Глава 7
А завтра разгорелось лето. Мы с любимым перемещались на природу, баловались шашлыком. Жаль, что вы, читатель, не имеете возможности оценить, как он готовит. Я так люблю его грибочки, выдержанные в секретном маринаде и зажаренные на углях! Не поверите, в них впиваешься зубками, а они истекают аппетитным соком! А его мясному блюду на гриле я придумала название “Жалко поделиться!” Потом новые порции грибочков и “Жалко поделиться!” отправлялись Илюшке в термосе.
По выходным мы купались и загорали вдвоем на островке, нахождение которого большей части населения было неизвестно. Когда на бережке мой избранник разделся, я прыснула со смеха. Новая причуда у бога озорства! Я знаю, это он нарочно! Пиар-акция для меня одной! Совсем простецкие семейные трусы! Этим Глава был близок к народу.
Наконец! Наконец, он пригласил меня … куда бы вы думали? На футбол! Здорово! Мы решили взять детей с собой и отправиться на моей машине (хотелось блеснуть виртуозным вождением). Однако, security или водителя, или… не знаю, кто он по штату, Глава прихватил с собой. И тот двигался за нами на высоком черном Ниссане. Чего Глава боялся? Или кого? Или это был симптом его высокоМЭРия?
Мы с Ильей уже ждали в машине, когда подъехал знакомый джип. Я немного волновалась: мне предстояло знакомство с младшей дочерью любимого мужчины. Первым вышел Монстр и кому-то подал руку. Осторожно, словно боясь упасть, на землю ступило…маленькое сгорбленное существо в старомодном мешковатом платье. Оно глядело исподлобья, но, скорее, не из-за враждебного отношения к миру, а по какой-то досадной ошибке природы, сильно наклонившей ее голову вниз. Коротко стриженая, будто после тифа, девочка-инвалид неуверенно семенила, держась за отца, холенного и парадно одетого. Это была странная картина. Я сглотнула комок, подступивший к горлу, и заставила себя улыбнуться. Краем глаза заметила, как сын опустил голову.
– Моя Катя, – сказал Глава.
Весь день я была спокойна за сына и горда им. Никакого любопытства к внешнему виду девочки, никакой отрицательной реакции или удивления. Он знал, как вести себя.
Нас проводили в специальную ложу на трибуне. Глава накупил нам всяческие элементы экипировки болельщика: шарфики, дудки, флажки; экскурсировал по расположению трибун и фанатов на них. Вот здесь, в центре, утрамбовались воинственно настроенные самые фанатичные фанаты. С готовыми речевками, флагами, барабанами и прочими атрибутами своего шоу. По обе стороны от них – фанаты-дилетанты. Менее громкие и не все сметающие на своем пути. Напротив – фанаты-противники. Их шоу в том же жанре, только “другого цвета”. Мой спутник с увлечением комментировал происходящее. Было забавно, когда, увлекшись зрелищем, он принимался свистеть, дудеть, притопывать и прихлопывать, и превращался из солидного “мэна” в мальчишку.
Мы радовались победе наших игроков, как будто выиграли сами. А на выходе случилось невероятное. Глава скинул пиджак и галстук в руки сопроводителя и, как только тот отвлекся, внезапно скомандовал:
– А ну-ка, шантрапа, за мной!
Схватил дочку за руку и помчался на улицу. Мы с Ильей ничего не поняли, но почему-то бросились следом. Толпа изумленно смотрела на нашу странную четверку, и немедленно расступалась. Катя неуклюже семенила за отцом и заливалась смехом. Лишь на близлежащем рынке Монстр остановился, повернулся раскрасневшийся к нам и … показал язык. И наше недоумение перешло в понимание его неконтролируемой склонности к хулиганским выходкам. А пока security пытался напасть на след вверенной ему особы, мы отмечали радость победы несъедобными чебуреками. Приправленные счастьем, они казались нам вкуснейшим блюдом.
Вечером мы развезли сытых и уставших детей по домам, а сами помчались в обитель любви. Нетерпеливо скидывали с себя одежду, весело барабанили в дверь ванной комнаты, подгоняя друг друга. Чистая и свежая, я дурачась забаррикадировала дверь коробками от недавно купленной техники. Монстр одним махом сломал нагромождения, поднял меня и впервые понес на руках в кровать, где полночи закреплял моё неоспоримое счастье.
Как только он оторвался от меня, я немедленно начала задаваться вопросом, захочет ли он со мной проснуться утром. Не так важна была для меня финальная награда любовных состязаний, сколько возможность уснуть рядом с ним, прильнув щекой к его плечу. Я мучилась, пытаясь угадать сегодняшний его настрой.
Во втором часу ночи он проводил, точнее, выпроводил меня, побеспокоившись об одиноком моем ребенке. С чего вдруг вспомнил о нем сегодня? Чувствую, это предлог “слить меня”. А может быть нет? И не так все плохо?
Только когда любишь, “уходящее-приходящая” личная жизнь начинает изматывать, вызывая чувство неполноценной, даже униженной любви и мучительное желание ее восполнить. Я не хочу быть любовницей. Я хочу полноценного счастья.
– Что такое, по-твоему, счастье? – спросил однажды Монстр.
Я банально ответила: – Любить и быть любимой.
– А ты видела эту любовь? – принялся он разбавлять диссонансами мой душевный наигрыш. – Где она? В семье, в которой люди примелькались друг другу, постоянно находясь рядом? Или там, где вместо достойной помощи мужья приносят женам проблемы, в лучшем случае прибавляя забот о своей персоне? Женщинам не абстрактное понятие нужно, а помощь и качественный секс. И вопрос: может ли интим быть интересен с человеком, который за много лет примелькался? На мой взгляд, редкие встречи укрепляют отношения.
Мне стало грустно. Его убеждения так крепки, что нечего и пытаться возражать. Но я все равно возразила.
– Вы правы, Андрей Константинович, но лишь наполовину. Бывают и другие отношения, когда хочется, чтобы любимый человек был всегда рядом. Просто испытываешь необходимость в его присутствии. А еще ведь так важно с кем-то поделиться прожитым днем, приклонить голову на чье-то плечо.
– Я таких отношений не знаю, – бросил он.
– Потому что никогда не любили, – заключила я.
– Может быть.
– Тогда я желаю вам узнать, что это такое.
Вам, читатель, думаю, не придется долго гадать, какую женщину я пожелала ему для этой самой любви.
Монстр часто болел. К сожалению, не от ран Амура, а скорее, от приближающейся старости. Ишемия, давление, суставы … Кто бы поверил, что можно полюбить вот такого тролля, да еще с бородавками по всему телу (допущу откровенность с читателем) и не слишком привлекательными зубами. Ума не приложу, к чему с такими хорошими деньгами “дорожить” такими плохими зубами. Видимо, и так женщинам нравится. Ясное дело, нравится. И не мне одной. И даже я до сих пор не знаю, в чем причина его успеха и такого невероятного магнетизма.
Снова грустно.
А к чему я про старческие недуги? Вот к чему. Каждый раз после его просьб я мчалась в аптеку и накупала лекарств, а еще продуктов ему и его маме. И всегда отказывалась от денег. Неудобно было как-то… Он выходил ко мне хромая, или согнувшись, или вразвалочку. Садился в мою машину и долго жаловался на ломоту и изжогу. А я с нежностью слушала. Иногда он целовал мой живот и прямо на сидениях занимался со мной любовью. Однажды задрал мою юбку и усадил меня на свои колени, поверну спиной к себе. Одной рукой забрался под кофточку и ласкал грудь. Другой поддерживал и приподнимал ягодицы. Покачиваясь, целовал в затылок. Таким образом, открывал для меня очередной способ получения наслаждения. Я с замиранием внимала каждый раз его изобретательности, и уже через несколько секунд полноценно звучал наш канон.
Чем чаще были встречи, тем больше я их желала. Это начиналась привязанность. С его стороны холодности значительно поубавилось. Я формирую предложение, нарочно выбирая слово холодность. О какой-либо ощутимой душевной теплоте пока говорить не осмеливаюсь. Он по-прежнему не произносит ласковых слов, не обнимает за пределами любовного ложа, правда, все также задаривает мягкими игрушками и чаще нуждается в наших встречах, чем раньше. Один раз даже помчался мне навстречу, когда я возвращалась издалека. И знаете, я была не обрадована, а обескуражена, потому как не знала, что делать с непривычным для его поведения порывом. То молчит целых две недели, словно его ко мне и не тянет, то несется за двадцать километров, не в состоянии подождать каких-то нескольких минут. Я в тот момент все пыталась понять, чем вызвала повышенный интерес и даже боялась его незаслуженности. Так складываются комплексы неполноценности. Но ведь не в тридцать шесть, скажете вы. Сама стыжусь и удивляюсь. А если быть точной, мне скоро тридцать семь. Интересно, каким подарком побалует меня, нет, оценит меня, нет, выразит свое отношение ко мне Монстр.
Илья сейчас у бабушки. Помогает. Не очень любит мое чадо отрываться от компьютера и друзей, но его мужские обязанности не обсуждаются. Завтра день моего рождения. Сегодня, в момент разговора с вами, не припомню, как именно завтра этот день отметила. Кажется, ко мне пожаловали Илюша и мама, а может быть, наоборот, к ним отправилась я. Были ли завтра друзья, тоже не помню. Помню только одно. Самое важное.
Завтра утром (я только проснулась) раздался звонок в дверь. Непричесанная, неприкрашенная открываю. О, боже! Монстр Константинович! То есть… Не может быть! Прежде чем возрадоваться, паникую: кровать не убрана, на кухне сушатся мои трусики, домашний крысенок раскидал вокруг клетки опилки.
Но гостю, похоже, не важны ни опилки, ни трусики. Он насахарен и таинственен. Не спрашивая разрешения, разувается. Я быстренько сдергиваю с веревки белье, убираю чашку из-под кофе, утрене выпитого. И все никак не приду в себя после монстроизвержения в моей квартире. Лихорадит от счастья и волнения. Мужчина наполнен интригой, что-то прячет за спиной, и кажется, выглядит меня счастливей. Чтобы удержаться на плаву, мне просто необходимо причесаться и обменяться взглядом с зеркалом. Ну вот. Теперь мне легче: мордочка, хоть и без косметики бледна, но мила. Ангажируйте, Андрей Константинович!
За его спиной прячется большая ворсистая игрушка – кошка.
– Это тебе в машину.
– Спасибо (у меня уже целый зоопарк).
– С днем Рождения! (целует)
– Спасибо.
– И вот еще…
В его ладони бархатится алая коробочка. А в ней играют лучиками изящные серьги в виде лилий.
– Спасибо.
Это сон или явь? Не успев понять, взираю на… голубую коробочку, которая тут же забархатилась из другого его кармана. А в ней золотой браслет! Плетенья изумительного!
– Спасибо!
Конечно, сон. Всю эту роскошь примеряю. Дарящий помогает.
Кто, скажите, смог бы поспорить с тем, что это счастье! (Заметьте, читатель, я будто выпрашиваю подтверждения.)
Помню все, что было в последние дни лета. Помню, словно вчера, как он собственноручно мыл мою машину прямо во дворе своего дома. Он сам! Именно сам! Я сидела завороженная на заднем сиденье, уткнувшись носом в подголовник, и одними глазами следила за невероятностью происходящего. А Монстр орудовал шлангом и губкой, хитро посматривая на торчащую верхушку моей головы, и улыбался. И лучился удовольствием.
Помню, как наведывался в нашу неподобающую его статусу квартирку. Напевая что-то себе под нос, готовил предназначенное нас удивить и налакомить блюдо. И к плите не подпускал. А то вдруг принимался мыть полы за нашалившей Илюшкиной тапочкой, угодившей в грязную лужицу в коридоре. Мы с сыном были загнаны на диван, где тихо сидели, задрав ноги и переглядываясь. А машина порядочного мужчины (читай: любящего порядок) в это время стояла у подъезда, подверженная едким взглядам.
Какое чудесное муаровое лето!
Думаете, его внимание позволило мне немного расслабиться? Что вы? Сказать, что я боролась за этого мужчину – ничего не сказать. Правда, с кем боролась и с какой целью, не знала сама.
Блистала свалившимися на меня с неба литературными способностями. Для него. Накупила красивой одежды, разорив одним махом театральную сумочку, временно играющую роль копилки. Для него. Посещала исключительно лучшую парикмахерскую. Для него. Убирала квартиру каждый день, изучала книги с оригинальными рецептами блюд, заполняла холодильник постными продуктами, которые нам с ребенком были даром не нужны. Все для него. Нет, он не приходил каждый день, не часто у меня обедал и не все мои наряды перевидал. Но вдруг пришел бы в гости или на обед, а я не во всеоружии и не при параде! Я всегда была начеку и “загружалась” с радостью. Недовольными оставались только театральная сумочка, лишенная любимой роли, и холодильник, в котором от долгого ожидания за зря жухли продукты. Но это были маленькие жертвы ради большого чувства.
По секрету скажу, как другу, я усердно изучала эротический массаж.
Однако, должна признаться, что в любви ему я так и не призналась. Следует признать, что в “непризнании” был упорен и он. Мы, наверное, играли в игру “Кто кого?”. Мы были горды. Но какой в гордости толк, и что есть она на самом деле, ищу ответа до сих пор.
Думаете, он перестал быть неуловимым, а я больше не сидела по вечерам со своей тоской в обнимку? Вовсе нет. И снова его странность заводила, тревожила самые устойчивые выводы, необъяснимые молчания навевали холодные сквознячки, искажая самые трогательные грезы, а душевная теплота отпускалась порциями, не давая возможности ваятелю завершить скульптуру любви.
Все-таки дядя герой должен быть мне благодарен за литературные старания. Не ем, не пью, глаз не смыкаю, все нахожусь в поиске самых проникновенных слов для украшения его троллевой сущности. Впрочем, кажется мне, романтизма уже достаточно, и я могу нормально пообедать.
Его неуловимость выглядела примерно так:
– Приезжай вечером в гости, Наташка! Освобожусь, позвоню.
Где бы время скоротать, которое до вечера будет длиться как до весны?
Вечер. Не звонит. Не зовет. Расхотел что ли?
Незадолго до восьми отправляю смс: “Вы все еще в делах?”
Пишет: “Нет. Свободен”.
Я: “Приезжать или нет?”
Ответ: “Как хочешь, не знаю.”
Горькое разочарование, обида.
Сразу представляю, как ответила бы я: спать пока не хочу, жду.
Пишу ему, нервно вбивая кнопки: “Обидный ответ. Означает, что вам все равно”.
И что же! Нет ответа на ответ. Не поеду. Не поеду. Не поеду. И весь вечер схожу с ума одна одинешенька, тереблю телефон в надежде, что придет желанная смс-ка. Тщетно.
Или так:
Подвернула ногу. Больно давить на педали, а завтра предстоит важная поездка. Он об этом знает, уверяет, что проблему решим. И по-английски из ситуации сваливает. То ли забыл, то ли в тени отсиделся, раз не настаиваю, увильнув от лишних проблем. Ну, разве по-мужски? Так и не дождавшись помощи, металась, искала выхода. Выручили другие. Зато “надежда и опора” немедленно обо мне вспомнил, как только накатило природное желание!
А моя любовь маскировалась под “не так уж и люблю” примерно так:
Он: – У тебя сын где?
– У отца.
– Не хочешь сегодня стимульнуться?
А иногда:
– У тебя сын где?
– У отца.
– Зря. Ничего ему там делать. Переноси компьютер к себе.
Боится, что муж постепенно перетянет меня к себе за этот “хвостик”.
Итак, на чем я остановилась?
– Не хочешь стимульнуться?
Через полчаса нежусь в сфере его присутствия.
– Раздень меня, пожалуйста, как тогда.
Хорошо. Будет тебе как тогда. Раздеваю, и целую, и ласкаю. А в коготки не даюсь. Отстраняюсь. И снова жарко ласкаю. И снова отстраняюсь. На этот раз в “кошки-мышки” не играю. Просто коварно пользуюсь веской причиной.
Мы оба возбуждены, у обоих горят щеки и другие места. Но я виновато опускаю глаза и плавно стекаю с кровати.
– Ты меня не хочешь? – он не рассержен. Он нежно грустит. Я молчу. Тереблю пальцами уголок расстегнутой кофточки. Я – малыш, которого приятно жалеть.
– Ты впервые меня не хочешь? – вопрос насупился, словно собрался заплакать. Такой большой и важный дядька, а обидчив, как ребенок.
Я с тихой грустью начинаю собираться. Он тоже. Чувствует себя виноватым. Думает, наверное, что же сделал не так. Обул один ботинок. Стоит в нерешительности. Чего-то ждет, на что-то надеется. Вздыхая, обувает второй. Увидел, как я что-то пишу на клочке бумаги. Замирает. Но я сворачиваю письмецо, прячу в карман. Выходим тихие, грустные… Он везет меня домой. Тайна не раскрыта. Прощаемся. Тайна не раскрыта. Открываю дверцу, выхожу. Он смотрит с надеждой. Глаза как у грустной собаки. Ведь тайна так и не раскрыта. И тут протягиваю свернутый листочек и ухожу. А в письмеце написано: “Какой же вы недогадливый. Тоже мне герой-любовник! У меня ведь просто законное недомогание. Целую. Н.”
Глава 8
У меня, как и у многих, есть родные и друзья. Есть мама, которая бесконечно переживает за отца. Есть отец, который настолько слаб, что чаще живет в больнице, чем дома. Да и слово “живет” звучит в его ситуации слишком цветуще. О том, что он все еще жив, туго опутанный неизлечимым недугом, говорит его слабая улыбка, только его добрая светлая улыбка на сером изможденном лице. Когда мы навещаем его, он первым делом осведомляется о мамином самочувствии, потом о моих делах, жмет руку Илье, крепко обнимает его и спрашивает: – Как дела, мужичок?
А потом начинает остроумно шутить, как всегда в жизни, делая приятной атмосферу любого места и общества. Он такой.
Я никогда не забуду момент, когда он в очередной раз поинтересовался здоровьем мамы, а она махнула рукой, мол, да бог с ним, ее здоровьем, какой может быть вопрос о ее здоровье, главное здоровье и самочувствие папы. И тут он решил сострить. Улыбнулся и сказал: – Вот у нас мама! Умрет и не признается! – и слабой рукой нежно обнял ее за талию. Илья звонко засмеялся, так звонко, что заразил смехом всю палату. Я вспоминаю это и тихо улыбаюсь.
Еще в моей-нашей жизни есть коридоры больниц местных, коридоры больниц областных, коридоры станций переливания крови, коридоры, коридоры, коридоры… Есть поиски доноров нужной группы, истерзанные бумажки с бесконечными телефонными номерами.
Еще есть деятельность, мой магазин, еженедельные поездки за товаром, дороги на 300, а то и все 500 км в день, документы, налоги, ревизии.
Еще есть школьные собрания.
И конечно есть подруги. Конечно же, они есть. Где-то. Только сейчас я поняла, что в моем романе их нет, как и многого остального. Мой мир замкнулся. Он во внешнем восприятии стал очень узок, однобок, очастоколен, но внутри меня вздулся как болезненный шар обожженной кожи. Мой роман – это наваждение, это скитание до бессилия, это кружение по заколдованному кругу. Мой роман – это болезнь.
Ах да, я в своем странном счастье как-то забыла про мужа. А мама напомнила. Мол, может быть, вернуться, может быть получится, ведь взял себя в руки – не пьет.
А ведь, правда, уже месяц трезв. Событие, а я умолчала. Пригревая у себя сына, наводит порядок, стряпает. Каждый вечер спрашивает, придет ли Илья к нему или не придет. Я когда-то мечтала о том дне, когда муж вернется к нормальной жизни и каждый день будет рядом с нами, и я перестану спать на полу, переберусь в свою постель, прикорну на его плече. Пожалуйста, можно попробовать. Я послушала маму, попыталась оценить со стороны свой роман с Монстром (насколько смогла) и в конце концов заглянула без повода к трезвому мужу. Я добросовестно искала в себе нотки привязанности и хоть малейшее желание побыть с ним. Он обнял меня уже на пороге, но никакие нотки так и не прозвучали. Разлюбила? Отвыкла? Чувства иногда возвращаются. Такое бывает. Достаточно снова привыкнуть к голосу, улыбке, вкусам, запаху тела. И все будет как прежде в хорошие времена. Я это знаю. Но как тяжело мне это знать! Было бы легче, если … муж продолжал вести прежний образ жизни. Какая кощунственная правда и какая жестокая я. Мне нужно оправдание для нежелания возвращаться к законному мужу. Чего же я хочу?
Там могла бы сложиться семейная жизнь, муж был бы удобный и любящий. А что здесь? Здесь чувства, страсть и никакой надежности. Только дым, который я вдыхаю как наркотик.
Меня удерживает Монстр. Держит на бушующих чувствах, вот почему мысль о возвращении к мужу, не успев родиться, сгорает в них. И я понимаю, что не получится построить отношения с ним, да и ни с кем другим, пока в сердце Монстр. Туда он больше никого не пустит.
Отвечаю честно, мама. Я обязательно подумаю над твоим советом, только дай мне еще немного времени не думать.
Нет, не думать совсем я, конечно, не могла, но думала о всякой (для меня значительной) мелочи. Например, о том, что пора бы любимого называть по имени и переходить на “ты”. И в минуты беспокойства (очередное исчезновение Монстра) отправила ему стишки со своими мыслями:
Я скажу и пусть
Тайну распахну,
Но зато потом
С легкостью вздохну.
Я хочу уснуть
На груди твоей,
Я хочу тебя,
Называть Андрей!
А потом гадкий, гадкий персонаж явился ко мне в квартиру, бесцеремонно залез в мой холодильник и произнес вопиющие слова:
– Значит так. Ты никогда не будешь звать меня по имени, а всегда Андреем Константиновичем!
– Почему? – моя гордость ощетинилась, а сердце сжалось.
– Потому!
– Почему потому?
– Потому и все. Я так решил.
Мне теперь все равно, как тебя называть, но за что так со мной? Скверно на душе. Я сижу перед ним как жалкий воробышек, а он без спросу и зазрения совести пьет мой кефир и лопает мои печенья.
– Знаете, что? – я, раненая в правую руку, пытаюсь отстреливаться (или застрелиться) левой. – Наверное, я не вхожу в число ваших любовниц, которым позволительно называть вас и Андреем, и Андрюшей, и солнышком ясным. Но это не значит, что я согласна числиться в списках поклонниц второсортных. Лучше никем, чем кем попало. Я отсортировываюсь!
Он внимательно посмотрел на меня и вдруг смягчился. Кефирные усы зашевелились:
– Да что ты, в самом деле? Я пошутил. Называй меня как хочешь. И какое еще солнышко ты приплела?
– Называть вас я буду сугубо официально. А солнышко не я приплела, а, по всей видимости, любимая женщина. Ваш телефон просто напичкан любовными изречениями.
– Ты открывала мой телефон?
– А как бы еще я отключила будильник? В следующий раз такие компроматы не оставляйте.
Я смотрела на него сквозь слезы.
– Эй, дурашка. Что ты такое напридумывала? Эти смс-ки я храню по привычке. Знаешь, сколько им времени?
– Знаю. Пара месяцев.
– А вот и неправда. Ты год посмотрела? Они родом из прошлой жизни, когда не было тебя. Никого у меня больше нет. И разве похож я на полового гиганта? Старенький уже.
Какой год, какая ерунда, за кого он меня принимает? Хотя… Может быть… А ведь и то верно, на год я внимания не обратила. Я немного остыла, хотя на душе еще долго оставался неприятный осадок. Если быть честной, то это я сама себя остудила. Может быть, купить вина сегодня для разбавления вечернего одиночества (интересно, не с этого ли начинается путь в алкоголизм?)
Он ушел и будто унес с собой все мои силы. Я прилегла, свернувшись клубочком, и крепко-крепко обняла пушистую игрушку.
Вечером поднялся ветер. Он тревожно стучал заплатами старой крыши, гнал по земле сломанные ветки. Небо потемнело, залилось цветом грядущего урагана. Деревья у дома гнулись и стонали. Нужно было отогнать автомобиль в более безопасное место. Я накинула плащ, выскочила на улицу и … замерла с выражением ужаса на лице. Странный ГОРБУН, прячущий лицо под капюшон, хладнокровно калечил мою машину монтировкой. Искореженная, она обреченно жалась к земле на спущенных шинах. От ударов стекла превращались в сетку и сыпались в салон. Ничего кроме знакомого номера не осталось от ее прежней блестящей величавости.
– Что это?! Что вы делаете?! – я только открывала рот, а голоса не было.
И тогда горбун обернулся и посмотрел на меня злыми маленькими глазками. И я узнала в нем Монстра.
Мой крик оглушил меня … и разбудил. Это только сон! Только сон!
Я поглядела на часы. Семь вечера. Голова гудит, под подушкой телефон гудит тоже.
– Вот что, детка, сможешь собраться за десять минут? Со мной поедешь!
– Далеко?
– В Москву.
– Зачем?
– Некогда, некогда объяснять. Только десять минут.
Я всполоснула лицо холодной водой. Боже мой, что одеть? Вечернее платье? В ресторан? Или нет? Ах, зачем же думать? Ведь у меня есть очень красивый и дорогой сиреневый костюм! А повода надеть еще не было.
– Я хочу навестить старшую дочь, передать кое-какие документы и вещи. Решил взять тебя с собой, – объяснил, наконец, мой спутник.
Я загордилась. Этот поступок не может ничего не значить. Я дорога ему, поэтому ему незачем скрывать меня от родных.
Только я угнездилась в кресле, как увидела проплывающий мимо книжный магазин.
– Подождите! Стойте! Стойте, я вам говорю!
Он затормозил на обочине. Я выскочила из машины и услышала: – У тебя только две минуты!
Все еще пребывая в тягостном послевкусии сна, я заскользила по страничкам сонников.
“Не предпринимайте сегодня никаких поездок. Они могут закончиться трагически”, – предупреждали авторы все как один.
Сил верить не было. Желания тем более. Любовь укрывала теплом.
Это было прекрасное путешествие наедине. Я кормила водителя из своих рук крохотными пирожными, которые испекла сама и взяла в дорогу: мне так важно было показать, какая я заботливая и умелая хозяйка.
– А теперь высаживайся из машины, я скоро.
Я застыла в недоумении.
– Что?
– Подождешь меня здесь. С дочерью я встречусь один.
Шокированная, я вышла из машины. Чувство несправедливости захлестнуло мое сердце. Разве допустит нормальный мужчина подобную ситуацию? Оставить женщину одну на улице ночью… Да как он сам будет чувствовать себя после такого?
Он высадил меня недалеко от одного из столичных ночных клубов, но отъехал лишь на несколько метров и остановился. Я стояла в взвивающемся каскаде огней, и дрожала от холода, словно была раздета. Здание буквально сыпало светом, точно салютом. Казалось, ночной клуб хотел перещеголять всю Москву, утопающую в огнях. Люди входили туда и выходили с веселыми лицами. Мужчины были набриолиненные, как сказал бы Монстр, женщины украшали ночь яркими платьями и обнаженными ногами. На фоне чужого праздника вдруг четко прояснилась в моем сознании вся уродливость наших отношений. Она вылезла из-под пелены заношенных чувств, как прошлогодний мусор из-под талого снега. И впервые я задала себе вопрос: а надо ли мне это?
Машина Монстра все еще не двигалась с места. Он долго говорил с кем-то по телефону. А потом опустил пассажирское стекло и бросил мне:
– Садись в машину. Дочь закатила истерику. Каким-то образом увидела тебя.
– Вы уверены? Может быть, я все-таки останусь здесь?
– Нет уж. Теперь поедем вместе.
Я увидела невысокую молодую женщину в окружении человек трех интеллигентного вида мужчин. Пока муж дочери на службе, помочь вызвались его коллеги.
Как только Монстр вышел из машины, дверь с моей стороны внезапно распахнулась. Не успела я повернуть голову, как меня грубо схватили за волосы, пытаясь выкинуть из салона. По возмущенному, почти истерическому крику и недетской ругани, я поняла, что подверглась нападению со стороны отпрыска Монстра. Я держалась за сиденье одной рукой, боясь выпасть из высокой машины, другой схватилась за кулак нападавшей, чтобы та не делала резких движений. Монстр бегал вокруг, пытаясь пробиться сквозь горстку ребят, оттаскивающих истеричку. Но та крепко впилась в мои волосы и при всяком вмешательстве старалась дернуть сильнее. Боль, и ужас, и стыд были настолько невыносимыми, что сознание норовило от меня уплыть. Обрывки фраз едва касались моего слуха:
– Что же ты позоришь меня? – это Монстр.
– Ты ничтожество! Ты гад! Гад! – это дочь.
Воспользовавшись тем, что я не могла защититься, она принялась бить меня коленкой, рвать на мне одежду и с таким остервенением дергала за волосы, что я закричала, скрученная дикой болью. Моя левая рука затекла от напряжения, но если бы я ослабила ее, то немедленно рухнула бы на асфальт и разбила голову. А этого преступница и добивалась. Мой визг, наверное, слышал весь московский двор.
Когда я была уже на грани, ее пальцы силой разжали. Выскочив из машины, я бросилась в ночь. Лишь успела заметить злобное, трепыхающееся в крепких мужских руках существо с маленькими глазками.
Где-то в глубине незнакомого московского двора я подкосилась от шока прямо на влажную мостовую. Слезы лились градом, голова горела, сердце почти остановилось, содрогнувшись от ужаса. Телефон, выпав из сумочки, колко стукнулся о твердую поверхность и отключился. Сквозь шок проступило отчаяние, когда до меня дошло, что аппарату ожить не суждено, а денег с собой я не взяла даже малость. Пальцы скользнули в сеть рваных волос и стали липко влажными. Я с ужасом всматривалась в ладони, на которых лоскутами остались лежать отделившиеся пряди.
Сотрясаемая рыданиями как в лихорадке я пошла, не разбирая дороги и плохо соображая. Я не знаю, долго ли я бродила по дворам, только, в конце концов, вышла на освещенную, живую от движения дорогу. И сразу заметила растерянно моргающий внедорожник, ползущий по нейтральной полосе. Увидев меня, Монстр пересек полосу, остановился рядом и выскочил навстречу. Я плохо понимала его слова, рвалась прочь, вскрикивала от внезапных приступов страха. Тогда он слегка шлепнул меня по щеке. Я затихла, ведомая под локоть. На мне болтались лохмотья сиреневого костюма.
– Я напишу на нее заявление. Завтра. – прошептала я.
Он втолкнул меня в машину.
– Не напишешь.
Так, значит? А за меня некому заступиться! Некому! Мой отец слаб и тяжело болен. Забившись на заднее сиденье, я всю дорогу молчала, цепенея от роющих мозг воспоминаний.
У дома буквально выпрыгнула из машины, не дожидаясь полной остановки. Упала, разбила колено. Монстр бросил джип как попало и подался следом.
Достал из холодильника шампанское, молча налил неуместно искрящийся напиток в бокал. Я залпом опрокинула мнимое лекарство и встала. Но тут же была усажена снова.
– Я не хочу ее больше видеть. Я сказал ей об этом. Я умер для нее, – хрипло проронил Монстр.
– Зачем же так? Прощают даже детей-убийц. Она – ваша дочь, а я просто шлюха.
– Не надо, Наташа, не говори так. Я не ожидал…
– Вы ее породили. Вы вырастили монстра. Когда-нибудь она перешагнет и через вас.
– Теперь я это знаю.
Он был жалок. Но жалеть его в эту минуту – непозволительный подарок. Пора уже начинать жалеть себя.
Монстр стал собираться, и я неожиданно для себя колыхнулась в его сторону.
– Не уходите, останьтесь.
Он что-то пытался сказать, подбирая слова, но тут же повернулся и ушел.