– Хорошо пап, обещаю, что больше такого не повторится! – уходит к себе в спальню, шатаясь.
– Ты же это не всерьёз сказал, да?
– Я не знаю, родная… не знаю, – достаёт из холодильника пиво, садится в кресло и включает телевизор. Жена уходит спать.
В телевизоре:
– Сегодня наши депутаты выделили десять миллионов рублей на благоустройство парков нашего города. – Депутат:
– Мы всё делаем для народа, и такие новшества должны стать обыденным делом.
Переключает на другой канал:
– Купите у нас мощный робот-пылесос. Он вам нужен!
На другой:
– Звоните на этот номер. Ваш голос очень важен для нас!
Выключает телевизор.
В мыслях: «А ведь правду говорят, что яблоко от яблони… Сын мой в меня идёт, но почему-то меня это не радует. Вот вроде бы всё есть, а что-то вот не то всё. Как-то всё пресно и… не для меня, что ли. Всё же я мог сделать гораздо больше…»
Так он думал и рассуждал про себя, пока не уснул.
50 лет
Вечер
– Эх, тебе уже пятьдесят лет. Это сколько мы уже вместе?
– Двадцать семь лет получается.
– Да… И что? Ты до сих пор меня любишь и не променяешь ни на кого другого? Только давай честно.
– Конечно, я тебя ни на кого не променяю. Мы же нашей любовью столько всего нажили: квартира, дача, сын.
– Тогда почему ты такой нерадостный? Сегодня же все твои друзья, родственники, знакомые собрались, и все мы искренно желаем тебе счастья.
– Ну да, искренно… – он состроил улыбку.
– Я люблю тебя!
– И я тебя…
Перед смертью
Все собрались около его кровати. Каждый с грустным лицом, и все перешёптываются.
– Милый, как ты? – спрашивает жена со слезами на глазах.
– Кхе, бывало и лучше… – он осматривает комнату, людей и думает: «Мне была дарована жизнь. И на что же я её потратил? На нелюбимой работе занимался нелюбимым делом, делал вид, что люблю, делал вид, что живу, что строю, а в итоге всё не то. Теперь я понимаю, почему ложь считается самым сильным грехом!»
– Вся моя жизнь – сплошная ложь… – с этими словами он умер.
Кафешка
Есть в этом посёлке одна кафешка. Такая стоит, наверное, в каждом более-менее развитом русском посёлке. Открылась она ещё в девяностых, и тогда это было пускай не особо культурное, но довольно атмосферное и примечательное место. Днём там проходили банкеты, по вечерам – дискотеки. Всем нравилось это место, и оно стало уже частью села, но потом по непонятным причинам хозяин заведения просто взял и закрыл его, а сам уехал неведомо куда, забрав с собой часть мебели и оборудования. Потом это место перешло к каким-то таджикам, которые устроили так называемую «узбечку», где готовили за среднюю сумму свои национальные блюда, при этом недостающие оборудование и мебель брались откуда попало.
«Узбечка» всё ещё пользовалась спросом среди местных за счёт цен и отсутствия альтернатив, но через пару лет и таджики оставили это заведение, забрав с собой всё, что только можно было забрать. Потом были новые хозяева, и так раз за разом до наших дней. Так это место и превратилось в кафешку с самым разнообразным и несочетаемым убранством.
В такое место как раз и заехал городской предприниматель Иван Корбакин по дороге к сыну на свадьбу в село Сметанкино вместе со своим будущим шурином Сергеем Думовым.
Ехали они уже пятый час с самого раннего утра, и им нужно было остановиться отдохнуть и перекусить, а Дурово с виду было местом недурственным. Осматривая посёлок в поисках какого-нибудь приличного заведения, среди магазинчиков и даже небольшого торгового центра они увидели старое здание с обшарпанными стенами и кучей плакатов, вывесок и объявлений, наклеенных на нём. Над входом красовалась большая выцветшая вывеска: «Ресторан Местный». Других заведений они не нашли, а долго метаться не хотелось, так что решили остановиться здесь.
Иван с Сергеем вошли, и их сразу встретил звон колокольчиков, небрежно привязанных к входной двери. Они сели за стол и начали ждать официанта. В это время в кафешке сидели ещё пять человек. Все посмотрели на незнакомцев с некоторым удивлением и презрением и продолжили свои разговоры и еду. Через некоторое время к ним подошла работница заведения.
– Вы будете что-нибудь заказывать? – осторожно спросила она.
– Да. Можно меню?
– Ах, меню у нас там, у стойки. Там и заказывать.
– Странный у вас сервис! – подметил Иван, посмотрел удивлённым взглядом на Сергея и пожал плечами. – Ну ладно, пойдём к стойке.
Они подошли к стойке заказов, которая была ещё и барной стойкой, и начали рассматривать листок с блюдами, вложенный в настольную подставку с рекламой.
– Хорошо, мне окорочка с картошкой, – сказал Иван.
– Ой, извините, сегодня окорочков нет! – ответила работница.
– Ладно, а вот у вас какой-то сырный суп. Он есть?
– Есть, но… он так себе, если честно, – взволнованно ответила работница.
– Что же он у вас в меню, если он так себе?
Работница растерялась и не знала, что на это ответить. Тем временем в зале начало чувствоваться какое-то недовольство.
– Ладно тебе, не беспокой людей! – окликнул его Сергей. – Вот борщ у них есть. Может, по борщу?
– Ну давайте хоть борщ, – согласился Иван. – Только мне ещё салат, и пить я буду кофе американо.
– Эм, у нас американо нет.
– А какой есть?
– Три в одном есть, – ответила она, краснея.
Иван нервно вздохнул:
– Ну давайте хоть три в одном.
– А вы чего пить будете? – обратилась она к Сергею.
– А? Мне сок, да… – ответил Думов, отвлечённый от чего-то.
Они сели за самый чистый столик из свободных. Корбакин стал мельком осматривать помещение и посетителей. Видны были декорации, оставшиеся с начала существования кафе, некоторые заштукатуренные, а остальные обшарпанные. Виднелось много точек и дырочек. Зал был небольшой, но за дверью виднелся ещё один зал, по-видимому, для застолий и вечеринок. Кроме Ивана и Сергея за одним столиком сидели двое толстых мужчин в весьма приличной одежде и явно с бодуна, за вторым – невероятно худая женщина, по виду которой можно сразу понять, что она очень давно без мужика, а за третьим столиком, у самого края, сидел, будто забитый, мужчина с большими скулами, синяками и жилистыми руками вместе со своей женой, судя по всему. Эта женщина была невероятно толстая, с кучей морщин, странной причёской и кучей болячек и бородавок на лице, небрежно замазанных большим количеством дешёвой косметики. Глаза её были хмурые, а рот, казалось, не способен выдавить человеческую улыбку. Это была одна из тех женщин или, скорее, баб, от которых не ожидаешь ничего, кроме презрения и скандалов. Запах её духов разнёсся, кажется, по всему заведению. Лица у всех посетителей были грустные, покорные и уставшие, как в любом общественном транспорте, кроме лица этой бабы: оно выражало ярое недовольство новыми гостями.
Корбакин и Думов несколько минут просто молчали, отдыхая и погрузившись в свои мысли.
– Ты первый раз в Дурово? – спросил наконец Сергей.
– Я бывал тут раньше проездом, но как-то особо не задерживался… – ответил Иван и стал вслушиваться в разговоры других посетителей:
– Ну что, швабра? Вчера пил опять?! – доносилось с крайнего стола.
– Пил… – угрюмо отвечал мужик.
– Ну и нахрена ты пил? Завтра к нам внучка приезжает, а ты не можешь ни убраться, ни в магазин сходить, полку новую купить да повесить. Старая-то совсем развалилась, стыдно будет.
– Так ты же сама в магазин не отпускаешь.
– А как тебя отпустишь?! Ты ж, скотина, водки купишь и нажрёшься опять. Ведь нажрёшься?
– Нажрусь…
За другим столиком по телефону:
– Алло. Привет, сынок! Что, как там у тебя дела? Ммм, понятно. Что делаешь? Ааа, молодец. Ну ладненько, давай. Люблю тебя! Ага, давай. Давай, пока-пока…
За третьим:
– Ты видел, чего Лерка вчера на корпоративе вытворяла?
– Неа, я отрубился ещё в одиннадцать.
– Там такое было…
Тем временем принесли заказ. Работница несла все блюда на одном подносе и чуть ли не падала вместе с ним, но смогла положить поднос на стол, немного разлив кофе, пожелала приятного аппетита и ушла. Некоторые тарелки были побиты, и борщ был приготовлен явно не только что.
Иван отвлёкся от чужих разговоров и начал есть.
– Чего ты такой грустный, Серёга? Всё-таки на свадьбу едем, а не на похороны! – Корбакин хлопнул Сергея по плечу. – Эх, вот и мой сын уже женится, как быстро время летит… – сказал он про себя.
– Да… не хотел я тут останавливаться. Грустно мне на всех этих пустых людей глядеть да вспоминать… А ведь их всё больше, особенно среди молодёжи. Тут особо не разрадуешься.
– Что ты этих «пустых людей» всё упоминаешь? Они же, наверное, последние, о ком стоит беспокоиться.
– Просто думаю я о них много…
– Ну и чего ты там надумал?
– Не хочу говорить, да и о них в одном предложении не скажешь.
– Время у нас ещё есть, а ты походу только о этих своих пустышках и думаешь. Расскажи, может, хоть голова у тебя легче станет.
Сергей призадумался.
– Ну ладно, слушай. Может, поймёшь чего. Сейчас, только мысли в кучку соберу… – сказал Думов и сделал внушительную паузу. – В общем, пустые люди, как я их называю, – это люди без особенной индивидуальности. Они терпят и приспосабливаются абсолютно ко всему: нелюбимая работа, неправильные ценности, угнетение, скудные условия жизни. Пустые лучше стерпят это, чем будут проявлять инициативу и делать хоть что-то, чего они раньше не делали.
– Так что же, по-твоему, если человек не меняет свою жизнь, значит, он автоматически пуст?
– Нет, вовсе нет. Там же нет такого разграничения: либо ты пустой, либо ты нормальный. Это как с наркотиками: кто-то иногда и по мелочи, кто-то часто и уже зависим, а у кого-то это составляет всю его жизнь. Пустота человеческая имеет кучу качеств и проявлений: им неинтересна жизнь, им ничего особенного не нужно, они верят в одно и то же и не признают других истин; порой даже не вдаются в смысл дела, которое они делают; не меняются ни под каким предлогом; врут всем, включая самих себя, любят и смотрят те телепередачи, фильмы, музыку и книги, где нужно меньше всего думать для их понимания и много чего ещё…
– Ну дак, подобные люди были и, наверное, будут всегда. О них и Гоголь, и Лермонтов писали.