И Ваня задумался, завис глазами на Кате. Манила она его зрелостью и молодость и белизной кожи, и глазами необычайной красоты, и голос, даже когда она недовольно огрызалась, оставался бархатно-мелодичным. И рядом с ней его душа отдыхала, наполнялась недостающими элементами чувств за все года отчужденности, закрытости от женщин, после Ленки.

Именно так бывает между мужчиной и женщиной, когда они начинают улавливают лишь им знакомые электромагнитные импульсы, циркулирующие между ними.

Погода вновь поменялась, благоволила лучами солнечными, обогревала октябрем по-праздничному, золотистым летом-бабьи пропекла теплый воздух московский. Но про тайны свои осень бережно умалчивала, про то, откуда силы черпает, почему красой благородной стоит, да свободолюбивой предпочитает оставаться во все века, разбросав последний листопад.

Ваня с дочерью встретились с квартирантами, забрали ключи и поехали на квартиру. Квартира однокомнатная, светлая, удобная, с окнами во двор.

– Молодцы-квартиранты были, чистоту оставили после себя! – не удержался Иван похвалить съехавших жильцов.

Аня с предельным любопытством прошлась по квартире, она здесь и не была ни разу. Маленькой, да не помнит.

– Нравится? – спросил Ваня, наблюдая за дочерью.

Ее открытое лицо осветилось восторгом, радужностью. Сердце истомой забилось сладкой:

– Очень нравится, пап! – пролепетала она, благодарив, – спасибо тебе огромное! – поцеловала она отца в его бритую щеку.

– Вот и живи, соберешь вещи, перевезу тебе на машине.

– Ты у меня самый лучший! – прощебетала она вдохновенно.

– Не надо, не за что, дочка. Обычный у тебя отец, – сказанул он скромно, ему не жалко было для счастья дочери.

– А как же ты с мамой то?

– Поживу, как жил раньше. Обо мне не думай. Я справлюсь, – улыбнулся он ободряюще. – Ну что, поехали вещи собирать или когда хочешь переехать?

– Сегодня пап. Сегодня! – не заставила она его ждать с ответом.

– Сегодня – значит сегодня, поехали собираться!

– Поехали!

А у природы своя улыбка, напевающая птицами, мяукающая кошками, гавкающая собаками. Уходящая осенняя улыбка, мягкая, утопающая, припорошенная к середине октября снежком первым.

Через несколько дней вернулась Ленка и набросилась на Ивана, что дочь глупую спровадил жить отдельно, что не повлиял на нее должным образом аборт сделать, а проявил безответственность и бездарность, разрешив ей рожать. А она-недоделанная еще жизни не видела, и с ребенком ей помогать, сидеть не собирается и спонсировать ее тоже не будет. И вообще, она крайне молода для бабушки, как и дочь рожать в свои года. И надоели они ей до тошноты, отец и дочь – два сапога – пара, погубившие ее жизнь, которую она так не успела еще изжить по своему удовольствию, отдав лучшие годы на воспитание Аньки. Да проку-ноль!

– А знаешь, я вот тоже думаю, может и тебе собраться и свалить к себе на квартиру? –намекнул ей Иван, не церемонясь, нарываясь на гневную волну безумного непонимания.

– Хрен тебе! Наглость неслыханная, – не стеснялась она в выражениях, – сдурел к старости, умом помрачился! – Мне лично нужны мои деньги на путешествия, тем более что мой следующий отпуск уже запланирован!

– Кстати, за Алку спасибо тебе передали. Она в отличии от тебя не испорченная оказалась, как человек, – подорвал Иван Ленкино самолюбие.

– Пожалуйста, и ты не лучше! Интеллигент старый!

Ваня не стал продолжать, ушел к себе и закрылся. Здорово, что дочь съехала от них жить отдельно, от грымзы-матери. Хоть и с деньгами не густо, и телефон придется подобрать подешевле, но зато жизнь расставила сложные вещи по свои простым местам.

Он засыпал, думая о Кате. Какие-то мечты головокружительные явились ему о ней. Собрался к себе на дачу пригласить ее, пока октябрь стоял сухой, показать участок и побыть с ней наедине.

Шел Иван до работы и глазами водил по сторонам. Что за красота небывалая окружает его. Вороны-трещотки и те, по-весеннему лязгали клювами. Осень приобрела оттенки нежные и небо с просинью чистой воды разлилась между туч. И самолет, что летит высоко, да так динамично, стежки белые рисует, разводы белесые малюет. Или может, и с ним весна произошла осенью? Вернулся, возродился давно забытый, угасший огонек.

«Как же ему теперь совмещать две квартиры сразу?» И к Екатерине заехать и дочь навестить надо бы. И слова песни на ум пришли:

Крутится-вертится шар голубой,

Крутится-вертится над головой,

Крутится-вертится – хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть.

Где эта улица, где этот дом?

Где эта барышня, что я влюблён?

Вот эта улица, вот этот дом,

Вот эта барышня, что я влюблён!

Напевал Иван целый день, пока не усек, что привязалась к нему песня, как заезженная пластинка. Он мальчишкой любил эту песню петь, но взрослые так доподлинно и не сказали, кто автор этих строк.

Неужто он влюблен? Неожиданно и смело признался он себе в этом и жизнь неподражаемыми красками заиграла.

Ведя прием, он часто стал консультировать пациентов без всяких талончиков, реагируя на всех по-доброму, с великодушием. Улыбался часто, непроизвольно, распылял своими серыми глазами свет искрящийся. Хирург, Илья Васильевич, сразу заметил некоторые перемены в офтальмологе. «Уж не в Ленку-жену влюбился заново?» Но Ваня держал вето, и никому не распространялся о своих чувствах.

В пятничный вечер, он купил два пышных букета цветов и отправился к Макушиным. Татьяна Вячеславовна, и Катя обескураженно приняли его сердечный жест, с обольстительным трепетом. Ваня покрылся подростковым румянцем, сковался робостью странной и что-то мычал весь вечер невнятное, все выжидал подходящий миг, чтобы пригласить Катю к себе на дачу. Под конец ему позвонила дочь, и телефон, что «новый-подешевле» завис не кстати. Иван напружинился в небольшом шоке, пожалев, что выкинул деньги на ветер.

– Дай сюда телефон свой! – прямо потребовала Катя.

Ваня с легкостью передал ей, а сам подсел поближе. В руках Екатерины, аппарат быстро отвис, перегрузился, заработал.

– Прошивку надо бы сделать, – пояснила она. – Могу помочь тебе, если оставишь его мне на день. Будет летать, – обнадежила его Катя, предлагая дело.

А Иван, застыв рядом, головой наклонился к ней ближе и притянувшись желанно, захватил он Катины губы в поцелуе и был вознагражден ею, сплетаясь ответно в трепетном, пламенном, душевном, мягком, прикосновении. Но после тягучая неловкость образовалась между ними. Он так и не смог пригласить ее на дачу, сорвался и уехал в этот вечер один.

Ветер сменил направление и холодным потоком закружил по участку. Лес шумел издали, рельефными высокими макушками, качаясь. Стучал ветками осыпанными, звенел шишками еловыми, скулил сквозняками. А на небосклоне кучевые тучки гребли медленно, подтягивая за собой белый облачный строй. И солнце уже так сильно светило, как хотелось бы, перейдя в режим – «солнцесбережение».

Ваня ходил по участку в полубессознательном трансе. Любовь опалила его бескрайностью просторов. Разлетелась до самых невиданных окраин, охватывая земной шар, долетая до Екатерины и к нему обратно. И это чувство неуемное было, в душе не помещалось, сосущей истомой застревая где-то в горле. Тоской ранимой, стучало вожделенное его сердце.

Но тем не менее, он без дела не сидел. Готовил бережной, заботливой рукой клочок свой земли к скорой зиме. Тентами накрыл свои огороды, подделал изгороди, подчистил граблями заметенные к нему опавшие листья. Мусор подсобрал, разобрал сарай, убрал ненужный инвентарь. А в ночь с субботы на воскресенье ворочался и не мог заснуть. Душа не на своем места находилась. Как издавна он не разрешал себе женской лаской тешиться, как тело податливым стало на чувства, проснулось, загорячилось желанием целовать Екатерину, прижимать ее крепко, гладить по волосам, ласкать исступленно-нежно.

«Не сходи с ума!» – уразумевал он себя, но совладеть не мог, продолжал сходить сума. И уже в воскресенье не выдержал, сорвался и поехал до Екатерины.

Татьяна Вячеславовна открыла ему дверь, уловив его взбудораженность, и ничего не сказав, как всегда радушно, пропустила Ивана в квартиру. Она даже довольна была, что у них с Катей завязалась крепкая дружба, и ничего против этого не имела. Ну а то, что нечто большее развилось между ними, почуяло женское сердце, чуткое на такие вещи, держалась поодаль она, не влезая в Катины отношения, если даже от глаз матери ничего не ускользает.

– Проходите ужинать, Иван Андреевич! – пригласила она его к столу.

– Спасибо Татьяна Вячеславовна, не хочу есть что-то. Катя у себя?

– В комнате, пока на улицу не выходит.

– А пора бы, дышать свежим воздухом, – произнес он с врачебною твердостью и полетел в комнату Кати.

Она сидела на сложенном диване, дочитывала Дон Кихота. Спокойная, уравновешенная, невозмутимая, как в тоже время Иван – горяч возникшим темпераментом, дышал тяжело, часто, словно лошадь загнанная.

Катя обдала его нежным взглядом карих глаз, понимая без слов его состояние:

– Что же ты как сумасшедший умчался в пятницу? – заулыбалась она, светясь красотой.

– На дачу поедешь со мной? – будто требовательно спросил он, с наглостью в голосе.

– Поеду! – приняла она его вызов, с выражением хищной кошки.

Ее спокойствие подтрунивало его, пружинило ему нервы, но он держался с внешним спокойствием. Подсел рядом и не говоря ни слова рванул в бой, целовать ее.

Катя обхватила его своими тонкими руками, гладила по волосам, трогала его поросль щетинистую. Одаривала его медовым теплом, целовала полыхающими, чуткими шелковыми губами. Жаром опыляла своим любовным.

Потерялся Ваня в водопаде страстей, но, взяв себя в руки, отодвинулся, неотрывно прилип к ней своими глазами.

– Значит в следующую пятницу едем! – горело его нутро, утомленное одиночеством.

– Едем! – смеялись ее глаза женским счастьем.

Взял Иван ее руку и стал гладить ладонь, целовать ее своими сильными мужскими, но невесомыми губами, прикладывать к своей щеке, ощущая их шелковистость.

В такой неге сидели они еще какое-то время, наконец он записал ее телефон, и до счастливой дрожжи уехал домой.

Сонная лихорадка любви преследовала Ваню, начавшая утром в понедельник. Растревожившее волнение блуждало по телу, пока не пришла Римма Станиславовна и не сказала, что он опять дежурит в эту субботу.

Слегка обозлившись про себя, он все же смирился, договорившись с Катей на следующую пятницу, выжидая терпеливо этот день. И напоминая о себе, писал часто, спрашивал, как она себя чувствует, как спалось, что снилось? Делился своими наблюдениями о погоде, о красоте природной. Писал ей: – Катюша, знаешь какой сегодня чудесный дождь на улице? Теплый, серебряный, веселый!

– Веселый? – а как же мокрый? – отвечала она.

– Совсем не мокрый, а веселый, и пьянящий, как я! – летела его душа, мечтала между строк.

Уже собравшись в субботний вечер, ехать к Кате, как объявился парень дочери. Приперся к нему в кабинет, начал настойчиво допытывался как найти ему его дочь, изъявляя желание попросить у нее прощения.

– Ты думаешь, Аня хочет тебя видеть? – строго спросил Ваня.

– Думаю, но точно не знаю, она трубку не берет, – неловко, потеряно проговорил парнишка.

Ваня изучил его глазами, щупленький, белобрысый, на Анку похож чем-то. Пацаненок плюгавый, как и дочь его – дети, в сущности. «Как они жить будут?» – пробежала неаккуратная испуганная мысль у него в голове.

– Значит так, – со всей безупречной решимостью сказал Иван, – я сейчас звоню дочери и при тебе спрашиваю, хочет она с тобой разговаривать или нет!? Понятно.

– Понятно, звоните! – не отступался парень, полон храбрости.

Ваня набрал номер и включил громкую связь.

– Да, папа, привет, – в трубку пропел девичьи голосок.

– Анька, дочка, послушай меня внимательно. Звоню тебе по просьбе твоего парня. Он стоит рядом и желает встретиться с тобой лично, чтобы переговорить с тобой и попросить у тебя прощение! Ты как, дочь, хочешь его видеть?

Аня задышала тяжело, засопела в трубку.

– Что молчишь, говори, нет желанья общаться с ним? – взрывным тембром спросил Ваня.

– Хочу папа! – опомнилась дочь, смело выразив мысль.

– Точно?

– Точно папа, хочу послушать, что он мне скажет.

– Понял тебя, дочка. Жди нас, я приеду с ним, чтоб глупостей не делал! – по-отцовски грубовато и твердо сказал он, и черты его лица суровостью настоящего папаши запылали.

Парень глядел с затаенной надеждой. Ваня понимал его, он сам сейчас как собачонка готов был бежать к любимой Катерине.

– Жди в коридоре! Закрою кабинет и поедем. По пути цветы купишь!

– Ага, да, – замотал Анкин парень, верою и правдой светясь.

Ваня так и пришлось посвятить этот вечер своим детям. Открыла Аня дверь и смирно приняла отца с парнем, который вручив ей цветы, с признанием в любви к ней и просьбой выйти за него замуж. Он искренне каялся в своей подлости и умолял его простить. Ванина дочь, сердобольная, сердечная девушка, милосердно простила его, и Иван благословил их с легким сердцем.

В воскресенье он отдыхал, собирался с норовистыми мыслями. Подстригся, помылся. Разобрал свои вещи. Повыкинул изношенное старье, носки, трусы. Нагладил давно постиранные, но без утюжки складированные в кучу новые вещи. И к пятнице он был готов и внутреннее и внешне.

Ночь светилась ковром звездным. Луна в который раз полная слепила окна желтизной своей. Ваня зашторил комнату, чтобы заснуть. Он и без этой луны был полон чувств от предстоящей встречи с Катей. Старался ни о чем не переживать и думать о хорошем. Мужской опыт и устойчивый характер как надежная основа, подспорье в любом деле, залог успеха.

За ночь воздух успел остыл, затянул лужи ледяной хрустящей коркой. Обморозил деревья и блестящим инеем лег на землю.

И в минуты душевого порыва Ваня строчил Кате пылкие сообщения. Иногда длинные, иногда короткие. Она отвечала острыми шутками, несерьезными, но на полном серьезе заверила его, что их планы на пятницу, как и договорились остаются в полной силе.

Он лелеял об этом, отсчитывал дни, но уже в четверг она перестала ему отвечать на его смс и не брала трубку, а потом и вовсе отключила телефон и у Ивана закралось смутное подозрение о том, что их намеченные планы не сбудутся. Кое как он отработал пятницу, дергался несвойственно ему, на рабочем месте, нервничал через чур. И как только освободился, сразу набрал Катерине, но гудок не шел. Тогда он собрался и поехал до нее.

Не первые, но совсем пока еще слабые снежинки закружились в небе, поразительно зависали в воздухе и не долетев до земли, растворялись.

Татьяна Вячеславовна с необычным выражением не веселости открыла ему дверь. Ее лицо обреченно вытянулось, помрачилось, как когда-то в первый раз, когда давеча она пришла к нему на прием.

– Лежит снова, не разговаривает, – прошептала она тихо. – Пойдемте попьем сначала чай, – позвала она Ивана Андреевича на кухню.

Он прошел, присел, с выражением – готовый выслушать, что же опять такое приключилось с ее дочерью. Хозяйка шустро навела ему чай, пододвинув поближе, но медлила рассказывать.

– Так что же случилось? – не вытерпел он, подтянутый с бесстрашием в глазах.

– Извините, что сразу вам не рассказала всю эту историю. Начну по порядку, – шептал ее голос обессиленно, – десять лет Катя занималась профессионально танцами, со своим постоянным партнером и женихом, завоевывая награды и признание зрителей. И к последнему своему выступлению они готовились особенно тщательно. Катя даже специально заказала себе пошив нового бального платья, ведь после конкурса они сразу наметили сыграть свадьбу. Много тренировались, порой до глубокой ночи. Но тут она заметила, что он уже не тот, каким он был раньше. Почему-то психованный и нервный, срывался на нее ни за что. Начал прикрикивать, обзываться, а однажды, сорвался и сильно оттолкнул ее от себя, да так, что она упала на копчик, а потом у нее заболела спина, резанула болью, и на ноги Катя уже не смогла вступать. Вот и слегла, а партнер ее поехал на соревнования с другой, выиграл там кубок и сыграл с этой другой свадьбу, выкладывая в сеть свежие фото, – тут Татьяна Вячеславовна заплакала тихо и Ваня ждал, что еще она скажет.

– Черт ее дернул зайти на его страницу, – досадовала Татьяна Вячеславовна, объяснив Ивану главную суть, вытирая фартуком неутешные горькие материнские слезы.

Выложила Катина мать – масти черные, лупанув по красным, не думая, как Иван Андреевич отреагирует, а он почернел с лица, оборвалась его любовь спелая и сиганула в пропасть разрушительную, бездонную. Ни живой, ни мертвый, сидит, медленно с мыслями собирается, не чувствуя уже ничего. Будто камнем по башке долбанули. Надумал он уйти, безапелляционно, но не просто уйти, а сделать что-то чистоганом напоследок, выплеснув эту лютую, безумную боль у Макушиных, с собою ничего не унося. Глупое разочарование наивной любви, да и только. «До чего он жалок, глуп, туп, что поверил в волшебную весну осенью!» Какая же может быть в любовь в его возрасте. Дикая? «Старость машет уж платочком…ну и бес в ребро». А быть игрушкой в молодых женских руках, он не хотел, потому и с бабами не путался после Ленки. Отскоморошничал свое.

Сильно сжав свою голову, и ни глотнув ни единого глотка чая, сдавленный самообманом, он резко встал и направился к Екатерине в комнату. Душа надрывалась, дурманом застелила ему глаза серые. Катя лежала, отвернув свою голову к стене и на приход Ивана даже не вздрогнула, не шелохнулась, подхлестывая Ванины нервы. Он залился багровой, злой краской, срываясь голосом, воинственным, волевым:

– Лежишь!? Опять протестуешь против жизни, а может нам бог специально посылает препятствия, чтобы пересмотреть свой путь, обратиться взором к чему-то новому, пусть и другому, но не думаю, что самому худшему варианту, а даже возможно где-то лучшему и прекрасному, а главное настоящему. И сильный тот, кто примет это. – дребезжал его голос сухими сильными нотами. Да не сводя с Кати глаз своих, он видел, что пусты ее глазницы, и нет в них никакой реакции на него, тогда он продолжил срываться, психанув не по-мальчишечьи:

– И я не спаситель твой, чтобы ходить тут к тебе, и по образованию не психолог, а офтальмолог. Разные вещи. Может и дальше лежать, но без меня уже! – приговором рубанул он и резко дернулся к шкафу.

«Платье, платье – зудела мысль искушенная, змеем вилась в голове его – порвать его, уничтожить, а после уйти от Макушиных восвояси непобежденным!»

Открыв шкаф, застучал он вешалками:

– Так, посмотрим, где тут чертово платье, из-за которого у тебя жизнь не удалась!? Перебирал он тугой Катин гардероб размашисто, бросая вещи куда попади.

– Что ты делаешь, что ты задумал? – очнулась она, увидев Ванино безумное лицо.

– Платье ищу, самое, что ни есть последнее, которое ты не сумела на свадьбу одеть. А теперь продолжаешь убиваться из-за мужика окаянного, мерзавца отсталого, променявшего тебя на другую! – с яростью напирал Иван.

– Не трогай мои вещи, закрой шкаф и уходи! – выстрелил ее голос уверенно.

–Уйду, не сомневайся, а в сию минуту, ты мне не помешаешь, ты ведь лежишь столбом, вот и лежи дальше! Сама то слаба, не выполняешь свои обещания! – рылся Иван в вешалках, путался в вещах, бесился, что никак не нащупает это платье «долбанное».

Он ни разу себя не помнил таким. Руководила им безвольно в этот момент агония. Убивала в нем последние зародыши скоротечной любви к молодой дуре. Перебрав двадцать тонких вешалок, он почти все платья повыкинув из гардеробной, и тут ему на глаза попалось то самое, из белоснежной тонкой сетки, пышное к низу перьями мягкими, расшивное звездными блесками – платье. Он замер, заледенел.