С этим «будет исполнено», вышло совсем плохо. Потому что до тринадцатого поста было с полсотни километров, которые мы проделали на классическом Астон –Мартине Эдварда Мишеля. Сам факт существования этой развалюхи, на крышке багажника которой еще читались затертые буквы «Воксхолл», оскорблял прогнившую Вселенную, как вид голого зада старых дев. Путешествие в автомиазме причиняло немалые страдания. В лицо плевало пылью, а из дыр в полу несло выхлопными газами. Потертая ручка коробки передач тряслась как припадочная. Несмотря ни на что, кляча инспектор Рубинштейн, восхищался колымагой примерно тридцать километров пути.

– Где ты берешь спортивные свечи для своей тачки, Эдвард? – спрашивал он. И тут же не выслушав ответа, заявлял, что ему необходимо плотнее завернуться в шарф, иначе можно было запросто схватить простуду от такой дикой скорости.

-У меня хронический гайморит, друзья мои. И слабые легкие. Им конечно необходим кислород, но не в таких же количествах? Хорошо, что сегодня тепло. Ишиас меня совсем не беспокоит. Кстати, Эдвард, если у тебя заболит крестец, то лучшее средство приложить к нему теплую гималайскую соль. Этот рецепт миссис Рубинштейн вычитала в каком-то журнале. Пусть Рита тебе купит и побольше. А вот для пробок в ушах, лучше касторового масла – нет ничего. Жаль, что сейчас его уже нет в продаже. Достаточно взять три капли…

Он сидел на переднем сидении и бубнил эту смесь медицинских и автомобильных глупостей.

Соль, свечи, ишиас, благоверная Его Величества – Рита, серные пробки, спортивные суппозитории для тачки на последнем издыхании. От всего этого несло полной безнадежностью. Энциклоипические знания, по выражению моего тюленеобразного начальства. И мне хотелось заткнуть уши, чтобы этого не слышать. К счастью, скоро разговор свернул в сторону хавки и толстяк заявил, что на таких машинах хорошо выезжать в приличном обществе на барбекю. Он даже бросил руль и показал руками, как он понимает приличное общество, прижав пару невидимых арбузов к груди. Эротические фантазии Его Сального Величества всегда вызывали содрогание.

Три слона, на которых покоилась плоскость интересов старшего инспектора, звались: рубон, крикет и сексуальные телки. Каждая из которых была способна сломать даже самые крепкие весы. А на конкурсы красоты, по его мнению, должны были допускаться только члены федераций по скоростному поеданию сосисок на сельских ярмарках.

Последняя пассия его величества, принесшая ему моральные – Рита орала как резаная, так и физические – в виде исцарапанного лица мучения, проломила стул в нашем отделе. В качестве извинений за этот случай, ему пришлось приобрести жене три ведра косметики и натуральную шубу из настоящей искусственной кошки. Столь же бесполезную на постоянной жаре, как и почечный чай Рубинштейна.

– У вас там, в Китае, есть бобекью, Макс?

– Сколько хочешь, Моба.

– Тебя раздражают наши базары, мистер? – он повернул голову и покосился на меня.

– Нет, конечно. Но меня больше интересуют обезьяны, Моба.

– Господи помилуй! Обезьяны? Те, что сдохли? Зачем они тебе, Макс? Пока мы тут едем и базарим о тачках, наш Мозес уже думает, просекаешь? Он может думать в любой положении, даже на толчке. Правда, Моз?

Тот не ответил, потому что к этому моменту придремал, откинув голову на тощей шее с громадным кадыком. Редкие седые волосы трепетали от теплого ветра. Рот инспектора Рубинштейна приоткрылся, из уголка бежала ниточка слюны.

-Он может думать даже во сне, наш старый Моз, – с гордостью сказал Моба и вывернул руль, объезжая мобильный кордон. От обочины к нам бежали солдаты, но мистер Мобалеку беспечно пронесся мимо них, свалив знак «Биологическая опасность». Матерчатая крыша захлопала, в салоне тут же поднялась пыль, от которой инспектор Рубинштейн, пребывающий в счастливой дреме, чихнул.

-Исключительно настойкой золотого уса… – пробормотал он.

-Слушай, Макс. Мне кажется, что я забыл носок на столе. Ты не помнишь, я надевал его перед поездкой?– беззаботно проорал Толстяк.

Обернувшись, я смотрел на ошарашенных вояк. Один из них что-то орал в рацию. Потом они скрылись за поворотом, сменившись сплошной зеленой стеной сельвы. Носок Мастодонта был самой малой из назревавших бед.

– Не помнишь, не? И я не помню, – он вздохнул. Из-под коротких брюк господина старшего инспектора бесстыдно выглядывала черная ступня.

Шар из козявок сержанта Пеппера

Въезд на тринадцатый пост был перекрыт машинами, у которых терлись десятка два солдат. В полевой форме и полной выкладке, они походили на насекомых, выползших на солнце погреться. И обильно потели во всех этих фляжках, сухарных мешочках и наколенниках.

Я где-то слышал, что нахождение в полной экипировке было непременным условием военной страховки. Даже если ты подыхаешь от жары. В случае ранения или еще чего похуже, компенсации можно было не увидеть. Воображаю, как они судорожно напяливали всю эту тактическую холеру по тревоге. Трусы, носки, майка, камуфляж, подсумок, наколенники, налокотники, маскасеть на шлем, защитные очки. Боевая косметика в отдельном кармане. Бегали по казарме в поисках некстати оторвавшегося хлястика или еще чего ценного, вроде гигиенической помады. На этих бедолаг можно было навешать все что угодно: от рекламных сэндвичей до костюмов русалок, и они педантично носили бы их каждую операцию, не упуская ни малейшей детали. Боясь потерять долбаную страховку. Получалось смешно: любого самого крутого котика, способного прыгнуть с пяти метров, пробежать сорок километров не сбив дыхания, имел скромный бухгалтер, просиживающий зад за горой бумаг

– Стой! – винтовки были взяты наизготовку.– Стой!!

Вцепившись в сиденье, я представил, как в довершение из кустов справа вываливает танк и давит весь этот самодвижущийся классический хлам с тремя инспекторами отдела расследований внутри. Крушит гусеницами матерчатый верх, сминает пластиковую собачку, качавшую головой на приборной панели. С шумом, треском и воплями.

Хрясь! Брууууммм! Богатое воображение всегда было недостатком, который мешал жить. И сейчас я был готов променять его на немного снега, который здесь по расписанию чуть ближе, чем конец света и на Алю, до того как она села на хмурый. Снег и Аля – все, что я желал в жизни. Мне стало тоскливо, и я вздохнул.

Почему все так, Аля? Ну, почему? Одни вопросы. Я жил вопросами, и настоящее счастье было недалеко. Оно заключалась в ответах. Снег еще сыпал в моем сознании. Я вспомнил похороны, холод, чей- то плач. Глину свежего холмика. И совсем завяз в той кладбищенской грязи, пытаясь оттереть от нее подошвы. Бред. Ведь я уже семь не в Кемерово. Но снег мне по-прежнему снился. Временами. Все это пронеслось передо мной в одно мгновение. Я был сильно испуган.

– Стой!!!! – в нас целились.

Господину старшему инспектору пришлось с грохотом остановить экипаж. Свист и хлопки крыши неожиданно оборвались, стало слышно, как вокруг самозабвенно надрывались цикады. Они благодарно жарили изо всех сил заглушая стоны нашего Воксхолл- Мартина и топот солдатских ботинок.

За короткий промежуток времени, которого паралитику едва хватит на движение бровями, мы были выдернуты из машины и расставлены у капота. В той самой позе, что обожают флики и охрана. Их медом не корми, дай кого-нибудь загнуть. Если бы правонарушители вдруг неожиданно исчезли, то они бы с успехом ставили в первую позицию друг друга. Просто так из любви к искусству.

Ситуация была глупейшей. Ладони жгло накаленным металлом, а в затылок било солнце. Нас тут же обыскали, вывернув карманы. Все произошло настолько быстро, что бедняга Моисей просыпался уже в позе кобылы ожидающей жеребца.

-Позвольте, – сказал старая развалина и чихнул.

-Молчать! –скосив глаза я увидал сержанта изучавшего наши документы. Он хмурил брови, как любой мелкий начальник, которого на миг озарила падающая звезда. Десятки лет он подтирал за другими, и вдруг! Неожиданно! Подтерли за ним самим. Такие обычно начинают кривляться, и строить из себя президентов банановых республик, пап римских и Мэрилин Монро. Всех и сразу. Этот не был исключением, он важно надулся и приказал.

– Снимите шляпу с толстого.

-Не снимается, сэр!

-Не получается, сэр!

-Детишки налили клея, – пояснил поливаемый солнцем толстяк, на его лице начинали образовываться первые бисеринки пота. – Мы из отдела расследований таможенного управления.

-Почему не остановились на первом посту?

-Я его не заметил, – честно ответил Невозможный. Он действительно его не заметил, потому что рассказывал мне, чем думает старая развалина. Приводить этот аргумент в качестве доказательства того, что он говорит правду, Эдвард Мишель почему-то не стал.

-Разберемся,– собеседник повернулся к нам спиной и пошел к машинам перегораживающим въезд на тринадцатый пост.

– Извините, можно я стану прямо?– спросил Моисей ему в спину – у меня ишиас, господин сержант.

Тот пропустил вопрос мимо ушей.

-Вот видишь!– тихо произнес Мастодонт, обращаясь к покачивающему головой Рубинштейну,– Наверное, он был хорошим мальчиком: помогал печь печенье маме, ежедневно пил молоко, всегда выполнял домашние задания. Но достаточно было дать ему нашивки, и что мы получили?

-Что мы получили, Эдвард?

-Говорящую свинью, вот что, Мозес.

Несмотря на мучившую меня жару, я улыбнулся.

Все выяснилось достаточно быстро, сержант кому-то позвонил и уже через пятнадцать минут, состроив недовольную мину, вручал нам документы. Конечно, ему бы хотелось, чтобы мы оказались крысами, ежедневно таскавшими через границу всякую всячину, в основном нелегальную. Ну, или на крайний случай забыли бы документы дома.

-Они в другой рубашке, сэр…– он представлял, что пакует нас как чемоданы. Ему мерещилась большая сверкающая медаль и благодарность перед строем. Но сегодня был совсем не его день. Он рассматривал нас глазами одинокого неудачника пять лет собиравшего шар из собственных козявок для книги рекордов и на пороге здания на Драммонд-стрит узнавшего, что его обскакал какой-то румынский пенс, у которого большая семья.

-Не переживай, малыш!– безмятежно сказал его величество, вытирая лицо отвратительным липким комком, который он считал за носовой платок,– зато теперь, если ты захочешь поехать в какую-нибудь дыру вроде Мексики или еще куда, тебе понадобится дополнительный чемодан для документов. Таможенная служба Ее Величества всегда благодарит за услуги.

Несостоявшийся рекордсмен книги рекордов огрызнулся, что передвигается исключительно на военном транспорте, который таможня не досматривает. В ответ Эдвард Мишель философски пожал плечами и улыбнулся.

-Сержант Пеппер, да? – прочел он на униформе.

Маленькой местью Пеппера было то, что развалюху старшего инспектора за оцепление не пустили, и мы вынуждены были идти пешком.

На тринадцатом сновали фигуры в защитных комбинезонах. Поразительно было видеть, как вояки мгновенно перетягивали лентами любой объект. В них было что-то от обстоятельных пауков, всем смыслом жизни которых была паутина. Пост был затянут в нее полностью. И в этом хаосе четко просматривались те дорожки, по которым следовало идти. Метрах в ста, от перегораживающих дорогу машин виднелись пункты досмотра, на одном из которых замер камион с открытыми задними воротами. Там кто-то копошился, медленно передвигаясь за трепетавшими на горячем ветру лентами.

Пот лил с нас ручьем, и я удивлялся инспектору Рубинштейну, на цыплячьей шее которого болтался вязаный шарф. Он шаркал по бетону, напоминая старого бассета, которого необходимость опорожниться вытянула с места у камина. Топавший в вразвалочку Моба лихо дымил сигарой.

– Что будем, Моз? Поболтаем со свидетелями или глянем на груз? Смотри, вон Соммерс из легавки. Эти уже тут как тут. Сейчас заявит, что мы путаемся под ногами.

-Пойдем, что-нибудь разнюхаем, Эдвард,– предложил заслуженный ревматик, – Мне кажется начинать надо со свидетелей. Не дай бог меня еще продует на площадке. Представь, я забыл растирку миссис Рубинштейн дома. Теперь мне нечем спасаться!

Наше толстое начальство сочувственно поцокало языком, вежливо прибавив, что не мешало бы порубать, так как дело, по всей видимости, затянется. И мы двинулись в сторону белого здания, над которым развевался Юнион.

***

Сами обезьяны оказались зрелищем скучным. Это были шимпанзе, они лежали на бетоне смотревшись кочками поросшими шерстью. Когда через четыре часа нас пустили к ним, я уже полностью перегорел интересом прослонявшись все это время по коридорам. И теперь просто плелся за деятельным начальством. Жара меня убивала.

Господин старший инспектор и его ручное ископаемое Рубинштейн наоборот были свежи как утренние мотыльки. Моисей нес с собой кучу бумаг, которые поминутно рассматривал, поднося к самому носу.

– Христианский центр микробиологических исследований, Эдвард. Девятнадцать шимпанзе на карантине. А перевозчик наемный: компания «Норд стар логистик», водитель божится, что до самого поста все было нормально, остановок он нигде не делал, о чем это говорит?

Он поднял взгляд и прожег сфокусированным очками солнечным лучом дыру на рубашке толстяка. Добавив к пятнам жира и пота еще одно.

– О том, что на толчок он не бегал. Немудрено, Моз, тут всего-то пятьдесят километров. Или ты думаешь, что у него несварение?

Тот пожал плечами разочарованный тем, что вовремя не подсуетился с такой блестящей версией. Несварение было бы отличной идеей. Они опрашивали водилу полчаса и ничего вразумительного не добились. Так же как и у работников поста. Все было как обычно. Жара, цикады, пыль. То отвратительное состояние, сводившее нашу работу к глупому гаданию на кофейной гуще. Все как обычно. Не понятно было одно, как были открыты клетки и почему мартышки сдохли. Впрочем, ответ на второй вопрос мы все же получили.

-Нет никакой опасности, – тип в белом комбинезоне оживленно жестикулировал. – в организме человека этот вирус не выживает. Заболевание поражает исключительно шимпанзе.

– То есть опасности заразиться у нас нет?– разочаровано спросил король всех больных и поправил шарф на цыплячьей шее.

– У этого штамма какой-то особый способ передачи, то есть если это и было возможно, то никак не аспираторно или каким-то другим способом. Мне кажется, что только непосредственно введением культуры вируса в кровь. Но это невероятно. Тем более, что наши гликопротеины неспецифичны для него. В тканях человека он просто не сможет существовать. Представьте вирус с неизвестным способом передачи. Специфичный только для одного типа организмов. На данном этапе экспертизы мы можем только…

-Гонорок? – влез толстяк, – Тут ты обмишурился, приятель, Мозес не даст соврать, что гонорок очень даже живет на человеке, как блохи на собаке. Стоит только станцевать не с той киской и вот, у тебя уже полные штаны этих самых бактрерий. И даром если бы от этого была польза! Так нет же, тебе приходится дополнительно тратить на его лечение. Это тоска, умник, если бы ты знал, какая это тоска.

Обескураженный глубиной познаний Невообразимого собеседник все же отрицательно помотал головой.

-Нет-нет, вы ошибаетесь. Это какой-то штамм вируса гриппа, не бактерии. Пока еще непонятно какой, он мутирует время от времени и полной картотеки, наверное, нет ни у кого.

– Ты хочешь сказать, что они подохли от кашля?– поинтересовался Эдвард Мишель,– Моз , ты слышал? Они умерли от кашля, просекаешь?

Я сидел на подножке камиона и слушал их. Солнце клонилось к закату, сладко потягиваясь в последних судорогах пылающего дня. Цикады за забором вопили от удовольствия. Старый Рубинштейн, основательно потрубил в клетчатый платок, а потом пнул ближайшую к нему обезьяну.

– С этими мартышками что-то не так, Эдвард.– глубокомысленно произнес он, и обратился к типу в защитном платьице.– А скажите, доктор, что вот так вот, может колоть в боку? Чуть пониже ребер? Когда я вдыхаю, у меня там, как бы колет. А по вечерам еще и свербит, как будто буравчиком.

Показав, как свербит буравчиком, он воткнул высохший палец под ребра. Его собеседник поморщился и всплеснул руками.

– Я микробиолог, микробиолог, понимаете?

-И что с того?– развалина смотрел на него с тем самым глубокомысленным видом, с которым муравьед рассматривал бы астролябию.

-Ничего, – с отчаянием ответил тот. – У вас есть еще вопросы?

Больше вопросов не оказалось.

***

– Получается, что мартышек накололи всей этой гадостью? – слабый свет скользил по стене деревьев, скорее успокаивая своим присутствием, чем освещая дорогу. Мы возвращались назад уже в сумерках. Динозавр его величества ехал на удивление мягко, позабыв о хлопках и предсмертном треске глушителя. Орать друг-другу на ухо нам теперь не приходилось.

– Ладно, если накололи, вот на что, скажи мне Эдвард?– проскрипело ископаемое. Я сонно слушал их. В голове вертелись самые фантастические теории, излагать которые я стеснялся.

– Тот коржик, говорил о каких-то лекарствах, вроде как печенки этих мартышек, их производят. Лекарство сейчас очень дорого. Я помню, Рита вытянула у меня три сотни монет на лекарство от головной боли. Правда она купила себе еще и платье. Три сотни, прикинь? А я еще удивлялся твоим запасам, Мозес! Может, ты берешь просрочку у Пепе? Ну, те, у которых вышел срок.

Ветхий ревматик пожевал губами.

-Ты мыслишь, весь сыр бор из-за какого-нибудь Колдрекса или еще чего, Эдвард?

-Ну, ты сам подумай,– сиденье под господином старшим инспектором старчески заныло.

-А зачем нам вообще об этом думать?– влез я,– Случай, конечно, необычный. Но все документы на груз есть. Обезьяны сдохли от гриппа. Дело больше касается страховщиков, чем таможни.

Моба издал короткий смешок и вновь поерзал на сидении.

-Вот ты странный, Макс. Как ты думаешь, зачем вообще есть мы?

-Ну-у, не знаю. Бумаги, пошлины. Иначе бы был беспорядок.

Он сочувственно посмотрел на меня, тем самым особым взглядом матери на сына олигофрена.

-Запомни Макс, мир состоит из одних м’даков, в большей или меньшей степени. И у всех этих щавелей только одна идея. Белое бунгало, яхта и телка с большими дойками. У всех, сечешь? На большее их мозг не способен. А представь, если бы не было нас? Если бы мы не существовали? Они бы все имели! Тоска! И единственным развлечением у них осталось бы заглядывать за забор на предмет : не больше ли дойки у телки соседа? Да они перестреляли бы друг друга, из-за такой ерунды!

Он сделал паузу и торжественно глянул на меня в салонное зеркало.

– Мы развлекаем их, просекаешь? Делаем так, чтобы они не скучали. Да. Провозить снежок в заднице становится опасным, но от этого ощущения только острее. Всегда приятно сознавать, что ты кого-то напялил, Макс. Всегда, чувак! Особенно, если это государство. Если бы его не выдумали, все было совершенно иначе.

-А причем тут обезьяны, Моба?– в ответ он сочувственно вздохнул.

-Все странные вещи, да и вообще все что происходит, делается для одного. Бунгало, яхты и телки с большими дойками. Мартышки не исключение. Кому-то что-то хотелось провезти, но не срослось. Правильно, Мозес?

-У тех мартышек были грустные лица, – рассеяно проговорил тот.

-Вот именно, -подтвердил Мастодонт и залился своим замечательным унитазным смехом. – Так что, Макс, почему они сдохли и зачем нам это надо, я хочу знать. Мозес хочет знать. Наша госпожа директор, кстати, тоже хочет знать. Давай не будем огорчать старуху, а? У нее и так проблем полон рот. И начнем мы с этой христианской тошниловки, куда ты завтра сходишь. Какая амбулатория, Мозес?

Мимо пронесся указатель, на котором чья-то добрая душа намалевала неприличное слово. Сняв этим массу недомолвок, чем мир является на самом деле. Я вздохнул, когда-то кто-то произнес перед казнью: «Завтрашний день будет тяжелым». И этот безвестный преступник был прав. Покопавшись в бумагах, Рубинштейн сообщил, что обезьяны были из четырнадцатой лаборатории.

-О! Четырнадцать! Твое счастливое число, Макс,– заметил старший инспектор, со звоном переключив передачу.– Кстати, я тебе так и не рассказал про того мерзавчика, что хотел вынести гей бар. Слушай. Заходит он в эту шарашку и говорит бармену: «Короче, метнулся быстро за филками. Иначе я тут вам все разнесу». А у тех как раз был конкурс «Мистер Атлет», прикинь? Значит, обидели они его, как могли, его же бейсбольной битой и выбросили на улицу. Нет бы, ему остановиться, так на следующий день….

-Тут отчеты медиков, Эдвард,– прервал его ископаемое.

-И что?– досадливо буркнул тот.

-Пусть Макс их покажет этим христианам. По их документам эти мартышки чисты как первый снег. А наши показывают, что у тех вирус.

-Пусть покажет, -согласился его величество, – Ты там порыскай, Макс. Зуб даю, что дело пахнет. А мы с Мозом навестим перевозчика.

Я кивнул, совершенно упустив из виду, что он меня не видит. Навестим «Норд стар логистик» означало, что с самого утра они засядут в у Пепе за бесконечными партиями в триктрак. А я, высунув язык, буду метаться по городу выясняя, отчего подохли обезьяны и кто на этом деле приподнял себе денег.