Дома было накурено. Лена курила, правда, обычно делала она это на балконе. Сейчас же сигаретный дым лениво плыл по всей квартире.
– Лена, что это такое? – начал недовольно я.
Но девушка не отвечала. Я прошел на кухню и увидел, как моя пассия сидела, задумчиво вглядываясь во вновь включенный телевизор. В руке у нее оставалась зажжённая сигарета.
– Лена! – не выдержал я.
– А? Что? —будто бы выйдя из ступора произнесла девушка.
– Как это понимать? – проговорил я, указывая на полную тарелку бычков, стоящую прямо посреди стола.
– Это? – Лена отвечала очень рассеяно, будто бы плохо понимая, где вообще находится. – Я сейчас уберу…
Она медленно, потушила сигарету, а потом, уставившись на меня, спросила:
– Разве ты не слышал, что произошло?
– Что? – спросил я, совершенно ничего не понимая.
– Сейчас президент выступал. Это по поводу дня. Ну, когда убивать будет можно.
– И что он сказал? – проговорил я, опускаясь на кресло, совершенно теряя интерес к сигаретам.
– Он сказал… – девушка запнулась. – Сказал, что день этот будет через неделю.
– Как так?
– Вот так! Говорит, что экспертная комиссия, которая составляла все эти планы посчитала, что стоит объявить этим днем ближайшее воскресенье.
Лена говорила всё это как-то отстраненно, глядя куда-то сквозь меня. Закончив, она опять потянулась за сигаретой. Я не стал ей мешать, также погрузившись в размышления.
Как же так? Ещё неделю назад никто и подумать не мог о чем-то подобном. А уже в следующее воскресенье по улицам будет струиться вполне законно пролитая кровь…
6
В предыдущие дни мне казалось, что мир погрузился в какой-то полоумный хаос, но настоящее сумасшествие началось после этого президентского объявления. Столько шума в СМИ и на улицах я никогда не видел. Стихийно появлялись какие-то правозащитники, пытающиеся помешать реализации проекта. Наивные дураки действительно думали, что всё это готовилось всего неделю…
Из страны массово побежали нелегалы, создавая огромные очереди на границах, несчастные пограничники только и успевали оформлять документы. Те же, кто собирались остаться, устраивали огромные скопления на вокзалах, стараясь пораньше пробиться в защищенные зоны, где иностранцы могли пережить этот страшный день. Но были и те, кто был воодушевлен грядущей инициативой. Появлялись группы, собиравшиеся устраивать городские сафари. Впрочем, за подобные призывы многие успели попасть за решетку. В противовес этим любителям экстрима стали собираться Народные ополченцы – как они себя называли. Фактически, и первые, и вторые просто хотели пострелять и поубивать друг друга. Просто делали они это под разными лозунгами.
Лена тоже хотела поучаствовать в хаосе, на фоне чего у нас случился серьезный скандал. Не буду приводить всю нашу ссору, скажу лишь, что в конце концов, она назвала меня трусом и, громко хлопнув дверью, удалилась. Куда? Не знаю. На звонки она не отвечала, а о планах не рассказывала. Впрочем, это случилось уже накануне самого дня убийств, поэтому времени грустить у меня не было.
Гораздо сильнее меня волновала судьба отца, ведь он до конца со всей серьезностью относился к идее кровавого бунта. Чтобы наверняка не допустить его участия в этой вакханалии, в субботу я отправился к нему, но квартира встретила меня холодной пустотой и немногословной запиской. Вид этого рваного куска бумаги вызвал во мне куда большую боль, чем уход женщины, с которой я жил последние полтора года. Я поехал домой. А в автобусе разрыдался.
Дома на меня напала апатия. Совершенно не хотелось делать что-либо. Я просто лежал на диване и пытался уснуть. Но сон, конечно же, не шел. А как уснуть, когда уже завтра будет «День открытых убийств»? Поэтому я лежал и думал. Сначала думал об отце, о девушке, о том, как из-за какого-то дурацкого дня я могу лишиться их обоих. Потом думал и о самом дне, о том, что я буду делать завтра. Буду ли я трястись от страха дома, или выйду на улицу и, подобно проповеднику, буду стараться спасти всех и каждого. Кричать про любовь, мир, жвачку… Глупо всё это. Если уж человек берет в руки оружие, то значит что-то внутри уже сломано, путь к бездонной пропасти морального падения уже начался. Так я считал. Уснуть удалось лишь под утро.