– Эй, мудило, где ты там?! Совсем умом тронулся – раскидываешь велик в лесу? Это тебе не Вторая Мировая, не нужно растяжки устанавливать! Так же можно и ногу сломать!
Я увидел в воде голову. Искупаться значит захотелось! Наклонился, поднял камень и зашвырнул в сторону головы.
– Эй! В чём дело? – услышал я обиженный голос.
Вот, блин, девчонка. Сейчас ещё начнёт верещать, что я её чуть не прибил. Даже не подумаю извиняться. Дождусь, когда эта ненормальная вылезет, и хорошенечко ей наподдам. Нет, лупить её не собираюсь, хватит с неё камня. Но пощады ей не ждать. Я чувствовал как из глаз буквально льются лучи ненависти, обращенные к голове, которая приближалась достаточно быстро. Хорошо гребёт.
Голова была совсем близко, девчонка не сбавляла темп, с силой оттолкнувшись вскарабкалась на пирс, быстро пошла в мою сторону. Она подбежала и толкнула меня:
– Ты дебил?! – вода струилась, знакомое лицо исказило ненавистью. – А если бы попал в голову, идиот? Что тогда? Так бы и стоял посреди пирса и смотрел, как человек тонет?
– Марта, уймись! – я взял её за плечи и встряхнул. – Я же не попал! Успокойся!
От неожиданности, что я назвал её по имени, Марата впала в ступор, затем быстро заморгала, выдохнула и вытерла воду ладошкой с лица.
– Кит, ты… Ты же мог попасть мне в голову, я же могла утонуть… зачем ты это сделал? – теперь она была похожа на маленькую девочку. Она надула губы, нижняя немного выдвинулась вперёд, в уголке глаза заблестела капелька. Я подошел к её одежде, взял полотенце. Укрыл её голову, как косынкой, промокнул, спустил полотенце на плечи.
– Марта, извини меня, я не хотел попасть ни тебе, ни кому угодно в голову камнем. Понимаешь, я упал из-за велосипеда, стало обидно, думал, что кто-то из друзей приехал…
– И решил бросить в друга камнем?! Хорошая у вас дружба, с таким другом и врагов не надо…
– Ну, знаешь, не тебе судить, как я общаюсь с друзьями.
Марта посмотрела на меня исподлобья:
– Конечно, ты прав. Куда уж мне. – Она развела руки в стороны, покачала головой. – Я всего лишь чуть не получила камнем по голове от моего соседа, ночью, плавая в озере.
– Я уже извинился. Что ты ещё хочешь?!
– От тебя я ничего не хочу, спасибо.
Она оттолкнула меня плечом и прошла к своим вещам, вытираясь полотенцем на ходу. Я смотрел на неё и мне было чертовски досадно: конечно, повел себя неправильно, но можно было и ей извиниться за свой дурацкий велосипед. Тем временем Марта обмотала голову полотенцем и начала натягивать шорты и рубашку. Она не оборачивалась на меня, но я чувствовал её злость. Она пошла к велосипеду, я поплелся следом. Стоит её подвезти домой, если она, конечно, не подумает, что я хочу замести следы покушения.
– Марта, Марта! Послушай, ну извини! Давай, довезу тебя домой?
– Спасибо, но что-то не очень хочется. – Надо же, даже ответила.
– Да что не так? Как мне извиниться, если ты мне не даешь шанса?
Она подняла велосипед и пошла по узкой тропинке к моей машине, вернее к дороге. Просто машина загораживала проход. Марта остановилась.
– Послушай, Кит, я понимаю, что я тебе чем-то не нравлюсь. Это нормально, такое бывает. Одним людям не нравятся другие люди. Так что не стоит переступать через себя из-за нелепого случая.
– С чего ты взяла, что ты мне не нравишься?
Она повернулась ко мне:
– Думаешь, не помню, как ты со мной разговаривал, когда мы познакомились? И сейчас: если бы ты знал, что это мой велосипед, хочешь сказать, не зашвырнул бы камень мне в голову? Ой, прости, это же только для друзей. Если бы понял, что это мой велик, то мне нужно было ждать гарпун?
Марта опустила голову, потом медленно подняла, явно намереваясь добавить ещё что-то:
– Ой, так у тебя кровь. Это мой велик тебя так?
Я посмотрел на свои колени. Они были в грязных ссадинах, на раны налипли каки-то листочки, комочки земли. Как будто микроплотину прорвало.
–Ладно, пойдем к машине. Она всё равно стоит так, что не обойти. У тебя же наверняка есть аптечка. Или вода. Нужно промыть, а то вдруг в раны проникли мелкие мушки и стали бешено размножаться, откладывая миллион личинок в минуту.
Наверное, это означало, что извинения приняты. В машине нашлась и вода, и пластыри, и йод. Марта сама взялась промыть ссадины. Несмотря на то, что ранки казались неглубокими, Марте зачем-то понадобилось обработать их именно йодом. Из-за антисептика я понял, как сильно разбиты колени. Дурацкий велик. Волна негодования вновь меня накрыла. Хотелось сказать что-то едкое. Но тут Марта подула на мои колени и наклеила пластыри. Как ни в чём не бывало выпрямилась и посмотрела на меня:
– Что-то опять не так?
– С чего ты взяла?
– Твои брови почти достали до уровня роста волос.
– Ты подула мне на колени.
– Что ты придумываешь. Не на колени, а на ссадины.
– Зачем?
– Потому что йод жжет кожу вокруг раны. Это неприятно, а если подуть – пациенту становится легче. Он отвлекается от боли.
– Пациенту?
Пауза. Она смотрела на меня молча. Как будто не понимая в чем состоит вопрос.
– А, да. Ты же не знаешь. Я – хирург. Общая практика.
– То есть ты режешь людей, обрабатываешь их раны йодом и дуешь на них? Даже если человек в реанимации?
Марта рассмеялась. Смех раскатистый, глубокий, обволакивающий, чарующий.
– Да, Кит, всем подряд. Поэтому у меня были самые высокие рейтинги среди категории шестьдесят плюс и многие старички с паховыми грыжами стремились попасть именно ко мне.
Она смеялась своей же шутке. Я сидел всё с тем же недоумением. Но теперь ещё и криво ухмылялся.
– Ты хотел меня довезти, если правильно помню? Можем уже отправляться, а то становится прохладно стоять в лесу с мокрой головой.
Я убрал её велосипед в багажник, хотя искренне хотел оставить эту железку здесь.
– А как ты думала ехать с мокрой головой на велосипеде домой?
– Ну, я не предполагала, что доберусь до озера так легко и действительно смогу искупаться.
– На тебе же был купальник и полотенце в руках?
– Признаюсь. Надежда теплилась в моем сердце всё это время.
Я сел за руль, Марта стояла у открытой двери пассажирского кресла.
– Что ещё? Нужно исключительно особое приглашение для того, чтобы ты села наконец?
– Такое дело: шорты намокли и боюсь, что намочу твоё сидение. – Опять мгновенное преображение из языкастой девицы в робкую девчушку.
– Ничего страшного. Во-первых могу включить подогрев сидения, а во-вторых у меня есть сухое полотенце. Я вожу с собой кое-какие вещи для тренировки.
– И мне можно сесть на твоё полотенце?
– Не понимаю сути вопроса. Тебя смущает, что это полотенце моё или то, что я им пользовался? Или то, что оно будет использовано по назначению и начнёт впитывать?
Я повернулся назад, достал из сумки полотенце и накрыл им пассажирское сидение. Сделал приглашающий жест:
– Теперь мы можем ехать?
Марта села на место, пристегнулась и мы, наконец, поехали домой.
– А что ты имел ввиду, когда сказал, что пользовался этим полотенцем?
– Опять же, полотенце выполняло свою прямую функцию: впитывало.
– А во время тренировки или после душа?
– Марта, чего ты от меня хочешь? Узнать будет ли твоя задница пахнуть потом чужого мужика или мыльной свежестью?
– Наверное.
– Не буду отвечать на этот вопрос сейчас, это будет твоим сюрпризом «на потом».
Мы оба замолчали. Я сделал музыку громче. Играли The Black Keys, альбом 2010 года. Я барабанил пальцами в такт мелодии, смотрел на дорогу. В открытое окно влетал мягкий ветерок. Марта тихо подпевала песням, я искоса следил за ней. До чего странная девушка. Таких как она полно: миленькие, стройные, улыбчивые. Вот только Марта была словно омут. Её огромные глубокие глаза, манящий смех, задиристая и одновременно игривая манера общения оказали на меня почти мистическое действие. И вот сейчас, в данный момент, я почувствовал себя умиротворенным. Сердечное беспокойство, которое не давало мне заснуть и терзало – отступило. Я знал, что легко засну дома. Вот только прощаться с Мартой совсем не хотелось.
– В какой больнице у тебя практика?
– Я сейчас не практикую.
– Почему?
– У меня академический отпуск.
– Почему?
– На сегодня достаточно драмы, не так ли? Давай отложим терапию на следующий раз. Тем более мы почти приехали.
– Как скажешь.
Мы действительно заехали в наш квартал и подъезжали к дому Марты. Я вышел из машины и достал своего железного обидчика.
– Спасибо, что не самый меткий, сосед, и за то, что подвез опять.
– Обращайся.
– Без камня обойдемся в следующий раз, ладно?
– Как скажешь.
– Я взяла твоё полотенце, постираю и верну, хорошо?
– Признайся, это в качестве сувенира?
– Да, вдруг запах шорт не будет таким сильным и однозначным.
Она улыбнулась и пошла к дому. Я стоял у машины и ждал, когда она зайдет в дом. Марта на пороге повернулась и помахала мне рукой на прощание. Я помахал в ответ.
4.
После той ночи прошло время. То она, то я выпадали из жизни друг друга. Как это возможно? Если живёшь в паре шагов друг от друга. Всё возможно. Некоторые люди, живущие в многоквартирных домах, годами не знают о существовании своих соседей. Только периодически встречаются на лестничном пролёте и то, никто не знает имён друг друга. Правда, не зная имён, соседи знают много фактов о личной жизни за стеной, зачастую благодаря дешевизне строительных материалов. Эдакие безмолвные наблюдатели безымянной жизни.
Нас разделяли стены из бетона, пенаблока, железные стропила и километры чужой, чуждой жизни.
Но мне казалось, что нам могло быть хорошо вместе, мы бы понимали друг друга без слов. Я продолжал бегать по ночам, Марта сидела на веранде. Я махал ей, она махала в ответ. Каждый продолжал заниматься своим делом. От родителей я узнал, что Марта взяла академический отпуск и вместе с родителями переехала в наш район. Отец Марты несколько раз за последний год переносил инсульт, ему требовалось сменить не только место работы, но и жительства. Поэтому семья переехала в другой город. Выбрали спокойный район и начали новую жизнь. Мать Марты занималась онлайн продажами, она готова была уделять семье столько времени сколько нужно. Несчастье Николы стало очередным витком для развития семьи. Никто из них не был подавлен, огорчен или пессимистически настроен. Почти всё время семья проводила вместе, словно старалась догнать ушедшие годы. Возможно, они хотели оставить как можно больше совместных воспоминаний. Кто знает. Так глубоко моя мама не вдавалась в подробности.
Только по ночам Марта могла выйти на улицу и отдать все свои переживания ночи. Она сидела на крыльце, крохотная, закутанная в вязаный плед и смотрела в звездное небо. Такой я застал Марту.
Середина июля. Весь день стояла невыносимая жара. На улице было тихо и безлюдно, только проезжающие машины могли разрезать тягучий летний воздух. К вечеру поднялся прохладный ветерок, который принес облегчение в дыхание улицы. Люди вышли из кондиционированных помещений и весело заструились по домам. Я же решил, что хорошо было бы съездить к озеру. Подумал зайти за Мартой и спросить не составит ли она мне компанию. Меня отвлекли звонками поставщики и, как только я смог освободиться, за окном уже было темно. Я вышел из дома, прошел пару домов вниз по улице, открыл низкую дверцу и прошел прямо к дому, зная, что она будет на крыльце.
– Привет, Марта.
– Привет, сосед. Сегодня без пробежки?
– Решил сменить вид досуга: поедешь на озеро со мной?
– А ты возьмешь камни?
– А ты велосипед?
Она довольно ухмыльнулась.
– Дай мне 5 минут.
– Хорошо. Буду ждать на повороте, в машине.
Мы ехали довольно быстро, болтали о музыке, кино, еде, детстве. Обо всем разом и не о чем. Это стала одной из многих наших ночных поездок. Мы приезжали на озеро, гуляли среди деревьев и у кромки воды, купались. Вода, нагретая днём, радостно принимала нас, убаюкивая на своих волнах далёкие звезды.
– А кем ты хотел быть, когда вырастишь?
– Я так и не придумал, на самом деле. Один день хотел быть смелым пожарным и спасать людей из горящих зданий, в другой – детективом, которому удаётся распутать громкое преступление, а ещё врачом или путешественником. Хотел искать золото древних цивилизаций… а ты?
– Я всегда хотела быть астронавтом. Но не тем, кто триста дней в году смотрит на землю из крохотного иллюминатора. Я хотела изучать космос, летать к далеким планетам, слушать шёпот звёзд, узнать что же скрывается за чёрной дырой. В школе у меня было «отлично» по астрономии.
– И почему не пошла учиться?
– Потому что хорошо иметь «отлично» по астрономии в начальной школе и плохо, когда твоя учительница по физике – отъявленная стерва. Которая вместо того, чтобы помогать разобраться в сложной науке – топит ученика и поддерживает тупых выскочек, которые так же, как и ты, глух к предмету, зато родители входят в школьный комитет.
Марта перевернулась со спины на живот и стала смотреть в густую темноту деревьев. Я же украдкой смотрел на неё. Она то хмурится, то легко улыбается чему-то в своей голове. У меня нет ни малейшего желания прерывать этот беззвучный диалог.
В другой раз мы ехали по дороге, освещенной редкими фонарями. Окна открыты, звучит музыка, её волосы распущены. Они развиваются на ветру и её голова имеет схожесть с мифологической Медузой. Пряди змейками скользят по лицу, по подголовнику сидения. Она проводит рукой по лицу. Светлые змейки послушно отступают, тут же возвращаясь обратно. Хочется приблизить к ним руку и удостовериться, что укус не страшен. Марта нажимает кнопку и поднимает стекло. Наклоняется вперед и отбрасывает непослушную копну. Зачем я наблюдаю за ней – не могу ответить на этот вопрос. Чем эта девушка меня привлекает— не понимаю. Кажется, что я знал её всю свою жизнь. Она всегда жила с нами по соседству. Они не въезжали в дом, не было грузовика вещей, не было пикника для знакомства с соседями. Этого не было, так как это было ни к чему. Она выросла среди моих друзей, она ездила с нами к озеру ночью, прыгала с деревянного пирса, грелась у костра, скрючившись и стуча зубами.
Вместе с тем, я совсем не знал её.
–Почему ты живешь с родителями, Кит?
– Почему ты живешь с родителями, Марта?
– Ты прекрасно знаешь ответ.
– Ты мне ничего не говорила.
– Сама я тебе точно не говорила, но, уверена, что моя мать всё рассказала твоей. Со всеми раздутыми подробностями, приправленными слезинками.
– После учёбы я не так долго думал чем заниматься. А потом случайно наткнулся на старый склад с огромными окнами. И понял, что мне нужно именно это помещение. Со всем эти светом, высокими потолками, грохотом станков.
– Рабочая романтика?
– Типо того. Короче, я взял кредит на открытие мебельного производства. И родители предложили, пока я не встану на ноги, жить с ними. Конечно, когда я вернулся в родительский дом, моей старой комнаты и след простыл. Я втиснулся в комнату над гаражом. В моей же уже обжилась София. В её комнате жила бабушка, до того, как умерла. Мама ухаживала за ней. Предупреждая твой неуместный вопрос, нет, не от маминой заботы.
– Ты не справедлив! Я бы о таком даже не подумала. – Возмутилась Марта.
– Ну-ну.
– Эй, ну дай же мне шанс! Я, по-твоему, такая циничная?
– Ты же врач, – повернулся к ней и поднял бровь.
– Да ладно тебе! Это не справедливо! Лучше расскажи о своей бабушке.
– Зоя узнала о раке груди в 76. И решила, что не готова лечиться. Подумала, что это конец её пути и решила больше не бороться. Она пошла на уступку моим родителям и переехала к ним в дом. Но это не было смирением, она просто приняла тот факт, что можно на этом остановиться. Зоя всегда была своевольной женщиной. Хоть она не проводила с нами, внуками, много времени, но я знал, что она любила нас. Знаешь, она в 73 начала летать на параплане. Её муж умер довольно рано, в 64, у него были проблемы с печенью. Да и не удивительно. Видимо, он считал, что диета Черчиля подходит и ему. Он начинал день с виски. Но немного просчитался. Несмотря на то, что он любил прибухнуть, Зоя на него нисколько не злилась. Она понимала, что им легко манипулировать и вила из него верёвки. Возможно, трезвым дед никогда бы в жизни не согласился на те авантюры, в которые Зоя его вовлекала. Они путешествовали по транссибирской магистрали, поднимались на Эверест, переплывали Ла-Манш.
– У твоего деда было крепкое здоровье, я посмотрю.
– Думаю, что дело в том, что он сильно любил свою жену. Это и предавало ему силы. Или он пил не просыхая.
Марта ухмыльнулась и слегка толкнула меня в бок. Мы сидели на берегу, болтали, кидали мелкие камни в воду. Она подняла глаза к розовеющему горизонту и сказала, что пора ехать. Ловко встала, выпрямилась и подала мне обе руки, готовая поднять меня. Я взялся за них, стал подниматься, но неловко покачнулся и потянул нас вниз, она упала на меня и засмеялась своим громким, открытым смехом. Он побежал по воде, растворился в утреннем воздухе и поднялся ввысь с рассветом. В этом смехе отражалась сама жизнь: полная, яркая, необыкновенная. Ради этого смеха стояло проживать день за днём.
В этот день я вернулся домой и понял, что хотел знать о ней всё: на каком боку спит, как держит ложку, о чём думает, когда остаётся совсем одна, наматывает ли волосы на палец, какие книги читает, какую музыку слушает, кто её вдохновляет. Одним словом всё, что делает её той, кто она есть. Мне были важны не только очевидные для окружающих вещи, но и мелочи, о которых, возможно, она и сама еле догадывается. О том привычном, ежедневном, что не берется во внимание. Мне казалось, что за открытой улыбкой и ясностью взгляда скрывается необъятная, непознанная планета. Её мир стал важен для меня. Эта мысль сродни маниакальному, навязчивому желанию, преследовала меня.
Одним словом, я не мог выбросить эту девчонку из головы.
Черт возьми, ей не пришлось прикладывать к этому особых усилий. Всего-то навсего нужно было быть самой собой. Но хотела ли о она, чтобы я знал о ней хоть что-то – для меня было загадкой.
5.
Я был плох в отношениях. Не только в сердечных. Я не понимал как относятся ко мне окружающие. Меня это как-то особо не интересовало. Чужое мнение, отношение ко мне. Возможно, это потому, что я был как раз уверен в том, что любим. У меня всегда были друзья и подруги. Моя сестра. Родители, вроде, любили меня, но у них не было времени показывать свою особую расположенность ко мне. Я как будто понимал, что они не холодны, а всегда уставшие. От меня же особо ничего не требовалось: соблюдать расписание, долго не гулять, присматривать за сестрой. Можно сказать, что был предоставлен сам себе. Зоя с дедом навещали нас редко, так как всегда были где-то. Но когда приезжали – всегда старались уделить внукам максимум внимания. Зоя готовила бесконечные обеды и ужины. Она привозила множество рецептов и всегда тестировала их на нас. Нужно отдать ей должное – ей многое удавалось. У неё был талант. Она не тискала нас, не щипала за щечки, не причитала о том, как мы быстро растём. Через еду она показывала всю свою любовь. Она брала любовью изнутри, так сказать. Сейчас мне так не хватает той еды и Зои.
Так вот, если вернуться к отношениям с окружающими: я не умел особо заводить друзей. Они будто сами появлялись из воздуха и оставались рядом. Или отваливались, в зависимости от обстоятельств. То же с девчонками. Я не особо понимал, что с кем-то встречаюсь до того момента, пока одна из одноклассниц мне не сказала, что мы встречаемся уже три месяца и собираюсь ли я её поцеловать. Это произошло ещё в старшей школе, мы сидели с ней вместе на биологии (удивительно, но не могу вспомнить имя этой девушки: то ли Тори, то ли Викки, то ли Кики). Биологию я понимал плохо, точнее редко вслушивался в то, о чём говорят учителя. Размышлял о чём-то своём. Скорее всего о баскетбольном матче: прошедшем или предстоящем. В какой-то момент меня вызвал учитель и сказал, что мне грозит неуд по биологии, так как последние три теста я провалил. И если не исправлю ситуацию, то меня отстранят от игры. Посоветовал попросить помощи у моей соседки Викки-Никки. Я так и сделал. Стал ходить к ней домой, заниматься вместе с ней биологией. Оказалось, что быстро поползли слухи: какой именно мы «биологией» занимаемся. Тори-Кики этого не отрицала. Стала чаще зависать с нашей компанией. Всегда держалась рядом со мной. Друзья же многозначительно переглядывалась, но я не понимал этих взглядов, так как никто из них не удосужился передать мне школьные сплетни. И вот в один из дней Тори-Викки-Кики-Никки спросила когда же я её поцелую. Я спросил: чего? с какой стати мне тебя целовать? Она же округлила глаза, расквасила губы и затрясла подбородком. Я точно знал к чему это ведёт, так моя маленькая сестра делала, готовая зареветь в любой момент. Как же я не любил девчачий плач. С рождением сестры я просыпался от него по три раза за ночь (может еще поэтому я был довольно рассеянным, так как попросту не высыпался). Короче, я поцеловал девушку, только бы она не начала реветь. Биологию я сдал. А вот Кики ушла от меня, так как я уделял ей слишком мало времени, предпочитая тренировки её обществу.