– Как видишь – нет, – Никита поднял повыше воротник, но это не помогало – он уже основательно промерз. Нет, это называется «конец марта», а зима еще показывает свой характер. – Ладно, идем, здесь в проулке есть небольшой, но славный ресторанчик. Надеюсь, ты не против итальянской кухни?

– Не против, – ответил Фертовский и вдруг поймал себя на мысли, что ему не хватает сумасшедшей энергии Бондарева, его взрывного характера и детской непосредственности.

– Отлично! Тем более что тема Италии будет актуальна в нашем разговоре.

Они выбрали столик в самом дальнем углу. Звучала веселая мелодия, а стены зала были хорошей имитацией итальянской таверны.

Никита отпил вина, крякнул от удовольствия.

– Меня всегда поражало в тебе отсутствие любопытства, – он проводил глазами хорошенькую официантку. – Николя, ты ни разу не поинтересовался, что за проект, из-за которого я тебя вытащил сюда.

– Но ты ведь все равно расскажешь и быстрее, чем я начну проявлять интерес.

– Ты – удивительный человек.

– Неужели? – он сдержанно улыбнулся.

– Поверь старому другу, – Никита откинулся на спинку стула, – видимо, в тебе есть то, чего мне так не хватает, особенно твоего спокойствия.

– Ты таков, каков есть, – заметил Николай, – каждому из нас дано свое, главное – уметь найти компромисс. Компромисс, понимание, не меняя ни себя, ни других. Просто принимая мир во всем его многообразии.

– Но отразить-то его красоту мы можем?

– Если умеем это делать – просто обязаны.

– Тогда тебе понравится то, что я предложу. Ты наверняка слышал о таком режиссере как Майкл Унтерботтом?

– Да.

– Мне выпал счастливый случай с ним познакомиться. Интереснейшая личность, должен признаться. Так вот, есть у него идея: снять документальный фильм об итальянском городе Генуя. Причем проект задуман снимать одной камерой и без определенного сценария, потому ему нужен не просто хороший оператор, а гениальный. Уверен, ты подойдешь Майклу.

– Генуя? – задумчиво переспросил Николай. Комплименты Никиты он пропустил мимо ушей. В Генуе родился и жил его учитель, маэстро Корсо. Он так много рассказывал о своей малой Родине, что юный Коля в своих детских мечтах представлял себе Геную. Этот город стал его мечтой. Он дал себе слово, что когда-нибудь обязательно поедет туда, чтобы отдать дань памяти своему учителю.

– Да, Генуя, – подтвердил Бондарев, – даже по твоему непроницаемому лицу я заметил, что тебя эта идея взволновала, и больше, чем я ожидал. Так ты примешь предложение?

– Хотел бы, но…

– Но? Что тебе мешает?

– Я не могу принять решение и уехать, не посоветовавшись с Надей.

– Ты думаешь, Надюша будет против? – удивился Бондарев. – Да она же чудесный человек, она все поймет.

– Никита, эта разлука не на неделю, – покачал головой Фертовский.

– Твоя работа предполагает отъезды, разве не так? Надя, выходя за тебя замуж, знала об этом.

Николай вздохнул.

– Так, конечно. Но мы женаты совсем недавно.

– И чувства на самом пике? – закончил Никита и усмехнулся. – Прости, но мне сложно понять, что можно преданно любить одну женщину, наверно, поэтому я и не женат. Хотя, не спорю, есть женщины особенные. Хорошо, я на тебя давить не стану, примешь решение – позвони мне, но не затягивай, в интересах Майкла начать работу как можно скорее. Николя, послушай, я все смотрю и никак не пойму, – Никита резко сменил тему, – там, за столиком у окна: не твой ли папенька мило беседует с юной леди?

– Мой отец? Не может быть, – уверенно выдал Николай, но все-таки обернулся.

Фертовский-старший сидел к ним в профиль, напротив него занимала место пухленькая девица лет двадцати, не больше, внешности приятной, но не красавица, к тому же одета чисто в молодежном стиле – джинсы, свитер. Густые волосы стянуты в хвост на макушке. Но больше всего поражало то, как вел себя Фертовский-старший. Он не сводил глаз с этой девочки, что-то оживленно рассказывал, даже руками размахивал, а она смеялась от души, пряча лицо в ладонях.

Таким Николай отца не видел никогда: он словно разом решил нарушить им же установленные в обществе правила поведения настоящего аристократа.

– И как тебе этот кульбит? – усмехнулся Никита. Он понял, о чем подумал друг, ему приходилось общаться с Фертовским-старшим и лично ощущать на себе издержки его характера. То, что они оба сейчас видели, не поддавалось никакому логическому объяснению. Единственное, что когда-то могло изменить отца, повлиять на него – это влюбленность. Но он по своей природе был просто на это неспособен. Ни моложе, ни, тем более, сейчас. Однако именно сейчас вел себя странно. И если Николай так хорошо не знал бы своего собственного отца, то решил бы, что тот явно пытается произвести впечатление на свою спутницу – эту юную особу. Но вот что еще более странно, она, похоже, тоже получала удовольствие от общения с ним. По крайней мере, со стороны казалось именно так. Невероятно.

– Не хочешь подойти? – спросил Никита. Он, пожалуй, впервые видел друга в таком замешательстве. Николай то и дело поворачивал голову и бросал недоуменные взгляды в сторону отца и его спутницы.

– Нет, не хочу, – наконец сказал он, – и не хочу, чтобы нас видели. Пойдем отсюда.

– Что? – возмутился Никита. – Нам еще не принесли горячее. И я не доел свой салат.

– Даешь в другом месте, – отрезал Николай, бросил купюру на стол.

– Елки зеленые, – досадливо воскликнул Бондарев, – неужели тебе неинтересно: кто она? И чего тут с ней делает твой папенька?

– Нет!

– Сейчас ты говоришь, как сноб и гордец семейства Фертовских.

– Я и есть сноб и гордец семейства Фертовских, – зло сказал Николай и поднялся со своего места. В этот момент его отец повернул голову. Их взгляды встретились. Фертовский-старший побледнел, несколько секунд смотрел на сына, затем отвернулся.

– Может, теперь останемся? – попросил Никита. – Тебя все равно уже запеленговали, – констатировал он. – Ой, они сами уходят. Это похоже на бегство.

Николай так на него посмотрел, что Никита поспешил добавить:

– Ладно, ладно! – примирительно поднял руки. – Теперь есть возможность спокойно поесть.

– Генуя? – Надя переспросила, услышав рассказ мужа о встрече с Бондаревым. Про отца он, конечно, промолчал.

Надя взяла работу домой и весь вечер сидела с ноутбуком, периодически тихо возмущалась, что-то комментировала себе под нос. Николай рассказал о встрече не сразу, после ужина уселся было смотреть какой-то фильм, но быстро понял, что сюжет не воспринимает, все думал об отце и той ситуации в ресторанчике, это выбило его из колеи и основательно.

– Да, Генуя, – он внимательно смотрел на Надю. Она спокойно закрыла ноутбук, задумчиво потерла подбородок.

– Это для тебя важно? – спросила чуть помедлив. – Я имею в виду эту поездку не только как возможность заработать, но и с точки зрения твоей профессии, мастерства.

– Безусловно. И еще потому, что Генуя – Родина Корсо. Однако есть причина, по которой мне не хочется ехать.

– Какая?

– Разлука с тобой. Я уеду в апреле. Меня не будет полтора месяца.

– Так долго? – охнула Надя, подошла к мужу, обвила руками его шею. – Я буду тебя ждать и скучать, – ободряюще улыбнулась, – езжай, нельзя упускать ни единого шанса в своей жизни. Езжай, я буду ждать тебя.

Глава 51

В дверь позвонили.

– Я открою, – сказала Надя, муж в это время собирал чемодан к отъезду. Она распахнула дверь и глазам своим не поверила: перед ней собственной персоной стоял отец ее мужа! Это был его первый визит после свадьбы Николая. Фертовский-старший поклялся, что не переступит порог его дома, пока там находится плебейка, окрутившая его сына и пытающаяся пролезть в их семью.

«Клятвы не сдержал», – весело глядя на отца мужа, подумала Надя. Она уже успела забыть, как они внешне похожи: тот же рост, осанка, широкие плечи, волнистые волосы, только с проседью, и глаза: магнетический взгляд, от которого иногда мурашки по коже. И все-таки они разные, действительно, разные. Надя была уверена в этом. Она стояла и, молча, смотрела на свекра: он на ее территории, и правила вежливости еще никто не отменял.

– Здравствуйте, – наконец буркнул он.

«Это уже прогресс» – подумала Надя.

– Добрый день, Владимир Григорьевич! – она невольно улыбнулась.

– Мой сын дома? – он, наконец, посмотрел ей прямо в глаза. По сути дела, он до сих пор так и не имел возможности, как следует разглядеть ту, которая так неожиданно, а главное, триумфально, вскружила голову его сыну да еще быстренько женила на себе. Да, у Николая явно со вкусом на женщин проблемы, причем с самой юности. Откуда в нем такое нежелание видеть социальные различия? Откуда приверженность к простолюдинкам? И ладно были бы они хоть красавицы.

– Да, конечно, проходите, пожалуйста!

– Надюша, кто там? – Николай выглянул в коридор. – Отец? – он так же, как и Надя, уставился на него, не веря тому, что видит.

– Я… нам надо поговорить, – Фертовский-старший вдруг и сам растерялся, тут же пожалел, что решил прийти сюда. Никогда не надо изменять себе и своим принципам, иначе жизнь превращается в хаос и сумятицу. А как же Маша? Она-то как раз и не вписывается ни в один из его жизненных постулатов. Машенька… Нет сил отказаться хотя бы от возможности ее видеть, слышать. Нет сил? Но ведь он и не может этого сделать, даже если и захочет.

– Поговорить? – удивленно переспросил Николай. – Ну, хорошо, давай поговорим.

– Наедине, – добавил Фертовский-старший.

«Мог бы и не утруждать себя уточнениями», – подумала Надя, удаляясь на кухню. Все равно она бы ушла с поля битвы. А битва предвидится, это чувствуется по каким-то особым флюидам напряжения, витавшим в воздухе.

– Присаживайся, – предложил Николай отцу, тот сел в кресло – спина прямая, руки сложены в замок. Николай поднял на него глаза в ожидании.

– Ты, я смотрю, собираешь вещи? – наконец прервал неловкое молчание Фертовский-старший.

«Интересно, зачем он пришел?», – подумал Николай. Если в очередной раз выяснять отношения по поводу выбора его избранницы, то, во-первых, для этого совершенно необязательно было сюда являться, тем самым нарушая свое обещание. Во-вторых, как правило, в подобных ситуациях он безотлагательно, сходу высказывал свои претензии и упреки, он не любил ждать никого и ничего, даже малейшее недовольство сразу вытаскивалось им наружу, тут же достигая ушей оппонента.

– Да, у меня командировка, – он почесал мочку уха, так делал, когда начинал нервничать. Честное слово, поведение отца никогда его не озадачивало так, как сейчас.

– Наверняка опять прожекты Бондарева? – не удержался от колкого комментария Фертовский-старший.

– Это моя работа.

– Это больше похоже на развлечение двух великовозрастных мальчиков, которые заигрались и не могут остановиться.

Николай вздохнул.

– Ты сам хотел, чтобы я снимал фильмы.

– Я был уверен, что у тебя есть к этому способности. Но ты не достиг ничего, кроме того, что снял несколько весьма посредственных полнометражек, два проекта у вас с Бондаревым вообще зависли в воздухе, словно вам они просто наскучили.

– Неправда, – возразил Николай, чувствуя, что начинает злиться. Хотя такой оборот разговора был для него привычным, по крайней мере, отец опять сел на любимого коня и вытащил из ножен меч. Теперь точно знаешь, чего от него ожидать. – Ты же в курсе, что у нас проблемы финансового характера. И кроме этого, посредственными наши фильмы никак не назовешь, награды просто так не дают.

– Чепуха, – отмахнулся, – даже «Оскар» не показатель достоинств фильма и его создателей.

Николай открыл рот, чтобы возразить, но не успел.

– И не напоминай мне, пожалуйста, в очередной раз, что ты еще и превосходный фотограф, – повысил голос отец, – это твое хобби – вообще пустая трата времени.

Надя даже из-за закрытой двери слышала каждое слово. Впервые она стала свидетельницей спора, когда вот так во всех подробностях узнала о претензиях своего свекра. Да, муж и его отец ссорились нередко, и делали это обычно по телефону, либо при личной встрече. А Надя по настроению мужа или по обрывкам телефонных фраз считала себя причиной их размолвок, оказывается, претензии отца к сыну были куда разнообразнее. Ей страстно захотелось защитить мужа, объяснить его отцу, как он несправедлив, но она ясно осознавала, что своим выступлением только ухудшит ситуацию. Оставалось слушать и молчать. А лучше бы просто уйти? Нет, она не может оставить Николеньку одного. Наверняка, его поддержит мысль, что жена где-то рядом и готова в любой момент защитить его. Он знает об этом.

– Зачем ты пришел? – устало спросил Николай.

– Ты должен изменить свою жизнь. Ты неправильно живешь, меня это беспокоит. Ведь ты – мой сын, и я люблю тебя, – вдруг признался Фертовский-старший, поднялся с кресла и подошел к нему. – Я желаю тебе только добра, хочу, чтобы ты был счастливым.

– Счастливым? – ухмыльнулся Николай. – Ты только и делаешь, что пытаешься мне помешать быть счастливым. Ты в свое время вмешивался в мои отношения с Ритой, теперь делаешь то же самое с Надей. Я прошу всего лишь оставить нас в покое, позволить нам самим строить свою жизнь.

– Неужели ты не видишь, что она тебе не пара? – Фертовский-старший стал ходить по комнате. – Ваши отношения закончатся так же, как и твой первый брак.

– Сейчас все иначе, – горячо возразил Николай. Ну как доказать отцу, что он не видит главного? Надя – лучшее в его жизни!

– Что иначе? Что ты в ней нашел? – заорал он. – Я так надеялся, что у тебя с Ангелой получится.

– Причем здесь Ангела? – у Николая сердце забилось в два раза быстрее. Неужели отец знает о том, что между ними произошло?

– Я догадываюсь, что было в ту ночь, когда ты приехал ко мне: потерянный, разбитый. Ты ведь тогда удрал от жены, да?

– Я не удрал, как ты выражаешься, мне просто нужно было побыть одному, – стал оправдываться Николай, но незаметно вздохнул с облегчением, отец ничего не знал. – Произошло недоразумение и….

– А потом ты приехал ко мне и искал утешения? Это говорит о многом.

– Это говорит лишь о том, что в тот момент мне нужна была поддержка близкого человека.

– Правильно! Поэтому ты должен сойтись с Ангелой. Она утешит тебя, поддержит. Все очень просто, сынок. Она тебе подходит, она идеально тебе подходит.

– Это ты так думаешь! – повысил голос Николай.

– Разве я когда-нибудь ошибался? Все мои прогнозы оправдывают себя. Я всегда прав.

– Это просто невероятно! – Николай от бессильной ярости был готов швырнуть в стену первый, попавшийся под руку, предмет. – Твоя уверенность в собственной правоте принимает гипертрофированные формы. Ну, нельзя же так, в конце концов, ты не Бог! И ты можешь ошибаться и отступать от своих же правил, норм и стереотипов.

– Что ты имеешь в виду? – прищурился он.

– Я не хотел касаться этой темы, но чтобы защитить свою семью и себя, я скажу, – Николай перевел дыхание, – девушка, с которой ты был в кафе, значительно моложе, чем хотелось бы. Согласись, что это несколько дискредитирует тебя.

Фертовский-старший онемел.

– Было бы неразумно отрицать подобный факт, – продолжал наступать Николай, но делал это уже с той холодной сдержанностью, которая была ему больше свойственна.

– Ты не имеешь права… – наконец очнулся Фертовский-старший.

– Конечно, нет, – тут же согласился Николай.

– Она – моя студентка, – последовало непривычное слуху оправдание, – и я всего лишь консультировал Машу.

– Машу? – удивленно переспросил Николай, – ты не называешь ее полным именем?

– Прекрати сейчас же так себя вести! – потребовал Фертовский-старший. – Не забывай, с кем ты разговариваешь. Я – твой отец и заслуживаю хотя бы уважения.

– Безусловно, – подтвердил Николай.

– Ты, в конце концов, не имеешь права вмешиваться в мои отношения с кем-либо. Это из-за тебя у меня вся жизнь пошла наперекосяк.

– Что? – не понял Николай. Подумал, что отец так нелепо пошутил. – Из-за меня?

– Я знаю, кто в Лондоне сделал те скандальные фотографии с твоей матерью и отдал их прессе!

– Ты хочешь сказать, что… – Николай в первую секунду даже не смог подобрать слова.

– Ты ведь носился со своим фотоаппаратом, везде совал свой нос, беспрестанно щелкал.

– И это дает тебе основание обвинять меня в том, что я сфотографировал собственную мать с любовником и обнародовал снимки? – Николай в ужасе вытаращил на него глаза. – И ты всю жизнь так думал? Да ты сошел с ума!

– Я не намерен больше разговаривать с тобой в подобном тоне!

Он направился к двери, по пути задел стул, который выразительно громыхнул. Прошел в коридор, схватил пальто. Хлопнула дверь, так громко, что Надя вздрогнула.

Глава 52

– Нет, это безумие какое-то! – Николай появился на кухне через несколько секунд. Надя стояла у окна, смотрела на улицу: свёкр вышел из дома, пискнула сигнализация его автомобиля, он закурил, сделал пару затяжек, бросил сигарету в снег. – Ну, почему мы ссоримся практически каждый раз, когда видим друг друга?! Почему у нас нет взаимопонимания?

Надя молчала.

– Прости, дорогая, что ты часто становишься свидетельницей наших разногласий, – Николай пошел к ней сзади, обнял за плечи. Она не шелохнулась. – Ты мне так нужна, просто необходима, особенно, теперь, когда я узнал, что всю жизнь отец считал меня подлецом и предателем! – с горечью сказал он.

– Почему? – тихо спросила Надя, повернулась к мужу, посмотрела в его глаза. Что она хотела там увидеть?

– Почему? – переспросил он, взъерошил волосы, тяжело вздохнул.– Потому что это касается, в первую очередь, моей чести. Ты думаешь, легко слышать в свой адрес обвинения в предательстве, особенно когда знаешь, что ни в чем не виноват!

Надя подумала о том, что еще совсем недавно ее тоже несправедливо обвиняли в предательстве. И тогда Николай даже слушать ничего не желал. Хорошо, что ситуация разрешилась в ее пользу.

Надежда аккуратно высвободилась из объятий мужа, села за стол.

– Сядь, успокойся, пожалуйста, – как можно мягче произнесла она, – я заварю тебе чаю или чего покрепче?

– Я ничего не хочу, спасибо, родная, – Николай сел напротив, взял ее руку в свои, – просто послушай меня, пожалуйста.

…Мне кажется, мои родители никогда не любили друг друга, или это было до моего рождения. Их брак являлся, скорее, выгодной сделкой. Поэтому они и терпели. Отъезд в Англию стал значительным событием в карьере отца, хотя там мало что изменилось в плане семейных отношений. Единственное, что объединяло моих родителей – в своих стремлениях они всегда пытались прилично выглядеть в обществе. В этом они было абсолютно солидарны, а все остальное… – Николай задумался, стал нервно тереть лоб, – я думаю, моя матушка из тех редких женщин, у кого напрочь отсутствовал материнский инстинкт.

Надя в изумлении расширила глаза.

– Да, по сути дела, я мало видел от нее проявлений каких-либо чувств. Скорее, этого дождешься от отца. Больше всего ей интересна была она сама. Уверен, что ты подобные выводы уже сделала, когда я тебе рассказывал о Корсо и годах, проведенных рядом с ним. Такое случается в жизни, когда ребенок привязывается не к собственным родителям, а к совершенно постороннему человеку. Кроме того, что я получил от учителя азы своей будущей профессии, благодаря ему, я научился видеть и ценить прекрасное, познал доброту и душевную щедрость. Сейчас спустя годы, вспоминая о своей юности, я хорошо понимаю, почему выбрал для создания семьи ту женщину, кого по-настоящему люблю, а не из тех, кто мне подходил по социальному статусу, по мнению отца. Хотя он-то как раз и обжегся на этом, – Николай нахмурился.

…Софье Фертовской нравилось блистать в обществе, благо, для этого она имела все данные. Она всегда стремилась к жизни, полной развлечений, новых впечатлений, беззаботности. Скука и обыденность ее просто убивали, убивали в ней желание радоваться этому миру и радовать собой других. Да, она искренне считала, что только одно ее присутствие – уже подарок для окружающих, особенно – мужчин. Она легко и хладнокровно разбивала сердца, не допуская никого в свое. К мужу она давно утратила интерес. Он знал об этом, но считал ниже своего достоинства опускаться до упреков или каких-либо выяснений. Хотя как-то раз попытался и был высмеян женой: неужели ты настолько низко себя оцениваешь, что считаешь, есть тот, кто уведет у тебя жену? Она сказала это с такой многозначительной улыбкой, что Владимир Фертовский лишь махнул рукой – в любом случае она – его собственность и никуда не денется, тем более что она хорошо понимает, где и в каком положении находится.

Так и было до того момента, как Софья не познакомилась с дипломатом из Италии. На несколько лет ее моложе, знойный красавец Джузеппе был родом из Венеции. С такой внешностью, как у него, ему бы сниматься для обложек супермодных журналов или даже покорять вершины кинематографа, но его интересовало совсем другое, а красивая внешность способствовала честолюбивым замыслам. Но самое поразительное, что за горящим взглядом черных итальянских глаз и приемами искусственного обольщения, было абсолютно холодное сердце и сплошной расчет, даже в мелочах. Однако Софья так влюбилась, что потеряла голову, впервые в жизни. Джузеппе весьма искусно интриговал и так играл ее чувствами, что она капитулировала и буквально сама его соблазнила. Они стали встречаться, но это было нелегко, приходилось прибегать к мощнейшей конспирации и лгать, все время лгать. Они словно играли в прятки, но не только с мужем Софьи, но и со всем миром. Любовная связь такого рода вполне могла спровоцировать дипломатический скандал. Общеизвестно, что все тайное рано или поздно становится явным. Кроме того, Софья, осознавая, что влюбилась по-настоящему в этого мужчину, решила оставить мужа, уйти из семьи. В одно из свиданий она озвучила свои намерения и тем самым страшно испугала Джузеппе: такого поворота событий он не ожидал, и вовсе не собирался сходиться с Софьей и уж тем более, не желал публичного скандала, который навредил бы всем участникам этой истории. Джузеппе попытался образумить свою любовницу, осторожно намекнув, что она устраивает его только в этом качестве. Софья устроила настоящую истерику, прямо в духе итальянских страстей. Джузеппе бросился ее успокаивать, все закончилось бурным примирением и занятием любовью. Однако итальянец крепко задумался…

Николай вдруг замолчал.

– Она, действительно, была готова уйти из семьи? – спросила Надя. – А как же ты? Ты ведь ее ребенок?

Он нахмурился, опустил глаза. Надя крепко сжала его руки. – Коленька, ты знаешь такие подробности этой истории, откуда?

– Все выплыло наружу, когда были опубликованы фотографии, на которых моя мать и итальянец придавались любовным утехам. Скандал был грандиозным, имя моего отца запятнано, он тогда чуть инфаркт не заработал. Неприятностей было предостаточно, не забывай, это времена других норм и правил, да еще за рубежом. Одним словом, нам предстояло вернуться на Родину. Фотографиями пестрела вся пресса, отец сходил с ума, мать сначала пыталась себя защитить, но Джузеппе отказался от нее почти сразу, обвинив во всем только ее. Себя он представил как жертву интриг этой порочной женщины. Он налево и направо давал интервью, понимая, что хотя бы на такого рода популярности повысит свой рейтинг, если уж с карьерой дипломата покончено. Мы вернулись в Союз, отец подал на развод. Я остался с ним. Больше я ее никогда не видел, она исчезла из нашей жизни.

– Твоей матери, наверное, было очень плохо? – спросила Надя.

– Почему ты жалеешь, прежде всего, ее? – удивился Николай.

– Она полюбила человека, который на поверку оказался ничтожеством и трусом, к тому же она потеряла семью.

– Она не любила нас с отцом, так же как итальянец – ее. Тебе не кажется, что она заслужила все это?

– Я не знаю, не мне судить, – Надя покачала головой.

– Я знаю! – резко отозвался Николай, поднялся из-за стола и вышел из кухни. Надя нашла его курящим на балконе.

– Ты все еще злишься на нее? Но ведь прошло столько лет! – мягко напомнила она.

– Да, и после стольких лет отец мне говорит, что это я сделал те скандальные фотографии. Это я испортил ему жизнь!

– Он просто погорячился.

– Нет, он, и правда, так считает! – возразил Николай. – И считал все эти годы.

– Неужели он так плохо знает собственного сына? – удивилась Надя. – Он же растил тебя, воспитывал, был рядом все эти годы. Мне очень жаль, что Владимир Григорьевич не хочет замечать очевидного: ты сын, которым можно по праву гордиться, ты – порядочный и искренний.

– Ты мне веришь? – Николай повернулся к жене, она обняла его.

– Верю.

– А если я ошибусь в чем-то, ты способна меня выслушать и понять?

– Способна, ведь я тебя люблю.

Он, наконец, улыбнулся.

Глава 53

– Я мало понял из сказанного тобой по телефону. Что случилось? – в квартиру вошел отец Ангелы. Полчаса назад ему позвонил Фертовский-старший в крайне возмущенном состоянии, в чем-то обвинял сына, говорил про какую-то Машу.

– Проходи, – отозвался хозяин дома, он держал в руке бокал со спиртным и, похоже, уже его ополовинил. – Выпьешь?

– Нет, знаешь ли – сердечко, – прижал руку к груди с левой стороны, – да и тебе не советую, немолодые мы уже.

– Немолодые… – повторил Фертовский, – в этом и вся беда. Мне казалось, что я никогда не постарею, а теперь смотрю в зеркало и…

– Ну, насчет зеркала тебе еще можно особо не расстраиваться, – Стефанович сел в кресло напротив, сложил руки в замок и уставился на друга. – Ты вон, какой красавец, и стать, и фигура, и даже кудри сохранились.

– Да, что там кудри! – махнул рукой Фертовский. – Она еще девочка, понимаешь? Маленькая девочка, а я вдруг почувствовал такое…

– Подожди, объясни мне толком, – мягко остановил его Стефанович, – ты что, влюбился?

– Я и сам не знаю… – он поднялся с кресла, поставил неловко стакан и расплескал его содержимое. – Черт, не терплю свинства!

– Успокойся, пожалуйста, – Стефанович позвал домработницу, которая тут же навела порядок и, повинуясь характерным жестам гостя, пока хозяин, молча, стоял у окна, убрала бутылку. – Давай насухую и по порядку, хорошо?

– Это произошло на одной из первых лекций, ты же знаешь, что я еще и подрабатываю в Университете Управления. Большая аудитория, несколько групп, лица…Я не имею привычки всматриваться в них, особенно, когда читаю лекцию, семинары – другое дело. Но здесь получилось иначе, я показывал на экране табличные слайды, комментировал. Довольно часто в такие моменты внимание студентов ослаблено, они переговариваются, роются в своих телефонах, кто-то даже умудряется читать под партой. Она сидела на третьем ряду и внимательно смотрела на экран, свет в аудитории был приглушен, я намеренно его оставляю для возможности записей и пометок. Поэтому я смог увидеть ее лицо, глаза…

Ее не назовешь красивой, скорее миленькая, пожалуй, больше всего в ней привлекательна сама молодость, плюс живая мимика, интерес к миру, у нее лицо… – он задумался, – она удивительно интеллектуальна. И голос у этой девочки такого тембра, который ласкает слух мужчины.

– Голос? – переспросил Стефанович. Он ушам своим не поверил: Володя сроду не был романтичным и никогда, это точно, ничего подобного не говорил о женщинах.

– Да, он не низкий и не фальцетный, такой немного грудной и мягкий. Говорит она, не подбирая слов, нет лишнего, нет молодежного сленга. Представь себе, что Маша пересмотрела большую часть театрального репертуара столицы и весьма интересно рассуждает на эту тему. Я поразился и ее поэтическому вкусу: Уильям Сомервилль, оказывается, и ее любимый поэт. И она читает его в подлиннике.

– Володя, – попытался его остановить Стефанович, – ты говоришь, как пылкий юноша, который ослеплен своей любовью. Дорогой мой, это уместно лишь в определенном возрасте.

– Опять ты про возраст? – досадливо воскликнул Фертовский.

– Ну, хорошо, давай посмотрим с другой позиции? – мягко предложил Стефанович. – Сколько ты ее знаешь?

– Я отлично разбираюсь в женщинах, – заявил он, – даже, несмотря на неудавшийся брак. Я все-таки не мальчик.

– Вот именно! – подхватил Стефанович.

– Виталий, – Фертовский вздохнул, опустился в кресло, – я так устал от одиночества и пустоты, которой была наполнена почти вся моя жизнь.

– Но у тебя ведь есть сын.

– Я ему не нужен, он живет своей жизнью, по своим правилам, он совсем другой, чем мне хотелось бы. Наверное, я где-то виноват, что давил на него, пытался сделать из него свою копию. Это вызывало только протест и отчуждение, мы ссорились почти каждый раз. Знаешь, что я сделал в последнюю нашу встречу? – он стал теперь лоб.

– Что?

– Я обвинил собственного сына в том, что это он разрушил мой брак с Софьей. Помнишь, историю с публикацией этих ужасных фотографий с ее любовником?

– Помню. А причем здесь Николай?

– Я решил, что он тайком снимал свою мамашу. Черт, и как это мне в голову пришло? Он ведь был тогда совсем мальчишкой, правда, везде носился со своим фотоаппаратом, вечно пропадал у старика-художника. Знаешь, я даже ревновал его тогда, хотя в те времени из-за своей вечной занятости, мало уделял сыну внимания. Да и вообще, у нас была странная семья: каждый сам по себе, вот мальчишка и прибился к чужому человеку. Думаю, он любил его больше, чем нас, искренне переживал, когда мы покидали Королевство. Каждый из нас в тот момент возвращался на Родину со своей бедой: я был обманут неверной женой, разочарован и растоптан, кроме этого, в связи со случившимся моя карьера дипломата потерпела фиаско. И ты прекрасно это знаешь. Я заявил Софье, что в ближайшее время разведусь с ней, она устроила истерику – было что терять, любовник первым отказался от нее, а теперь бросил и муж. Сына я оставил при себе, она возражать не стала. Исчезла из нашей жизни сразу после расторжения брака.

– И ты больше никогда о ней не слышал?

– Кажется, через несколько лет он все-таки уехала за рубеж. Я тогда еще подумал: отправилась искать своего Джузеппе. Надо же, как я хорошо запомнил его имя! Да и лицо помню до сих пор: чего она нашла в нем? Слащавый кривляка.

– Такие женщинам нравятся, – заметил Стефанович.

– Женщинам нравятся разные. Но, видимо, у моей экс-супруги вкус и правда, дурной. Снимки в газетах были по тем временам откровенно скандальные. Мерзость настоящая!

– И ты обвинил сына в том, что он такое мог сфотографировать, да еще придать огласке? – удивился Стефанович, покачал головой.

– Но кто-то ведь это сделал, – попытался оправдаться Фертовский.

– Лучше надо знать своих детей, лучше, вообще, позволить им жить, как они того хотят.

– Ты слишком лоялен, Виталий.