День третий
Никита и я посетили невролога. Результаты положительные.
Пучеглазый все-также ломается.
День четвёртый
Вышел из кабинета, еще один раз поблагодарил врача и закрыл дверь. Засунул руки в карманы и пошел в палату. Какун храпел в потолок, от ночных криков и снотворного. По соседству с Никитой, прикрывающим предплечьем глаза от дневного света. Пучеглазый тем временем куда-то пропал.
– Ну, как психиатр? – спросил Никита, не открывая глаз сразу продолжил: – Глаза болят. Тварь! Трижды за ночь! Трижды! Тебе жопа завтра! Спи, пока можешь, – закончил он.
– В школе все тоже самое. Даже немного расстроен. Ожидал, что хоть здесь удивят, – поправляя подушку и покрывало, сказал я.
– Милан, прости, что говорю только сейчас, но если я немного поиграю с его телом, ничего страшного? – открыв глаза, виновато спросил Никита.
– Ничего. Если это ни что-то радикальное, которое может кинуть на нас подозрение, – облокотившись об стену, подготавливая книгу, сказал я.
– Планировал оставить на крайний день, но сегодня была последняя капля, – я внимательно слушал. – Сделаю что-то наподобие слабительного, только наоборот. – он открыл тумбу. – Ряженка недельной давности, перемешанная с кусочком сахара, сработает как возбудитель. С другой стороны как пища молочного происхождения, начнет мешать движению по кишечнику. Его малоподвижность играет нам на руку, – Никита достал пластинку. – А таблетки, которые я взял на про запас, если вдруг не выдадут здесь, послужат своеобразной стеной. Дело в том, что побочный эффект заключается в том, что они могут вызвать запор, перерастающую в пробку.
– Раз таблетки, то… – он сразу перебил.
– Как говорил ранее, его малоподвижность играет нам на руку, а переработанная пища, подаваемая через трубку, еще сильнее упростит работу желудка и кишечника. Поэтому половины таблетки достаточно с лихвой. Если возьмут анализ крови или биоматериала, что будет не ранее пройденных восьми часов. Проще говоря, рассосется.
– Делай, что необходимо, – одобрительно сказал я. – Не поставь себя под удар.
– Ты про то, что не просочится ли у него добро из всех возможных отверстий, – смотря на него, утвердительно кивнул я. – Да еще как. К третьему дню кишечник надуется до невообразимых масштабов. Но так как рот у него закрыт большую часть времени. Орать он сможет только ночью и под утро. Но даже это не сорвет неизбежное. Как ты заметил, санитарам и медсестрам не сильно нравится за ним ухаживать. Первое время удвоенный крик пропустят мимо ушей. И только в конце, уже после моей выписки, обратят внимание. Возможных вариантов два: Либо кишечник лопнет и пойдет заражение. Либо все выйдет через другую сторону.
– Отлично, – смотря в книгу, сказал я .
***
До ужина еще сорок минут, а значит, к нам сейчас наверняка никто не зайдет. Какун как заснул с самого утра, так и спит. Пучеглазый же снова лежит и читает книгу.
Я цыкнул в сторону Никиты. Дабы сразу обратить на себя внимание. Он покачал головой, показывая согласие, что сейчас самое время. И я придвинулся к краю, чтобы надеть тапочки. В этот же момент в дверной разъем засунули палец и медленно открыли фанеру.
– Привет, – заикаясь, сказал парень. – Можете подписать бумагу о том, что меня должны выписать, пожалуйста, – заикаясь, закончил он.
– Что за бумага? – сдерживая небольшую злость, сказал я.
– Ну, меня должны были забрать завтра, но никто не может приехать, и поэтому сказали, что нужно остаться на еще один, – снова сказал он, заикаясь, протягивая мне листок.
На нем было написано кривым почерком всего несколько слов. Его имя, фамилия и “Петиция”. Подпись была одна. И то, скорее всего, этого парня.
– Нет, спасибо, – уже раздраженно ответил я.
Затем парень замялся, пытаясь сдержать слезы.
–Ой, да брось. Иди ной за дверь, нюня, – сказал я.
Но скорее от отчаяния, напоследок решил подойти к Какуну. Втягивая сопли обратно, он взял ручку, в надежде, что Какун ее возьмёт. Да вот только у него руки привязаны и это не представлялось возможным. Тогда парень, попытался засунуть ручку в рот, но тот сразу выплюнул ее, не раздумывая и секунды. После такого перформанса, я уже не сдержался и откровенно заржал во всю глотку. Пучеглазый, также засмеялся. А Никита, наоборот смотрел жалостливо, жалея его глазами.
–А знаешь, подойди ко мне, – сказал я, вытирая рот и слёзы.
Он медленно начал ковылять в мою сторону. Ей богу, прошло наверно минуты две, пока он добрался до меня. Как минимум мне так показалось. Но как только он стал возле, я вскочил, повалил парня на матрас и, встал коленом на грудь. Никита резко спохватился в попытке меня остановить.
– Не лезь. Я не сделаю ничего плохого, лишь покажу ему правду, – сказал я, выставив руку.
Парень же бросил бумагу с ручкой. В попытках двумя руками высвободится из плена.
– Пройдя три палаты, т.е. другими словами, восьмерых человек. Ты зашел к нам. И вот ты стоишь, заикающийся дурак, рассказываешь свою не проработанную, глупую ситуацию. Протягиваешь нам листок. В надежде на что? – он все так же пытался выбраться, но уже с куда меньшим энтузиазмом. – Я скажу: В надежде услышать отказ. Это была твоя первая ошибка. И вторая, уже фатальная. Ты не учел местность. От чего сейчас лежишь здесь в ожидании того, что с тобой произойдет дальше, – я нагнулся ближе к его лицу. – Если тебе настолько тягостно, невыносимо и сложно… Сделай, что должно. Не мучай в первую очередь себя и окружающих, – после отпустил, помог подняться, пальцем указывая на выход.
Никита сразу расслабился, видя, как я отпустил парня. Встал и подошел ко мне с желанием что-то сказать. Пучеглазый же с широко открытыми глазами смотрел на меня.
– Вот для чего все это, – опеределил я.
Окончательно надел тапки, а затем подошел к Пучеглазому. Но в коридоре прозвучал звук падения.
– Да что, мать его опять! – недовольно крикнул я, открывая дверь.
Перед глазами косо висел телевизор без провода. Сам же провод был обмотан вокруг шеи парня, лежавшего на полу. Из туалета выбежала медсестра с чайником на перевес. А из помещения для персонала – санитар. Его быстро подняли, забрали ручку с бумагой и начали осматривать. Я же зашел в палату и сел на кровать. За мной сразу последовали Пучеглазый и Никита.
– Показушник, – сказал я.
Как только я подумал о Пучеглазом, он пулей встал возле меня и опустился на колени, склоняя голову до самого пола. Мы с Никитой переглянулись от неожиданности.
– Прошу вас, Господин, не убивайте меня подобным способом, – сказал он, смотря в пол.
Я сразу собрался и начал подыгрывать.
– Поднимись с колен. Почему я должен тебя не убивать? – сказал я.
– Простите, что так нелепо смотрел на вас. Все это время, я…я… сомневался. А после, когда понял, что это ваше превосходительство, и вовсе побоялся. Прошу меня простить, – все так же говоря в пол.
Лицо Никиты было одновременно в шоковом и пытающемся удержаться от смеха выражении. Честно говоря, как и мое.
– Думаю, я прощу тебя. Главное, что ты решился собрать всю волю и силы. Осмелившись подойти ко мне, – парень смотрел на меня с глазами восхищения, словно говорит с кумиром детства.
– Спасибо, Господин! А этот человек? – сказал он, указывая на Никиту.
– Он моя рука, – ответил я незамедлительно. – Теперь ты подчиняешься ему так же, как и мне, – сказал я.
– Есть, Господин! Мы будем служить вам всем сердцем.
– Ты сказал “Мы”! – воскликнул Никита.
– Да, мы долго пытались связаться с Господином. А оказалось, он уже в нашем мире, – кланяясь, ответил он Никите.
Пучеглазый подбежал к кровати и взял ту самую черную книгу. Открыл одну из страниц, демонстрируя силуэт человека.
– Здесь сказано, что Господин явится в малахитовом трилистниковом одеянии. И взгляд его будет источать закон. И слово – наказание всему живому…, – прервал я его.
– Да-да-да, и сколько вас? – спросил я.
– Десять человек, Господин. Но по вашему указанию станет на одного меньше, – сказал он, словно уже знает, что умрет.
– Чем вы занимаетесь? Если вы насекомые, живущие под забором, пытавшиеся все это время меня найти, то лучше сразу умрите, – грубо ответил я.
– Нет, Господин. Мы все законопослушные, занятые люди, работающие во ваше благо. У многих даже свой бизнес, а некоторые и вовсе папы, – согнув голову, ответил он.
Состоятельные, богатые и папы. Достигнув такого благосостояния, верят в каких-то существ?
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Артур, – быстро сказал он. – Но вы можете называть меня, как вам угодно, Господин.
Никита придвинулся ко мне и сказал шепотом на ухо:
– Нихера себе! Даже не знаю, что сказать. Ты зачем меня то приплел?
Я сразу сказал Пучеглазому заткнуть уши.
– Потому что я хочу видеть тебя подле себя. Подумай, сколько можно сделать при помощи этих психов, – Никита напрягся. – Уверен, что ты ограничивался в возможностях за этими стенами. Но при помощи отбросов можно все изменить, делать что угодно и как угодно. Их не жаль, станут обычным расходным материалом, это их предназначение. Они жажду общей цели. Посмотри, это убожество закрыло уши, как я ему велел, – сказал я, показывая пальцем на него. – А таких еще девять. Теперь тебе не надо рисковать, находить и выслеживать жертв. Они сделают сами. Всего то мне нужно дать указ. Ты же в свою очередь можешь вдоволь совершенствовать навыки химика. Строить карьеру. Подумай, тебе предложена возможность, которой никогда больше не будет. Доверься мне и наблюдай истинную красоту, – я положил руку ему на плечо, отчетливо наблюдая решимость и согласие в его глазах.
Никита схватился рукой за подбородок, походил из стороны несколько минут и в какой-то момент сказал:
– Хах, ладно. Убедил, сукин сын, – сказал он.
– Открой уши, – сказал я, схватив Пучеглазого за руку .
– Теперь вы подчиняетесь мне. Обращаться ко мне нужно строго по имени и никак более, особенно в общественных местах. И так же к нему, – сказал я, указывая на Никиту.
– После, как выйдем отсюда, мне нужно встретиться и проверить всех вас. Чтобы в каждом я был уверен, как в себе. Впредь не смей выкидывать ничего подобного, как с медсестрой, а иначе.., – указал пальцем на дверь. – Завтра ночью, ты нам понадобишься. А пока можешь быть свободен, – закончил я.
– Как пожелаете, Милан, – покорно ответил он.
День пятый
Шелестя бумагой, в палату зашла медсестра. Осмотрела палату, уперла нос в листок и зачитала:
– Марков Милан?
– Здесь, – ответил я и поднял руку из под одеяла.
– Завтра выписываешься, в семь заберешь вещи. В восемь утра комиссия и с вещами на выход, – сказала она.
После чего еще раз осмотрелась и вышла из палаты, хлопнув дверью. Посчитав это за сигнал, Какун за секунду начал орать уже, привычно для нас абгаживая все вокруг. Я же вначале повернулся к Никите, за тем к Пучеглазому, невербально давая понять – все в силе.
***
Бульон, пахнущий рыбой, с черствым хлебом и куском масла. Наверно, это первый раз за все мое пребывание, когда еда пахнет не водяной плесенью, а запахом человеческой еды. Хотя на вид все так же отвратна. Я взглянул на Никиту, и он так же в глубочайшем удивлении нюхал суп, демонстрируя, что за все время это впервой.
Пока мы сидели и удивлялись сегодняшнему празднику, за соседним столом с криком, похожим на вой викингов, вскочил парень, раскидывая железную посуду.
– Как смеете вы подавать мне такую пищу и питье! – воскликнул парень. – Подать мне рог вина и тушу кабана. Локи, это ты сделал? Выходи трус…
Это был Тор. Довольно массивный, килограмм восемьдесят восемь человек. С белой бородой и волосами, завязанными в косы. Он считает себя потомков асов или перерожденым воином, снизошедшим из Вальгаллы. На самом деле это не сильно важно. Тор совершенно безобиден. И каждый несуразный прием пищи превращается в выступление Тора, который хоть немного да разбавляет эту блевотину.
***
На часах телефона было два часа ночи. Навел свет от экрана на Пучеглазого. Кивнув один раз. Он сразу встал, надел тапочки и с туалетной бумагой вышел в коридор. Через десять минут, дверь снова открылась, и в темноте прозвучали слова:
– Все чисто. Медсестра в служебной комнате, а санитар спит на диване в коридоре.
Мы с Никитой синхронно вскочили из под одеял. Никита достал бутылку воды, я же взял телефон. Телефон с фанарем положил на тумбу, а на нее поставили бутылку, получив своеобразный светильник, дающий минимальное количество света. Пучеглазый остался возле двери, слушая посторонний шум, происходящий за дверью. Мы же с Никитой подошли к спящему Какуну, начиная развязывать веревки. Я руки, а Никита ноги. Затем одной рукой закрыл ему рот, а другой нос. Через несколько секунд Какун с судорогой очнулся, метая глазами в хаотичном порядке. В конце увидев меня, держащего палец возле своего рта.
– Значит, ты понимаешь. Отлично. Сейчас я отпущу, и ты медленно сядешь. Вижу, что понял и, надеюсь, не начнешь кричать, – сказал я шепотом.
Он сел на край матраса, а я на свободную кровать посередине, прямо напротив него. Никита стоял возле меня. Я сложил руки в замок, поставил локти на колени и уперся губами в ладони, смотря на худое тело скрученного Какуна.
– Понимаешь, в чем проблема, Какун. Бить тебя не представляется возможности. А даже если была, дошло ли до тебя бы, – он все так же скручен, только теперь уже смотрел исподлобья. – Нет. Хоть ты и понял сказанное, но тебе вдалбливали подобное в голову очень долго и упорно. Как воздержанием, так и силой. Уж в этом я уверен. Да так, что запомнил на подсознательном уровне. – я тяжело выдохнул. – У нас, к сожалению, нет столько времени. На самом деле тебя даже развязывать не было никакого смысла. Это прихоть лично моя – идти на такой риск. И все для того, чтобы, сидя перед тобой лицом к лицу понять, жаль мне тебя или нет. Почувствую ли я какую-нибудь вину. И знаешь, нет. Мне даже не доставляет удовольствия то, что мы сейчас делаем. Люди не меняются, взрослея, а лишь закрепляют накопленное. Признаюсь, я терялся в догадках, что с тобой сделать, но мой друг смог. Ты должен поблагодарить его за это, – сказал я, указывая на Никиту, готового сорваться.
Какун молчал, лишь перекатывался с одной ягодицы на другую, все так же смотря на меня. Я разжал руки и быстро ударил тыльной стороной ладони по щеке. После снова соединил в замок.
– Ты думаешь, я пошутил. Пучеглазый, я пошутил? – пучеглазый быстро сказал нет. – Говори, – сказал я.
Он начал прятать лицо руками.
– Не можешь говорить? – спросил я.
Пряча лицо руками, не понимая, что от него хотят, я посмотрел на Никиту. Поняв, что нужно, мы как молнии навалились на него, прижав к стене. Одной рукой разжал челюсть, сдавливая щеки. Второй же схватил его руку и положил под ногу. Другую схватил Никита. Остались лишь ноги, которые швырялись из стороны в сторону. Но были настолько слабы, что даже свободные не создавали столько шума, сколько создает он своим криком. Никита поднес открытую бутылочку ко рту и вылил все содержимое прямо в глотку. Убедившись, что влили все до самой последней капли, кинули его на матрас. Я сразу положил подушку, не сильно придавливая ему лицо, и начал завязывать руки, а Никита ноги. Убедившись, что все было как изначально. Засунули подушку обратно под голову и быстро легли по кроватям, убрав бутылку и телефон. Оставшуюся ночь мы провели в крике, ибо маленькие дозы снотворного не успокаивали. И только на третий укол он уснул.
День шестой
К семи мы уже были живее всех живых, пока остальные только приходили в себя. Как и сказали, в семь пошел забирать одежду. Подошел к стойке и попросил открыть раздевалку. Уже другая медсестра спросила мое имя для подтверждения и, удостоверившись, сама взяла ручку и первая направилась в раздевалку. Меня даже немного шокировало. Я забрал одежду, висящую на вешалке, поблагодарил медсестру и пошел обратно в палату.
Пучеглазый в попытках скрыть взгляд читал книгу, но это мало помогало. К шестому дню уже не напрягало его маниакальная заинтересованность, а лишь убеждала в его, если можно так выразиться, преданности. Никита же, довольный лежал на койке, смотря в потолок.
– Помнится, в прошлый раз ты был противоположного состояния, – сказал я Никите, начав переодеваться.
Никита облегченно вздохнул и сказал:
– Я теперь все оставшиеся дни буду наслаждаться его ухудшающемся состоянием. Как десятой симфонией Бетховена, которая должна была называться “Реконструкция”.
Завязав последний шнурок, встал и стряхнул пиджак с туфлями. В зеркало, к сожалению, не представлялось возможности посмотреться, но завораживающий взгляд Пучеглазого говорил сам за себя.
Дверь палаты снова открылась. В нее зашла девушка с белоснежными волосами.
– Здравствуйте, доктор, – сказал я довольно, повернувшись к ней.
– Привет. Слушай, заведующий пришел чуть раньше, поэтому комиссия будет сейчас. Бери вещи и подходи к кабинету, где мы с тобой беседовали, – сказала она и вышла из палаты.
Я взглянул на Никиту и Пучеглазого. Они уже поднялись и подошли ко мне.
– Действуем так, как договорились. Как только выйдешь отсюда, Артур. Собираешь всех и говоришь, что нашел Господина. Тех, кто будет сомневаться при встрече, я быстро переубежу. Встретишься в начале с Никитой и поедите в двоем в назначенное место. Как я понял, это коттедж одного из ваших. После подъеду я. И еще, надеюсь, проблем со справкой, как ты и сказал, не будет, – я перевел взгляд на Никиту. – Ты все знаешь, – он кивнул.
Я накинул сумку. Взял пальто, попрощался с Какуном и вышел из палаты. Нужно с первого раза убедить этих фантиков в моей особенности. После разговора с Пучеглазым у меня все меньше сомнение в этом. Но рисковать нельзя. Никита с Пучеглазым приедут на сорок минут раньше. И поставит сделанный им флакон, который будет испаряться в уборной. Вызывающий легкие голосовые и визуальные галлюцинации. Так или иначе, какое-то количество собравшихся туда зайдет, учитывая время до и после приезда этих двоих, должно сработать. Никита же будет пить воду, подначивая на жажду. Двух-четырех вполне достаточно для полной уверенности.
Дверь в кабинет была открыта. Я заглянул вовнутрь, и меня сразу пригласили зайти. В кабинете было всего двое людей: она и заведующий. Мужчина лет тридцати сразу начал говорить:
– Доброе утро, Милан. Чувствуете себя хорошо? Жалоб нет?
– Да, все отлично, – сказал я.
– Ну и хорошо, – он повернул голову на девушку и сказал. – Ну что, Ира Андреевна, ставим ему легкую депрессию, – сказал он.
Девушка одобрительно махнула. Она сразу начала печатать и через минуту из принтера выехал лист. Мужчина сразу взял и положил возле себя. Достал ручку из нагрудного кармана халата, прям как фильмах и поставил подпись. Затем девушка поставила две печати и обратно отдала мужчине. Он протянул лист, осматривая меня глазами, сказал:
– Не болейте, у вас еще все впереди. На таких, как вы, будущее.
Этот человек определенно консервативных взглядов. И точно пожалел бы о своих словах.
– Спасибо. И вам всего хорошего, – сказал я, забрав лист.
Вышел из кабинета, положил пальто на лавочку, засунул лист в сумку и надел пальто. Нужно узнать у медсестры, как мне выйти. Я подошел к стойке. И хотело быть начать говорить. Из конца коридора прозвучал мужской голос:
– Милан. Подождите!
Я повернулся. Заведующий шел прямо ко мне.
– Вы забыли освобождение. У вас же сегодня первый день учебы после каникул, – протягивая маленькую бумажку, сказал он. – Я сам его проведу, не волнуйтесь, – сказал он медсестре.
Мы направились к выходу. Он шел в стороне, не обращая на меня никакого внимания. У двери достал карточку и зеленый сигнал разблокировал магнит. Вышли на лестничную площадку и начали спускаться вниз. Я шел впереди, держа руки в карманах пальто, сдерживая странное напряжение, посматривая на поворотах лестницы. Он мог отдать его еще тогда. Я точно видел этот лист на столе, где он ставил подпись, не увидеть его довольно сложно. Тридцать лет – это не настолько большой возраст, чтобы проявлялась забывчивость и рассеянность. С учетом такой должности в столь молодом возрасте.
Спустившись на первый этаж, я открыл первую дверь, затем, открыв вторую выйдя на улицу, мужчина сразу сказал:
– Господин, это правда вы!
Я застыл на месте, не зная, повернутся мне или проигнорировать. Вдруг он ошибся и здесь есть еще один такой человек. Но все-таки собравшись, я решил повернутся. Поднял голову с отчетливо сухим и звериным выражением. Дальнейшее, это игра в угадайку.
– Я сказал называть меня Милан и никак иначе. Пучеглазый забыл упомянуть, – сказал я.
– Простите, я думал… Больше такого не повториться, – сказал он напряженно. – Теперь я отчетливо вижу, что Артур не ошибся. Это и правда вы, – закончил он.
– Жди указаний от Пучеглазого. Не следует надолго задержаться, иди. – сказал я.
– Я предупредил охрану, – сказал он.
Человек из психдиспансера может оказаться хорошим “поставщиком” в будущем. Немного мучает настороженность того, что вдруг он подыграл Пучеглазому и мне сейчас настанет конец. Но эти сомнения легко развеялись, когда я переступил порог территории. Подошел к пропускному пункту, зашел в здание, прошел через перила и вышел через другую дверь. На площади решил в последний раз взглянуть на место, помогающее людям.