он в сарай к нему спустился
Но, при виде, поразился!
Тот, кто грезился «скотиной» и томления причиной
на коленях предстоял и молитву бормотал
Не роптал и не боялся, и так нежно улыбался
Вдруг, прервался и сказал:
«Атаман, тебя я ждал!
То, что судите меня? – виноватый только я!
И, что хаете меня? – это долюшка моя!
Ты, прости, и за былое, и за многое иное
как пришлось Тебе нести это долю на Пути!
Многословием, боюсь, я от правды удалюсь
потому, за все обиды, ну, прости меня ты, гниду!
Просто, знай – я сожалею!
– хоть вернуть всё не сумею!»
Атаман же, растерялся, он, душою, заметался
Но, на миге, осознал, что прощение познал!
И сердчеко, как живое, наливаясь свежей кровью
так забилося внутри, возбуждаясь от души -
что, подобием он света, стал иным уже при этом!
Может, стало то мгновенье, словно дивное виденье
воплощением мечты из далёкой сторонЫ?
Может, было то похоже – некой дрожью, как под кожей
возрождаемся, тогда, как ласкается душа?
Ну, а, может, и не можем сопоставить это?
Сложно, сложно, право, мне сейчас достучаться тем до вас!
Ведь, коль местью мы живём, то чего от жизни ждём?
Для чего свои мы дни тратим, бременем души?
Если глупость говорю, то прощения прошу
Ну, а коли зацепило, то, не скрою, это мило!
Рано утром, накидавшись, да, с того, ещё не спавши
собралось на торжество воровское большинство
Две петли соорудили, да к коням их подцепили
И, добавивши хлыста, разорвали Молодца!
Ну, а что же Атаман? – Почему же он смолчал?
Так бывает, мои Други, мы не ведаем поруки
и не можем возражать, дабы чуждыми не стать!
Часть третья
Рядом с малой деревушкой, у лесочка, за опушкой
как-то ночью, пред рассветом, да ещё, и жарким летом
полыхнуло поле, спичкой, «занесённое синичкой»
И селяне, возроптавши, лишь спасения искавши
возопили в том огне: «Кто же выручит в беде?»
Мимо, конники ска