13
Гость не был бы самим собой, если бы не узнал результат брошенного жребия. Выбежав на улицу сразу после происшествия, он не решался начинать поиски. Дождавшись, пока друзья не вышли из здания и не отошли от него на достаточное расстояние, он с томлением принялся ходить по предполагаемой территории падения монетки. Подобно собаке, теряющей след, он метался из стороны в сторону, смотрел вверх на окно, представлял возможную траекторию полета, а затем еще и еще раз крутился в поисках металла Судьбы. Будучи еще в репетиционной комнате, он слышал звук удара металла об асфальт. Но что произошло с монетой потом, и где она сейчас? Она не могла исчезнуть, если только не попала на глаза какому-то прохожему, не побрезгавшему поднять ее и положить к себе в карман.
– Папа, папа, посмотри, что я нашел, – услышал Гость за своей спиной радостный возглас ребенка, гулявшего со своим отцом. – Монетка!
Гость застыл. Потом медленно обернулся и увидел, как ребенок поднял что-то с асфальта и понес показывать своему родителю. Тот посмотрел, и многозначительно покачав головой, сказал:
– А ты знаешь сколько это – единица и два нолика?
– Сто.
– Молодец!
– Простите пожалуйста, можно спросить у вашего мальчика как именно лежала монетка на асфальте в тот момент, когда он нашел ее? – заискивающе вопрошал подошедший поближе Гость.
Ребенок, конечно же, не понимал, чего от него хотел этот дядя, а счастливый отец сказал:
– Знаете, я вряд ли задам этот вопрос моему сыну. Он не будет способствовать его развитию. Ну нашел он монетку, ну поднял, ну показал мне – все уже прошло. А запоминать как именно лежала монетка на асфальте – суета. Да и согласитесь: это уже не имеет никакого значения, не так ли?
Ноябрь 2012 – Март 2014
Рис Кокоро (Гастрономическое словоблудство)
Что такое рис?
Попробуем поискать ответ на этот вопрос во всезнающей Википедии. Та ответит:
«Рис (лат. Orýza) – род однолетних и многолетних травянистых растений семейства Злаки; крупяная культура. Очень требователен к условиям выращивания, может быть погублен заморозками. Семена прорастают при 10—12°C…»
Может быть погублен… Да, так оно и есть. Но даже если не на полях, где он прорастает и созревает, рис может быть погублен на наших с вами кухнях. Погублен, если не приготовить его должным образом.
Я – большой любитель риса. С удовольствием поглощаю я его в больших количествах и знаю толк в приготовлении. Верьте, не верьте – дело ваше, но я с уверенностью заявляю, что никто на всем белом свете не умеет готовить рис так, как это делает Кокоро. Скорее всего, она делает это, не думая ни о чем другом, и ее рис приобретает ту особую пикантность, которая присуща всем ее блюдам. Да, всем, но рис… Но ее рис!
Трудно и, быть может, бессмысленно пытаться описать вкус и те ощущения, которые он навевает, и скорее всего все, что последует после этих слов, может показаться чушью в твоих, мой читатель, глазах. Но я не могу винить тебя в этом, ведь ты, скорее всего, не вкушал рис, приготовленный Кокоро.
Лично я затрудняюсь сказать, что именно выполняет функцию гарнира к основному блюду: рис или же все то, с чем его подают в её заведении? Да, она в состоянии удивить как постоянного посетителя, так и зашедшего на обед новичка. Во всяком случае, рис нужно отварить вне зависимости от того, с чем его будут подавать: с овощным салатом, с омлетом, с жаренными куриными сердечками, с мясной подливкой, в пикантном соусе или как гарнир к жирным кускам форели. И вот здесь, я полагаю, здесь-то и кроится её секрет.
С момента, когда ты заказываешь блюдо с рисом, до того, как его, источающего аромат, ставят перед тобой на стол, проходит минут тридцать пять-сорок. Поверь мне: пока ты проводишь это время в беседе, на кухне совершается некий ритуал. Самой Кокоро не очень хочется верить в то, что это именно так, но я… Я же вкушал ее рис многократно, и я даю отчет в том, что говорю.
Мне кажется, что приготовление риса – не просто исполнение определенных канонов и предписаний. На рис, видимо, нужно как-то по-особому смотреть, процессы заливания водой, посыпания солью и размешивания нужно сопровождать добрыми мыслями. И даже если повара не считают это таковым, нужно ждать свершения чуда через положенный интервал времени, о котором обязательно должны будут напомнить духи.
А пробовали ли вы рассмотреть зернышко риса? Оно необычайно твердое и хрупкое одновременно, словно сама жизнь. Снабди его добрыми мыслями, залей водой, согрей ее, удобри солью и придай нужный вкус – и оно смягчится, разбухнет, увеличится, словно Иисусовы рыбы, и накормит тебя.
С чем можно подавать рис, приготовленный Кокоро? Мелко нарезанные овощи – положи их на край тарелки. Мясной гарнир – пара столовых ложек никогда не помешает основной идее. Фабричные пластиковые бутылки с кетчупом и майонезом?! Тащи их сюда – все на пользу! Нет ничего? И то ладно! Рис Кокоро приготовлен так, что приправы и гарниры становятся вещами второстепенными. Конечно же, это не относится к тебе, мой друг-гурман, ведь ты вправе делать из риса Кокоро все что тебе взбредет в голову.
И все же, как-нибудь попробуй его таким, каким он предлагается в первой строчке меню: «отварной рис». Без ничего. Нежно обхвати его своими палочками и просто попробуй. И лишь после этого переходи к своему основному заказу.
Бывало так, что работа вынуждала меня забывать о пище и питаться мегабайтами накачанной информации, страницами набранного текста, часами записанной музыки, километрами отснятой кинопленки. Приходил ли я домой в те дни или продолжал работать до зари – все становилось искренне незначимым, когда, возвратившись к Кокоро, я обнаруживал порцию риса, дожидавшуюся меня. Вечер, ночь, утро или полдень – в любое время эта тарелка восстанавливала все растраченные мною силы.
О чем это я? Да, конечно – рис! Сегодняшний день, ознаменовавшийся переходом Феликса на новое место работы, было полно впечатлений, нравоучительных бесед и нескольких бутылок разных сортов вина, опустошенных по этому поводу. По дороге с работы я, опьяненный вином и музыкой, лившейся из моих наушников, случайно налетел на женщину, чуть не сбив ее с ног. Сопровождавший ее мужчина справедливо возмутился и сказал: «Смотри перед собой!». Я извинился, признал свою вину, сказав: «Да, я виноват, я не смотрел впереди себя. Простите меня, пожалуйста». Мы разошлись. Песня продолжала звучать в моих ушах, и я продолжил петь. Так я и дошел до Кокоро, считая, что день ознаменовался именно этими событиями…
Только вот не тут-то было. Сегодня у Кокоро подавался рис!
Если бы я мог писать песни так, как этого достоин рис, приготовленный Кокоро, я бы посвятил ему целую балладу. Будь я в состоянии выразить свои чувства одним четверостишьем, хайку, одой или сонетом – я бы сделал и это.
Если бы я только мог передать то, что я ощущал, сидя на открытом балкончике с тарелкой риса, приготовленного Кокоро, с гарниром из овощного салата и мясной подливкой, в то время как весенний дождь отбивал неровный ритм об металлический навес, я бы сделал это, не обременяя этими страницами пустого словоблудства. Но, увы, львиная доля творческого потенциала ушла на ощущение того, как я приобщался к искусству приготовления риса, которым в совершенстве владеет Кокоро.
Май 2016
Бой (Лаки бой)
Со стороны могло показаться, что бой уже давно завершился. Не будь рядом с руслом реки разбросаны куски разорванной боевой техники и не доносил бы ветер с их стороны запах гари, ни о каком бое сторонний наблюдатель вообще бы не догадался. На самом же деле бой достиг своей кульминации, перейдя в свою самую длинную, самую тихую и самую изнурительную фазу: дуэль снайперов.
Стивен МакКой – Мак, как его называли во взводе – лежал неподвижно уже около часа. К тому моменту, когда он оказался на своей позиции, он каким-то чудом дважды избежал участи своих боевых товарищей. Первая из предназначенных ему пуль просвистела рядом с его левым плечом. В тот момент он двигался корпусом прямо навстречу несущему смерть куску металла, но замешкался, что и спасло ему жизнь. Оцепенев на какое-то мгновение, Мак позволил стрелку выстрелить по нему еще раз, но звук от первого выстрела, дошедший до него с опозданием, привел его в чувство. Он рухнул, успев вместе с шумом от падения своего тела услышать, как вторая пуля врезалась в почву позади него. Мак метнулся вниз по склону в сторону кустарника, окаймлявшего неглубокую продолговатую впадину, стараясь анализировать информацию, полученную от дошедшего до него звука второго выстрела.
«Стреляли с восточного склона. Стреляли метко. До него не меньше километра, может даже и полтора. Такую прицельную дальность имеют Барретты3, и скорее всего ею он и орудует. Если у него стандартная М82, то снять он меня сможет за полтора километра. Но если у него М90, он попадет аж с двух километров… Правда, там магазин на пять патронов, а не на десять, как в восемьдесят второй, но он мог успеть быстро перезарядить винтовку. Был бы глушитель можно было бы предположить, что это скорее 82, а не 90… Знаю, знаю: это все нервы. Нервы, Мак, нервы… Успокойся, забудь обо всем. Тебе спешить некуда. Уже некуда. Сейчас эта ямка – твой дом.»
Вместе с этим хладнокровным профессиональным рассуждением в сознании Мака навязчиво звучала другая мысль, от которой он отмахивался, как только мог: «Этот маленький участок земли стал последним, на что ступили ноги твоих боевых товарищей, а чем ты лучше?». Лежа на животе в небольшом углублении за густым кустарником, Мак волей-неволей познавал плотность земли под собой, ее запах, неровности, вкус пыли, покрывавшей ее – все, что могло бы только что стать натюрмортом с его участием.
А еще в голове как нельзя невовремя навязчивым ушным червяком звучала песенка, которой его друзья умудрились вчера прожужжать все уши, когда отмечали его день рождения:
“Hey lucky boy, Steven McCoy, hey lucky boy…”4
Вскоре он вновь получил полный контроль над своими чувствами и эмоциями и вернулся к пониманию обстановки, в которой он оказался через каких-то десять-пятнадцать минут после того, как его взвод погрузился в грузовик, выехавший по направлению к военному аэродрому. Ситуация изменилась молниеносно и радикально после того, как снайперский выстрел лишил жизни водителя, и тот – то ли по чистой случайности, то ли по ювелирному расчету стрелка – дернул руль вправо. Грузовик съехал с дороги и покатился вниз по склону. Успевшие выпрыгнуть принялись занимать позицию, но таких счастливчиков оказалось немного – всего пятерым удалось оказаться на земле прежде чем машина наехала на заминированный участок склона. Раздалось два взрыва, а потом еще один.
Первая реакция: «Немедленно на помощь к еще может быть живым товарищам!». В это мгновение пуля снайпера настигла того, кто был позади. Лишь последовавший через пару секунд хлопок, дошедший с противоположного склона, обрисовал суть происходящего ужаса. Все разом остановились, припали к земле, начав судорожно переглядываться, но когда они поняли, что не досчитались одного, очередная жертва снайпера пала прямо у них на глазах. Пройдя грудь бойца навылет, пуля заставила его приподняться на коленях, воздеть руки, запрокинуть голову и неторопливо упасть на спину, раз и навсегда выводя из игры. В момент выстрела он также находился дальше всех от подорванного грузовика, к которому они направлялись. Вероятно, снайпер уничтожал сначала самые дальние цели, дабы облегчить себе последующую работу. Сейчас же последним был Мак.
Он лежал зажмурившись, прижавшись к земле всем телом, вытянувшись и не рискуя пошевелиться. Поначалу ему казалось, что он так сильно прижимается к почве склона, что уходит в землю, а после двадцати минут такого контакта ему вдруг почудилось, что земля отталкивает его от себя и что он всем телом поднимается над ее поверхностью и вот-вот будет убит одним точным выстрелом. Он судорожно вдохнул, все еще боявшись быть услышанным, но с этой секунды он начал обдумывать свои дальнейшие действия.
Для начала он медленно растопырил пальцы обеих рук, согнутых в локтях, и начал медленно врезаться пальцами в землю. Открыв глаза, он наблюдал за тем, как пальцы его правой руки, сжимаясь в кулак, забирали землю в ладонь, а забрав – разжимались, продолжая копать ямку под ладонью, но уже в обратном направлении. Повернуть голову налево он не рискнул, но, сомкнув веки, делал те же движения пальцами, стараясь их почувствовать и «увидеть» своим затылком. Повторив это действие раз пять, Мак остановился. В какой-то момент он решил полностью расслабиться и отключиться от всего происходящего. К своему же удивлению, минут через пять он пребывал уже в спокойном состоянии духа, хотя тело его давно уже онемело бы, находись оно в таком состоянии без особой на то причины.
Он открыл глаза и увидел небольшую горку земли под своей правой ладонью, перед которой открывалась небольшая ямка. Одним медленным но уверенным движением руки он загнал выкопанную землю обратно в ямку. По направлению движения руки, в каких-то двадцати сантиметрах от кончиков вытянутых пальцев мирно покоился приклад его винтовки. Не шевеля головой, он проводил глазами свою руку, медленно подкравшуюся к прикладу и крепко его охватившую. Это придало ему силы, и он наконец решился повернуть затекшую голову налево. И тут его ждала такая же небольшая горка под ладонью, и ямка, которую он немедленно засыпал тем же самым движением. Подняв глаза вверх он убедился, что камуфляж не слетел со ствола винтовки. Поглядев вдаль по направлению, в котором они уже давно должны были скрыться из виду, он вдруг подумал о тех четверых солдатах, кто вместе с ним успел выпрыгнуть из грузовика. Двоих уже не было в живых, но что сталось с двумя другими, оказавшимися на момент начавшейся на него охоты впереди него?
Кроме трех взрывов и двух последовавших за ними выстрелов, унесших жизни выживших боевых товарищей, стрельбы Мак не слышал. Конечно же, может он что-то и упустил, но сознание он не терял, да и в сон его не клонило. Тут он сделал предположение о том, что третья мина могла быть подорвана третьим выстрелом, хотя может быть она сдетонировала от упавшего на нее обломка. Плюс – водитель, плюс – два по нему… Итого – шесть выстрелов. Или все же пять? В конце концов, этот гад уже несколько раз мог за этот час перезарядить оружие. Однако, нужно было как-то выходить из сложившейся ситуации.
Опустив взгляд с убегающей вдаль дороги на циферблат часов на левой руке, Мак разглядел время: половина шестого.
«Выехали в четыре – это я помню железно. Проехали минут десять до нападения – четыре десять. Сейчас пять тридцать. Значит я продолжаю спасать свою жизнь в положении лежа на животе в течение одного часа и двадцати минут… Пять тридцать. Солнце скоро начнет садиться, а это значит, что оно будет освещать восточный склон. Небо чистое, солнце яркое. А вдруг повезет?»
Однако вместе с мыслями, которые Мак пытался собрать и прийти к каким-то полезным выводам, которые помогли бы ему решить эту задачу, в голову начали влезать страхи.
«Стреляет метко и быстро… Скорее всего, он уже перезарядил винтовку… Если М82, то 10 патронов в магазине, а если М90, то бьет на два километра… А вдруг он уже подкрался ко мне и собирается выстрелить в упор?!… Но если ребята живы, они не пропустят его… А если нет?!… А может быть его уже там и нет вообще, и я лежу один в этой долине? Один в чужой стране!»
Все это время Мак водил глазами туда-сюда, и в какой-то момент ему надоело пребывать в оцепенении и определенно захотелось двигаться. Медленно повернув голову, он уткнулся подбородком в землю и начал изучать кусты, неплохо укрывавшие его от взора с восточного склона. Мак продолжал двигаться, насколько только это позволяла обстановка. Он вытянул пальцы ног, затем стопы, медленно повращав ими. После, продолжая лежать на животе, он согнул в колене правую ногу, снова разогнул ее. После уделил внимание левой. Наконец, соединив ноги, он отпустил винтовку, медленно подвел руки себе под грудь и, упираясь локтями в землю, отжался от нее. Казалось бы, на нем покоился тот самый грузовик с целым взводом солдат. Ему захотелось заорать в голос, но он сумел сдержать себя. Со стороны могло показаться, будто он хочет сделать одно единственное отжимание, но сделать его он хочет безупречно, словно превратившись в идеально ровную доску.
Медленно приподнявшись в своем убежище, Мак увидел сквозь кусты восточный склон. В какой-то степени западный склон также был доступен его взору, но только виден он был под очень острым углом. Однако, он смог разглядеть слева от себя разной величины валуны, кусты, а справа – разорванный в клочья грузовик… Но… но что это?
Из груды металла и горы обезображенных тел на него смотрели живые глаза. Две пары живых глаз! Одна из пар сопроводила холодный взгляд улыбкой. Мак снова пришел в оцепенение, но продолжал держаться на вытянутых руках. Но это был не противник, тихо подкравшийся с целью забрать его жизнь пока тот приходил в себя в течение полутора часов. Словно крысы, удачно замаскировавшиеся на мусорной куче, два его выживших товарища боролись за жизнь в сердце этого сосредоточенного образа смерти, созданного из мертвой плоти и покореженного металла.
Мак подмигнул им правым глазом. Оба ответили тем же. Контакт установлен.
Мак медленно согнул руки, опустившись на живот. Ему захотелось сообщить товарищам о своих намерениях вести бой, и он решил показать им свою винтовку. Надеясь, что фронтальной видимости мешают кусты, он приподнялся на левом локте, а правой рукой ненадолго показал им приклад винтовки. В ответ он разглядел поднятый вверх большой палец.
Что же делать дальше?
«Вести бой!»
Одно из двух: то ли маскировка оказалась архиудачной, то ли противник обладал безграничной выдержкой. Если бы тот разглядел в свою оптику снайпера, то логично было бы немедленно его уничтожить.
«Но если я до сих пор жив, то либо он меня изматывает – непонятно зачем, либо ищет. Ведь если бы он был уверен, что я убит, он бы… А что бы он сделал: пришел бы сделать контрольный выстрел, или же встал бы, повернулся и ушел, будто после обычного рабочего дня?»
Стараясь не думать о том, что сейчас за ним ведется терпеливое наблюдение, Мак начал неторопливо разворачивать винтовку дулом на восток. Время от времени гипотеза о возможном продолжающемся наблюдении давала о себе знать, и он, балансируя на тонкой нити этого мгновения и обливаясь потом, готовился принять удар пули. Такое чувство посетило его трижды прежде чем он перекинул сошки через край своего естественного окопа и укрепил получившуюся конструкцию. Собрав всю свою отвагу в кулак, он начал незаметно ерзать всем своим затекшим телом, разминая его и постепенно укладываясь в наименее неудобную позицию. В какой-то момент ему показалось, что он злоупотребляет ситуацией, и Мак снова замер, начав вести наблюдение через оптику.
Дыхание восстановлено. Оружие готово к бою.
Чуть отведя глаз от прицела, он посмотрел направо. Друзья внимательно следили за его действиями. Им втроем предстояло решить тройную задачу: а) узнать, есть ли снайпер вообще, б) если да, то заставить его обнаружить себя, и в) вынудив его ошибиться, немедленно уничтожить.
Несомненно, противник хорошо исследовал поле боя. Он знал местонахождение мин, знал в кого надо стрелять и когда, рельеф дал ему какую-то гарантию того, что грузовик понесется вниз по склону и личный состав будет высыпаться, словно конфеты из коробки, и стелиться перед ним. Пришел он сюда заранее, наверное и путь к отступлению приготовлен у него. Место себе оборудовал.
«Где же, а? Ну где же там можно устроиться? – размышлял он, анализируя все валуны, кусты и прочие неровности на склоне. – Может быть он тоже лежит в какой-то ямке, похожей на мою?»
Мак надеялся на то, что соперник тоже может не выдержать напряжения, однако особых надежд с этим не связывал. Очень медленно, боясь обнаружить себя, он прочесал небольшой участок восточного склона, глядя в оптический прицел винтовки, и, не обнаружив ничего подозрительного, начал путь обратно, слегка приподняв ствол.
«Оружие у тебя серьезное, готовился ты тоже серьезно, никаких явных следов не оставил, но в чем-то ты должен ошибиться!»
Мак продолжал вести наблюдение. Параллельно с этим он размышлял.
«Если он здесь, то он либо будет стрелять при первой возможности, которую мы ему постараемся не дать, либо он терпеливо ждет еще чего-то, наблюдает за нами, хотя смысла в этом нет. Ребят он, скорее всего, не видит, иначе он уже давно открыл бы по ним огонь. А вот я… Может ему льстит биться один на один со снайпером? Хотя нет – меня же он вон как активно старался убрать.»
Понимая, что рискует, Мак начал медленно изгибать окостеневший позвоночник, будто рыба, вынутая из воды. Но делал он это очень медленно и осторожно. Выгибая сначала левый бок, а затем правый, он два-три раза повторил это упражнение. Посчитав, что этого было достаточно, он стал разминать шею, наклоняя голову то к левому плечу, то к правому, но осознав, что может упустить что-то важное, он оставил разминку и продолжил наблюдение.
«В чем я уверен? В том, что он хороший стрелок и хорошо подготовился к операции. И что у него крепкие нервы. В чем он должен быть уверен? В том же самом, и еще в том, что у нас могут не выдержать нервы. В чем я не уверен? Говорил уже об этом… А в чем может быть не уверен он? Он готовил свое место, строил план, но что-то у него явно пошло не по плану, и это что-то – во-первых, это я: я могу находиться в разных точках этого углубления, и меня могут укрывать эти кусты. Во-вторых, это ребята: или он не знает об их существовании, или он их не может увидеть. Но он не знает точно где именно я нахожусь!»
Мак сделал на это ставку, и мысль эта неожиданно приободрила его и дала какой-то позитивный импульс. Напрягшись на несколько секунд всем телом, стараясь, тем не менее, не шевельнуться, он резко расслабился, почувствовав, как волна пробегает от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног, и как размеренно циркулирует по его телу кровь. Дышал он спокойно: вдох через нос – выдох через едва приоткрытые губы. Все большая площадь склона была уже просмотренной им к этому моменту.
«С другой стороны, если он будет знать, что я не один, то он может почувствовать угрозу быть обнаруженным. В таком случае он может захотеть покинуть свою позицию.»
Мак еще раз перенес свой взгляд в сторону своих друзей и к своему удивлению обнаружил, что один из них в свою очередь уже вел наблюдение, впившись в бинокль. Ему вдруг стало немного не по себе: обнаружив своего товарища, Маку вдруг показалось, что его так же легко может обнаружить и их общий противник, но он быстро пришел в себя.
«Если все, что вижу я, не видит он, то…» – и он мысленно очертил на местности сектор, из которого на них вероятно был сейчас направлен вражеский ствол.
«Действительно ли я нахожусь в мертвой зоне? Если да, то он должен находиться не выше вон той линии… А вот это уже странно: я бы выбирал место повыше. Или же все-таки его здесь нет вообще?! Будем ли мы ждать его здесь до скончания века, или побежим навстречу пуле, когда нервы окончательно сдадут?»
Краем глаза Мак заметил какое-то движение справа от себя. Уже с полминуты второй товарищ пытался привлечь его внимание, и когда это ему удалось, он начал скалить зубы и строить гримасы, пытаясь что-то сказать. Мак безуспешно пытался понять его, затем снова глянул через прицел на склон, освещаемый к тому времени уже заходящим солнцем, но, ничего не увидев, снова посмотрел на вступивших в безмолвный бой выживших друзей. Видимо, наблюдающий что-то заметил и попросил второго донести это сведение до снайпера. Перестав гримасничать, связной протянул к своему лбу сжатую в кулак левую руку ладонью наружу, застыл в такой позе секунды на две, а потом вдруг резко вытянул указательный и средний пальцы в виде латинской буквы V и впился глазами в Мака, телепатируя: «Пойми меня! Пойми меня!». Он попытался сделать знак еще более явным, немного наклонив голову вперед, одновременно отводя руку с двумя оттопыренными пальцами к затылку, не отрывая руку от головы. Поза была не очень удобной, и связной смотрел на Мака уже исподлобья, продолжая мысленно «выкрикивать» в его сторону важное сообщение.
Маку показалось, что он нащупал смысл сообщения. Сверив угол, под которым напарник связного рассматривал поверхность восточного склона, он понял куда именно нужно было смотреть. Поначалу он опять не увидел ничего особенного. Но тут он заметил тень, медленно плывшую по склону. Ее отбрасывало какое-то рогатое копытное, неторопливо шедшее своей дорогой и не подозревавшее, участником какой истории оно теперь становилось.
Мак быстро перевел взгляд направо. Связной уже не посылал знаки, но что-то неслышно шептал стоящему сзади него наблюдающему. Снова в оптику. Животное успело отойти вправо. Он отвел глаз от прицела, пытаясь увидеть движение невооруженным глазом…
«Ну ты и маскируешься, олень! Мне бы твою способность!» – лишь позавидовал Мак и продолжил наблюдение. А животное продолжало беззаботное путешествие на юг, слегка забирая вверх. Оно было словно каким-то символом той жизни, от которой Мак со своими друзьями добровольно отошли на время, заменив ее на эту работу, ставшей теперь их общей судьбой, и эта жизнь теперь проходила мимо них где-то там, далеко, не обращая на них никакого внимания. Следить за копытным становилось необычайно тоскливо, и на сердце уже лег тяжелый камень, как вдруг оно резко остановилось.
Поначалу даже не обратив на это внимание, Мак тем не менее оторвал взгляд от стеклянного глаза прицела, дабы еще раз оценить местонахождение наблюдаемого объекта. Животное стояло у самой границы ранее определенного предполагаемого сектора нахождения противника. Оно не двигалось и лишь время от времени шевелило ушами. Мак принялся активно проверять все возможные укрытия в непосредственной близости к этой точке по направлению движения животного.
«Два валуна. Куст. Чуть выше еще один. Склон…»
Наблюдающий словно сросся с биноклем. Связной старался не дышать.
«Что там, олень? Что ты чувствуешь?» – спрашивал про себя Мак.
Олень же решил продолжить свой путь, но сделав один шаг он вдруг молниеносно бросился прочь от этого места, уносясь обратно на север. Мак еще пристальнее стал осматривать валуны и кусты, находившиеся на несостоявшемся южном маршруте сбежавшего животного. Ему показалось, что его глаз сейчас выпадет из своей орбиты и укатится через коридор оптического прицела на восточный склон, как вдруг прямо от почвы в двух шагах налево от места остановки оленя отделилась и посыпалась горстка земли.
Справа от себя Мак услышал леденящий душу звук попадания пули в плоть, а секунды через две до него донесся тихий отголосок выстрела. Он не отвел глаз от прицела, но понял, что произошло что-то крайне не желаемое.
«Он здесь. Он никуда не делся. Или ребята совершили оплошность, или он просто продолжает свою тактику, желая нашей с ним дуэли. Получается, что он мог видеть меня все это время… Все это время он смотрел на меня!»
Досадно, что такой ценой приходится вести этот бой, но иного выхода не было: противник не думал останавливаться на достигнутом и медленно приближался к абсолютной победе.
«И все же, где ты засел? Оленя поблизости уже нет, подсказки ждать неоткуда. Единственное, что у меня есть – эта горстка земли. Откуда она посыпалась? Не зарылся ведь он в земле, в конце-то концов! Должен же он наблюдать через какое-то отверстие!»
– Надежда на тебя, Мак. Продолжай наблюдать, а я пошел, – услышал он справа от себя достаточно громко озвученное решение, которое принял Бен – последний живой соратник Мака. – До встречи в другом месте!
С этими словами боец выбежал из своего укрытия и бегом побежал к восточному склону.
Жребий был брошен. Время пошло на секунды.
Казалось, прошло полдня, а не три минуты, за которые Бен сумел добежать до восточного склона. Тяжело дыша и спотыкаясь – совсем иначе, чем это делал грациозный и спокойный олень – он продвигался по склону, и вскоре тоже остановился, начав оглядываться и прислушиваться. Длилось это совсем недолго: с северного склона до Мака донесся истошный крик Бена, проклинавшего судьбу, противника и само это место. Если бы он сам вел наблюдение, то знал бы куда нужно идти, но он руководствовался лишь теми сведениями, которыми с ним успел поделиться наблюдавший в бинокль его боевой товарищ, а также примерным знанием угла, под которым по ним была выпущена последняя пуля.
Жертва принесена. Бен был готов погибнуть. Он даже хотел услышать выстрел, надеясь, что у него, уже сраженного пулей, хватит сил на то, чтобы добежать до врага и вцепиться в него, преподнеся тем самым Маку цель на блюдечке. Но по всей видимости этот сценарий не входил в планы снайпера. Еще немного покричав и покрутившись вокруг себя, Бен тяжело опустился на землю, оперевшись на отставленные назад вытянутые руки. Он опустил голову на грудь и, тяжело дыша, обдумывал пережитое.
Выбежав из укрытия, он успел примириться со смертью. Он бросил оружие, чтобы бежать налегке. «Зачем оно мне? Все равно не добегу до склона», – решил тогда он. Но сейчас, с трудом восстанавливая дыхание, ему нелегко было начинать все сначала, однако сделать это нужно было немедленно. Главное сейчас не паниковать и собраться с мыслями.
Что нужно сделать, чтобы и Маку помочь, не обнаружив его раньше времени, и себя сберечь? Возможен ли такой вариант в принципе? Теперь уже Бена мучал вопрос «почему он оставил меня в живых?»
«Видимо, так интереснее», – отвечал на него же Мак, наблюдая то за Беном, растерянно озиравшимся по сторонам, то за тем самым местом, откуда непонятно почему начала сыпаться земля. Выдержке обоих снайперов можно было позавидовать, но затаившийся противник, прекрасно замаскировавшийся и находившийся в выигрышном положении, явно наслаждался процессом игры.
Солнце опускалось все ниже, и Мак начал волноваться. Что будет, если они так и не смогут вычислить противника до наступления сумерек? А может быть стоит под их прикрытием воссоединиться с Беном и уже вместе изучить интересовавшую его часть склона?
Бен бездействовал. Время от времени он поднимал голову, глядя на западный склон, чувствуя идущую оттуда моральную поддержку, но осознавая свое бессилие снова ее опускал.
В какой-то момент Мак, наблюдавший за Беном, заметил как тот медленно встал и приложил правую ладонь ко лбу козырьком. Одновременно с этим едва уловимый рокот, в течение минуты казавшийся Маку очередной галлюцинацией, вдруг принял вполне реальные очертания, и со стороны западного склона в небе над долиной появился вертолет.