Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

Приписки и их роль в плановой экономике

Кроме того, значительная часть руководства всех рангов в той или иной степени занималась манипуляциями с отчетностью. Из них самой известной формой были так называемые «приписки», то есть переданное в виде отчета вышестоящим структурам завышение проделанной работы.

«Приписки» имели сложную природу. С одной стороны, это был ответ на нередко завышенные требования, с другой – стремление получить легальные денежные выплаты («премии»), которые выплачивались как за выполнение планов, так и за их перевыполнение, или другие «бонусы» (награды, повышения).

Например, строители не успевали достроить дома к Новому году, а значит, лишались премии. Поэтому дом сдавался с недоделками (известными не только приемной комиссии, но и горкому партии), получалась премия (то есть годовая зарплата увеличивалась примерно на 10%), а потом дом доделывался в последующие месяцы³³³.

«Приписки» также позволяли оттянуть крайние сроки сдачи отчетности, чтобы затем восполнить недостающее за счет произведенной впоследствии продукции (если смежники, например, подвели с поставкой недостающих запчастей), легализовать продукцию, произведенную в другом месте, получить бóльшие ресурсы (и произвести из них потом продукцию, которая могла бы быть реализована на черном рынке), «прикрыть» расходы на выполнение реальных социальных обязательств перед своими сотрудниками или местным сообществом или, наоборот, списать на эти обязательства (реально не исполненные) те или иные выделенные ресурсы.

Бывший начальник ЦСУ-Госкомстата СССР Михаил Королев утверждает, что на основе регулярных проверок предприятий его ведомство установило, что приписки не играли существенной экономической роли, поскольку обнаруживались в незначительном объеме только у 3–4% проверенных предприятий³³⁴. Это спорный тезис с учетом конкретных фактов массовых хищений и фальсификации производства продукции в сельскохозяйственной сфере. Однако нам не известно, как можно реально оценить объем таких хищений и насколько они были распространены в других отраслях экономики.

Замзав Отделом машиностроения ЦК КПСС в первой половине 1980‐х годов Александр Русанов в интервью утверждал, что, несмотря на несколько специальных постановлений ЦК КПСС и Совмина СССР «о достоверности статистической отчетности», ситуация с приписками не улучшалась. При подготовке материалов для дальнейшего рассмотрения на Секретариате ЦК и в Политбюро ему приходилось «на месте» (то есть с выездом в регионы) перепроверять данные³³⁵.

Итак, можно констатировать, что в небольших объемах «приписки» придавали «гибкость» плановой экономике. Они позволяли маневрировать ресурсами и легализовать те объемы продукции, что проходили в рамках теневой экономики, или прикрыть от наказания себя и своих партнеров по кооперации. Однако когда они становились масштабными, как, например, «хлопковое дело» в Узбекистане, когда республика отчитывалась о явно завышенных объемах сбора хлопка, они начинали подрывать действующую экономическую систему, которая уже не владела ни точной, ни даже приблизительной информацией об имеющихся ресурсах. В какой степени это происходило, могло бы стать предметом для отдельного исследования.

Заметим только, что когда уже в 1987 году партийное руководство сельскохозяйственной отрасли (секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству, высокопоставленные сотрудники Госплана) оценило масштаб репрессий за «приписки» в том же Узбекистане и некоторых российских регионах (три тысячи штрафов, взятых с председателей колхозов только в Курганской области, восемь председателей только из одного района, оказавшихся в тюрьме), то начало искать оправдание действиям этих низовых управленцев. Оно понимало несовершенство механизма управления и беспокоилось о том, где возьмет квалифицированных специалистов для управления колхозами и совхозами³³⁶.

Можно констатировать, что такие явления, как серьезные приписки, мелкие хищения, возникновение малых групп для систематического хищения промышленной и сельскохозяйственной продукции, а также неготовность правоохранительной системы всерьез бороться с последней категорией преступлений, наносили критический вред советской экономике и являлись для нее серьезной проблемой.

Другие формы, включая теневую экономику, получение личной прибыли при нелегальной торговле общественными ресурсами и взяточничество, в целом серьезной угрозы не представляли. Они находились под солидарным контролем правоохранительных и общественных структур. В некоторых случаях это позволяло более эффективно использовать имеющиеся мощности и ресурсы и более гибко перераспределять товары и социальные сервисы в пользу тех, кто был готов платить за них реальную цену. У подпольных предпринимателей и продавцов накапливались значительные суммы наличности, и они перед лицом очевидной инфляции были готовы тратить их на предлагаемые государством товары, в которые была заложена огромная, по сути конфискационная маржа (те же кольца с бриллиантами или дорогие каракулевые пальто, о которых выше шла речь), или же они помещали свои сбережения (хотя бы частично) на сберегательные книжки, то есть возвращали наличность, выплаченную населению, государственным банкам. Таким образом сокращалось давление денежной массы на внутренний потребительский рынок. Более того, для советских политиков эти явления представляли определенный политический ресурс, поскольку борьба за «справедливое» (то есть социально санкционированное) распределение ресурсов имела, разумеется, массовую поддержку, чем впоследствии пользовались и Андропов, и его выдвиженцы.

ТЕХНОЛОГИИ, МОТОРЫ, КОТЛЫ И ТОПЛИВО: ТРЕНДЫ РУБЕЖА 1970–1980‐Х ГОДОВ

Глубокое, систематическое и растущее отставание СССР в технологиях

Президиум Верховного Совета СССР отмечает большие заслуги прогрессивного человечества перед советской властью, постановляет наградить его орденом Ленина и впредь именовать «прогрессивное ордена Ленина человечество».

(Анекдот 1970‐х годов³³⁷)

Очевидное отставание в технологиях, а также появление на горизонте вопроса о том, насколько в принципе экономика СССР и всего СЭВ способна освоить и производить множащееся количество специализированных технологий, благодаря которым функционирует современная промышленность, были, в отличие от криминализации экономики, одной из ключевых тем для руководства страны³³⁸.

Председатель Госплана СССР Николай Байбаков в своих мемуарах весьма подробно говорит об этом:

Мы тогда, вплоть до перестройки, старались покупать именно то, в чем истинно нуждались, – высокие технологии, новейшее оборудование для промышленности. За 1960–1985 годы внешнеторговый оборот страны вырос с 10 миллиардов до 148,5 миллиарда рублей, то есть увеличился более чем в 14 раз³³⁹! …Внешнеэкономические связи активно помогали ускорению научно-технического прогресса, росту производительных сил страны, развитию таких наиболее перспективных направлений экономики, как электроника и информатика, машиностроение, автомобилестроение, черная и цветная металлургия, химическая, нефтяная и газовая индустрия, легкая и пищевая промышленность, сельское хозяйство и др.³⁴⁰

 

Для обеспечения внешней торговли СССР с начала 1960‐х годов научился получать крупные кредиты в западных (включая японские) банках, которые отдавал, продавая на Запад природные ресурсы. Объемы кредитования постоянно росли в 1960–1970‐е годы: например, кредит Дойчебанка на строительство газопровода Сибирь – Европа, предоставленный в 1979 году, составлял 10 млрд немецких марок и был дан несмотря на противодействие США³⁴¹.

Вскоре осталось мало западных стран, которые не были бы вовлечены в кредитование СССР. При этом принципиальные соглашения заключались на высшем уровне. Смысл кредитов заключался в том, что СССР просто не имел таких валютных запасов, чтобы уверенно и в срок выделять необходимые суммы для закупки крупных партий товаров в национальных экономиках. Поэтому кредитные линии в национальных банках позволяли гарантировать оплату покупки товара вне зависимости от конъюнктуры советского экспортного товара и динамики перечисления средств за него банкам, а стало быть, позволяли долгосрочно планировать покупки и добиваться низкой цены на них.

Для обработки кредитов и ведения внешней торговли СССР создал в середине 1960‐х и развивал в 1970‐е годы сеть «загранбанков» в крупнейших финансовых центрах мира³⁴². Значение иностранных кредитов настолько выросло, что наиболее успешный переговорщик в этом направлении – заместитель министра внешней торговли СССР Владимир Алхимов – занял в октябре 1976 года место главы Государственного банка СССР и на этом посту делал все, чтобы ничем не побеспокоить западных партнеров, в том числе отказался от антизападной агитации, традиционно используемой сотрудниками банка на первомайских демонстрациях. В 1983–1984 годах, в период уже острого для СССР состояния дел с валютой, он пошел на выпуск «депозитных сертификатов» – нового для страны финансового инструмента. Он был рассчитан на зарубежные рынки и позволял быстро, но дорого получить западные валютные ресурсы³⁴³.

Внешняя торговля позволяла облегчить продовольственное снабжение страны, повышать благосостояние народа, обеспечивала промышленность и сельское хозяйство отдельными видами сырья и материалов. Для населения из‐за рубежа поставлялось большое количество товаров широкого потребления и продовольствия, что и отражалось в структуре импорта. Так, в 1985 году в общем объеме импорта в 69,5 миллиарда рублей (по курсу один доллар за 0,8 рубля) доля оборудования и транспортных средств составляла 37 процентов, продовольственных товаров – 21, промышленных товаров широкого потребления – 12,6, топлива и электроэнергии – 5,3 и остальное – 24 процента. В страну завозились металлы и изделия из них, химические продукты, минеральные удобрения, каучук, целлюлоза, бумага, текстильное сырье и др.

Импорт оборудования играл важную роль в создании новых производственных мощностей и реконструкции действующих предприятий. В этот период в эксплуатацию ввели около 5,5 тысячи предприятий и установок, в сравнительно короткие сроки стали производиться в значительном количестве автомобили, холодильники и кондиционеры, телевизоры, электронное оборудование, химические и нефтехимические товары – аммиак, карбамид, синтетические материалы и волокна, в металлургии – сортовой прокат, в лесобумажной промышленности – целлюлоза, бумага, картон и др.³⁴⁴

По другим данным на тот же 1985 год СССР завозил (в % от потребления): животного масла – 16, зерна – более 20, табака – 23, шерсти – 24, растительного масла – 25, сахара-сырца – 26, оборудования для швейной промышленности – 42, пищевкусовой и текстильной – 52, химической и полиграфической – 56, обувной и кожевенной – 73³⁴⁵.

На 1976 год товарооборот между СССР и ФРГ составлял порядка 9,2 млрд марок (при дефиците со стороны СССР 1,8 млрд марок). Однако если 85,8% экспорта СССР составляли сырье и полуфабрикаты, при этом 58,8% из них приходились на углеродное сырье и только 14,2% составляли готовые изделия, то ФРГ поставлял в СССР исключительно высокотехнологичную продукцию по многим ключевым направлениям машиностроения и химической промышленности. СССР был вынужден заключить соглашения о сотрудничестве со многими немецкими концернами, которые должны были помочь в модернизации моторостроения, сталелитейной и химической промышленности, радиоэлектроники и автомобилей. Советские ученые достаточно массово ездили к ФРГ перенимать опыт (140 делегаций в год), и группа по науке и технике посольства СССР в ФРГ, состоявшая аж из шести специалистов, сожалела, что не все возможности принимающей стороны используются в должной мере³⁴⁶.

Причина столь активных закупок технологий и оборудования на Западе заключалась в том, что, вопреки декларируемой советской пропагандой модели, подразумевающей экономическую самодостаточность сообщества социалистических стран (или даже самого СССР), даже на богатом Западе многие технологии развивались и обновлялись усилиями всего одной-двух-трех небольших специализированных компаний. В СССР для их воспроизводства надо было создавать отдельные научно-производственные структуры и производства, что приводило к колоссальным затратам средств, времени и сил, но зачастую было просто невозможно.

Инструктор ЦК КПСС Владимир Чугуев, курировавший министерство, производящее строительную технику:

Закупали, как правило, из тех категорий кранов, которые мы не делали, – высотные краны. Потому что, чтобы их делать, надо производство иметь. Все подряд делать нельзя. И так мы делали всю почти номенклатуру, которую делали десятки зарубежных стран. Франция делает это, Германия – вот это, а мы – и то и то. Все нельзя делать³⁴⁷.

Валентин Павлов в мемуарах признается, что в СССР промышленный шпионаж и закупка оборудования в обход введенных Западом ограничений были не просто делом спецслужб, а планировались и управлялись на уровне Совмина и Госплана СССР. Этим занимались «Шестое управление Совмина и соответствующий отдел Госплана СССР, размещавшиеся на десятом этаже главного здания», которые также давали разрешения на экспорт оборудования и вооружений из СССР³⁴⁸. Но и при этом, например, в важнейшей сфере нефтепереработки оборудование оставалось с 1930‐х годов, несколько разбавленное немецким оборудованием, вывезенным по послевоенным репарациям³⁴⁹.

Значительная часть советской техники являлась слепыми или доработанными копиями западной. Это существенно сокращало затраты на ее разработку. Вениамин Афонин с гордостью приводит пример, когда на возглавляемом им нефтехимическом производстве была поставлена очень дешево купленная в Японии установка, которую затем начали копировать в СССР, причем с увеличением мощности³⁵⁰.

Тот же Чугуев, который после аппарата ЦК КПСС работал начальником производственного управления курируемого им ранее министерства – Минстройдормаша, говорит:

Конечно, зарубежные использовали достижения все. И покупали для того, чтобы разобрать, рассмотреть, взять и сделать. Это обязательно, а как же иначе – с нуля же не будешь начинать³⁵¹.

При этом Чугуев, как, вероятно, типичный советский чиновник, отрицал необходимость покупки лицензий на производство техники, мотивируя это возникновением зависимости от обладателя прав и невозможностью в таком случае при необходимости адаптировать ее под климатические или иные условия своими силами. Аналогичную позицию занимал в 1980‐е и, например, министр общего машиностроения (1983–1988) Олег Бакланов: «В кабалу попадем с лицензиями. Разумнее покупать лучшие образцы и воспроизводить их у себя»³⁵².

А вот крупный потребитель машиностроительной продукции министр энергетики Петр Непорожний с горечью фиксировал у себя в записных книжках в марте 1981 года историю, обсуждавшуюся на Президиуме Совета министров, – о построенном новом Чебоксарском тракторном заводе, основная модель которого после испытаний показала запас «ресурса», то есть срока хождения без ремонта, в пять раз меньше запланированной. И потому, как отмечает Непорожий, зря не принял СССР предложение от крупнейшего в мире производителя тракторов «Катерпиллера» – о покупке лицензии и организации производства тяжелых тракторов на этом заводе³⁵³.

Помимо того, что воровство технологии освобождало от уплаты весьма значительного количества «остродефицитной» валюты на покупку лицензии и, возможно, компонентов, оно позволяло заменять при производстве те материалы, которые невозможно (или слишком дорого) было произвести в СССР: стали, пластмассы, электрические элементы, ткани, – на имеющиеся аналоги и свободно торговать нелегально скопированной продукцией за пределами страны.

Вместе с тем свою роль играли и убеждения старшего поколения советских руководителей, сформировавшихся в период усиленной индустриализации и отказывающихся принять реалии эпохи НТР, например необходимость компьютеризации оборудования и индивидуальных рабочих мест, развития малой механизации, выпуска малосерийной или узкоспециализированной продукции. Министр станкостроения (1986–1991) Николай Паничев вспоминает, как в начале 1980‐х, будучи уже заместителем министра, он не мог убедить своего прямого руководителя в необходимости срочно начинать выпуск станков с ЧПУ, хотя только они могли обеспечить точность при производстве мелких деталей, необходимую для современных устройств. Начальник считал, что машина никогда не заменит мастерства рабочих, а если и заменит, то ее производительность может оставить их без работы, чего допустить было нельзя. И хотя этот начальник затем недолго продержался на своем посту, а мемуарист еще ранее начал развивать производство станков с ЧПУ, к 1986 году, по его словам, из 220 тыс. выпускавшихся в стране в год станков только 4 тыс. были автоматизированными.

При этом мемуаристу даже в следующей должности – первого заместителя министра так и не удалось за первую половину 1980‐х годов убедить правительство на треть сократить производство устаревших станков, хотя, например, не хватало подготовленных токарей, чтобы за ними работать. Вместо этого он хотел сосредоточить ресурсы своего министерства на выпуске более эффективных и современных автоматизированных станков. Однако глава правительства и глава Госплана высказали «серьезные возражения и замечания», приостановившие его деятельность³⁵⁴.

Надежды на высокопрофессиональных, высококвалифицированных рабочих не соответствовали реальному положению дел. В действительности средний низкий уровень производственной и трудовой дисциплины, пренебрежение установленными нормативами и технологиями работы либо во многом обессмысливали труд редких «суперпрофи», либо, наоборот, приводили к тому, что их приходилось разыскивать, чтобы исправить недостатки. В любом случае данная тенденция, нередко сочетаемая с пьянством и мелкими хищениями, приводила к огромным убыткам, когда закупленные или созданные очень дорогие и производительные комплексы не могли работать в полную силу, потому что часть оборудования просто была поломана или испорчена нетрезвыми или безответственными неумехами, а зарубежные фирмы отзывали свои гарантийные обязательства по этим поставкам из‐за срыва срока советской стороной³⁵⁵. Этой теме было посвящено, например, выступление зампреда Госплана, ответственного за капитальные инвестиции, Василия Исаева на Президиуме Совмина СССР 2 марта 1977 года, где он констатировал, что «это начало провала развития отраслей промышленности»³⁵⁶.

Один из информантов, начальник цеха, впоследствии директор крупного химического завода, рассказал довольно типичный для производственных отношений эпизод, когда он, приехав на новый завод, выпускавший очень опасное и агрессивное химическое соединение, обнаружил, что шесть из восьми необходимых для его функционирования компрессоров и чешская установка по производству одного из необходимых химикатов не работают, поскольку их прежде неудачно чинил сын начальника предприятия. В итоге ему пришлось запретить кому-либо прикасаться к этим и другим механизмам и все чинить самому, поскольку он не нашел на предприятии никого, кто бы мог выдержать точные размеры при обработке металлических деталей³⁵⁷.

В результате оказывалось, что гораздо дешевле и быстрее не покупать оборудование самим, а дать возможность иностранцам построить фабрику «под ключ». Подобные проекты реализовывались со второй половины 1960‐х годов (отчасти строительство АвтоВАЗа). В 1972 году на фоне активной советско-финской дружбы в СССР началось возведение целлюлозно-бумажного комбината в Светлогорске (Карелия), который уже строили целиком финские рабочие³⁵⁸. Следующий объект был начат в Эстонии десять лет спустя – крупная фабрика «Коммунар» по выпуску «остромодной обуви» около Таллина (1983)³⁵⁹. Впрочем, кооперация с Финляндией дошла до такого уровня, что был принят закон о приграничной торговле, по которому стало возможно, например, заготавливать ягоды в Карелии и через промкооперацию продавать их в Финляндию, закупая там необходимые товары³⁶⁰. Строили свои предприятия и соцстраны: например, Югославия построила свой завод по производству колбасной оболочки в Тамбовской области (введен в действие в 1985 году)³⁶¹.

Все сказанное выше не означает, что ситуация с производством современной техники была ужасна и бесперспективна. Советская индустрия в целом производила хотя и устаревшую по сравнению с западными стандартами, проблематичную с точки зрения дизайна и комфорта использования, сжирающую много топлива и электроэнергии, но вполне работающую и нередко надежную и простую в обслуживании продукцию. Она обеспечивала выполнение далеко не всех, но многих функциональных задач (то есть тратящие много топлива грузовики перевозили необходимое, бульдозеры гребли землю, а вездеходы прорывались через болота к нефтяным вышкам) и даже в части случаев была конкурентоспособна на мировом рынке. За счет сочетания низкой цены и приемлемого качества такая продукция могла продаваться в страны третьего (например, самолеты, трактора, холодильники, почти весь спектр продукции автопрома и ВПК) и даже первого (часы, оптика, некоторые модели легковых автомобилей) мира и удовлетворять потребности сателлитов и союзников в Европе³⁶².

Однако чем дальше, тем острее стоял вопрос: может ли советская индустрия в принципе воспроизводить западные образцы и особенно сложные технологии? В 1978 году выяснилось, что Министерство химической промышленности, Госплан и ГКНТ не способны воспроизвести закупаемое за рубежом оборудование, о чем последовало постановление Секретариата ЦК КПСС, рекомендовавшего усилить работу над планами по реализации этих требований. Однако и это постановление было проигнорировано ведомствами по состоянию на середину 1979 года³⁶³. В 1980 году, после введения США санкций из‐за вторжения СССР в Афганистан,

…министр химпромышленности представил в ЦК КПСС отчаянную докладную: все наше химмашиностроение было спланировано под американские поставки, технологии. В планы и стройки было заложено снабжение промышленности, сельского хозяйства, населения продуктами химпрома из расчета, что сработают объекты, начатые строительством или завершаемые за счет американских поставок. Поставки «накрылись» – и производство (и стройки) встало³⁶⁴.

Вполне вероятно, эта записка послужила причиной отставки министра – Леонида Костандова (хотя мемуарист, которого мы цитируем, – Анатолий Черняев – и не называет его имя). Владимир Листов, занимавший этот пост с 5 ноября 1980‐го по 1986 год, в свою очередь в мемуарах подтверждает полную зависимость советской химии от импортного оборудования и приводит многочисленные примеры того, как его ломали при эксплуатации³⁶⁵.

Помимо сложных технологий, СССР начинал зависеть от Запада в вещах, казалось бы, «исконных» и «посконных». Так, советские солдаты в Афганистане бегали по горам в обуви, производимой на одном из четырех комплексов, закупленных в 1978 году у австрийской компании «Полиэр» по инициативе Минлегпрома СССР и Минобороны «для производства юфтовой обуви методом прямого литья сложных полиэфиров с последующей полимеризацией». Начальник подотдела кожевенно-обувной промышленности Госплана СССР (1979–1991) Владимир Орлов попытался организовать в СССР производство исходного сырья для подобной обуви, чтобы сэкономить на закупках его у немецкой компании «Байер». В итоге оказалось, что это невозможно: нужные сложные полиэфиры в СССР Минхимпромом не производились, а республиканские власти в Киеве, где предполагалось развивать производство, не выразили интереса к участию в данном проекте³⁶⁶.

Аналогичным образом производство унтов – особо теплой обуви для полярников, в первую очередь нефте- и газодобытчиков – резко упростилось и увеличилось в объеме в 1983 году после закупки специально сделанных для выполнения технологических операций с этим видом обуви станков компании из ФРГ, поставленных казанской фабрике-производителю³⁶⁷.

По мере усложнения продукции машиностроения и радиоэлектроники, увеличения числа используемых для производства каждого нового образца продукции элементов и технологий руководство страны осознавало, что создать завод и освоить на нем производство каждого нового типа деталей, сплавов, кабелей, микросхем, тканей, пленок, пластмасс, масел, присадок, добавок, прочих элементов, необходимых для изготовления сложного устройства, невозможно. Не говоря уж о том, что из‐за системы затягивания любого строительства в СССР введенный завод начинал производить продукцию, устаревшую на 10–15–20 лет, и крайне сложно перестраивался для производства модернизированных версий.

В результате новаторские крупные производства в СССР конца 1960‐х – 1970‐х годов – автомобильные заводы ВАЗ и КамАЗ – создавались не только путем закупки технологий на Западе и с приглашением инженеров из западных стран (впервые с 1930‐х годов), но и административными усилиями всего аппарата власти в стране³⁶⁸.

На Камском автозаводе было поставлено оборудование на миллиарды, со всего мира. Уникальные линии, просто уникальное оборудование. Нашего, кроме воронежского прессового оборудования, не было – все было иностранное,

– рассказывает о предприятии инструктор Отдела машиностроения Владимир Марьин, курировавший стройку и даже месяц проработавший там кем-то вроде исполняющего обязанности начальника строительства³⁶⁹.

Однако эти производства все равно не могли удовлетворить потребности важнейших отраслей промышленности в современной технике. В результате со второй половины 1960‐х годов стала очевидной тенденция – наиболее экспортно ориентированные отрасли советской добывающей экономики приобретали за рубежом не только сложные технологии (заводы), но и импортную конечную продукцию – автомобильную, строительную и тяжелую транспортную технику – за счет валютных квот Совета министров.

Так, например, по инициативе снизу при поддержке [министра цветной металлургии СССР Петра] Ломако и с одобрения лично А. Н. Косыгина были закуплены за рубежом для объединения «Северовостокзолото» мощные бульдозеры фирмы «Катерпиллер» для рыхления мерзлых «торфов», покрывающих полигоны добычи золота на приисках Колымы и Чукотки. По просьбе руководителей комбината «Печенганикель» были приобретены и впервые опробованы в отечественной практике 150-тонные американские автосамосвалы для работы на карьерах предприятия. Впоследствии эти машины наряду с отечественными 110-тонными работали на крупнейшем в отрасли карьере «Кальмакир» Акмалыкского горно-металлургического комбината. <…> Косыгин пробыл в Магадане четыре дня… успел слетать за 650 километров на прииск «Широкий», ознакомился там с работой тяжелых бульдозеров на мерзлых грунтах и скальных породах. Импортная техника была воспринята Председателем правительства с большим одобрением. Это дало Косыгину основание удовлетворить просьбу министра Ломако о закупке по импорту в 1974 году для объединения «Северовостокзолото» (а народно-хозяйственный план был сверстан) 100 тяжелых бульдозеров марок «Катерпиллер», «Фиат-Аллис», «Аллис-Чалмерс» мощностью 350 лошадиных сил каждый. В промывочный сезон 1975 года эти «тяжеловесы» уже работали на приисках объединения³⁷⁰.

Закупки тяжелой строительной техники в Японии (у компаний «Комацу» и «Мицубиси») начались с 1970 года, после визита делегации во главе с министром строительной и дорожной техники Ефимом Новоселовым, и приобрели масштабный характер на протяжении всего десятилетия³⁷¹.

С другой стороны, шахтеры якутского Нерюнгри с 1975 года уже поставляли в Японию коксующийся уголь (ко второй половине 1980‐х – по 5 млн тонн в год), участвуя таким образом в международном разделении труда³⁷². Более того, проект по постройке угольных разрезов и прокладке железной дороги к месторождению осуществлялся на средства колоссального (более 1 млрд долларов) японского кредита, который в течение двадцати лет должен был покрываться поставками угля³⁷³.

Аналогичные процессы происходили и в сельскохозяйственной сфере. СССР закупал на Западе породистый скот, технологии современного животноводства, птицеводства, молочного производства, переработки сельскохозяйственной продукции. Затем происходили попытки внедрения этого в передовых хозяйствах и на опытных производствах. Об этом мы подробно говорили выше. При этом все равно сельское хозяйство не производило не только всего необходимого продовольствия, но и технических культур. Одной шерсти для камвольных комбинатов в СССР закупалось в Австралии, Аргентине и Новой Зеландии на 500 млн инвалютных рублей в год (то есть порядка полумиллиарда долларов)³⁷⁴.

Эти внедрения имели относительный успех и далеко не всегда оправдывали валютные инвестиции из‐за самого существа советской экономической системы. Даже успешные попытки модернизации производства носили фрагментарный характер и зачастую не имели продолжения, поскольку для необходимого регулярного обновления технологии и оборудования, для постоянной закупки качественных расходных материалов и компонентов устройств уже не хватало ресурсов. Черняев в дневниках приводит поразивший его доклад, сделанный, правда, уже в 1984 году, – о том, что СССР по сравнению с США из одинакового объема леса делал в четыре раза меньше продукции в стоимостном выражении и при этом терял в отходах более чем в 10 раз больше материала – четверть от общего объема. При этом и в 1984‐м производство в лесной отрасли СССР, несмотря на десятилетия механизации, по объему заготовок продолжало оставаться на уровне 1958 года³⁷⁵.

Японские компании в начале 1980‐х предложили решить эти проблемы и скупать на территории Российской Федерации древесные отходы. Однако дело уперлось в позицию главы Министерства внешней торговли Николая Патоличева, который лично отказал в этом председателю Совмина РСФСР Михаилу Соломенцеву, заподозрив его, видимо, в желании продавать под видом отходов деловую древесину и тем нарушить монополию внешней торговли и те возможности по торговле древесиной, которые были у этого министерства³⁷⁶. При этом по всей Сибири у железнодорожных станций гнили штабели деловой древесины, которую невозможно было вывезти, поскольку у МПС постоянно не хватало платформ под погрузку.

Перед руководством страны и основными экономическими ведомствами возникали вопросы: как должна строиться внешняя торговля СССР? Какие приоритеты в отношении закупок на Западе должны вводиться? Каков должен быть баланс между покупками сырья (прежде всего зерна) и товаров широкого народного потребления (ширпотреба) по сравнению с закупками оборудования и технологий? Первые две группы закупок могли быстро окупаться на внутреннем рынке и связывать лишние деньги населения, вторые две группы при условии внедрения и выхода на окупаемость на внутреннем рынке существенно улучшали внешнеторговый баланс. И что делать, если на то или на другое не хватает средств с учетом изменения мировой конъюнктуры, несмотря на жесткую потребность? Что делать, если со стороны Запада вводятся ограничения на поставки определенной продукции или новейших технологий?³⁷⁷