Доехав до асфальтовой дороги, он махнул из окна рукой, повелевая двигаться в указанную сторону. Но я молниеносно повернула в другую и бросилась наутек. Монстр развернулся и пустился вдогонку. Звонки разрывали мой телефон, а я упрямо не брала трубку. Дома закрылась на два замка и стала отсчитывать удары сердца, накаляясь от непрекращающихся звонков. Все успокоилось само собой…

Глава 22

Голубки жили вместе. Да как жили! Он звонил мне, я не отвечала. Он писал по ночам послания, наверное, прячась в укромных уголках квартиры, я игнорировала их.

“Корреспонденция” приходила исправно.

“Зачем мы мучаем друг друга? Зачем? Я хочу быть с тобой!” – писал мне не мой мужчина.

Потом “плачь Ярославны” переходил в угрозы:

“Рабочих у тебя не будет. Дома тоже не будет”.

“Со мной так никто не поступал. Ты пожалеешь”.

А угрозы снова перетекали в жалостливый скулеж.

Мама, которую от последних событий я уберегла, настаивала на продолжение отношений с сильным миром сего (ненастойчиво). Лариса, солидарная со мной в ненависти к Монстру, не переставала удивляться дарам, которые навязывал отвергнутый мужчина. Не раз я терзалась выбором. Не один день, не один час. Может быть и правда то, что он испытывает ко мне сильные чувства. Его слова, поступки говорят, даже кричат об этом. Но его выбор в пользу другой женщины и тот факт, что он предался новому роману всего лишь через три года встреч с Мариной, переворачивают первую версию с ног на голову. Непонятный человек. И дальше размышляю. Этот мужчина жаждет меня, рвется помочь. Плюс я горю от неостывших чувств к нему и более никого рядом с собой не представляю. Что же еще? А серьезные отношения… Да разве создан он для них? Хочу ли я быть на месте Марины? О, нет. Никогда. Тогда зачем мучить себя и его? Продолжать встречаться с желанным мужчиной – вот и весь ответ. Логично? Да. Но мой ответ – нет. Человек живет с тем, чего он достоин. Разве достойна я предательства, лжи, нечистоплотности в отношениях? Женское достоинство нельзя ставить в один ряд с материальными ценностями. Если Марина приемлет жизнь с обманывающим ее человеком, пусть живет во лжи. Если Монстр приемлет жизнь в грязи собственных аморальных поступков, пусть живет в грязи. Я выбираю другую жизнь! И размениваться по мелочам, даже из-за боязни не найти лучшее, не стану.

А между тем, Монстр приезжает к моему дому, бродит под окнами, вылавливает с прогулки Илью, чтоб вместе с ним проникнуть в мою обитель, ведь ни на какие контакты я не иду. Только сын уже знает, что я Монстру дверь не открою, и вежливо с мужским пониманием отправляет незваного гостя домой. Я вижу в окно, как поникший Ярило плетется к машине, еще минутку чего-то ждет и, наконец, уезжает. И пока Илюшка слушает в комнате музыку, надев наушники, я безудержно реву в ванной.

А дом рос. Трехмесячный план Монстра осуществлялся. Люди работали под невидимым руководством и беспокоили меня лишь денежными вопросами. Как и обещал Монстр, цена этих вопросов была фантастически низкой.

Смс-ки продолжали стенать, разрывая и без того лоскутную мою жизнь. А по ночам потчевали телефон цитатами из песен о несчастной любви. Ну, что, друг Читатель, мы победили? Противник на пороге капитуляции.

“Я сильно скучаю”.

“Так тяжело мне было только тогда, когда я хоронил Никиту”.

“Я сделал ошибку. Во всем виноват сам. Я заслужил такое испытание”.

Ну, каков? Жаль, что ни в одной энциклопедии нет определения Монстрочеловеку? Что он хочет? Окружиться женщинами, которые нужны, и лавировать между ними? При этом не задаваясь вопросом, а устраивает ли их лоскутная личная жизнь.

Не хочу быть коллекционной бабочкой, пристегнутой булавкой. Не доставлю больше Монстру удовольствия время от времени открывать запыленную коробочку и любоваться принадлежащим ему засушенным экземпляром. Вот как сильна моя гордость!

Но могу ли я не думать о нем хотя бы полчаса? Как смеет изгнанник владеть моим сердцем? Я жила раньше без его тела, без его голоса, без одержимости его желать. Как мне снова научиться этому? Вот как сильны мои чувства! Делайте ставки, господа! Кому достанется триумф, гордости или чувствам?

Я внесла все номера Монстра в черный список и для него исчезла. Однако десятки раз в день получала оповещения о его безуспешных звонках.

Однажды (увертюра для неожиданных событий) мой телефон ближе к ночи с привычной незванностью посетило письмецо. С навязанной привычностью я представила один из вариантов предсказуемой непредсказуемости визитера. Либо письмонстр воспользуется своим мастерством хитрить, колдовать и обманывать; либо письмер напомнит о рычагах своей длиннорукой власти; либо письмачо предпримет попытку обольстить и улестить. С привычной непринужденностью открыла конвертик и не обнаружила привычных пробелов, заглавных букв и пунктуации. Все слова убористо слились в одно:

“Прошупридипоследняяпросьба”.

Пьян, что ли? И что за хныканья? Ага, догадалась: берет на понт (перехожу на язык, экипированный для возмущения). Делать мне больше нечего, как все бросить и ринуться в ночь!

Иду спать и вижу сон. Мы с ним в чужой стране где-то в тоннелях под городом. Он ищет выход, а я уже знаю, куда идти. Веду его растерянного за руку по ступенькам наверх. А там нас встречает залитая солнцем улица. На улице – праздник красок, и мы осыпаем друг друга разноцветным порошком.

Сон хороший. Восхождение во сне – жизнеутверждение наяву.

Утром я узнала, что ночью главу увезли в больницу. Врачи делают все возможное и невозможное, но его почки отказываются работать. Целый день меня сопровождало чувство вины за то, что не пришла, за то, что желала мести, за то, что гордость все затмила. К вечеру я вдруг вспомнила сон и совершенно четко знала, что больной к жизни вернется. Хотите, опишу, что я чувствовала внутри своей волшебности? Спокойная уверенность воцарилась в мыслях и душе, словно разлилась смирна…

И он выжил. Прилетела птичка с тоненьким голоском и постучала в мой экранчик:

“Я под капельницей. У меня есть моя жизнь, и есть ты. Больше мне ничего не нужно”.

И я облегченно вздохнула.

Прошло две недели. Монстр вернулся к своим обязанностям. Тирады больше не атакуют мой аппарат. Угловато просятся жалобы.

“Пожалуйста, включи телефон”.

“Дай мне только две минуты, я хочу услышать твой голос”.

“Включи, умоляю!”

Держись, мошенник, я знаю цену твоим словам и помню горький вкус любви, униженной и осмеянной! Не хочешь ли ты вкусить того же? И унижаю ответом:

“Стоимость услуги включения телефона – тысяча долларов”.

Тишина. Он оскорблен. Думаю, что это, наконец, конец. Я говорю “наконец”? Но это так больно – оторвать от живого сердца кусок!

Через полчаса заплескалось письмецо.

“Деньги под ковриком. Коврик украл у соседей”.

Я метнулась к двери. Правда, лежит соседский коврик. А под ним означенная сумма. Ничего себе! Что ж, деньги положу в конверт и передам секретарше. Пусть герой не обольщается, приняв унизительную шутку за каприз. Слезы высохли, и стало весело.

“Пожалуйста, включи телефон. Я выполнил твое требование”.

Не включу!.. Включу… Не включу!.. Включаю.

– Здравствуй, я так хотел услышать твой голос! Думал, сойду с ума.

– Не надо. Не с чего. Уверена, невыгодный выбор вы бы не сделали.

– Сколького ты не знаешь! Я совершил такую ошибку! Скажи, ты будешь со мной жить?

– Две минуты прошли.

– Подожди. Просто поговорим. Как дела с домом?

– Все хорошо.

– Помощь нужна?

– Нет. Вы и так помогли мне.

– Мне очень нужно увидеть тебя и сказать важные слова.

– Говорите сейчас.

– Я не сделаю ничего плохого. Обещаю. Я не смогу спокойно жить, если не скажу этого.

– Хорошо.

– Мы не могли бы увидеться завтра днем?

– Нет. Сегодня ночью.

Пусть попробует увильнуть от своей Марины.

– Хорошо. Ночью. Я согласен.

Он раскусил мою уловку с удовольствием. Большой привет Марине и спокойной ночи!

Я отключила телефон и крепко спала всю ночь. Утром, дрожа от нетерпения, вещатель включила. Думала услышать целое сонмище звуков оповещения. Но пробился всего один. Странно. Всего одно сообщение. Как не похоже на него.

“Я ждал в загородном доме всю ночь и жду до сих пор. Если не ответишь, не пойду на работу. Буду продолжать ждать”.

Спешу вмешаться во внутреннюю политику:

“Идите, пожалуйста, на работу. Я приеду вечером в шесть часов. Обещаю”.

“Спасибо. Буду спокойно работать. До встречи”.

Вот это любовь! Разве нет?

Ну, зачем я поеду? К чему купилась на жалость? Жалел ли он меня, когда прятал машину в кустах, а сам тешился с Мариной? Или когда обманом затаскивал в постель и, что еще хуже, в чудовищные отношения? Или когда выносил жестокий вердикт после двух лет моего доверия и проросшей привязанности? Конечно, мне не нужны такие отношения. Или нужны больше, чем не нужны? Что ж, значит, это будет очередной ход в новой игре с фарисеем.

И вот он стоит передо мной, робкий и растерянный. Боится шелохнуться, словно от этого я тотчас исчезну.

– Что же вы хотели сказать?

– Проходи, садись. Не бойся. Я не трону, как и обещал. Хочешь кофе или вина?

– Нет, не хочу.

Я присела в кресло. Знакомое, любимое. Теперь оно принадлежит другой.

– Я хотел сказать, что многое понял, потеряв тебя. Я сделал большую ошибку. У нас ничего с ней не получается. Я живу в отдельной комнате.

– Мне все равно.

– Хочешь, я скажу правду? Хочешь?

– А вы умеете говорить правду?

– Не надо, не издевайся. Понимаешь, когда я привел ее в квартиру, она сразу потребовала сделать ее собственницей. Не хозяйкой, не женой, а единственной собственницей. Я отказался, ведь у меня есть законные наследницы – мои дочери. После этого она объявила мне войну. Не готовит, игнорирует, постоянно выказывает свое раздражение, придирается. Такое ощущение, что изводит. За две недели мы парой слов не обмолвились. Друг друга выносим с трудом. Выгнать я не могу ее, мальчонку жалко. Да она и не уйдет. К матери мне дорога отрезана. Сюда тоже уйти не могу. Меня родственники не простят! Получается, отдал квартиру чужой женщине с ребенком за просто так, а сам остался за порогом. Позор. Я лгу матери, что все у нас хорошо. Сам себе готовлю, если есть время, но чаще голодаю.

– Вы же мужчина. И не бедный. Купите ей квартиру.

– Еще чего! Ей это только и нужно! Она хотела использовать меня! Ничего не получит!

– Значит, с Мариной не выходит, меня можно из запаса достать?

– Как ты не права! У меня была и есть к тебе патологическая тяга. Просто считал себя ответственным перед ней и мальчиком. А по вечерам так тяжело бывает, что хочется напиться и забыться. Я сделал неправильный выбор! Я доведен до отчаяния! Представляешь, иногда мечтаю умереть, чтобы с того света увидеть, как мои родственники будут ее из квартиры выталкивать.

– Ужас!

– Да, если уже о смерти мечтаю. Знай, у меня никого нет, кроме тебя.

– А я не хочу прежних отношений. Они не принесли мне удовольствия. С несвободным мужчиной мне связь не нужна.

– Если бы я только мог изменить ситуацию! Если бы только мог! Прости меня за все. Я думал, что смогу прижать тебя к себе, обнять крепко-крепко и отогреть.

Я молчу. Солнце за окном садится. Ярило опускается к моим ногам, обнимает за колени. Боже, как я его хочу! И как же ненавижу!

– Раздевайтесь, Андрей Константинович.

Смотрит с недоумением и надеждой.

– Я соскучилась по интиму.

Быстро начинает сбрасывать с себя одежду. Протягивает мне руку, чтобы вести за собой. Прикосновение обдает предвкушаемым таинством. Здравствуй, любимая черная кровать, слегка забытая, но такая волнующая. Он увлекает меня на постель, пытается поцеловать. Я ласково прикрываю его губы ладонью. Странная парочка: он гол, я одета. Скольжу пальчиками по такому родному телу! Касаюсь твердеющих сосков, опускаюсь ниже. Он вздрагивает, неотрывно смотрит мне в глаза. Доверчиво, как я когда-то…

– Перевернитесь на живот, Андрей Константинович. Я хочу кое в чем признаться.

– А зачем же на живот?

– Я признаваться буду письменно.

Он перекатывается, как довольный тюлень под редкими солнечными лучами.

Идея пришла мне в голову, когда на глаза попались фломастеры, раскиданные в углу комнаты. Значит, здесь вовсю хозяйничает Данилка. Больнее всего видеть игрушки. Я чувствовала бессилие перед самым крепким звеном в цепи чужой жизни.

Часть фломастеров лишилась колпачков, и, наверное, была мальчиком отвергнута. Другая лежала в бережной, лелеянной стройности. Я незаметно почерпнула пару долговязых предметиков из той и другой стайки и пронесла с собой.

– Я напишу на вашей спине один секрет. Отгадаете – он ваш.

– Только не спеши.

– Смотрите, у меня фломастер, который не пишет.

Я продемонстрировала несостоятельность высохшего язычка.

– Я понял, пиши.

Украдкой заменив бесшляпного писаку на его собрата, я старательно вывела на спине Монстра:

“Я тибя лублю нимагу”

Монстр задумался, целиком ли заявление шутливо или долей правды наделено. Но, так или иначе, ему было очень комфортно с этой надписью, потому что он ее пока не обнаружил.

– А теперь я хочу сделать вам сюрприз. Вы мне верите?

– Да!

Вытаскиваю поясок из своей туники, завязываю Яриле глаза.

– Ждите три минутки и не подсматривайте. Будет вам такой сюрприз, какого никогда еще не было. Обещаю. Верите?

– Да.

Сползаю с него, бесшумно удаляюсь из комнаты, подхватываю всю его одежду и выскальзываю за дверь.

До чего хорош вечерний воздух! Как легко дышится, когда достоинство и честь со мной! Выпархиваю за калитку, и немного подумав, развешиваю облачения Монстра на изящной ограде. Как очаровательно смотрятся его трусы в голубых сердечках на кованом ажуре! Досвидос, дорогой!

Глава 23

Теперь жди ответного хода. Я знаю, Монстру не свойственна быстрая капитуляция. Задиру сколько не оттаскивай – все лезет в драку. Жди и побаивайся. День побаиваюсь, два побаиваюсь. Ничего не происходит. Неужели ретировался?

Загадочный взгляд моей Маши, как правило, пресно настроенной на жизнь, сулил диковинку в череде событий моей жизни. Ага, вот оно. Маша полезла в ящик под reception и явила красную коробочку в форме сердечка и конверт с письмецом. Под тайнохранящим крохотным куполом блеснули сережки с нежно-зеленым камушком. А письмо содержало не полагающееся предисловие к подарку, а условия его обладания. “Попытаешься вернуть мой подарок, выброшу его в урну. Если он тебе не нужен или не нравится, выброси сама. Это хризолит – твой камень. Довольно редкий. Я долго выбирал”.

Потом придумаю, как красиво подарок не принять, а пока полюбуюсь цветом весны на мраморе мочек.

Наступила осень. Я занималась строительством, расплачивалась со всеми нанятыми Монстром рабочими. От знакомых узнала, как злился бывший муж, увидев возведенный дом. Монстр бесшумно полеживал себе в черном списке моего телефона. Меня немного успокаивала поведанная им история его “личной жизни” с Мариной. Так обида переносилась легче. К тому же я решила окончательно свести на нет абсурдный и крайне неромантичный роман.

И вот однажды…

Его машина появилась перед моим магазином, причем не на стоянке, а прямохонько на тротуаре. А вопрос, где должны ходить пешеходы, вероятно в голове Главы не возникал. На блестящем, тщательно отмытом капоте красовалась большая корзина цветов. Как неискренни люди! Боже правый! Это я о себе. Ведь меня так грела, так радовала увиденная картина, при этом я совершенно по-снобски изображала полнейшее равнодушие. В общем, я пошла мимо, к стоянке, где находилась моя тойота, а цветы на капоте медленно поехали за мной. Прямо по тротуару. Представляю, что подумали люди, увидев странную процессию. В какой-то момент окошко джипа опустилось, и послышалось жалобное мяуканье Монстра. Так вот ты какой, высокомерный, диктующий условия, мужчина! Не успела я открыть свою машину, как Глава, который уже не опасался ни слухов, не взоров общественных, выпрыгнув из салона, переставил корзину со своего капота на мой и схватил меня за руку.

– Пожалуйста, только поговорить!

Я не смогла не посмотреть не него с удивлением, потому что его губы дрожали, глаза блестели, словно он болел простудой, а ноги слегка подкосились, и весь он стал с меня ростом.

Я открыла рот, еще ничего не придумав в ответ, и Монстр, воспользовавшись моим замешательством, подобострастно распахнул передо мной дверь, а сам обежал вокруг моей машины и запрыгнул внутрь на пассажирское сидение.

Я спокойно села в салон, завела двигатель и будто его не слыша, тронулась с места. Удаляясь от своего транспорта, Монстр терпеливо сносил неудобство и мое поведение. Он что-то мямлил, млел, в чем-то признавался, что-то объяснял, предлагал, лгал. При этом трудно дышал, и вздыхал часто, и мучительно осматривал руки. Между тем я набрала скорость, и корзина улетела с капота. А потом Монстр протянул мне деньги. Те самые, которые я успела вернуть, в том же самом конверте. Бедная кочующая “взятка”. В ответ на мой отказ настойчиво пытался пристроить кучку в бардачок.

– Зря, – равнодушно сказала я.

– Почему? Ведь тебе нужны деньги.

– Нужны. Только вам это не понравится.

– А почему мне это должно не понравиться?

– А вдруг увидите меня с другим?

Любимый чуть было не поперхнулся сигаретой.

– Та-ак. Интересно. И кто он?

Как быстро его тон набрал ход!

– Я не намерена это с вами обсуждать. Вы мне не подруга.

– Ну, хотя бы достойный мужик? Не какой-нибудь альфонс?

Монстр скривился.

– У него строительный бизнес в Москве.

– Да-а! – протянул уязвленный женишок.

– А еще алкогольный, – разошлась я.

Женишок попытался улыбнуться, причем уголками вниз.

– Где же ты с ним познакомилась?

– В Роспатенте, – я вошла в кураж и не краснела. – Я запатентовала свой товарный знак.

– Ну, и как он в постели? – разумеется, подобный вопросец должен был прозвучать.

– Не знаю. Я пока мало с ним знакома. Он приезжал всего несколько раз. И несколько раз цветы присылал. Больши-и-ие корзины!

Мне стало весело, а буквально через пару секунд – страшно. Монстр вышел из себя без предупреждения. Схватился за руль, выдернул скорость, стал трясти меня за одежду. Удивляюсь, как я смогла вовремя остановить машину, не создав аварийной ситуации. Бесчинство Монстра вылилось в неадекватность.

– Прощайся с домом. Завтра ты его не увидишь. На этот раз я выполню свое обещание. Придешь на пепелище! И бизнес твой закрою. Веришь?

Он смял в кулаке рукав моего плаща. На секунду показалось, что сейчас ударит. И я закричала, сдавленная паучьими лапами, что все придумала и ни с кем не встречаюсь.

– Поклянись! – встряхнул меня Монстр.

– Клянусь! – взвизгнула я.

– Клянись жизнью!

– Клянусь жизнью!

И я заплакала. И тут Монстр опал… и заплакал тоже.

– Зачем ты так со мной? – всхлипывал себе под нос. – Я же никого и никогда не любил так, как люблю тебя.

Подумать только! Я как одержимая два года ждала этих слов. А теперь ничего не испытываю, кроме страха и ничего не желаю, кроме избавления. Я готова была выскочить из машины и убежать, но жалко было оставлять верную “подругу” на произвол слетевшего с катушек пассажира. С горем пополам привезла я злобножалкое существо назад и молила небо только об одном: поскорее бы удрать от него.

– Не бросай меня. Я много плохого могу тебе сделать. Веришь? – жалобно спросил зверокомок. Я молчала.

– Ну, так что? Кинешь меня или нет?

Я снова не смогла проронить ни слова. Страх страхом, а гордость у меня становится непробиваемой. Монстр опустил голову и выдал:

– Все-таки я тебя любил, люблю и буду любить.

Только мне уже не надо было его любви, мне хотелось спасения и свободы. Не успел он закрыть за собой дверцу, как я сорвалась с места и понеслась в укрытие. Закрылась на все замки. Стою – не разуваюсь. В голове – каток. Зазвонил телефон. Слава богу, это мама.

– Я сейчас зайду в гости, – говорит.

А я все стою, потеряв ощущение времени.

Открываю дверь маме (как быстро она дошла) и ошеломленно хлопаю ресницами. На пороге Монстр. Не успеваю ни сказать что-либо, ни даже подумать. В считанные секунды оказываюсь на кровати в верхней одежде и даже обуви. Иногда у человекомонстров в состоянии крайнего возбуждения человеческий потенциал преобразуется в зверосилу. А я-то думала, что всегда смогу дать отпор. И пятнадцати минут не прошло, как я лежала сломленная, “возлюбимая.” В плаще и с голыми ногами. Удовлетворенный Монстр покрывал их щедрой россыпью поцелуев и неистово шептал:

– Я люблю тебя, Наташка! Слышишь, люблю! Запомни мои слова. Я никому их не говорил.

И я видела в окно, как он, выскочив из подъезда, вздрогнул, встретившись с моей мамой, и промчался мимо, опустив голову.

Мой ригоризм пал как крепость. На следующий день меня ждала большая корзина цветов, еще больше, чем та, которую унесло ветром, а еще через день – два роскошных букета сразу.

Илья готовился к поступлению в институт. Для мужчин. Настоящих. Зубрил историю и обществознание, три раза в неделю посещал тренажерный зал. Двенадцать подтягиваний на перекладине – норматив для поступающих, и Илья выгрызал его зубами. В свободное время, когда маленький мужчина был на тренировках, мы с любимым встречались. Вытворяли невероятные круголя в постели, целовались между блюдами приготовленного им обеда, делали друг другу массаж, обливались вином и наперегонки бежали в ванную, в итоге умещаясь в ней вдвоем. Но старательнее всего берегли нашу любовь.

В те дни, когда Марина с ребенком уезжали (даже не вдаюсь в подробности причины и направления отъезда), любимый приводил меня в их квартиру. Кормил ужином и усаживал рядом с собой перед телевизором. Он словно репетировал нашу будущую жизнь. Ему доставляло удовольствие целый час сидеть со мной в обнимку и комментировать боевые сцены в мое ухо.

Я как полноправная хозяйка носилась за рулем его джипа. Еще и по причине того, что высокопоставленный начал частенько прибегать к спиртному. Это настораживало. Всякий раз его нетрезвость оказывалась небеспричинной и сопровождалась искренними причитаниями: будто жизнь с Мариной совсем ему в тягость, будто на вопрос “Как будем жить дальше?” она высокомерно смеется и советует ему убираться. Порцию яда на родителя выпустил и детеныш Монстра – его взрослая дочь. Чадо вдруг потребовало у отца особняк. И даже любящая бабушка опешила:

– Он ведь подарил тебе квартиру, внучка! Ты же одета, обута на его деньги. И новая машина тоже куплена им. Твое требование звучит, по меньшей мере, обидно. Некрасиво так поступать с отцом.

– Он уже старый, – отвечала та. – Ему ничего не нужно. Пусть идет в квартиру к этой… своей… и живет там.

Монстр отдал дочери документы на собственность и после этого страшно переживал вероломство отпрыска, запивая переживания спиртным. Удивился скорпион, что произвел на свет скорпиона. Однако ловлю себя на злорадстве. Стоп. Не уподоблюсь врагу. Бог с ней… А что со мной? Мне не нужны были большие надежды, как раньше. Я от них устала. Я просто доставляла себе удовольствие: тепло его тела, запах кожи, полноценный секс и ощутимая мужская помощь, которую он буквально навязывал мне, лез из кожи вон, смакуя роль благодетеля. И пока он говорил, что нужна ему я, а не она, что только меня он желает и любит, моя гордость держала нормальную температуру.

– Скоро мы будем вместе,– говорил любимый всякий раз, когда я лежала рядом с ним, в ответ на мой взгляд.

– Только немного нужно подождать. Скоро все решится.

Дом был достроен. Шла внутренняя отделка. ”Недобываемые” документы Илье для поступления в престижный университет были готовы. И все это благодаря Андрею Константиновичу.

Вечерами, слушая Илюшкин пересказ заученных тем, я тайком отсылала Яриле сообщения: “Включи первый канал. Там наша песня, любимый”.

На что прилетал ответ: “Включил, слушаю. И все-таки люблю тебя!”

И все продолжалось так счастливо и обещающе.

Без изменений.

Правда, один странный случай… Даже не знаю, нужно ли его вам рассказать… Когда я была в Москве, Андрей позвонил мне и сообщил, что они с Ильей собираются обедать. Впервые он пришел в нашу квартиру как к себе домой. Меня охватило такое счастье, что … содрогаюсь до сих пор.

Почему, узнаете ближе к финалу. А пока все прекрасно. Правда, войдя вечером домой, я оказалась в густой завесе дыма от сигарет, в обществе сильно пьяного Главы и под впечатлением от вида разлитого по всей кухне сладкого кофе.

– Что тут случилось и где Илья? – спросила я.

– О-о-о! Здравствуй, девочка моя любимая! У нас все хорошо. Мальчика накормил, напоил. Он у нас гуляет. Но на него не ругайся. Он нечаянно пролил. Бывает.

– Вообще-то, он не любит кофе.

– Да? А мне говорил, что любит. Люблю, говорит, кофе и все.

– Но он даже не убрал за собой. Это просто возмутительно.

Глава приложил палец к губам. Он едва держался на ногах. И вообще едва был похож на человеческого Главу.

– Я тебе ничего не говорил. А на мальчика не ругайся. Он проливать не хотел. Но пролил. Что ж поделать?

И что же мне оставалось делать, кроме как простить гостя. Правда, когда Илья пришел, я хорошенько отругала его за недопустимый беспорядок. Он ничего не сказал в свое оправдание, только странно и долго на меня посмотрел, не опуская взгляда.