Read the book: «Серьги с алмазными бантами»

Font:

* * *

Глава первая
Убийца

Сентябрь 1812 года

Женщина вопит и стучит ногами. Её праведный гнев неистов, но мужчину это не волнует. К чему слова, когда дело сделано, и жертва уже запуталась в расставленных силках? Он молчит. Наблюдает. Крикунья распаляется всё больше и больше: её голубые глаза сверкают, ноздри дрожат. Сколько в ней злости и сколько гонора!..

Неужели она ни о чём не догадывается? Вроде нет… Хотя что с баб взять? Одно слово – пустышки. Матери растят из них принцесс, сулят им поклонение рыцарей, а потом выпускают в суровый мир, где судьба сразу же даёт дочке пинка. Лети вниз, курица! Знай своё место и не высовывайся!

Мужчина терпеливо ждёт. Наконец с женских уст слетает долгожданное «не дам», и он впивается взглядом в лицо своей жертвы. Поймать, не упустить тот миг, когда в чёрной глубине зрачков проступит страх. Упоительное, сладкое мгновение, а потом – предвкушение и наконец-то… вожделение. Плоть затвердеет, став до умопомрачения чувствительной, а следом придёт наслаждение! Но, чтобы всё получилось, в глазах крикуньи должен проступить ужас.

«Жалкая дурочка, она думает, что нужна мне».

Смешно, но это примитивное существо, кажется, мнит себя чем-то ценным. Дылда с выпирающей грудью, восемнадцатилетняя корова. Человеку со вкусом на неё и смотреть-то противно. Бестолочь не понимает, что годна только в жертвы и судьба её предрешена: умереть в назидание другим. Мужчину волнуют совсем юные, это в их сердцах должен родиться ужас.

Дылда по-прежнему задирает нос, на её лице нет даже тени прозрения. Ну что ж, пора! Мужчина идёт к камину и берёт со стойки кочергу. Может, нахалка хоть теперь догадается?.. Нет, бесполезно. Она и впрямь оказалась тупицей. Удар по икрам валит крикунью на пол. Наконец-то в её глазах мелькает страх – дошло, что к чему! Натянув серое сукно панталон, мужская плоть разбухает, а сладкий огонёк греет кровь. Теперь надо раздуть пламя, обратить его в пожар! Мужчина вновь бьёт жертву. Попав ногой в мягкое, радуется: «Живот? Славно… А теперь добавим!»

Описав круг, тяжелая кочерга опускается на плечо жертвы. Женщина хочет свернуться в клубок, спрятать лицо. Вот уж нет, не выйдет! Бац – и сапог таранит нежную щёку. Лучше бы, конечно, выбить зубы, но не беда – всё ещё впереди.

Переплавляя кровь в жидкий огонь, нарастает возбуждение. Мужчина упивается им – растягивает удовольствие.

Удары сыплются на обмякшее тело: кочерга, нога, кочерга, нога… По холке мучителя пробегает дрожь. Ни с чем не сравнимый аромат свежей крови дурманит голову. Великолепно! Острее пахнет лишь человеческий мозг.

Кочерга опускается на череп жертвы. Веером теплых капель разлетаются окровавленные сгустки. Невероятный, запретный аромат – он как спусковой крючок. Огненные судороги пробегают по телу мужчины. Одна, вторая… О-о-о! Как это приятно!.. Но, скомкав тёплую истому, разрывает тишину визгливый крик:

– Убийца! – старческий голос срывается на фальцет.

«Что за чёрт? Богадельня тут, что ли? – раздраженно думает мужчина. – Всё испоганили!.. Хотя…»

На сером сукне панталон расползается влажное пятно. Чтобы там ни вопила седая ведьма, дальше можно и не слушать – главное уже сказано. Старуха даже не понимает, какой комплимент сделала.

Убийца! Разве не прекрасное имя для великого человека?

Глава вторая
Побег

Что может быть прекраснее, чем осень в Ратманово?.. Впрочем, в этом году говорить об осени было, пожалуй, рано: сентябрь выдался на редкость жарким, и благодарная природа на этом солнцепёке цвела и плодоносила по-летнему буйно. Усыпанные мелкими краснобокими яблочками согнулись до земли ветви барского сада, под тяжестью крупных тёмных гроздей провисли виноградные лозы, а на клумбах яркая пестрота георгинов оттеняла нежность белоснежных роз.

Однако ни тёплый день, ни ратмановские красоты не веселили светлейшую княжну Черкасскую. Елена молча сидела возле устроенной на реке купальни, наблюдая, как беззаботно плещутся в воде её младшие сёстры.

– Ах, Элен, неужто и впрямь Москву отдали французам? Нет! Я в это не верю, – сидевшая рядом с княжной тётушка Апраксина горько вздохнула. Вернувшийся из уездного городка управляющий только что доложил хозяйкам о последних сплетнях и устрашающих слухах.

– Я тоже сомневаюсь, что отдали – призналась Елена. – Только мне очень не по себе. От Алексея уже четыре месяца нет писем.

Старший брат четырёх княжон Черкасских покинул Ратманово ещё до начала войны, но с фронта умудрялся писать домой постоянно, а тут – как отрезало.

– Алекс воюет, – резонно заметила Апраксина.

– Да, наверное, вы правы. – Елена и сама каждый день повторяла то же самое, но сердцу не прикажешь, а оно всё ныло и ныло. Княжна уже пожалела, что завела этот разговор. Не нужно бередить раны. Спасение семьи – в обыденности. Всё как всегда! Только так можно спрятаться от тяжёлых мыслей.

Елена окликнула сестёр:

– Девочки, пора обедать! Вылезайте и догоняйте нас.

Ухватив тётку под руку, княжна повела её по старинной липовой аллее к дому. Старая графиня опиралась на палку и даже с помощью Елены шла очень медленно. Дамы ещё не успели добраться до крыльца, когда их обогнали все три купальщицы. Девушки натянули платья на мокрое тело и сейчас бежали наперегонки в свои комнаты переодеваться.

Усадив тётку в гостиной, Елена зашла в крохотную комнату возле буфетной. Там среди шкафов, забитых расходными книгам, приютился квадратный столик, за которым, нацепив на кончик носа круглые очки в железной оправе, что-то писала в гроссбухе седая как лунь, но всё ещё живая и бодрая домоправительница Тамара Вахтанговна. В Россию она приехала давным-давно вместе с грузинской царевной Ниной – матерью Алексея Черкасского. Потом случилось несчастье, и Нина умерла, а старая няня заменила её осиротевшему сыну мать. Вместе с мальчиком перебралась Тамара Вахтанговна в Ратманово, а когда её питомец вырос, сделалась в имении домоправительницей. Княжон – сводных сестёр Алексея от второго брака его отца – Тамара Вахтанговна не воспитывала, но девушки дружно называли её так же, как их брат, – «няня».

– Няня, девочки переодеваются, тётушка в гостиной. А что с обедом? – спросила Елена. Восемнадцатилетняя княжна, сама не заметив как, сделалась за последний год хозяйкой дома.

– Всё готово, дорогая! Скажу, чтобы подавали, – отозвалась Тамара Вахтанговна и отправилась на кухню.

Елена вернулась за тёткой и повела её в столовую. За их спинами простучали быстрые шаги спешащих девушек, и княжна довольно улыбнулась. Она старалась держать младших в строгости, но вредные сестрицы сплошь и рядом восставали против её власти, однако сейчас всё с первого раза вышло гладко. Не только покладистая Лиза и младшая Ольга, но и вечно бунтующая Долли подчинилась без возражений. Хорошо!..

Елена усадила старую графиню во главе стола и, кивнув сёстрам, пригласила их садиться. Но не успели слуги подать блюда, как звук колокольчика возвестил о приближении экипажа. Девушки вскочили.

– Нет, сидите, я сама посмотрю, кто это, – запретила Елена, – время военное, неизвестно кто и зачем может приехать.

Княжна встала и гордо, с прямой спиной, прошла мимо сестёр. Выйдя за дверь, она рванулась вперёд и, перепрыгивая через ступеньки, вылетела на крыльцо. Черная лаковая карета уже остановилась, но из неё вышел вовсе не Алексей, а дядя – брат их покойного отца князь Василий. Он окинул Елену равнодушным взглядом и процедил:

– Ну здравствуй, племянница.

– Князь Василий, мой брат запретил принимать вас в Ратманово, – объявила Елена и постаралась загородить собою дверь. – В письме, присланном весной, он совершенно чётко выразил свою волю.

Оплывшее лицо дяди, до этого расслабленно брезгливое, вдруг исказилось злобой, а блеклые глаза под набрякшими веками опасно блеснули.

– Теперь я здесь хозяин, да и ваш опекун тоже. Так что советую тебе вести себя потише и поскромнее, а то можешь и палки схлопотать, – прошипел князь Василий и, оттолкнув Елену, прошёл в дом.

– Что вы говорите, а где Алексей?!

– Убит под Москвой! – Старик мерзко хихикнул. – Жаль племянника, такой молодой был и наследника не оставил.

Злорадная ухмылка князя Василия оказалась последним, что видела Елена: она без чувств рухнула на пол.

– Девочка моя, очнись, – тихий голос няни еле пробивался сквозь вязкую черноту болезненной дремоты.

Раз зовут, значит, что-то случилось! Елена с трудом разлепила веки и прошептала:

– Где я?

– В гостиной, – объяснила Тамара Вахтанговна. – Ты упала в обморок в коридоре, тебя принесли сюда. Мы всё уже знаем – старый мерзавец нам объявил. Девочки заперлись в тётушкиных покоях, а я здесь, с тобой.

– А дядя где?

– В кабинете Алёшином, в бумагах роется, – с отвращением бросила старая грузинка. – Небось всё подчистую выгребет, жадная скотина!

– Няня, а какое-нибудь подтверждение своим словам он предъявил?

– Да, газету показал, где списки погибших напечатаны. – Тамара Вахтанговна тяжело вздохнула. – Пойдём, я тебя в спальню отведу. Поплачь, милая! Сегодня мы все моего мальчика оплакивать будем. Но помни, теперь ты из детей старшая, а значит, сёстрам защита.

Старая грузинка не ошиблась – проплакав всю ночь, Елена встретила зарю другим человеком. Полная мечтаний и надежд юная барышня осталась в прошлом, а вместо неё появилась стойкая женщина, способная защитить своих младших сестёр от горя и напасти.

Утром, когда Елена под руку с тёткой, спустилась к завтраку, князь Василий уже сидел на хозяйском месте во главе стола.

– Отлично, вы пришли! А где остальные? – не здороваясь, осведомился он.

– Сёстры приболели, они остались в своих комнатах, – отозвалась Елена.

– Да?.. Ну ничего, поправятся, они мне пока не нужны. Я нашёл тебе жениха. Отличная партия! – Князь Василий засмеялся так, что у Елены мурашки побежали по коже.

– И кто же это? – стараясь, чтобы дядя не почувствовал её страха, промолвила княжна. Мерзкая улыбка дяди не сулила ничего хорошего.

– Князь Захар Головин! Жених – хоть куда: первейший богач в столице, ты ни в чём не будешь знать отказа.

– Это какой Головин?! – воскликнула побледневшая графиня Апраксина. – Захар Иванович ещё с моим покойным супругом в гусарах служил. Он?

– Да, жених немолод, но у него нет наследника и, чтобы родить сына, ему нужна молодая жена, – огрызнулся князь Василий.

– Но ведь Головин уже трижды вдовец! – Ужас, охвативший старую графиню, придал ей сил, она даже вскочила. – Старик уморил всех своих жён, последней было всего семнадцать, а она и двух лет с ним не прожила!

– Наша Елена всегда славилась отменным здоровьем. Я описал князю её красоту, и тот сразу решил жениться, даже отказался от приданого и наследства.

– Вот как, вы уже распоряжаетесь моим состоянием? – Елена осознала, что война объявлена, и сдаваться не собиралась. – Я не знаю, с кем вы и о чём договорились, но я ни за кого замуж не собираюсь и разбрасываться моими деньгами не позволю.

– Ну что ж, придётся мне сразу показать тебе, кто в этом доме хозяин!

Князь Василий подошёл к камину и взял с подставки кочергу. Сияя улыбкой, он повернулся к Елене и ударил её кочергой по ногам. Боль оказалась адской, и княжна рухнула на пол.

– Запоминай, кто в этом доме хозяин, – почти пропел ей дядя. – Я остановлюсь, когда ты попросишь пощады.

Улыбка не сходила с лица изверга, его удары становились всё сильнее, а взгляд всё счастливее.

– Не слышу, где «помилуй, дядя»? – спрашивал он, нанося очередной удар.

– Прекрати! Что ты делаешь?! – крикнула вбежавшая на шум Тамара Вахтанговна. Старушка кинулась к лежащей девушке и заслонила её собой.

– Отойди, – приказал князь Василий.

Он изо всех сил размахнулся и ударил, стараясь попасть Елене по голове, но рука его дрогнула, и кочерга размозжила голову няне. Отчаянный крик старой графини отрезвил убийцу. Мгновение он постоял над окровавленным телом и вышел из комнаты.

Часа не прошло, как новый хозяин уехал в другое имение Черкасских – Бельцы.

«Откуда же взять силы? Не дай бог свалюсь, что будет с девочками?» – терзалась графиня Апраксина, весь день и всю ночь просидевшая у постели изувеченной Елены.

Бедняжка так и не пришла в себя. У княжны открылась горячка, она металась в бреду, выкрикивая то имя брата, то бессвязные угрозы дяде. Лицо Елены выглядело распухшим, словно шар. Страшной коростой покрывали его лиловые и чёрные пятна. Апраксина ощупала нос и лицевые кости своей питомицы – на первый взгляд всё было цело. Осмотрела графиня и изувеченное тело. Зрелище было страшным – сплошные синяки да отпечатки кочерги на ребрах. Как догадаться, что сломано? Пока Елена не придёт в себя, понять хоть что-то было решительно невозможно.

Старушка поднялась и позвала свою горничную Марфу:

– Посиди с княжной, я пойду к остальным.

Тяжело опираясь на трость, Апраксина вышла из комнаты. Княжны вместе с гувернанткой-англичанкой сидели в классной комнате. Перед ними стояли чашки с чаем и тарелки с остатками пирога. По крайней мере, девочек догадались покормить. Апраксина обняла своих подопечных и велела им ложиться спать в одной комнате. Решили перенести кровати в спальню Долли. Поняв, что нужно делать, княжны и слуги приободрились, а старая графиня отправилась исполнять свой долг.

Из столовой уже вынесли большой персидский ковер и сейчас две молоденькие горничные оттирали следы крови с паркета. Апраксина позвала дворецкого Ивана Фёдоровича – умного пожилого человека из крепостных, освобождённого ещё дедом княжон Черкасских. Дворецкий всю жизнь проработал в Ратманово, и графиня знала, что может на этого человека положиться.

– Иван, гроб в церковь уже отвезли? – спросила она.

– Да, ваше сиятельство, отпевают Тамару Вахтанговну.

– Скажи, чтобы коляску для меня заложили. – Апраксина задумалась, а потом попросила: – И вот ещё что, зайди в мои комнаты, ты мне нужен.

Подопечные давно сделались для старой графини радостью и смыслом жизни: бездетная вдова, она нашла в княжнах сразу и дочерей, и внучек. Жизненный опыт подсказал Апраксиной, что дела их совсем плохи и князь Василий твёрдо решил обобрать племянниц, а та лёгкость, с какой он изувечил Елену и убил старую няню, не оставляла сомнений, что «опекун» не остановится ни перед чем. Уже не богатство, а жизни княжон оказались в опасности. Надо искать защиты, но где? Графиня слишком хорошо понимала, что будет значить слово светлейшего князя – хозяина обширных поместий – против слова старой вдовы, живущей теперь в Ратманово на птичьих правах. Власть примет сторону Василия. Однако ещё оставалась крохотная надежда: погибший племянник был крестником Екатерины Великой и другом детства нынешнего императора Александра I. Если просить защиты сёстрам Алексея Черкасского, то только у государя.

Апраксина взяла перо и принялась за письмо. Справилась она быстро: сообщила о требованиях, предъявленных дядей Елене, описала избиение княжны и убийство няни, а потом попросила защиты для своих питомиц и наказания для князя Василия. Закончив письмо, старая графиня его подписала. Чуть ниже добавила, что подтверждает её слова ещё один свидетель – вольный крестьянин Иван Петров, дворецкий из поместья Ратманово. Она как раз закончила, когда в дверях появился Иван Фёдорович. Графиня пригласила его войти и подала бумагу. Старый слуга не подвёл – не задавая лишних вопросов, он расписался и молча остался ждать указаний. Слёзы выступили на глазах старушки.

– Спасибо тебе, Иван, – с чувством сказала она и, спрятав письмо в ящик стола, наконец-то решилась: – А теперь поедем в церковь, к Тамаре Вахтанговне.

В церкви читали заупокойный чин. У стен жались перепуганные дворовые. Гроб с телом няни стоял закрытым.

«Господи, за что этой доброй и преданной женщине послана такая кончина?» – графиня молча перекрестилась. Ужас от внезапной и страшной смерти близкого человека оказался таким острым, что просто выжигал душу. Апраксина еле дождалась окончания службы – всё боялась упасть рядом с горбом. Наконец она подошла к батюшке и попросила:

– Отец Василий, если мы с княжнами не сможем прийти на похороны, помолитесь за нас о покойнице.

– Хорошо, ваше сиятельство, я всё сделаю. Не волнуйтесь! – пообещал батюшка.

Вытерев слёзы, графиня простилась с ним и поехала домой. Нужно было что-то решать с Еленой…

В комнате Елены горели свечи, а повеселевшая Марфа бросилась навстречу хозяйке.

– Ваше сиятельство, барышня в себя пришла!

И впрямь, Елена сидела в постели. Кожа на её скулах и лбу была рассечена, губы разбиты, но оба глаза уцелели. Обычно темно-голубые, скорее даже синие, сейчас они казались совсем светлыми на фоне лилово-чёрных синяков, полностью заливших глазницы.

– Элен, скажи, где у тебя болит, – попросила графиня. – Нам нужно понять, есть ли переломы.

– Может, если только в ребрах – их тронуть нельзя, но руки и ноги целы. – Елена говорила хрипло: язык её от запекшейся крови распух и еле двигался.

– А зубы? – графиня приподняла девушке голову и, осмотрев рот, обрадовалась: – Слава богу…

Из глаз старушки вдруг закапали слёзы:

– Няня сохранила тебе жизнь, отдав взамен свою.

Вслед за хозяйкой заплакала и горничная, и лишь глаза Елены остались сухими, теперь в них полыхала ненависть.

– Убийца поплатится! Тётя, я не успокоюсь, пока не отомщу, – пообещала княжна.

– Дорогая, это будет потом, а нам нужно подумать о том, что делать сейчас. Защитить нас может лишь государь, для всех остальных князь Василий – хозяин имения и ваш опекун. В губернии никто не полезет в семейные дела Черкасских – побоятся. Я написала письмо императору, но как его передать? – графиня расстроенно вздохнула.

– Я поеду в столицу и напомню государю, что наш брат был крестником его великой бабушки и его другом детства, а жизнь свою отдал за Отечество на поле брани! – воскликнула Елена.

– Но ты даже не можешь встать…

– Давайте попробуем, – предложила княжна и поднялась на ноги.

Оторвав руки от спинки кровати, она покачнулась, и Апраксина охнула:

– Больно?

– Это не важно. – Стиснув зубы, Елена прошлась по комнате, сначала медленно, потом всё уверенней. Наконец она попыталась коснуться ребер и сразу вскрикнула: – Ой! Больно… Здесь, наверное, трещины.

Старая графиня развела руками – её план оказался невыполнимым.

– Как ты поедешь? Василий проследит за тобой по почтовым станциям и силой привезёт домой, потом объявит умалишённой, а там… Даже подумать страшно… Ведь если ты умрёшь, и приданое, и наследство достанутся ему.

– Тётя, я одного не пойму: если князь Василий договорился с этим стариком на тех условиях, что сам нам изложил, зачем так меня уродовать? Ведь теперь князь Захар не согласится на этот брак, раз он хотел красивую. Здесь что-то не так…

Графиня явно смутилась, но всё-таки ответила:

– Не знаю, вправе ли я говорить такое молодой девушке, но пусть Бог простит меня. Про князя Захара плохие слухи ходят, в свете шепчут, что он любит истязать и насиловать очень молоденьких девушек. Боюсь, что с самого начала договорённость была не о тебе (у подобных извращенцев восемнадцатилетние не в чести), а о Долли или, не дай бог, о младших. Избивая тебя, Василий запугивал их.

У Елены от ужаса затряслись руки.

– Нужно немедленно увезти девочек. Только куда можно уехать, если всё теперь принадлежит дяде, да к тому же, как вы говорите, на почтовых станциях нам показываться нельзя?

– Я уже думала об этом, – с сомнением признала Апраксина, – но, боюсь, дело слишком уж рискованное! У меня есть подруга юности Мари Опекушина. Она живёт в ста пятидесяти верстах отсюда по дороге на Киев. Я знаю, что Мари жива и здорова, поскольку регулярно получаю от неё письма. Опекушина мне не родственница, и никому в голову не придёт искать нас в её имении. Мы могли бы выехать на столичный тракт, привлечь на почтовых станциях внимание, чтобы нас запомнили, а потом через просёлки свернуть на Киев. Ночевать можно в деревенских избах.

– Тётя, какая же вы умница! Только сделать нужно ещё хитрее: я переоденусь пареньком, тогда моему разбитому лицу никто не удивится – буду говорить, что пьяный отец избил, и поеду в Петербург к императору, а вы завтра же уедете к вашей подруге.

– Да разве ты доедешь до столицы в таком состоянии?

– Обязательно доеду! – пообещала Елена и распорядилась: – Ждите меня здесь.

С трудом натянув на избитое тело халат, княжна пошла в кабинет брата. Алексей, уезжая, отдал ей ключ от потайного ящика, вмонтированного в стену за портретом бабушки. Брат заказал этот ящик лишь год назад, и князь Василий не мог знать о существовании тайника.

Сняв портрет, Елена вставила ключ в замочную скважину, повернула его, как учил Алексей, три раза налево, а потом, протолкнув вперёд до основания, ещё два раза направо. Замок щелкнул, и дверца открылась. В ящике лежали драгоценности и деньги. Елена сложила всё в подол халата, закрыла ящик, вернула портрет на место и, захватив из стола шкатулку с дуэльными пистолетами, вернулась к себе в спальню.

– Вот, тётя, забирайте всё с собой, я возьму лишь оружие и немного денег, – сказала княжна и поторопила: – давайте собираться, вам надо уехать на заре, а я должна ускакать не позднее чем через час.

– Хорошо, дорогая, мы возьмём лишь самое необходимое, – решила графиня. – Пошлём Марфу подобрать тебе что-нибудь из вещей Алексея, а я пока напишу письмо к старшей сестре Мари Опекушиной, графине Савранской, та живёт в Петербурге одна и с удовольствием приютит тебя.

Елена отсчитала из принесённых денег жалованье английской гувернантке за год вперёд и написала ей рекомендательное письмо, а потом вернулась к зеркалу. Чёрное, распухшее лицо княжну не испугало. Подумаешь, красоты лишилась! Какое это имеет значение, если убили няню? Елена взяла ножницы и отрезала свои золотистые локоны до длины, подходящей мужчине – чуть ниже ушей. Вьющиеся пряди тут же закрутились в крупные кольца. По крайней мере, причёска её больше не выдаст.

Марфа принесла и вывалила на кровать кучу плащей, сюртуков и панталон, оставшихся в поместье от юности брата Алексея. Елена выбрала из них самые заношенные и примерила на себя. Одежда оказалась широка, что было даже к лучшему – высокая девичья грудь под мешковатым сюртучком не привлекала внимания. Сапоги княжна надела собственные, а простую шляпу с широкими полями и низкой мягкой тульей позаимствовала у Ивана Фёдоровича.

Марфа предложила забинтовать рёбра куском сурового полотна и поверх него застегнуть широкий пояс с металлической пряжкой.

– Так и повязка не соскользнёт, и кости будут плотно сжаты, – объяснила она.

– Забинтуй, только под холст положи, пожалуйста, вот это, – попросила Елена.

Она подала горничной плотный кожаный мешок, где уже разложила деньги, письма, написанные графиней, и сапфировые серьги, подаренные когда-то бабушкой. Марфа примотала мешок к груди Елены, потом стянула ей ребра поясом. Боль сразу притупилась и стало легче дышать. Кроме того, повязка скрыла грудь княжны, сделав ее совсем незаметной.

Положив в седельную сумку пистолеты, две пары мужского белья и немного еды, Елена сочла, что готова. Сёстры спали, и она не стала их будить. Поцеловав старую графиню, беглянка взяла сумку и пробралась в конюшню, где уже ждал Иван Фёдорович, оседлавший для неё любимца покойного брата – орловского рысака Ганнибала. Елена забралась в седло.

– Спасибо вам за всё, Иван Фёдорович! – крикнула она, ударила каблуками в бока коня и выехала в ночь.

Покойная няня сказала чистую правду: теперь Елена стала старшей и её жизнь целиком принадлежала сёстрам. Княжна знала, что расшибётся в лепёшку, себя не пощадит, но для блага семьи сделает всё возможное.