– Папка, какой ты забывчивый! Тех самых котят, которых мне мама не разрешила взять домой. Бездомная кошка их родила, и теперь они живут возле стройки. Ты ещё тогда за них заступился, обещал крольчонка декоративного подарить.

– Так что же ты хочешь больше, крольчонка или серёжки с бриллиантами?

Девочка представила глаза Павлика, полные восхищения и ответила:

– Серёжки. Пап, можно фотоаппарат?

– А фотографировать-то котят зачем, Настёна?

– На память. А то подрастут и разбегутся кто куда. Они ведь бездомные.

– Сердобольная ты моя. Хорошо, возьми.

Девочка выпорхнула из объятий отца. Мастер поправил галстук и пристегнул его к белой рубашке дорогой заколкой. Обратился к вошедшему мужчине:

– Платоныч, ты уже вернулся?

– Да, Мастер. Всё в норме.

– Что там?

– Ничего страшного, колодки пришлось заменить.

Мужчина аккуратно снял со спинки рядом стоящего стула безупречного вида пиджак, подал Мастеру.

– Спасибо, Платоныч. Хорошо, что ты быстро управился. Нам ещё одна поездка предстоит.

– За подарком Настёне?

– За подарком потом, если успеем до закрытия. Непредвиденные обстоятельства.

Лифт мягко приземлился.

– Что случилось? – поинтересовался сопровождающий, открывая мастеру дверцу автомобиля.

– Ты, наверное, помнишь, мы купили бывший универмаг? – сказал Мастер, когда автомобиль тронулся. – Старенький, типично советский и бесперспективный. Документы без особых трудностей оказались в моих руках. Конкурса как такового и не было.

– Если вы за что-то берётесь, Мастер, то даже самое бесперспективное становится передовым, – заверил водитель.

– Спасибо, друг, – Мастер улыбнулся. Платоныч никогда не льстил. Он был очень заботлив и исполнителен, но вместе с тем всегда искренен. Мастеру нравилось делиться с ним своими размышлениями, удачными сделками, словно тот был компаньоном. Когда-то Платоныч работал водителем у отца Мастера. Потом пошли сокращения. Часть служебных машин у организации отобрали. Платоныч остался без работы. Мастер, который к тому времени успел проникнуться уважением к отзывчивому, бескорыстному Сергею и относился к нему как к старшему брату, взял его к себе. Редкие качества этого человека – преданность и чуткость к другим – позволяли безоглядно ему доверять.

– Так вот, – продолжил Мастер, – персонал универмага узнал об изменениях в руководстве, переполошился. Люди организовали что-то вроде митинга. А нам привлечения лишнего внимания не нужно. Они ратуют за рабочие места. Видишь ли, незадолго до данного события директор универмага, долгие годы занимавшая свое кресло, Мария… не помню точно, в общем она умерла. Что-то с сердцем. А сотрудники ее очень любили. Вот надо съездить на место и успокоить людей. Никто их увольнять не собирается. Пусть работают, как работали. Пусть, если хотят, назовут универмаг ее именем.

– Мастер, вы насчёт подарка не беспокойтесь. Я проезжал мимо ювелирного, наши серёжки ещё лежат.

– Ну, и дай Бог, чтобы полежали до завтра.

– Никуда они не денутся. Я попросил их отложить и внёс залог.

– Спасибо тебе, друг! Куда я без тебя, скажи? Сколько я должен?

– Ладно, Мастер, потом сочтёмся. Главное, чтобы девочке понравились.

Букет, который предлагал “азер” состоял из пяти роз. Лукавый достал из кармана скомканные бумажки, развернул и посчитал. Деньги были последние… Амбал с напускной придирчивостью осмотрел букет и указал на другой – из трёх роз. Потом немного подумал и купил гвоздики.

Пожилая вахтёрша выглядела неприступной. Такая со своего места живой не сойдёт. Поэтому Лукавый решил попробовать новый метод в подходе к людям.

– Здравствуйте! Как ваше здоровье?

– Да ничего. А ты что, жених что ли?

– Ага, жених. Надо срочно невесту повидать, сказать, что уезжаю. А то волноваться будет.

– Кто твоя невеста?

– Софья.

– Ты, милый, фамилию скажи, номер комнаты.

– Не знаю, мать, ни того, ни другого.

– А тогда как же я тебе её найду?

Пришлось постараться ещё усерднее:

– Помоги мать! Ты ведь на мою мать похожа. Правда, она померла… Давно уже. Сиротой меня оставила…

– Погоди, сынок, не раскисай. Сейчас буду в журнале смотреть. Так-то оно искать долго, но летом все разъехались, народу осталось мало. Вот, кажись. Алабина. Софья. Комната семьдесят семь.

– Так я пройду?

– Не положено, сынок. Сейчас кого-нибудь попросим, позовут. Эй, детка! – вахтёрша обратилась к моющей пол девице.

– Кого позвать-то? – та встряхнула руки.

Лукавый громко сказал:

– Алабину из семьдесят седьмой! Софью! А если её нет, то кого-нибудь из соседок! Только обязательно!

Через несколько минут к ним спустилась девушка.

– А Софья где? – Лукавый огорчился. Ни по-плохому не получается, ни по-хорошему.

– Что же, не та, сынок? – вахтёрша огорчилась за компанию.

– А её нет, – растерянно проговорила девушка и подозрительно осмотрела Лукавого.

– Дочка, помоги парню-то. Она ж не знает, что он уезжает. Расстроится девка-то! – поддержала сердобольная бабка.

– Она поехала билеты покупать.

– Давно?

– Нет, минут пятнадцать…

– Куда?

– На “Ласковый май”.

– Да нет, куда поехала-то?

– На Молодогвардейскую…

Узнав местонахождение Сони, Лукавый чуть было не вышиб дверь, забыв поблагодарить бабку за помощь.

Теперь он обязательно Соню найдёт. Она ещё только в пути. Ему не терпелось поскорей увидеть предмет своих возбуждённых ночей. При одном только воспоминании об этой красивой девушке Лукавый ощущал эрекцию. Соня должна быть только его! Только его и ничья больше! Он вспомнил чёрную “девятку”, пожилого мужика за рулём и почувствовал укол ревности. Он припарковал “шестёрку” недалеко от касс и стал ждать. Теперь она не может не оценить его положения, ведь он стал человеком самого Мастера!

Наконец, в поле зрения Лукавого появилась его муза. Он даже выронил сигарету: такая она была хорошенькая и жутко притягательная! Открытая маечка с демонстративным вырезом, модные джинсы, аппетитно обтягивающие стройные ножки и соблазнительную попку, длинные, кучерявые и очень густые волосы… Она заметно выделялась из толпы.

Запахло палёным. Лукавый опомнился и принялся выковыривать непогашенный окурок из-под коврика.

Пробравшись сквозь очередь, девушка вышла, минуту разглядывала билеты. Лукавый собрался было вынырнуть из машины, но передумал. Снующие повсюду люди смутили его. С цветами он будет выглядеть как дурак.

На автобус Соня не села, решила прогуляться до следующей остановки пешком. Скучно прятаться по автобусам, когда так хорошо выглядишь и свободна, как ветер.

Лукавый завёл двигатель и тронулся вслед за девушкой. Сейчас она пойдёт вдоль жидкого старого парка, где почти безлюдно. Там он и подарит ей цветы. Пристроив “шестёрку” у склада автозапчастей, лукавый принялся догонять предмет своего обожания.

– Эй, привет!

Соня обернулась и вздрогнула. Амбал улыбался на все тридцать три, будто повстречал Мерлин Монро. Девушка побледнела и долго не могла сообразить, что означает протянутый ей незамысловатый букетик.

– Тебе. Бери.

Но та вдруг попятилась, не в состоянии вымолвить ни слова.

Лукавый ткнул цветы ей в грудь.

– Бери, говорю. Тебе покупал.

Соня растерянно смотрела то на букет, то на “выросшего из-под земли” Лукавого и продолжала пятиться. Улыбка медленно сходила с физиономии амбала.

– Ну чего ты? Я три рубля отдал.

– Ну молодец, – натянуто улыбнулась Софья, – это твоя машина там?

Лукавый обернулся, а Соня не выдержала, сорвалась с места и побежала. Лукавый дёрнулся было за ней, но вспомнил, что не закрыл машину. Озлобленный, сел за руль, ругнулся себе под нос и нажал педаль газа. Он окончательно понял, что с ним знаться не желают и кинули в очередной раз, будто он лох какой. Лукавый вспомнил, что Калина никогда с “тёлками” не церемонился и при этом легко их добивался.

* * *

Осмотревшись по сторонам и убедившись, что её никто не контролирует, Настя направилась к автобусной остановке.

Она весело шла по старой Молодогвардейской, спеша и помахивая симпатичной сумочкой, подаренной отцом. Она не могла дождаться, когда вновь окажется в заветном месте, которое держала в тайне даже от подруг, и заглянет в сокровенную картонную коробку. От предвкушения девочка испытала сладкую дрожь во всём теле.

Узкая асфальтовая тропа повернула в бархатную тень парковой зелени. За листвой виднелся старый, кое-где потрескавшийся дворец культуры. Он давно уже подлежал реставрации, но в перестроечной суматохе был забыт. Кому-то он казался непригодным, обшарпанным зданием, но Настеньке представлялся настоящим дворцом. С лестницами и зеркалами, большим количеством комнат и танцевальным залом. Парадный вход был закрыт, а дополнительный с заднего фасада – кем-то выломан. Однажды они забрели сюда с Павликом и впервые поцеловались. А потом решили в цветной коробке из-под костюмов сделать свой тайник для писем. В них подростки дарили друг другу нежности, которые никогда бы не осмелились произнести вслух, и указывали день и час свиданий. Узнай отец о её тайных встречах с мальчиком, он страшно бы негодовал. Детям приходилось быть очень осторожными. Когда-то Настя училась с Павликом в одной школе. Потом вместе с родителями переехала в район новостроек и много лет не видела никого из своих прежних друзей. С Павликом они встретились случайно. Он был совсем не похож на парней из её класса, долговязых, узкоплечих и прыщавых. Он рано возмужал и оформился. К тому же выглядел очень симпатичным и современно одевался.

Настины каблучки гулко отозвались в пустынной тишине холла. За пыльным, кое-где оторванным занавесом, она отыскала их с Павлом тайник, нащупала сложенное четверо письмецо. Вернулась в освещённое окнами место, чтобы прочесть адресованное ей любовное послание.

* * *

Обогнув бетонный забор, Соня сбавила шаг, чтобы немного отдышаться. Кругом не было ни души. Наконец, стены расступились, позволив девушке юркнуть в зелень кустов, разросшихся вокруг заброшенного большого здания. Только тут она остановилась и обернулась. Никто не преследовал её. Она пощупала рукой в сумке, наткнулась на холодный металл и, немного успокоившись, побрела по старому парку. Не успела Соня отдышаться и прийти в себя, как из-за кустов шагнула ей навстречу темная фигура.

– Ты чего бегаешь от меня? Боишься?

Похоже, Лукавый запыхался тоже. Он старался держаться просто, без подвохов. Но от его хриплого голоса и напряжения во всём теле сквозило опасностью.

– Кого? Тебя? Нет, не боюсь, – запинаясь, пролепетала девушка, пытаясь улыбнуться.

– А чего же бежишь? – Лукавый осторожно надвигался.

– Бегом занимаюсь, – улыбка Сони получилась какой-то вымученной. – Я тут покупала билеты… На концерт… Она пыталась отвлечь противника от своего страха, провоцирующего к нападению.

– Знаю. Я всё знаю. Поехали покатаемся, – он был совсем близко.

– Не-э, я Артёма люблю.

– А я разве хуже? Я теперь на Мастера работаю!

И даже бородавка Лукавого вздёрнулась от гордости.

Лежащий почти под рукой пистолет не излучал ничего, кроме холодного равнодушия, словно к делу не относился. Соня убеждалась, что в реальности страхи куда весомей, чем в фантазиях. Не так-то легко воспользоваться оружием! Для этого нужно хоть немного злости. А она кроме страха не испытывала в данную минуту ничего.

Пока девушка панически размышляла, как правильно повести разговор и распутывала мысли, воздух стремительно наполнялся адреналином.

Лукавый сунул руку в карман и, не отводя хищного взгляда от Сони, чем-то щёлкнул в его глубине. Как-то нервно ощерился и вытянул наружу нож. Словно между делом поиграл с ним пальцами.

Соня поняла, что ещё секунда, и капкан захлопнется. Она метнулась в сторону и бросилась в раскрытую дверь заброшенного здания. Услышав за спиной пыхтение амбала, влетела ещё в одну дверь. Спотыкаясь, запетляла между скелетами кресел и взвизгнула, ощутив чужое прикосновение на локте. Пронзительный страх лишил её самоконтроля. Соня выхватила из сумки тяжёлую “игрушку”, резко обернулась и машинально замахнулась ею на амбала, будто держала камень. Отморозок отскочил, вытаращив глаза от удивления.

– Дурёха, ты стрелять-то умеешь? – начал он осторожно. – Смотри, в себя не попади. Дай мне его!

Он медленно протянул руку.

– Отойди от меня, дурак! Отойди, иначе я в тебя выстрелю! – Сонин голос сорвался на фальцет.

Сначала её взгляд, затем дрожащая рука с пистолетом устремились в джинсовый бугорок между ног амбала.

– Всё, успокойся, – голос амбала понизился ещё на тон, – я ухожу. Всё, всё, всё…

Бандит отступил.

Сквозь дырявые декорации, за которыми притаилась Настя, было видно, как бритоголовый парень вышел из зрительного зала один, но не ушёл, а спрятался за ветхой дверью. Настя ещё не успела понять происходящее и не испугалась. Наоборот, вся эта неожиданная суета между девушкой и парнем заинтриговала её. Возможно, они тоже влюблены и нашли свой рай в этом пустынном, уединённом месте.

Ещё минуту Софья прислушивалась к тишине. Потом неумело потянула затвор на себя, копируя увиденную сцену в детективе, и осторожно начала пробираться к выходу по скрипящим, кое-где разобранным половицам. Остановилась, прислушалась ещё раз. Похоже, она здесь одна. Всё ещё сжимая пистолет в согнутой руке, девушка сделала шаг вперёд. В этот момент кто-то схватил её за шею и, вскрикнув, Соня нажала на курок.

Уши заложила оглушающая тишина. Словно в немом кино, бесшумно упала декорация, подняв облако пыли.

В центре серой завесы неестественно скрючившись, вздрагивало тело подростка.

Лукавый бесшумно заметался и затряс руками. Бесшумно шевелил губами. Наконец, к сознанию девушки пробился его панический голос:

– Слышишь, слышишь? Давай, говорю, добей! Да тикать надо, а то на выстрел сбегутся! Да она же нас опишет как на картинке! Не понимаешь что ли?

Соня почувствовала, как невидимая рука сдавила ей горло, воздух будто перестал поступать в сжавшиеся лёгкие. Руки и ноги вдруг онемели, холодеющие пальцы выпустили пистолет.

В этот миг ребёнок открыл глаза, посмотрел на Лукавого и простонал:

– Больно…

Лукавый попятился и, споткнувшись, упал. Дрожащей рукой подобрал оружие. Затем, решительно поднявшись, сдёрнул с окна провисшую гардину, осыпав себя густой пылью и, комкая, намотал на руку с пистолетом.

Холодный пот ручьями скатился под Сонину одежду. Девушку забило в сильнейшем ознобе. Она выскочила на улицу, гонимая оглушительным шоком. У первого же автомата срывающимися влажными пальцами набрала на диске короткий номер.

– Там… на Молодогвардейской… в старом ДК…

– Кто говорит? Ваша фамилия!

Но она уже бросила трубку…

***

Следователь посмотрел в исполненные ужасом глаза Павла и понял, что тот говорит правду. На столе перед ними лежали последние письма подростков…

Найденная изрешеченная пулями гардина не сразу натолкнула на догадку, что её использовали в качестве глушителя. Если здесь был киллер, то нелепый дилетант.

Залётных молодцов, шакаливших в тот день по местным ресторанам, вычислили и отвезли за город люди в масках, где из каждого, резиновой дубинкой кромсая плоть между ног, выбивали нужную информацию. Обречённый терял сознание, но, кроме душераздирающего “за что?”, ничем другим ситуацию не прояснял.

Отношения между группировками Москвы накалились до предела. Назревала война.

На похороны единственной дочери Мастера вышел чуть ли не весь микрорайон. Приходилось перекрывать движение на дорогах. Траурная процессия напоминала реку из покачивающихся чёрных тел и венков. Гроб, укутанный невероятным количеством живых цветов, водрузили на помост черного “Шевроле”. За ним следовал белоснежный кабриолет, в открытом салоне которого эмоциональный скрипач ласкал струны. Скрипка горестно плакала от проникновенных поцелуев смычка. Процессию, растянувшуюся на несколько сотен метров, замыкал не один десяток “Вольво”, “Ауди” и “Мерседесов”, скромно принизивших ход в такт похоронного ритма.

Глава 10

Отстояв больше часа в очереди под открытым небом, они, наконец, вошли в здание магазина, с облегчением вдохнув прохладу. Несколько десятков человек уже побывали здесь до них, и теперь им остаётся выбирать лучшее из не купленного товара. В отделе женских костюмов тщетно Руфина пыталась найти нужный размер. Худая и плоская Оксана молча стояла рядом, чувствуя себя лишь жалкой тенью на фоне моделей одежды безупречной огранки. Она смущалась и от того, что те же костюмы рассматривала высокая, красиво подкрашенная девушка с пухлыми стройными ножками.

Выбрав самый маленький размер, Руфина повела дочь в примерочную. Юбка никак не хотела держаться на талии девушки, а пиджак бесформенно болтался, точно на вешалке. Напрасно мать, усердно подворачивая рукава и полы пиджака, пыталась придать жалкой трактовке элегантного наряда хоть какой-то вид. Оксана ссутулилась, с унынием взирая на собственное отражение в зеркале.

Высокомерный голос продавщицы кому-то возвестил:

– Сорок шестой у нас остался один, но его уже примеряют.

Руфина посмотрела на грустное лицо дочери и подбадривающее сказала:

– Мы его возьмём. Я что-нибудь придумаю.

Они вышли из примерочной, и Руфина победоносно изрекла:

– Девушка, мы его берём! Заверните!

При этих словах высокая незнакомка оглядела Ксюшу с головы до ног и загрустила. Оксана тихонько тронула листающую деньги мать и попросила:

– Подожди, мама…

И вдруг окликнула красивую незнакомку:

– Простите, вам, кажется, нужен был сорок шестой? Возьмите мой. Возьмите, пожалуйста.

– Дочка, что ты делаешь? – зашептала Руфина. – Мы ведь отстояли столько времени!

– Мама, но на ней костюм сидеть будет лучше. Это же справедливо! А я обойдусь старой одеждой. Мы можем также зайти в “Детский мир”.

Сумки уложены, школьный портфель набит любимыми книгами. И хотя мама сокрушается по поводу лишнего багажа, как можно не взять “Лолиту”, и “Театральный роман”, а также томик стихов Цветаевой? А “Мастер и Маргарита” с его баюкающей магией языка ни за что не останется пылиться на полке в долгом одиночестве! К тому же, книги – единственные друзья Оксаны, делившие с ней даже слёзы.

Ещё в детстве девочка осознала, что не такая как все. Ходить она научилась лишь в пять лет, когда её ноги немного окрепли. Однако, повреждённые болезнью мышцы мешали нормально двигаться. Играть с Оксаной никто не хотел, не звал на улицу. И внимание ей доставалось лишь от какого-нибудь насмешника. Если и находился кто-то, кого привлекала поначалу доброта и щедрость девочки, в скором времени и он терял интерес к не умеющему прыгать и бегать ребёнку. Серое и скучное существование, лишённое элементарного общения, немного скрашивалось непосредственной внутренней жизнью девочки, напрочь отдалённой от реального мира, черпающей образы для фантазий из романтических книг. Оксана с вдохновенной лёгкостью научилась писать стихи, всегда заключая в них красивый, идеалистический смысл. Никто, кроме мамы, не читал этих стихов. Никто не знал о её чувственной, раскрытой навстречу жизни, натуре. Никто, даже сама жизнь. Потому она проходила мимо равнодушно и слепо к тому, кто звал её…

Сверстницы Оксаны возмужали, округлились и влились в мир, где было много современной заводной музыки, модных нарядов и статных мальчиков. Ни один из них никогда не смотрел в Ксюшину сторону. Завоёванные в трудах долгими одинокими вечерами её школьные и литературные успехи на звание достоинств в среде сверстников не тянули. Бесчисленное множество невозвратимых вечеров провела девочка-подросток в одиночестве, с замиранием сердца слушая звон гитары и счастливый смех под окном, и сокрушённо казнила Бога за то, что дал ей жизнь, нелепому и никому не нужному существу.

Окончив школу, Оксана устроилась в библиотеку, расположенную в крохотной пристройке к сельскому медпункту. Проработав помощником библиотекаря два с половиной года, она почувствовала, что больше так жить не в состоянии. Друзей у неё по-прежнему не было. Даже дети, которым Ксюша с любовью отбирала лучшие книги, с любопытством таращились на бледную, странно передвигающуюся особу, никогда не говорили спасибо, а книги возвращали порванными или позже срока.

Девушка отчётливо вдруг поняла, что если срочно и коренным образом не изменит собственную жизнь, то медленно и верно начнёт превращаться в кустарник. Нужно бросить всё: и работу, и родное село, и нескончаемые лечебные процедуры, и даже маму – единственного любящего её человека, и устремиться в самый эпицентр мечты, пугающей своим водоворотом. Но не умолкающей ни на один день!

На вокзале мать и дочь расстались: покупка ещё одного билета плюс обратная дорога – непосильная задача для бюджета женщины. Разложив сумки по полкам и в последний раз удостоверившись в непоколебимости Ксюшиного решения, Руфина расцеловала дочь на прощанье и покинула вагон. Слабеющая от печали, она глядела вслед уходящему поезду и мучилась от сомнений. Твёрдый настрой дочери во что бы то ни стало осуществить задуманное убедил, наконец, её дать согласие на далёкое путешествие.

Профессия режиссёра – заоблачное, почти неосуществимое желание! Руфина понимала это со свойственной ей приземлённостью. Но вспоминая то готовые прослезиться, то горящие необычным светом дочкины глаза, она начинала приходить к мысли, что, возможно, вот такая, не испытанная ею в жизни окрылённость, вот такая жажда достижения цели ведут сильных и лучших мира сего к их высотам.

Москва ошеломила Оксану огромным вокзалом и шумным многоголосием. Опираясь на трость, она ступила на высокую платформу. Проводник помог снести сумки. Девушка растерялась. Толпа нахлынула на неё, накрыв пёстрой многоликой волной. Как же её теперь заметят? Но к удивлению провинциалки, её тут же окликнули. Тётя Наташа оказалась миловидной, элегантно одетой женщиной с добрыми глазами. Правда, и в них отразилось сочувствие, которого Оксана так не любила.

– Вот ты какая, Оксана! Ну, здравствуй, маленькая путешественница!

Когда-то племяннику мамы пришлось проходить службу в армии близ Москвы. Там он встретил тётю Наташу, женился и остался жить в столице.

Идеальная застроенность города и его цивилизованная красота поразили и очаровали юную провинциалку.

Глядя на огромные удивлённые глаза девушки, впервые ступившей на эскалатор, женщина не смогла сдержать улыбку.

– Добро пожаловать в подземный город! – весело изрекла она, обняв хрупкие Ксюшины плечи. – Сейчас мы помчимся прямо под Москвой, под её зданиями и дорогами. Машины и автобусы будут ездить над нами, не подозревая, что мы быстрее их.

Она говорила об этом с таким восклицанием, что люди оборачивались на её голос. И хотя Оксана смутилась оттого, что с ней разговаривают как с ребёнком (или с неполноценным человеком), ей было хорошо с чужой женщиной и уютно в незнакомом городе.

За долгие годы одиночества страх перед сверстниками вырос до таких размеров, что, оказавшись в стенах института, Оксана испытала подлинный ужас. От большого количества абитуриентов, среди которых девушка чувствовала себя потерянной, темнело в глазах. Виной тому было укоренившееся в ней убеждение, что она хуже остальных. Страшно захотелось исчезнуть. И лишь невероятными усилиями воли Оксана заставила себя взять под контроль и успокоиться. Она даже почувствовала облегчение, узнав, что первый экзамен – устная литература, её любимый предмет.

Преподавателей было трое. Одного из них Оксана не один раз видела по телевидению. От этого она пришла в восторг. Нет, взрослых Оксана не боялась. Она была доверчива и общительна с ними. Охотно раскрыв свои достоинства, абитуриентка оставила более чем приятные впечатления о себе.

И первая великая удача – заслуженная пятёрка за экзамен! Вот оно – счастье! Оказывается, жизнь не отвернулась от неё, а ждала именно здесь, на самом пике!

Как хочется написать об этом маме, но высота ещё не взята, и рано засчитывать победу.

Как трепетало сердце Оксаны, когда она вглядывалась в экзаменационные списки с оценкой за второй экзамен. Наконец, её фамилия нашлась. А рядом оценка… Нет, не может быть! Тройка… У неё никогда не было троек за сочинение! И даже четвёрка – только одна. Роман Горького “Мать” – далеко не лучшее произведение писателя. Почему оно не только является обязательным в школьной программе, но и почти возведено критиками в ореол – не совсем понятно. Тогда она не смогла увлечься этим романом и не слишком старалась при написании сочинения. Но теперь! И тема, и вдохновение были на её стороне. В чём же дело? Может быть и нет никаких способностей, как утверждали учителя? Восемь баллов для такого огромного конкурса – безусловно, провал. Дальше пытаться не стоит. Что же теперь? Вернуться домой? Но успех сдачи первого экзамена был таким ошеломительным, что мысль об отступлении больно царапала сердце. Не для этого она проделала две тысячи километров!

Каково же было удивление Оксаны, когда, решив узнать причину низкого балла, она не обнаружила ни единой поправки в своей работе. Выходит, ошибок нет? Рядом с отметкой стояли два слова, сделанные красными чернилами: “смешение стилей”. На помощь пришла консультант.

– Посмотрите, – сказала она Ксюше, – вот здесь вы описываете художественно, с некоторым даже наплывом романтики. А в этом месте допускаете более сухое изложение, близкое документальному стилю. Позволив читателю окунуться в большое количество сравнительных оборотов, тут же меняете стиль. Представьте, что композитор одну половину музыкального произведения напишет в жанре марша, а другую – польки. Слушатель не сможет вникнуть в характер музыки. Вам понятно? Постарайтесь учесть это в следующий раз.

Девушка вздохнула. Если бы она умела писать с профессиональной безупречностью, то не нужно было бы и учиться.

Поблагодарив преподавателя, Оксана встала из-за стола. На глаза просились слёзы…

Она забрала документы и подала их в институт культуры. Бал оказался достаточным…

Общежитие при институте было очень кстати: не хотелось более стеснять семью тети Наташи. С соседкой по комнате Оксане повезло. Отношение её к новенькой было чуть мягче равнодушного, и та в душе охотно нарекла её подругой. Соседка вела себя вполне миролюбиво, не гнушалась общением с Ксюшей и всем своим существом излучала спокойствие.

Вскоре к ней стал захаживать симпатичный москвич и с каждым новым появлением задерживался всё дольше и дольше. Проникал он через окно (комната находилась на первом этаже общежития) и удалялся в том же направлении.

Ксюшин сон нарушился. Её чувствительность, готовая резонировать как струна от недоступной, но такой желанной ласки, достигла апогея.

Парень награждал Оксану “сладким” вниманием, не забывая каждый раз прихватить для неё парочку “откупительных” плиток шоколада. Что ж, никто не замечает в ней девушку, она усвоила и это.

Каждую ночь, когда влюблённые, выждав время, предполагали, что Ксюша уже спит, для неё открывался целый мир пугающих звуков и движений. Сердце начинало колотиться в бешеном темпе, и её душили болезненно сладостные волны возбуждения. Порой ей казалось, что душа отрывается и взлетает над телом, качаясь на беспокойных волнах желаний…

Для неё, для Ксюши, нет на земле второй половинки и, вероятно, никогда не найдётся. Каждую ночь мысль об этом становилась невыносимой.

Наконец, произошло событие, которое позволило Ксюше впервые понять, что такое девичье счастье. На вечере знакомств, организованном между институтом культуры и артиллерийским училищем, её вдруг заметили…

Оксана ни за что бы не пошла одна на вечер, но соседка предложила пойти вместе. Та с благодарностью приняла проявление внимания.

Курсант не пригласил Оксану на медленный танец, увидев в её руках палочку, присел рядом и заговорил. Они познакомились.

– Что с ногой? После перелома? Как же вы так неосторожно?

Ей понравилась эта ложь.

– Да, именно…

Андрей не отходил от неё целый вечер. Оксана даже не успела осмыслить происходящее, не успела чему-то поверить, но чётко ощутила близкое дыхание удачи. Всё это было похоже на чудо!

Потом она спросила:

– Андрей, почему вы подошли ко мне?

– Вы здесь самая красивая…

И неожиданный комплимент подействовал на неё в тысячу раз ошеломительней, чем на любую другую девушку.

На следующий день Оксана вернулась пораньше в общежитие, чтобы не застать соседку. Заперла дверь изнутри и раскрыла соседкину косметичку. Румяна и густая яркая помада легли на кожу легко и послушно, а тушь никак не хотела попасть на ресницы и оставляла неровные следы на веках. Наконец, справившись с новым заданием, Оксана подошла к зеркалу и тут же смутилась. Нарочито яркие краски пятнами выступали на стекле. Это совсем не её лицо! Оно больше похоже на маску. Ксюша принялась вытирать ладонью помаду и румяна, пока не вернула свой прежний фарфоровый цвет кожи. Красные пятна на растёртых местах поначалу ещё больше испортили отражение, но постепенно начали спадать. Оксана узнала свои до смешного маленькие уши, скулы, зрительно округлявшие лицо, родинку на левой щеке, не самый тонкий, но милый нос, но не узнала…свои глаза. Очаровательно глубокие, окаймленные накрашенными ресницами, раскосые и черно-синие, словно у восточной красавицы. Девушка освободила волосы от детских цветных заколок, уронив на тонкие плечи. Переплетаясь со светом дешёвой люстры, здоровый светлый шёлк заиграл природными искорками, освежая персиковую нежность лица. Оксана как зачарованная стояла у зеркала, боясь пошевелиться и спугнуть прекрасного призрака напротив. Затем скинула с себя одежду, осталась в одних трусиках.

Её плечи сразу сникли, губы задрожали. Какое дурачество природы! Она отвернулась от зеркала с тоскливым разочарованием, сменившим недолгую игру надежды…

Нет, она не позволит чувствам взлететь. Из миллиона девушек разглядели и её, но можно ли надеяться на продолжение счастливого момента? Ведь всё лучшее обходило Ксюшу стороной.

И она покорно ждала, готовая к разочарованиям и слабо верившая в счастливую удачу, близкую и далёкую одновременно. И дождалась… Маленькими пальчиками разорвала конверт.

“Здравствуй, Оксана! Пишет тебе Андрей. Пожалуйста, не отвечай отказом на моё предложение. В пятницу в нашем училище в шесть часов состоится торжественный вечер. Высылаю тебе пригласительный билет, буду ждать у КПП. Целую. Андрей.”

Ксюша прочитала короткое письмо ещё раз, задержав взгляд на предпоследнем слове. А потом ещё раз, всматриваясь в каждую букву, словно желая понять, какие чувства управляли его рукой.

Она будет любить Андрея так, как любят в книгах о любви, красиво и вечно!

В назначенный день Оксана явилась к месту свидания в коротеньком невзрачном пальтишке, немодной вязаной шапочке.