Quotes from the book «В людях»

Ибо ничто не уродует человека так страшно, как уродует его терпение, покорность силе внешних условий

Веселье у нас никогда не живет и не ценится само по себе, а его нарочито поднимают изпод спуда как средство умерить русскую сонную тоску.

веть, не орать. Вот вспоминаешь об этом и, содрогаясь в мучительном отвращении, удивляешься – как я не сошел с ума, не убил никого? Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтобы вы знали, милостивые государи, – это ведь не прошло! Вам нравятся страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно

Рыба ищет – где глубже, добрый молодец – что хуже…

ролева Марго. Как оправдаюсь я перед ней? Солоно мне было в эти сквернейшие часы.

Выше своей души не заношусь…

Обложили окаянные татарове Да своей поганой силищей, Обложили они славен Китеж-град Да во светлый час, заутренний… Ой ли, Господи, боже наш, Пресвятая Богородица! Ой, сподобьте вы рабей своих Достоять им службу утренню, Дослушать святое писание! Ой, не дайте татарину Святу церковь на глумление, Жен, девиц – на посрамление, Малых детушек – на игрище, Старых старцев на смерть лютую! А услышал господь Саваоф, Услыхала Богородица Те людские воздыхания,

Возвращаясь вечером с ярмарки, я останавливался на горе, у стены кремля, и смотрел, как за Волгой опускается солнце, текут в небесах огненные реки, багровеет и синеет земная, любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.

Живешь, живешь, сорок лет прожито, жена, дети, а поговорить не с кем. Иной раз – так бы развернул душу, так бы заговорил обо всем, а – не с кем! С ней заговоришь, с женой – не доходит до нее… Да что – она? У ней – дети… ну, хозяйство, свое дело! Она моей душе чужая. Жена – друг до первого ребенка… как водится. Да она у меня, вообще… ну, ты сам видишь, ни в дудку, ни поплясать… неодушевленное мясо, черт вас возьми! Тоска, брат…

Живи в Персии – магометашкой, в Москве – городовым, горюй, воруй, – все можно поправить! А жена – это, брат, как погода, ее не поправишь… нет! Это, брат, не сапог – снял да бросил…