рыдания и не собиралась отвечать.

– Ты ревнуешь зря. Мы с мамой сошлись от одиночества. Отца твоего она помнит. И я его уважал. Нам о своих бывших поговорить – это как в молодости побывать. Так что ни к чему твоя жертва.

Ни с кем про отца не говорила, потому что слёз показывать не хотела. Без слёз вспомнить его не получалось. Не принимала я его смерть. Получалось, прав отчим. Я жертвовала собой ради памяти.

– Я на такси приехал, так что оно ещё ждет. Поезжай домой. Тебе с утра в школу.