Видимо, день был и в самом деле торжественным, потому что прибыли родители курсантов. Мать Андрея, полная самодовольная особа, одетая в дорогую рыжую дублёнку и вычурную шляпку с крашеным пером, осмотрела Ксюшу с головы до ног и, почти не разжимая губы, проронила:
– Красивая девочка…
И больше ни разу за вечер не удостоила её вниманием. Не трудно представить, как чувствовала себя девушка. Она ничего не сделала плохого, но ей почему-то было стыдно. В мысли просился вопрос: достойна ли она этого общества? Андрей не казался ей уже таким самостоятельным и уверенным в себе. В его поведении проскальзывали отчуждение и даже смущение, прикрытые тактичной вежливостью. Мама не одобрила выбор сына. Это понял не только он.
Хотя Руфина и уверяла дочь, что главным оружием являются её ум и достоинства, в данный момент Оксана чувствовала себя безоружной.
Андрей провёл с Оксаной полчаса перед КПП, топтался на месте, постоянно озирался и вместо того, чтобы провести приглашённую девушку на торжество, попрощался с ней на холоде. Одарил спешащим поцелуем и как-то нетвёрдо пообещал наведаться в ближайшую самоволку. Оксана горько поджала губы, пытаясь скрыть их дрожь и поняла, что больше она Андрея не увидит.
Глава 11
Где-то в непостижимом сказочном мире была роскошная жизнь, состоящая из красивых автомобилей, дорогих вин, бархатных интерьеров ресторанов. Жизнь, в которой женщины были избранными. Они не задавали себе вопроса: достойна ли я всего этого?
Отсюда, из её серого мира, эти женщины казались ценными и недосягаемыми, насколько ценной и недосягаемой казалась такая жизнь. Да, она есть где-то за неведомой чертой, но чётко ощутимой.
Сумрачное недовольное небо грозило разрыдаться дождём. Первые холодные капли расшевелили толпу, а внезапно провисшие острые нити ливня заставили её броситься врассыпную. Те же, кто раскрыл зонты, тут же до колен были забрызганы хлёсткими струями. Укрыться было негде: до подъездов или магазинов не близко, автобусная остановка находилась под открытым небом. Пока Оксана добрела до единственного свободного укрытия – телефонной будки, её опередили. Молодой человек в милицейской форме с папкой, поднятой над головой, остановился в нерешительности, поняв, что девушка направлялась тоже сюда, потом, словно спохватившись, нырнул внутрь. Оксана остановилась, так как деваться ей стало некуда, но тут заметила, что человек всё ещё держал дверь открытой, будто ждал её, и даже махнул рукой. Оксана секунду колебалась, но, в конце концов, прильнула к приятно пахнущей одежде незнакомца. Дверь закрылась, и шум ливня теперь казался тише. В такой непривычной тесноте Ксюша старалась не шевелиться и как можно спокойнее дышать, чтобы не спровоцировать приступ социофобии. Она так стеснена, что не сможет даже извлечь из кармана успокоительное средство. С кончиков её волос бусинками падала вода. Девушка не смела поднять голову, а незнакомец получил возможность хорошо рассмотреть её. На миг ему показалась такая случайность редким шансом. Он встречал в своей жизни красивых женщин, восхищался женской грацией и миниатюрностью, словно Бог трудился над их созданием с ювелирным мастерством и большим вдохновением. Но такое ангельское, чуть экзотичное лицо с притягивающей матовой нежностью кожи, светлые волосы и синие раскосые глаза видел впервые. Он не любил броскую, вызывающую красоту, его очаровывал милый лик женщины. Но мужчина не позволил себе обольститься. Он знал, что красавицы разочаровывают чаще. Одна половина его сердца просила: не упусти, а другая заставляла биться ровнее: да мало ли таких? Не с каждой же знакомиться! Но только первая половина билась быстрее, и второй пришлось догонять её.
– Девушка, простите… Вам удобно?
Сердце Ксюши сжалось, словно у крольчонка. Но всё равно безумно хотелось поднять голову на голос, звучавший с лёгким стеснением, на что конечно, она не решилась.
– Спасибо, да…
– Вы оказались также непредусмотрительны, как и я?
– Также…
– Я имею в виду зонт.
– Я тоже… – она подняла лицо, подставив тёплым потокам его дыхания. И словно перевернула страницу любимого романа. Незнакомец был красив. Очень красив. Наверное, Ретт Батлер выглядел именно так! Брюнет с зелёными, сияющими глазами, с чёрными усиками над изящной линией губ.
“Судьба опять издевается надо мной, дразнит, – с горечью подумала Оксана. – Такой мужчина бы никогда…”
Дождевая капелька неосторожно выглянула из-под чёлки и побежала по щеке. Ксюше пришлось вызволить руку из тесного тепла, незнакомец вежливо отстранился. Шум дождя заполнил минуты безмолвия. На улице включили прожектор, превратив в хаос лёгкий сумрак, бликами осыпав влажные лица двух человек.
“Как хороша!” – ему захотелось прижаться губами к матовой свежести её лица, как к кремовой глади мороженного.
Ей хотелось ещё раз взглянуть на него. “Пожалуйста, задай ещё один вопрос”.
Однако тут же себя укорила.
– Вы учитесь в “медицинском”?
– Почему вы так решили?
– Не поверите: никакой логики. Просто подумал, что вам бы очень был к лицу белый цвет.
– Нет, я не врач. Я учусь на режиссёра.
– В “театральном”?
– В институте культуры. В “театральный” я, к сожалению, не поступила.
– Туда много желающих, а проходят конкурс единицы. Особенно много отсеивается на первом экзамене.
– Я не прошла второй.
– Вот как? А первый успешно?
– Да, на отлично.
– Это уже что-то значит!
– Это было нетрудно. Я работала в библиотеке и прочитала книг больше, чем требует школьная программа.
– Вы просто молодец!
А она не желала отводить глаза, не желала искать избавления от сладких объятий надежды. Недолгой… Пусть надежда побудет рядом, а затем Ксюша снова нырнёт в одиночество, на своё место. Она с отвращением подумала, что краснеет, сконфузилась ещё больше и опустила глаза. Это всё её страх общения. Он вынырнул в образовавшуюся паузу, разъедая Ксюшину увлечённость разговором.
Мужчина вычислил её состояние, и это его позабавило.
“Кажется, не глупа, но слишком красива, чтобы иметь остальные достоинства. Вероятно, шлюха. Шлюха, которая стыдится своего падения, но с безвольной лёгкостью соглашается вновь упасть. Такие стараются как можно тщательней скрыть свой грех, напуская на себя чрезмерную скромность”.
А потом поймал себя на мысли, что всё-таки себе не верит.
“Дурак, на голову удача не падает!” – он боялся разочарования, но его так манила эта “кремовая гладь”. “Да что я, в самом деле? Одна ночь серьёзными разочарованиями не грозит. Я получу от неё то, на что она годна. Только одна ночь, маленькое развлечение. Никаких чувств”.
– А вы? Вы работаете в милиции?
– Я тоже пока учусь. В высшей школе МВД.
Он улыбнулся. И эта улыбка была адресована ей!
Оксана почувствовала неприязнь к автобусу, приближающемуся, покачивая фарами. Задержаться ещё лишние секунды было неловко, и она толкнула дверь. Тяжёлые струи ливня разрушили маленькое живое тепло.
– Девушка, я мог бы ещё раз увидеть вас?
Она не торопилась сделать шаг в холодное пространство.
– Да…
– В пятницу вы сможете? – его глаза засветились весёлым светом. – В шесть часов.
– Я постараюсь, – она опять боится поднять глаза. Но так сильно жаждет его увидеть!
– Я вас встречу. Значит. До пятницы?
– До пятницы.
Её неизведанная, лишённая кокетства улыбка неожиданно кольнула его в самое сердце.
Девушка поставила трость на мокрый асфальт, собираясь на неё опереться, и мужчина заботливо спросил:
– Вам помочь?
– Нет, нет, спасибо… Это после перелома…
– Я понял, – и вдруг спохватился:
– Подождите, прекрасная незнакомка, я ещё не знаю вашего имени.
Она вновь забавно смутилась.
– И поверьте, – его настроение разыгралось, – это не ритуальная формальность. Я, действительно, очень хочу его узнать.
– Оксана. А ваше?
– Вадим.
Она шагнула под ливень, но не съёжилась от холода: маленькое счастье внутри неё излучало тепло. Она вспомнила его достойно разыгранную галантность и тихонько засмеялась. И не слишком строго наказала себе:
“Я не влюблюсь. Я ни за что не влюблюсь”.
* * *
Увидев её, он пожалел, что не может уйти. Чем же он был очарован? Она шла навстречу худая и нескладная, опираясь на трость и привлекая сочувствующие взгляды.
Он мысленно её раздел, и возбуждающее предвкушение мгновенно улетучилось.
А её одежда? Подвёрнутые рукава плаща, туфли, похожие на ботинки бедной Золушки… С ней и появиться где-либо стыдно!
Она ему улыбалась, глупо, потому что счастливо, а он поймал себя на том, что хмурится.
В кино они опоздали. Не мудрено, если так медленно передвигаться. Расстаться сейчас? Неловко. Гулять под любопытными взглядами он застыдился. Придётся тащить к себе. Не худший вариант, если учесть его желание от всех спрятаться.
Девушка была сдержанна и молчалива, словно чувствовала его настроение. Ее поведение ни к чему не обязывало, и поначалу он в тайне был этому рад. А чуть позже её нежная грусть преломилась в его сердце в небольшое чувство вины, доставив слабую, приятную боль. Он несправедливо жесток с этим беззащитным созданием! Как легко, как доверчиво идёт она за ним в незнакомую квартиру. Зачем она так наивна? Это печально и мило…
У маленького электрического камина, украшенного пластмассовыми дровами, увлечённый разговором – свободным, лёгким, с естественным изяществом и интригующей игрой – он понял, что жизнь таит в себе великое множество непредсказуемых сюрпризов. У него закружилась голова от такого количества достоинств девушки: умна и наивна; держится с достоинством королевы и теряется перед откровенным мужским взглядом; безумно интересна, открывая свой внутренний мир, в котором многое неожиданно и ново; доверчива и забавна, как ребёнок, и с искренней несдержанностью вдруг весела.
“Как я мог выстраивать свои первоначальные планы по отношению к этому ангелу?” – с удовлетворением думал мужчина. “Так хорошо мне впервые. А почему?”
И как быть дальше? Продолжать встречи для того, чтобы переспать и, в конечном счете, её оставить, он не мог себе позволить. Он не желал причинять ей боль. А с другой стороны, к долгому роману и браку он пока не готов.
– Тебе незачем уезжать так поздно. Общежитие теперь наверняка закрыто. Ты можешь остаться у меня и лечь в маминой комнате. Её сегодня не будет. Останешься?
Она качнула хорошенькой головкой, не поднимая глаз. По её губам скользнула смущённая улыбка.
Она не боялась этого человека. Его редкие качества были слишком искренними, чтобы оказаться лживыми. Ах, как всё это похоже на книжный роман, в котором автор щедро дарил героине счастье страницу за страницей. Только нужно вовремя остановиться, не позволив досаде и разочарованию испортить его. Потом Оксана сможет жить воспоминаниями. Этого вознаграждения достаточно за её прежние страдания.
Мужчина уснул лишь под утро. Не воспламеняющее плоть желание мешало сну, а набегающие мысли. Но ему приятно было думать.
Мужчина был красив породистой красотой, честолюбив и не лишён благородства. Он привык читать восхищение собой в глазах женщин и умел относиться к ним с вежливым равнодушием. Но Оксана тронула его чуть больше всех остальных. Может быть своей неординарностью, неосмысленным умением очаровать и неподдельной чистотой? Может быть, она и есть та единственная, ради которой стоит отказаться от всех жизненных поисков?
Он чувствовал умиление, словно рядом с ним спал котёнок, баюкая своим урчащим дыханием.
***
Нет, он больше не придёт. Он и не должен… Уже целая неделя! Он, конечно же, её забыл. Это к лучшему. Лучше ничего не обретать, чем страдать от потерь! К тому же, если он узнает, что она обречена, и её хромота – не временное явление, будет испытывать к ней отвращение. А это хуже, чем одиночество.
– Здравствуй, Оксана!
Её сердце подпрыгнуло. Вадим ждал у дверей института.
– А я узнал, во сколько у вашей группы начинаются занятия. И…я хотел тебя увидеть. Очень хотел, но дела не отпускали.
“Как он ошибается! – думала она, ошеломленная первым в ее жизни признанием, – я ничто. Я никогда не смогу понравиться. И мне стыдно, что он ошибается. Мне стыдно, что он ничего не знает. Лучше остаться одинокой, чем стать виновницей разочарования. Он такой…такой красивый!”
– Вадим, прости, пожалуйста. Я спешу…
– Так ведь ещё пятнадцать минут.
– У меня есть дела…
Она говорила неуверенно, то и дело краснела и прятала глаза.
– Оксана, что случилось?
– Ничего, абсолютно ничего…
– Ты не хочешь видеть меня?
– Мне надо идти…
– Можно я приду позже?
– Не приходи, не нужно…
– Чего не нужно?
– Ничего больше не нужно…
Мужчина грустно помолчал.
“Как её понять? В тот вечер мы словно слились в одно целое. В её глазах не было равнодушия. Наоборот, мне казалось, она увлечена. А теперь её поведение и слова значат одно: я отвергнут”.
Это был случай, выходящий за рамки привычного исхода. Девушки всячески изощрялись, стараясь казаться лучше и нравиться ему. Многие из них были хороши, как голливудские звёзды. А здесь словно наваждение, словно колдовство! Маленькое странное и нескладное создание, по любому мнению, обделённое мужским вниманием, она ведёт себя вдруг так, будто окружена поклонниками. Ещё никто не отвергал его! Что в нём ее не устроило?
Его раздражала неясность, но просить объяснений, как подаяния, не позволяла мужская гордость.
Секунда… Ещё секунда… Что-то уносилось от Оксаны безвозвратно. Что-то, что необходимо вернуть, пока не стало поздно. Но возвращать незачем. Не здесь его причал, не здесь. Она почувствовала, что сейчас расплачется. Вдохнув побольше воздуха, бросила невнятно, словно небрежно:
– До свидания…
И пошла, возвращаясь туда, где не было ей места.
***
Она думала о нём каждый вздох. Думала, когда рассеянно читала учебник. Думала, когда засыпала и просыпалась. Думала, что совсем не хочет думать о нем. О том, кто поднял чувственный шторм внутри неё,
Начищенные щегольские ботинки ослепили её как молнии. Знакомая фигура в наглаженных брюках и идеальном пальто так не вписывалась в грязный дворик со старым зданием общежития, в котором она жила.
У Оксаны сладко заныли ноги.
“Зачем?” – спросила она у никого.
“Спасибо”, – ответило ей сердце.
Почему так горячо под сердцем? И даже падающий снег не остужает огонь внутри неё! Что он хочет от неё, этот человек, этот красивый мужчина? Ей ничего не надо. Ни боли, ни огорчений. Всего и так достаточно. Пусть уходит.
Она присела на корточки, зачерпнув ладонью снег. Белый шарик плюхнулся у его ног. Второй разбился о его ладонь. Увернувшись от третьего, он не удержался и свалился в сугроб. Смешно выглядела задравшаяся брючина над лакированным ботинком и засыпанное снегом стильное пальто. Они смеялись как дети, забыв, что печальны. Быть может, печаль это тоже счастье?
Он вдруг прижал её к дереву, спугнув дремавших синиц. Её ресницы побелели, осыпанные снежной пудрой.
– Ты, скорее всего, не оценишь того, что я скажу. Но я должен сказать. Я так решил.
Он осторожно приподнял её подбородок, подарив чувствительным своим пальцам долгожданную и такую родную гладь.
– Ты всё же должна знать. Я влюблен в тебя.
Боясь и не требуя ответа, он опустился на колени прямо в снег и уткнулся в подол её пальтишка. Оксана не верила в реальность происходящего. Не сон ли это? Вся вселенная у её ног! Но девушка даже не коснулась его дышащих зимним воздухом волос. Несколько жестоких секунд прошло.
И он многое понял. По-своему. Что ж, он пойдёт до рокового конца.
– Скажи мне прямо, – голос ровный и серьёзный, – могу ли я рассчитывать на чувства с твоей стороны? Не бойся сказать нет. Не оставляй мне надежды. Пожалуйста!
– Давай расстанемся, – собственный голос Оксану напугал, – расстанемся на время. Может быть, потом я смогу ответить на твой вопрос. Я не могу быть с тобой. Ты многого не знаешь.
“И никогда не смогу, потому что я калека и потому что недостойна тебя. А ещё потому, что мне страшно в этом признаться, увидеть разочарование и отвращение в твоих глазах. От этого я так устала!”
“Получи, – сказал он себе, – ты этого хотел. Зачем сорвался с места, зачем её разыскал? Всё ведь было ясно: ты не нужен ей”.
Но почему тогда его всё время преследовал её взгляд, как наваждение. Этот взгляд не был равнодушным. Ошибиться невозможно. И сейчас перед ним всё тот же взгляд.
– Я не верю, – он говорил спокойно и твёрдо, – ты тоже мной увлечена. Я это чувствую.
Она качала головой.
– Ты почему-то обманываешь, Оксана, почему-то не доверяешь мне. Тогда скажи, что не любишь меня. Скажи чётко и ясно.
Ещё мгновенье и она сдастся. И тогда всё пропало! Сердце упрямилось, даря великую боль. Если сейчас она не выдержит, её счастье продлится недолго, а потом превратится в жгучую и унижающую боль. И не останется ничего. А если продержится, у неё будет очень много: много воспоминаний, красивых и печальных, о которых она даже не смела мечтать. Есть еще одна возможность – признаться здесь и сейчас, и пусть Вадим сам решит. И она представила себе его разочарованный взгляд, мучительный поиск слов для выхода из ситуации, жалкое нежелание выглядеть негуманно. Нет, она не решится.
– Прости, – сердце рвалось как птица из клетки, а голос был холодным как лёд, – Я …тебя… не люблю.
Холод между ними стал очень долгим.
– Что ж, прости и ты, я не хотел тебя тревожить.
Он стряхнул снег с пальто, застегнул пуговицы.
– Прощай…
Глава 12
Странная… Какая странная эта девочка. Словно пришедшая из другого мира. Невероятно её отношение к предмету сценического мастерства! Она так искренне воспринимает свои роли, будто всё происходящее на сцене – её собственная жизнь! Похвальны ее увлечение сценой и желание учиться. Однако роли ей дают несущественные, мелкие, а к концу курса это становится просто нарочитым. Натан Ионович уже не однажды пожалел, что девочка попала к другому педагогу, давно наблюдая явную нелюбовь последнего к ней. Вероятно, дело в хромоте девочки. Какой несущественный недостаток на фоне несомненного таланта!
Любительница бурной жизни, модной сигареты, перезрелая Жанна Сергеевна нашла немало подруг среди студенток. Она просто обожала интимные разговоры после занятий под возбуждающий дымок, и раскованные в этом плане студентки весьма импонировали ей. Казалось, наибольшую радость в её работе приносят беседы с молоденькими собеседницами. Даже в деканате никого ближе у Жанны Сергеевны не нажилось. Лишь “белая ворона” Оксана, сама не желая того, тяготила её уже своим присутствием, порой даже конфузя чрезмерной наивностью и скромностью. Перед этой студенткой Жанна не может поднести сигарету к губам, присесть на угол стола, оголив ноги, небрежно прикрытые краем длинного красного шарфа. Да, есть такие никчемные, странные, обделённые природой дети, о которых вспоминаешь лишь с их появлением некстати.
Перед самой сессией Жанна свалилась с сильнейшей ангиной, и Натан Ионович в два счёта изменил её планы. Наверняка, роль Катерины в отчётном спектакле Жанна припрятала для своей любимицы. Но это не важно, пока её замещает он, маленький старый еврей (как его звали за глаза беззлобно студентки).
В следующие несколько дней Оксана увлечённо отдавалась новому образу, читала перед зеркалом знаменитый монолог и знала каждую паузу, каждый восклицательный знак в тексте задолго до выступления.
– Как бы тебе сказать, девочка… В твоей головке столько наивности, что хочется со всей строгостью спросить: и впрямь, отчего ты, Катерина-Оксана, не летаешь? Кажется, взмахнёшь руками и оторвёшься от земли!
Со смешной единственной кудряшкой на высоком лысом лбу Натан Ионович походил на персонажа из мультика.
Первый прогон прошёл с небывалым вдохновением и предвкушением нового и грандиозного. Оптимизм и остроумие этого приятного человека поднимали настроение даже в самый неудачный и скверный день. Сценический вечер закончился на весёлой, звенящей от возбуждения ноте. Давно уже у Ксюши не было такого душевного подъёма. Хотелось улыбаться и петь. Хотелось жить. Она вспомнила Вадима. Приятное тепло разлилось внутри её тела. В голове зароились слова. Когда Оксане хотелось говорить, делиться своими чувствами, тогда начинали рождаться стихи: чувства, облачённые в кристальную форму рифм. Девушка спустилась в холл, вошла в кафе и присела за столик. После растраченной энергии хотелось пить, и она попросила чая. В кафе больше посетителей не было, до закрытия оставалось немного времени. Оксана положила перед собой записную книжку и мечтательно замерла…
Каждая новая строчка после недолгой отшлифовки ложилась на бумагу.
– Можно? – вежливо прозвучало над ухом.
– Да, конечно, Натан Ионович, присаживайтесь, пожалуйста.
– Не люблю ужинать в одиночестве. Поэтому не ужинаю дома. Однако вижу, что вам помешал.
– Нет, что вы!
– А что это? Меня просто одолевает любопытство. Вы сами это написали? Я сужу по многочисленным исправлениям.
– Это так… Ничего особенного… Мои фантазии.
– А кто-нибудь читал их, кроме, скажем, мамы?
Оксана отрицательно качнула головой и покраснела.
– Не окажете ли вы мне честь? Не позволите стать первым читателем?
Перед его очаровательной тёплой улыбкой захотелось пооткровенничать. Оксана протянула записи.
– Знаете что, Оксана-Катерина, прочтите-ка сами. Прочтите то, что сами захотите.
И тогда её чувства, те, что глубоко таились, выплеснулись наружу. Стихи были о НЁМ, о самом настоящем и единственном.
Натан Ионович улыбнулся, как показалось девушке, улыбкой одобрения.
– В чём вы ещё талантливы, Оксана? Ну-ну, не краснейте, пожалуйста. Это не лесть. Только почему в ваших стихотворениях слышится явная обречённость? Осмелюсь предположить: кто-то успел ранить ваше юное сердце? Посмел обидеть?
– Нет…
– Нет?
– Со мной не обошлись жестоко, наоборот…
Натан Ионович выжидательно молчал.
– Я сама… Сама отказалась быть рядом…
– Почему, позвольте узнать, – учитель откинулся на спинку стула. – О том, что вас постигло разочарование – не похоже, об этом говорят все ваши стихотворения. Любите ведь?
И тут чувства перестали умещаться внутри неё, ринулись наружу.
– Люблю…очень. Только вам не понять… Мне любить нельзя…
– Что за нелепость? Пожалейте моё больное сердце, – однако лицо его сделалось серьёзным.
– Понимаете (как подобрать слова?), если я привяжусь к нему, то потом расставание станет ещё больнее.
Учитель выждал паузу, подталкивая к продолжению рассказа.
– Дело в том, что он знает обо мне не всё. И не знает того, что сразу его разочарует и оттолкнёт от меня.
– Речь идёт о какой-либо вашей ошибке, скажем о необдуманном поступке?
– Нет, никакой ошибки я не совершала. Я вообще ни в чём не виновата. Я сама – жертва ошибки и вынуждена теперь это терпеть и скрывать.
– Тогда вы решительно не правы. Почему вы уверены, что ваш любимый вас не поймёт?
– Если я вынуждена это скрывать даже тогда, когда мне совсем без него плохо, то поверьте, ужасно этого стыжусь.
– Если вы не виноваты, то зачем стыдитесь?
– Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Просто я не хочу ему плохого.
– Однако вы уже сделали плохо, а может быть, даже причинили несчастье.
Его тон вдруг стал таким строгим, что Оксана замолчала и подтянулась, как на уроке.
– Не буду больше вас пытать, что и как. Но только ваши рассуждения очень мне напомнили одну черту характера. Знаете, какую? Трусость.
Оксана ожидала сочувствия, жалости, принятия её стороны, но никак не осуждения.
Наставник продолжал:
– Вы считаете, что лучше оставаться ни с чем или даже сделать шаг назад, заставив всех страдать, чем… (он подумал) чем ступить на игровое поле, где пятьдесят процентов успеха граничат с другими пятьюдесятью процентами неудачи. Вы боитесь этих других пятьдесят процентов и поэтому согласны отказаться и от удачи тоже. Вы же будущий режиссёр, то есть тот человек, который должен быть способен направить действие, игру актёров в выгодную сторону. Человек, который свободен творить! Он, но не вы. Боясь падения, вы боитесь и взлёта. Вы гоните своё счастье, жалеете себя, окружившись печалью и страданиями. Вы трусиха и преступница. Оставайтесь, милая, в таком случае гусеницей и никогда не превращайтесь в бабочку, если боитесь, что солнце высушит ваши крылья.
На этих словах, каждое из которых было похоже на монумент, он поднялся, аккуратно задвинул стул и проронил:
– Всего доброго.
***
Марина была у него уже две недели. Достаточный срок, чтобы воспользоваться фразой: “у него была”. Девушка, вероятно, замечательная. Потому что “всё при всём”, как с удовольствием отозвалась о ней мать Вадима. Мать и сын были похожи только внешне. Она, простая до лёгкой грубоватости, красавица-казачка, дочь донских беженцев, проживала жизнь в несчастной любви, смешанной с лютой ненавистью к единственному мужчине, безжалостно покинувшему ее много лет назад. Ничего, кроме унижений, страданий и ребёнка, которого пришлось поднимать одной, брак ей не принёс. По совету подруг стала всё чаще забываться в горькой. Правда, и тогда временами чувства обострялись до невыносимого предела, слёзы лились рекой, но чаще всё-таки “лекарство” действовало положительно.
Предоставленный самому себе мальчишка черпал из книг недостающее общение. Улица его не привлекала. Друзей с похожими интересами найти не удавалось. О чём он, впрочем, и не жалел. Главным в жизни была его мечта, тянущаяся с раннего детства и со временем только крепнувшая: стать милиционером, как отец. Потому к поступлению в ВУЗ готовился тщательно.
Когда возмужал, девушки завились вокруг него, закидывая томными взглядами. Он тактично, но твёрдо отвергал тех, кто жаден был к любому проявлению мужского внимания. В них не было чистоты, а её он ценил больше всего. Кроме этого, таких девушек не надо было покорять, ради них не нужно было воспитывать в себе лучшие качества. Они принимали его без раздумий. Принимали как самца. И у них нельзя было получить настоящей оценки.
А она…Оксана…Это не просто имя. Это пытливые, выразительные глаза. Милая неуверенность и скромность, вдруг переплетённые с чувством достоинства и гордостью. За проявлением этих качеств без отрыва хотелось наблюдать. В разговоре с ней приходилось думать над каждым словом. Желание покорить, завоевать возрастало у него день ото дня. Она не такая, как другие. Она удивляет своей необычностью. Кто она, из какой сказки?
Он вспоминал тот момент, когда пригласил её на первое свидание, увидел её жалкую фигурку и пожалел о своём присутствии, испытав стыд. И вспоминая, дрожал от нежности. Он готов разделить её боль, готов утешать и беречь всю жизнь. Только не нужна ей его любовь…
Влюблённость доброй и отзывчивой Марины вся была на виду. Но почему-то чем больше оголялись её чувства, тем несуразней и потерянней становилось её поведение. Вся её обаятельность и природная сексапильность вывернулись наизнанку и напоминали детскую глупость и плохо скрытое плотское желание. Но с ней было удобно. Она с участием выслушивала любые его откровения, ни за что не осуждала, ни на что не обижалась. В меру “поломавшись” отдалась на дискотеке, прямо в костюмерной на полу, заботливо расстелив собственную дублёнку…
Сейчас его боль не была уже такой острой, а сердце, затянувшись тонкой ледовой корочкой, отказывалось пропускать сквозь себя новые чувства. Впрочем, этого у него не просили. И он был благодарен, сделав вывод, что спокойное состояние души куда удобней чувственных бурь. Но однажды в его квартире раздался телефонный звонок. Голос с другого конца провода прошёл сквозь него как электрический ток:
– Вадим, здравствуй. Это Оксана. Ты слышишь меня?
– Да, да… – странно, но она никогда не звонила раньше. Что ей нужно? О, умолкни, сердце!
– Как твои дела, Вадим?
– Спасибо, нормально… “Молчит, видимо, её слегка ошеломил мой сухой тон”.
– Я вот решила позвонить, поговорить с тобой…
– Что ж, я не ждал звонка от тебя.
– Да, я знаю. Просто очень хотелось поговорить…
“Теряется.”.
– О чём? – “не слишком ли резко? Не слишком…”
– Я уже, наверное, не знаю, – голос стал тише. – Если я не вовремя, то извини, я сейчас положу трубку.
– Нет, почему же…– “сам испугался. Неужели хочешь вернуться к тому, от чего с таким титаническим усилием оторвался? Теперь твой черёд”.
Так он диктовал себе, заглушая сердце. Оксана замолчала. У него заныли колени. Но он уже не тот мальчишка, забывший о гордости и ранимый! Он слышал и запомнил ее острое “не люблю”.
“Сейчас или никогда! “Хочешь стать бабочкой – не бойся солнца”, – вспомнила Оксана. Будь что будет!
– Ты очень занят на этой неделе? Мы не сможем увидеться? – прозвучало почти жалостливо.
– Увидеться? Я не уверен, что стоит…
– Ты не хочешь?.. – голос задрожал.
– Я не знаю…
Общее молчание.
– Оксана, зачем ворошить прошлое? Я честно признаюсь: не хочу к нему возвращаться.
– Извини… Просто, я думала… В общем ничего. До свидания…
Трубка легла на место, жёстко разорвав последнюю нить…
Она пошла, с трудом пробиваясь сквозь неуместную реальность. Плечи опустились, словно под тяжестью невидимого груза, хотя у неё не осталось ничего. Даже единственных драгоценных воспоминаний. Ничего…
***
Оксана с трудом разомкнула веки. Левый висок больно пульсировал. Руки показались такими слабыми, будто за ночь из них вытекла сила. Это низкое давление. Такое бывало нередко – приступы слабости. Она заставила себя подняться, вспомнив, что сегодня спектакль. А затем, если её группа победит в отборочном туре, ее ждет показательное выступление на большой сцене. На самой настоящей сцене! Ещё вчера она ощущала приятный озноб от предвкушения, а сегодня эта мысль отчего-то не тронула её…
Грязный автобус поглотил девушку вместе с толпой и выплеснул к безликому зданию института, существующего для того, чтобы кому-то что-то в жизни дать. Кому-то, кто ищет что-то интересное или что-то чуть более небудничное, чуть более не серое. Кому-то, у кого есть эта самая жизнь. Глубоко погрузившись в свои раздумья, девушка прошла мимо больших витрин, привычно избегая собственное отражение. У входа в ювелирный магазин её окружили три полные цыганки, защебетали, жестикулируя руками. Она, виновато улыбаясь, пыталась высвободиться, денег у неё и при желании для них не найдётся. Напоследок ей была подарена одна фраза и Оксана обернулась на голос:
– Скоро твоя жизнь повернётся в другую сторону. Вижу, совсем скоро…
И в эту же секунду раздался визг тормозов, крики, и Оксану обдало пыльным дыханием объёмной иномарки, вынырнувшей мгновенье назад под зелёную стрелку светофора. Выскочившие из автомобиля люди, принялись ощупывать остолбеневшую девушку, о чём-то расспрашивали, но она слышала лишь звон в собственной голове. Один, в чёрном костюме, не раздумывая, встал на колени прямо на грязный асфальт, как-то испуганно ощупал её ноги… Кто-то подал всё ещё пребывающей в оцепенении Оксане её трость.