Глава 17
Несмотря на ветра и тучи, моя любовь продолжала цвести и приносить несчастья. Снаружи свежелистная, чисторосая, а внутри когтистая и ядовитая, как альдрованда. И надо было что-то делать с этой дикой любовью. И я стала делать. Записалась в тренажерный зал на занятия с инструктором, укрепляла сердце на беговых дорожках, подтягивала мышцы груди и ягодиц. На моем худом теле эти прелести стали быстро округляться. Это радовало. Я подрумянилась в солярии и приобрела персиковый цвет лица, затушевав морщинки. В занятия я втягивалась очень тяжело. Честно скажу, было лень. Но я заставила свое тело трудиться под лозунгом: искать и найти эндорфин!
Весна уже ощупывала ножкой землю, а я ни разу еще не ступала на лыжню. Да и зря ли покупала костюм и реквизиты для данного (вы)ступления? И мы с подругой решили совершить дебют. К нашей робости лыжня была от всех свободна. Мы покатили. Пластиковые лыжи оказались скользкими и быстрыми, как коньки. Я летела словно ветер, обгоняя Лару. Красивая, как морская звезда. А Лариса зеленая и тоже яркопрекрасная. Но радость моя длилась только в одну сторону, потому что сторона была с легким уклоном. Впереди нас ждала горка. Да с трамплином. Я категорически отказалась скатиться вниз, понимая, какую скорость разовьют мои новые кони. А Лариса отважилась. Чудом увернулась от трамплина и, шатаясь всей своей яркой зеленью, все же устояла на ногах. Она победоносно замахала палками снизу и крикнула:
– Иди через овраг! Там, по-моему, продолжается лыжня! Пересечемся!
Я полезла через валежник, скатилась в неглубокий овраг. Осмотрелась. Ни Лары, ни лыжни. С досадой повернула назад. И поняла, что никак не могу взобраться на безобидный склон. Лыжи всякий раз возвращали меня обратно, будто были намазаны маслом. Я встала на четвереньки и поползла к валежнику. Видно, также не обнаружив дороги, подруга поднялась прежним накатанным, вернее, скатанным путем. Я барахталась в кустах, цепляясь за сросшиеся ветки. Наконец, выбралась. Увидев меня, прекрасная Лара вдруг стала хохотать. Что вызвало ее смех, было непонятно. Она покатывалась, тыча в мою сторону лыжной палкой. Я стояла в недоумении. Оказалось, валежник обломался, забился в мой капюшон и торчал оттуда неровными антеннами. Я была похожа на голубого пришельца.
Дальше начались мои мучения. Лыжи отказывались ехать домой, скользили на одном месте, и очень скоро я выбилась из сил. Верная подруга пришла на помощь. Она протянула мне лыжную палку и тащила за собой как прицеп. Картина, скажу вам, комичная. И тут навстречу выехал лыжник. Он парил красивым коньковым бегом, весь спортивно упакованный, с номером на груди. Не иначе как чемпион местного значения. Прекрасная Лара засмотрелась на чемпиона и ненароком выпустила палку. Мои лыжи как охотничьи псы, радуясь свободе, покатились в обратном направлении. И так быстро набирали скорость, что горка с трамплином приготовились меня встречать. Лариса заохала, видя, как стремительно я удаляюсь от нее. Я с ее палкой, наверное, была похожа на фехтовальщика, делающего выпад. А чемпион во все глаза смотрел на предстоящий аттракцион и, наверное, завидовал моему невиданному мастерству. Катиться с горки через трамплин спиной вниз не силен был даже он. Я собрала весь страх, подразУмила и сиганула в сторону от лыжни. Все три палки отлетели в валежник, стряхнув с веток снежные рукава. Лыжник ухмыльнулся и поехал с горки привычным натренированным способом. Мое фиаско, видимо, его решимость поколебало. Подруга ощупала меня и оглядела, и с сожалением заметила:
– Надо было дождаться, чтобы тебя спас лыжник. Он симпатичный.
В общем, домой лыжи отправились у меня под мышкой. И всю “глубокую дорогу” я размышляла, что лучше: “пересесть” в следующий раз на лыжи деревянные или начать осваивать коньковый бег.
Весна уже резвилась вовсю. Резвились и люди. Мужчины заглядывались на меня из окон своих авто. Покупатели делали масленые глаза и флиртовали то со мной, то с продавщицей по очереди. Резвился и Монстр. Сделал мне предложение. Да такое, перед которым не устоишь!
– А ты не хочешь, – говорит,– построить дом?
Он знал о моем участке земли со старым обветшалым домишкой.
– Да разве я осилю? Это мужское дело.
– А я тебе о чем говорю? Я на что? У меня и по дереву есть человек, и газ подведем недорого, и кирпич достанем, и фундамент практически даром.
В моем воображении взметнулся в небо новый дом с зеленой крышей.
– Вы не шутите?
– Что ты, какие шутки?
Я обрадовалась и загордилась наличием у меня такого мужчины. Какой мужчина!
– Давай-ка, моя дорогая, уже начнем строить дом. Иди ко мне и немедленно займемся. И домом тоже.
Я бросилась к нему на шею, взвизгнув от радости, обхватила ногами его торс, точно ребенок, и мы рухнули на кровать. А вечером отправила ему стихи, которые кто-то зажег, чиркнув спичкой, внутри меня:
В моей душе то боль, то нежность,
То вдруг восторг, а то вопрос.
То укорю себя прилежно
За сладость беспричинных слез.
То радость голову вскружила,
И я смеюсь, печаль забыв!
Весна ль меня заворожила
Или вчерашний ваш порыв?
И он мне ответил: “Дело не в весне. Дальше будет еще лучше”.
И вот мы начали. Меня поразили его многочисленные связи и знакомства. Да что там! Я открыла рот от удивления. Люди слушали его, как первого человека, шли у него на поводу, охотно подчинялись, иной раз рискуя за его опасные капризы. Это были бывшие начальники крупных заводов и лесхозов, начальники настоящие, владельцы строительной техники и лесопилок, опытные несуны и авторитетные представители криминального мира.
Старый дом ломал Сам. Не веря происходящему, я наблюдала, как он выкорчевывал и носил трухлявые бревна наряду с видавшими виды чернотруженниками. Пару раз свалился в подвал, вывихнув руку, наступил на ржавый гвоздь, потерял очки. И ни разу при этом не посетовал на даровой труд. Все искали его очки, но нашла я, потому что очень хотела Главе угодить. Перед тем, как поджечь остов дома, Ярило под клоками старой соломы нашел икону с ликом Георгия Победоносца и величаво вынес ее, подняв над головой. Икона была, по всему, старинная, с помутневшим холстом и прогнившей рамкой. Теперь она висит в новом доме в достойной (починенной и покрашенной) оправе. Рухлядь, оставшуюся от прежнего жилища, подожгли. Она горела высоким пламенем под контролем “организованных” Самим пожарных машин.
Мы привезли строительные материалы на мой собранный капитал и стали ждать, когда можно будет “коренить” будущие хоромы.
Землю согревала весна, юная, наивная, открытая всему миру и уверенная, что время зимы ушло, и душа будет наливаться счастьем, а не болью.
У “Наташи” его машины я больше не видела. В особняк он приезжал только со мной. А вскоре я узнала, что в одной из его квартир (какой же мой Всемогущий всеимущий!) идет ремонт. А вдруг в качестве подарка ко дню моего рождения любимый “допропожалует” нас с Илюшей в хорошие условия, пусть даже временные, пока наши собственные будут возводиться? А вдруг? Какой же Ярило деятельный! Все у него спорится в хозяйстве.
Я тоже увлеклась новой деятельностью. Бойко оформляла документы, утверждала проект, сорила деньгами, приобретая тематические журналы. По ночам мне снились лестницы, камины, бассейны.
Несмотря на захлестнувшие меня идеи и дела, я думала о подарке ко дню ЕГО рождения уже сейчас, за месяц до значимой даты. Это должно быть нечто удивительное! Нет, ошеломительное! Чтобы никакая другая женщина никогда не смогла мой сюрприз повторить! Просто не оказалась способна! И я ломала голову над данным вопросом. Впрочем, с вдохновением. Думаю, вы уже не сомневаетесь в моих способностях изобретать выдумки. Именно изобретать, вылавливая их фантазией – сачком на не топтаном никем поле. Выдумать что-то интересное – хорошо, а выдумать невыдуманное – оригинально.
И вот однажды проснувшись среди ночи, я поняла, что задыхаюсь от нахлынувших в мою голову нот и звуков. Я стояла среди комнаты разутая, взлохмаченная, ошарашенная непониманием, что со мной происходит.
И уже на следующий день я купила пианино, потратив оставшийся на тот момент капитал, и с диким рвением, нет, даже с фанатизмом принялась изучать музыкальный инструмент. В детстве родственники мне подарили скрипку, как ставшую ненужной их выросшему ребенку. Менять инструмент на другой было невыгодно, и родители отдали меня в класс скрипки, хотя я всегда заглядывалась на фортепиано. Надо сказать, что я так и не доучилась, бросив школу уже в третьем классе и забросив скрипку высоко на антресоль. И вот теперь моя мечта сбылась.
Однако со мной явно что-то происходило нечеловеческое, и у меня волосы шевелились на голове, потому что уже через пару недель я играла наизусть Штрауса, Баха и Бетховена, а еще через неделю я “достигла” Шопена. По утрам я оттачивала звучание его сложнейшего вальса, требуя от пальцев достойной передачи шедевра. Днем строила дом. Вечером отключалась от мира и сочиняла свой шедевр. И я знала, моя музыка будет равносильной моему вулканическому вдохновению. Когда времени на увлечение не хватало (увлекаться хотелось сутки напролет), а глаза мозолили декларации и ревизионные тетради, я вставала еще раньше, чтобы все успеть.
За день до рождения Ярило родился и мой шедевр. Я любила вместе с мелодией, плакала вместе с арпеджио, меняла регистры, приглашая в сказку, ласкала и неистовствовала. И вдруг сникала в квартоквинтовый аккорд (прием для передачи пустоты и одиночества) и умиротворялась на добавленной третьей ступени, словно возвращала в бушон потерянный бриллиант.
Моя Лариса от сия творения пришла в восторг. А я в восторг от ее восторга. Для творческого человека это истинная награда.
У нас оставался всего один день. Нужно было позаботиться об осязательном виде подарка. И тогда мы отправились в музыкальную школу, отыскали директора, чтобы он нам отыскал музыканта Диму. Дима – мой стародавний, почти забытый сокурсник по скрипке. Дима нам дал номер Юрия Николаевича. Юрий Николаевич был на тот момент за границей, но мы его достали и там. Дружелюбный посредник посоветовал обратиться к такому-то Арсению по адресу: улица такая-то, дворец культуры “Прометей”. Ближе к вечеру мы отыскали этот дворец и Арсения в нем и складывали ладошки у груди, чтобы его рабочий день не истек, и объект наших поисков не отчалил. Мы стояли перед Арсением со сложенными ладошками, и он не отчалил.
У Арсения была маленькая студия. Но добротная и уютная. Правда, пианино было старым. Пришлось срочно приспосабливаться к тугой педали, западающим клавишам и размещенным в другом порядке регистрам. Я с детства была умницей и сыграла свой шедевр хорошо с первого раза. Звукорежиссер удивлялся, хвалил и закидывал вопросами. Я гордилась, краснела и давала интервью. Арсений, с нежеланием оторвавшись от моей персоны, погрузился в монитор, что-то прослушал, что-то подправил и протянул нам диск с записью. Вместо денег попросил мой номер телефона, но мы посчитали это недостойной наградой за его труд и наградили парой симпатичных купюр.
Следующим утром мы отыскали фотографа Сашу, тот – оформителя Костю, тот – достойный дизайн для оформления футляра под диск. На лицевой стороне – двое у моря на фоне заката, на обратной – указаны исполнитель, автор, звукорежиссер и оформитель. Прекрасная Лара выразила восхищение и нежелание передавать подарок по назначению. На ее взгляд, именинник для подарка был неподходящ. Но ее слова, влетев в одно мое ухо, незамедлительно вылетали из другого, а смутную правду я заботливо дочерчивала, как нравилось мне. Мир вокруг меня уменьшился до неразборчивости на фоне большой, шарообразной моей любви.
Подарок я вручила Яриле, обвязанный ленточкой. Ночью от него пришел ответ: “Слушал семь раз. Очень понравилось. Больше слушать не могу. Уже ночь. Извини. Пойду спать. Завтра еще послушаю”.
А потом был день моего Рождения, и любимый … о нем забыл. И даже не вспомнил. Никто больше не забыл. Даже Мишка, даже да-а-авние знакомые. Забыл только ОН, тот, кому я бесплатно отдала свой ум, свою душу, свои достоинства, ничего себе не оставив. Лишь мой упрек ему напомнил о значимом дне, который ничего не значил без его внимания. В ответ на упрек он упрекнул меня за то, что не уведомила его заранее. Вот и все… Но как говорят, неблагодарно не благодарить и благодарности ждать неблагодарно.
Глава 18
Как-то мы с Ларисой решили “культурнуться” на спектакль. Отправились на ее автомобиле. Мы смеялись, шутили, обсуждали будущий интерьер дома. Погода вторила нашему настроению, солнечно улыбаясь и освежая июньским ветерком через открытый люк. Но вдруг небо нахмурилось, накрыло нас синей тенью. И грянул ливень с градом. Дорогу словно закрыло стеной. Щетки не успевали бороться со стихией. Помню, мы свернули в какой-то двор, спрятались под аркой. Постояли минут пятнадцать. Ливень только усилился. Ветер рвал листву, гремел старой кровлей. Надо было ехать: мы могли опоздать к началу. И Лара рванула под небоизвержение. Свинцовые струи словно прошивали металл. Мы двигались быстрее всех, хотя это было опасно. Маленькая машинка лавировала между обломками веток, теряла силу трения в огромных лужах, качалась и юзила на градовом настиле. Наконец, пошла в гору, которая обрывалась на горизонте. А горизонт переместился на уровень передних фар. Зато здесь не было луж, волна скатывалась вниз. Мы выскочили на верхнюю точку и тут нас трясонуло так, как будто внезапно отлетели правые колеса. Мы ударились грудью о ремень, жестко зафиксированный от резкой остановки, и стали лихорадочно ловить воздух, а сделав, наконец, полноценный вздох, не смогли выдохнуть: оцепенели от испуга. Оказывается, мы висели днищем на обломке асфальта, и правые колеса смотрели в пропасть. Сообразив это, мы перестали шевелиться. Я процедила сквозь зубы, будто движение губ могло вызвать “эффект бабочки”.
– Давай выбираться через твою дверь.
Лариса осторожно отогнула ручку и с изводящей и в то же время решающей медленностью открыла дверь. В этот момент машина качнулась и поползла вниз. Мы захлебнулись криком… и я проснулась.
Звонил телефон. В три часа ночи пробивалась Лара. Что-то случилось!
– Алё, Але, Лариса! – закричала я в трубку, все еще находясь под действием сна.
– Наташа, помоги! Я попала в аварию! Меня хотят убить!
Я помчалась на стоянку так стремительно, что патрульная машина не догнала меня. Стражи с автоматами бросились мне наперерез, когда я уже выкатывалась со стоянки. Не останавливаясь, я высунула в окно паспорт, права, и страж как на поводке шел за моей машиной, вглядываясь в квадратики документов. За это время я успела объясниться и попросить вызвать на место аварии службу ГИБДД.
Когда я прилетела, как стрела, в нужную точку, не сразу поняла, проснулась ли или продолжаю пребывать в кошмаре.
Две разбитые машины и две бегающие женщины нарушали ночной покой неуместной “движухой”. Лара спасаясь убегала, а здоровая, бойцового вида тетка догоняла ее. Я спешно полезла в багажник, где хранила бейсбольную биту (отняла сию игрушку у ребенка), но воспользоваться ею не успела. Прикатили синеполосые машины и страшную игру в догонялки остановили. Тетка даже из-за могучей спины “гаишника” кидалась в Ларкину сторону. Ее глаза горели как у голодного волка. Я провела с подругой остаток ночи (экспертизы, заявления). Рассвет мы встретили в поисках круглосуточного шиномонтажа. Если заменить взорвавшееся от удара колесо, худо-бедно малыш Нисан мог добрести до дома.
Ну, как после этого не будешь бояться снов? В отношении подруги он оказался пророческим. А к рассвету стал таковым и для меня. Полусонные мы ехали по роковой улице, и у “Наташи” я по привычке повернула голову в нужненужную сторону. Меня словно окатило кипятком. Черный внедорожник заполнил стоянку, улицу, город, всю жизнь. Паук ночует у Марины…
Меня затрясло, голова упала на руль. Машина катилась сама по себе, медленно, бесцельно, пока не замерла на обочине. Лариса положила руку на мое плечо, погладила волосы.
– Теперь только тебе решать, подруга, – сказала она спокойно, но твердо.
– Я знаю, – силясь совладать с собой, отозвалась я.
– Тут уж ему соврать нечего. Что делать у бывшей подруги ночью? Ясно, как белым днем.
Как я могла ему верить? Он же предал всех, кто ему доверял. Жену, которая родила ему детей, ради любовницы; любовницу ради следующей любовницы; Марину ради меня; меня ради Марины. А теперь обманывает сразу обеих женщин, и это двойное предательство, нет, даже тройное, ведь он предает свою честь. Настоящий мужчина никогда бы не сделал плевок в собственную душу.
– Ничего он не оценил, ничего, – с таким сожалением произнесла Лара, что мои усилия совладать с собой пропали даром. Я заревела.
Дождавшись очередного свидания, я села к Монстру в машину и тронула его за руку.
– Поставьте ручку скорости на паркинг. Я должна вам кое-что сказать.
– Что случилось? – он, однако, повиновался.
– Я хочу вас поблагодарить за все, что вы для меня сделали, и пожелать вам счастья
– Не понял, – он в недоумении уставился на меня.
– Я ухожу в сторону. Меня больше не привлекают такие отношения. Более того, мне противно находиться рядом с вами.
– Ничего себе поворот! Ты что, шутишь? Это игра такая?
– Это такой финал вашего обмана. Что вы делали ночью у парикмахерской “Наташа”?
Он растерян. Его вина очевидна.
– Ты знаешь… Вернее, ты ничего не знаешь… Дело в том, что… – он исполнил увертюру из ничего не значащих слов, чтобы за это время набросать лживое либретто. Как ни как, я стала неплохим музыкантом.
– Ее там не было. Я ночевал с мальчиком. Она уезжала.
– Еще слово, Андрей Константинович, и я окончательно перестану вас уважать. И себя… За то, что вам верила.
– Она, правда, уезжала. Ребенок был один. Нельзя же его бросить! Ей некому помочь!
– Мне все это не нравится…
– И мне не нравится!
– Чужие мужчины не сидят с чужими детьми. Что у вас с ней?
– Ничего нет! Ничего!
– И ничего не будет?.. – закончила я его любимую фразу.
– И ничего не будет!
– До свидания, Андрей Константинович, – я открыла дверцу, собираясь уйти.
– Подожди, не уходи.
– Я больше не желаю вас слушать. С меня хватит обмана. Вы планируете изворачиваться всю жизнь?
Смелость берет города. И противник сдался.
– Хорошо. Я должен все тебе рассказать.
И вот вам, читатель, содержимое другой чаши весов.
– Понимаешь, с Мариной я встречаюсь уже пять лет. А тебя увидел и …– рассказывая, он старался на меня не смотреть. – Поверь, мое отношение к тебе шло от души. С тобой я спокоен и удовлетворен и не обращаю внимания на сложные отношения с Мариной. Она – тяжелый человек. Там в отношениях главную роль играет ребенок. Он очень ко мне привязан. Знаешь, что говорит? Андрюша, ты будешь с нами жить? Нет, отвечаю, я живу с больной мамой. А папкой моим будешь? Представляешь? Я ему внушаю, что у него другой папа. А он: нет, я его не люблю. Я люблю тебя. Всю душу мне вытряс.
Я сидела, оглушенная горькой правдой. Моя прекрасная, бережно хранимая сказка оказалась всего лишь корявым шаржем. Есть чувства высокопарные и даже пафосные, а есть другие, которые вызывают стыд, конфуз и отвращение. К таковым относится гнилостное чувство разочарования. Мне захотелось вырваться и бежать без оглядки. Монстр удержал меня за локоть.
– Постой, Наташа! Я не могу без тебя и, конечно, очень перед тобой виноват. Я просто свинья. Но поверь, там только обязанность. Я очень ответственный человек. Ну, как я брошу их? У нее кроме меня никого нет. Матери она не нужна. Муж бросил ее с грудным ребенком на руках. У меня с ней постель-то бывает крайне редко. А ты во всем меня устраиваешь.
Я очнулась:
– Правда, устраиваю?
Он обрадовался: – Правда.
– И нигде не жмет?
– Ну, зачем ты так? Я ведь душу тебе открываю, а ты… Не хотел говорить, но самое страшное для мужчины – сексуальная зависимость от женщины. Я зависим от тебя, и такого за всю жизнь не припомню. Хотелось бы и дальше с тобой общаться. Я сейчас должен… (мнется). Дело в том… Я, наверное, поселю их в свою квартиру… Думаю, мне придется с ними жить, хотя я этого не хочу.
У меня зашумело в ушах, словно от удара по голове. Вот для кого ремонт, и вот почему дочь бойкотирует.
– Повторяю, все это только из-за мальчика. Но ты подумай, не руби с плеча. Ты нужна мне. Я понимаю, тебе нелегко согласиться, поскольку придется прятаться от всех. Если Марина узнает, она тотчас уйдет, и мальчику будет нанесена травма. Я очень рискую, но готов рисковать ради тебя.
Надо же, какое благородство! Посмотрите на него!
– На минуточку не приходит вам в голову мысль, что это предательство? – мой голос звучит спокойно, а в фантазиях звенит звонкая пощечина.
– Нет. Я так не считаю. Можно иметь несколько женщин и всем помогать, а можно жить с одной и висеть на ее шее.
– Какой ужас!
– Ужас был с твоим мужем. Его слезы и слова любви подтверждения в поступках не находят. Он живет как барон, а вы ютитесь на пятнадцати метрах, да еще за немалые деньги. Ты подумай. Скажешь, что ничего между нами больше не будет, я не стану предпринимать никаких поползновений. Во всяком случае, постараюсь. С домом помогу. До определенного момента. Потом все. Просто так ничего не делается.
– Я подумаю, – сказала я.
– Вот и хорошо. Когда?
– Сейчас. Я подумала. Мой ответ нет.
– Это глупо. Ты пожалеешь. Без меня станет тяжело.
– Без чего станет тяжело? Без обмана, предательства или без вашего тела, к которому прикасается другая?
– Без моей помощи.
– Я не продаюсь. У вас все равно нет и не будет столько денег, сколько стоит человеческое достоинство.
Занавес.