Я написала одному симпатичному мужчине, старше меня, но весьма приятному внешне. На сайте знакомств. Просто так. Может потому, что понравилось его имя – Ноа. А может от скуки и отсутствия масштабности в жизни. Не надеясь на ответ, который, к моему удивлению, пришел довольно быстро. Через пару месяцев переписки я получила билет с приглашением. Так я попала в Швейцарию.

Цюрих встретил меня своим строгим великолепием, приверженностью к традициям и жизнью по-правилам. Компактность города позволяла обойти пешком все его достопримечательности, что мы и делали с Ноа в первые дни моего пребывания здесь. Красота, благородство и виды как на лучших открытках! Чистота и размеренный темп жизни.

Ноа, помимо немецкого и английского, сносно говорил по-русски ("Моя мама – русская!"). Он знакомил меня со своим Цюрихом, гордясь его великолепием, словно этот город был его личным достижением. Естественно, мы побывали у на Шпигельгассе, 14, где жил Ленин со своей женой чуть больше года (“Это часть вашей русской истории – в нашем городе”) и посетили знаменитое кафе “Одеон” (“Здесь помимо Ленина бывал Ремарк, Эйнштейн, Цвейг”). Гуляли по зоопарку, ходили по музеям и наслаждались видами с горы Утлиберг.

Красивый, эталонный и застегнутый на все пуговицы Цюрих. Город, где все предельно вежливы, толерантны и максимально пунктуальны.

Мне показалось, что у швейцарцев нет стремлений: такое чувство, что все жители просто плывут по течению, слегка чопорно и не торопясь. Жизнь здесь не подхлестывает вас к бегу, сломя голову: когда всё вокруг благополучно, тебе не надо торопиться улучшать свою жизнь, тебе надо лишь точно следовать заранее составленному распорядку.

Ноа странно на меня смотрел, когда я заказала в три часа дня кофе капучино.

– Это не корректно, дорогая. Капучино – утренний напиток. В это время, после обеда, принято пить эспрессо, – поучал меня Ноа.

Как оказалось, бытовой консерватизм и преклонение перед традициями здесь – важная часть жизненного процесса. Мне предстояло запомнить, что капучино заказывают по утрам и только на завтрак. В остальное время – предпочтительнее эспрессо. И никак иначе. Далее мне пришлось свыкнуться с мыслью, что душ я должна принять до 22.00. Ни минутой позже. Потому что позже мыться – это no correction: шум может причинить неудобство соседям.

На ужин мы часто ели фондю или раклет. Так заведено. Сыр в Швейцарии – это культ. Швейцарские мужчины любят сыр. Иногда мне казалось, что даже больше чем женщин. Они смотрят как тает сыр над огнем с таким завораживающим видом, с таким вожделением, словно это женщина, а не сыр, плавится и стекает к ним на тарелку. Они вкушают теплый сыр как разгоряченную женщину: не торопясь, смакуя каждый кусочек с закрытыми глазами и явным гастрономическим оргазмом.

Однажды, ближе к вечеру, я открыла холодильник, чтобы что-нибудь перекусить. Ноа строго взглянул на меня и произнёс:

– Кристи, дорогая, это немного не корректно. Сейчас совершенно неподходящее время для еды. Подожди немного, есть мы будем в 19.00, так принято.

Это была моя карма: швейцарский “некоррект” преследовал меня даже у открытого холодильника. Мне захотелось заорать: “Я жрать хочу, понимаешь?”, но я тактично промолчала, захлопнула дверь холодильника и мило улыбнулась.

Швейцарские красоты в целом и Цюрих в частности, быстро мне наскучили. Прилизанные улицы, вымытые чуть ли не с мылом. Пейзажи – словно снимки профессионального фотографа, который тщательно выверяет композицию и отсекает лишнее. Вежливо-отстраненные люди. Отсутствие громкого смеха. Всё чинно-благородно.

Мне предстояло адаптироваться и научиться многим вещам. Например, было непросто привыкнуть к тому, что мусор строго разделяется на картон, пластик, стекло и другие отходы. Для каждого мусорного бака – свой мусор в определенном пакете. Швейцария – лидер в мире утилизации.

Непросто было и приспособиться к режиму стирки. Отныне стираешь не тогда, когда пожелаешь, а исключительно по записи, в свои часы в прачечной в подвале дома. Приглашения в гости – тоже заранее. Записка-объявление для соседей: “Просим нас извинить за небольшой шум и причиненные неудобства в среду с 18.00 до 21.00 потому что у нас будут гости” – обязательна. Мне было не по себе от всего этого четкого следования инструкциям. Но я собиралась привыкнуть к этому, встроить педантичность швейцарского быта в свой мир.

Однажды, прогуливаясь днем по окрестностям, я заглянула в кафе выпить утренний капучино. И за столиком напротив услышала русскую речь. Молодая красивая женщина с двумя детьми разговаривала по телефону с мамой. Дождавшись, пока она закончит разговор, я повернулась к ней, в надежде найти здесь родственную душу и хоть с кем-то подружиться.

– Так приятно слышать русский язык! Вы давно в Швейцарии? Я только приехала, ничего и никого не знаю.

Женщину звали Элла, и она оказалась из одного со мной города, что само по себе было просто невероятно! Мы быстро нашли общих знакомых, что естественно – в маленьком городе все всех знают если не напрямую, то через кого-то. Надеясь увидеть в Элле родственную душу, я без утайки раскрыла ей свои мысли и сомнения по поводу жизни в Швейцарии. В ту минуту я так нуждалась в теплоте и простой поддержке.

– Глупо отказываться от такой удачи! Это же Швейцария, а не какой-то там Тьму-Тараканск! Тебе приплыла в руки золотая рыбка – а ты сомневаешься и хочешь отпустить ее обратно в море? Сумасшедшая, ей богу! – высокомерным тоном сказала Элла. И вкратце поведала мне о всех прелестях жизни в Цюрихе. Затем, взглянув на часы, быстро и холодно попрощавшись, вышла из кафе, держа за руку своих прекрасных близнецов. Свой номер телефона она мне не оставила.

Ноа сделал мне предложение по-швейцарски сдержанно и строго. Я кивнула головой и бесстрастно ответила: “Да”. На следующий день мой жених запланировал для меня приятный сюрприз-развлечение: прогуляться по магазинам.

Шоппинг представлялся мне веселым действием. Выпив свой любимый, но доступный лишь по утрам, капучино, я предвкушала удовольствие от похода по магазинам. Однако, утренне-радужный настрой быстро сошёл на нет. Одежда выбиралась по странным принципам: его вкусам и предпочтениям. Мой выбор практически всегда оказывался “no correction”. Так что ничего из купленного в этот день, мне не понравилось. Пожалуй только бежевое пальто из кашемира свободного покроя полюбилось за его вариативность, мягкость и теплоту, такую нехарактерную для Швейцарии.

Бесспорно, образцовый Цюрих – далеко не упадническая провинция. Центр финансов, банковский рай и колыбель благополучия. Многие позавидовали бы мне, это точно! Но несмотря на все очевидно-бесспорные, понимаемые умом преимущества, место, куда я волшебным образом попала, в скором времени начало вызывать в моей душе грусть-тоску. Своими накрахмаленными и немного монохромными видами Цюрих вогнал меня в депрессию уже через пару недель. Совсем как у Гоголя про Швейцарию: “…виды да виды, скучно!”. Я несколько раз вспоминала случайно встреченную Эллу, но ее слова на меня никакого особого действия отчего-то не произвели.

Шум, гам, орущие дети, яркие ("вырви глаз") одежды, махающие друг другу через дорогу люди, спорящие соседи, перепалка с незнакомцем в очереди, толкотня в автобусе – это всё не про швейцарские будни. Тихий, умиротворенный, чуточку помпезный и при всей своей безупречной красоте: а-эмоциональный, отстраненный и чуждый моему сердцу. Таким оказался МОЙ Цюрих, который не прижмёт крепко и не поговорит по душам, – в лучшем случае, вежливо улыбнется и снисходительно погладит по голове, в очередной раз объясняя мне неправильность моего поведения.

Я поняла, что ни Ноа со своей корректностью, ни ЕГО город, полный монохромной идеальности, мне не подходит. Цюрих, при всей его безупречности – НЕ МОЙ город. Вот и все дела.

Заранее зная, что меня не остановят (потому что “no correction”), я холодно извинилась за причиненные неудобства. Ноа, как я и предполагала, не уговаривал меня остаться. Он купил билет и проводил до аэропорта, холодно пожав мне руку напоследок. На память о нём и его городе, я положила в свой чемодан игрушечную корову-сувенир, уютное кашемировое пальто и пару плиток швейцарского шоколада, оставив обручальное кольцо, и не мной выбранные наряды в комнате, где я обитала. Я вернулась в Россию. И осталась в Москве.

3

После размерности Цюриха я влетела в сумасшедшую и энергичную, не дающую расслабиться ни на минуту Москву. Масштабность Столицы зашкаливает: 9 вокзалов, 4 аэропорта, 12 линий метро. Пульсирующая многолюдная гигантская Москва хоть и встретила меня характерным для нее безразличием, но зато предложила мне делать то, что я пожелаю, без оглядки на корректную сторону вопроса. Да и безразличие её было каким-то родным и милым сердцу.

Москва – сложный город со своими особенностями. Здесь никто не приходит на встречу во время. Опоздание скорее норма, чем нечто из ряда вон выходящее. Подумаешь, опоздал на полчаса-час, – пробки же! Истерить по поводу пробок так же глупо, как, скажем, высказывать недовольство на тему плохой экологии, большого количества людей в метро, огромных расстояний, густонаселенности или дороговизны жилья. Все это – определенного рода неизбежные условия договора, который ты условно подписываешь между мегаполисом и самим собой. Либо соглашаешься и принимаешь как должное, и тогда этот невероятный город становится твоей естественно-комфортной средой обитания. Либо нет. В Москве жить непросто. А где, скажите, легко жить? Есть такое заветное место на карте?

Мне крупно повезло: практически сразу я устроилась работать. По своей специальности – в библиотеку, где мне нравилось абсолютно всё: от концентрированного запаха книг и тишины рабочего дня до увлеченных людей вокруг. Они спорили, читали, интересовались, спрашивали, размышляли.

Я обожала свою Москву – интеллигентную, разностороннюю, начитанную, душевную и чуткую. Мне, “книжной фее”, не приходилось скучать на рабочем месте, ведь современный библиотекарь не подходит под стереотипное: “выдача книг”. Это и организатор, и блогер, и лектор, и пиарщик, и экскурсовод, и тьютор. Мне задавали вопросы, к моему мнению прислушивались, со мной дискутировали и меня ценили.

Проводя на работе большую часть времени, я познакомилась с огромным количеством потрясающих, разносторонних и тактичных людей. И это была МОЯ Москва, которую я полюбила всем сердцем вкупе с тихими двориками, где по моему мнению обитала старая, спрятанная от сутолоки, душевная Москва. Я не чувствовала себя чуждой этому городу, как в Цюрихе.

По выходным я просто гуляла, как гурман, пробуя Москву на вкус маленькими порциями и смакуя каждую деталь. В один из таких дней я сидела с книжкой в кофейне в самом центре города. Саша сидел напротив. Наша случайная встреча почти сразу переросла в любовную историю. Я не знаю, что нас привлекло друг в друге: мы были совершенно разные. Но, по всей видимости, противоположности банально притягиваются. Мы понравились друг другу. И стали жить вместе.

Александр был другой Москвой: динамичной, дерзкой, жёсткой и сконцентрированной на результате. Он был бескомпромиссным и четко знающим, чего хочет от жизни.

Часто к нам приезжал в гости школьный друг Саши. Вдвоём они много говорили, дурачились и вспоминали юность, проведенную в городе Орле. И Сашка становился другим: смешливым, расслабленным и беззаботным. С него словно спадала вся его броня, и он не стоял в стойке, ожидая удара 24 часа в сутки.

Друга звали Владимир, я быстро нашла с ним общий язык. Он был абсолютной противоположностью Саши: жёсткости в нём было ноль целых ноль десятых. С ним я могла долго обсуждать новинки литературы, поэзию и философию. Нам обоим нравились фильмы шестидесятых, эпоха советской оттепели.

В свой последний приезд Вова задержался у нас ненадолго. Он поговорил с Сашей на кухне и даже не остался на ужин, который я заранее приготовила. Володя просил у друга детства помощи: устроится на работу в его фирму и пожить немного у нас, пока не найдет подходящее жилье в Москве. Саша категорично отказал.

Уходя, Вова скромно протянул мне конверт: “Это тебе. Надеюсь, что понравится”. В конверте лежал билет на субботнюю лекцию известного историка моды “Шестидесятые и шестидесятники”. Я была очень благодарна ему за тот субботний день. Я наслаждалась одиночеством и слушала, слушала, слушала…

Я пыталась поговорить Сашей о произошедшем. Но бесполезно.

– В Москве переконцентрация симпатичных, милых, умных людей. Но ненужных.

– Как это, Саня? В смысле – ненужных? А как же дружба, вы же с Владимиром долгие годы плечом к плечу?

– Природный отбор, знакомо? Естественный отбор: если люди не способны тебя усилить, если они не могут тебе помочь, а твои позиции намного сильнее, то эти люди отправляются в игнор, потому что они – ненужные люди.

Я стояла на своём, пытаясь убедить Александра в обратном:

– Ненужные?! Но он же твой друг! Школьный товарищ!

– Кристина, перестань! Не налегай на эмоции и не распускай нюни, детка. Научись уже жить в Москве! Дашь слабину – и тебя проглотит и унесет в пучину чужих просьб, пустой траты времени и невыгодных обменов. Одним своим видом столица побуждает к действию: работать в сумасшедшем ритме и добиваться успеха. Москва – это проверка на прочность и направленность на свою цель, без отвлечений на иное. Москва – она для сильных, понимаешь?

– Но разве это проявление слабости – помочь другу освоиться в Москве, взяв его к себе на работу?

– Это нецелесообразно, потому что Владимир мне не подходит: слишком правильный, с обостренным чувством справедливости. Он за мир во всём мире. А я – только за мир в СВОЁМ мире, и пусть остальные миры горят, полыхают и летят в тартарары.

Больше мы к этому вопросу не возвращались. Мой Саша вычеркнул своего друга из жизни. Безжалостно и резко.

Тем вечером мы пили за успех. Александр подписал выгодный контракт и его позиции, усиленные этим контрактом, придавали ему еще большей уверенности в том, что он правильно живет и отметая ненужных людей, двигается вперед. Я приготовила жареные стейки, к которым прилагалась бутылка арака. Я пробовала этот напиток впервые. Он был горьким и отдавал анисовым привкусом.

На следующий день я заболела и провалялась всю неделю с высокой температурой. Меня знобило и я спала дни напролёт, а когда становилось получше, то развлекала себя горячим чаем с айвовым вареньем и книгами. Я много размышляла о словах Александра, и когда я пыталась перестроить ход своих мыслей так, чтобы ЕГО город стал МОИМ, то словно падала куда-то вниз, разбивая всё внутри.

После удачно подписанного контракта, дела пошли в гору. Последовали другие договора, новые контракты. Александр все время где-то пропадал: то на работе, то переговорах, то на встречах, то на ланчах с нужными людьми. Зацепиться в Москве и покорить ее было его жгучим желанием.

Когда-то давно, в начале наших отношений, Саша признался мне, что его мечта – купить квартиру с панорамным видом на Кремль. Он стремительно шёл к своей цели и не менее стремительно удалялся от меня. Я за ним уже не успевала.

Мы окончательно расстались спустя еще полгода. Без ссор и разборок. По-деловому сухо.

– Ты меня замедляешь. Притормаживаешь. Мы вроде бы с тобой вместе, но не на одной волне, понимаешь? Ты не стремишься играть главные роли. Не бежишь, чтобы стать первой.

– Но не всегда и не всем дано быть на виду, чтобы играть роли первого плана, главные роли, Саша. У нас ведь просто одна на двоих дорога.

– Одна на двоих дорога, – да, но я ускоряюсь, вижу новую местность, отмечаю перспективные направления и пробегаю массу поворотов, а ты – не спеша и прогулочным шагом. Я теряю время, поскольку мне приходиться возвращаться за тобой, останавливаться, ждать. А потом снова набирать скорость и бежать, в то время как ты остаешься где-то там за поворотом. Мне опять нужно сдавать назад и возвращаться за тобой. Я далеко впереди, а ты плетешься в хвосте.

Я молчала и не возражала. Александр спокойным голосом объяснил мне, что наши отношения сошли на нет и я – не та женщина, которая ему необходима, так как во мне нет запала, амбиций и яростного желания стремиться к тем самым окнам, которые с видом на Кремль. Я не хотела, чтобы ЕГО Москва превратила меня в хищницу со взглядом, направленным поверх людей, а не во внутрь. Я не смогла поставить знак равенства между ЕГО Москвой и МОЕЙ Москвой. И я не хотела играть главные роли в его спектакле.

Так, одним прекрасным майским вечером, я оказалась записана в разряд ненужных людей. Ненужная я, собрав свои ненужные вещи, вышла из квартиры, оставив позади мужчину, в глазах которого никогда не отражалась я, зато четко отражалась амбиции с видами Кремля в окне.

О чем я думала? О том, что так и и не смогла научиться жить таким образом, чтобы, например, твой надежный друг со школьной скамьи, интеллигентный, справедливый, начитанный Вова отправился в группу ненужных людей и был вычеркнут из списка. Я любила Москву, но она была не моей тихой гаванью.

Цюрих величественнее Шпица.

Париж красивее Дижона.

Иерусалим притягательнее Тверии.

Лондон ярче Уитли.

Нью-Йорк круче Элко.

Москва масштабнее Барнаула.

Это факт. Но факт также и в том, что везде есть жизнь, которая прекрасна сама по себе, независимо от места обитания. Мы все разные, и для каждого из нас есть своя лучшая в мире локация. Я поняла одно: мне не нужен самый крутой город на земле. Мне не нужен чей-то город. Мне нужен МОЙ город.

4

Наше сердце определяет место нашего обитания. Кто-то жаждет метрополии, а кому-то по душе вишни в цвету и уют гамака. Одни мечтают о масштабности, а другие – о кустах роз и чаепитии с плюшками по выходным с любимой тетушкой в глухой деревушке.

Необъятные пространства мегаполисов становятся мечтой для многих. Но не для всех. Есть маленькие точки на карте, которые почти не видны, но от этого они не становятся менее любимыми для кого-то.

Я вернулась в город, с которого все начиналось и который когда-то стал моей стартовой площадкой. Я поняла, что скучала по этому, когда-то не оцененному мной по достоинству, городу. И мне было ничуть не стыдно возвращаться, и если кто-то скажет мне при встрече: “О, москвичка, привет! Или что, ты у нас уже не москвичка? Вернулась, несолоно хлебавши и поджавши хвост? Пообломала тебя Столица?” – я даже не обижусь. Промолчу. Потому что я, в отличии от большинства, прекрасно понимаю что такое ДРУГИЕ города. Другие города – твои города. Но не мои…

Тебе не понять, зачем уходить,

К чему всё терять и заново жить.

Лететь вниз с тобой, разбить всё внутри,

Забыть все стихи и все фазы любви,

Вонзить острый нож- а иначе никак…

Попробовать странный на привкус арак.

Хотеть заболеть – до беспамятства чтобы,

Чтоб сутками спать, ощущая ознобы,

А переболев, исключить всех из списка.

И заново всё, но без глупого риска.

Помедленней, тихо, без глупостей что ли:

Не стоит играть только главные роли.

А если вдруг падать, то лишь понарошку,

Но знать: тот, кто рядом подаст вам ладошку.

И все потрясения, что были когда-то

Наверх в антресоли запрятать до завтра.

О завтра не думать, жить здесь и сейчас,

Хвататься за этот единственный час.

И пункт назначенья держать лишь туда:

В СВОИ города. Не в ТВОИ города.

Иногда судьба дарит нам встречу с тем, кто не предаст и подаст руку в трудный момент. С тем, кто дает сил оправиться после болезней и не пропасть в пучине личных разочарований. Может мы и не сразу распознаем этот знак судьбы, не сразу ощущаем его ценность, но главное: рано или поздно понимаем важность этой встречи.

Сегодня я одену платье а-ля шестидесятые. И поеду в аэропорт встречать Владимира. Он летит ко мне из Орла. Я надеюсь, что МОЙ город станет и ЕГО городом. Потому что когда один город на двоих, то и жизнь – одна на двоих.

Несовершенство

1

Несовершенство. Это слово преследовало меня с детства. Точнее, оно каким-то непонятным образом поселилось в моем сознании с первых лет жизни, события которых ты практически никогда не можешь отчетливо вспомнить, но которые во многом определяют твоё направление в жизни.

Несовершенство неказистого мирка, в котором я жила, казалось мне несправедливым и обыденным одновременно. И поскольку в моей не особо привлекательной жизни совершенство отсутствовало, то его я замечала везде и всегда, чуяла за версту и неслась к нему, как гоночный пес к добыче. Я наслаждалась видами безупречности издалека, не особо к ним приближаясь.

Напротив нашего старого пятиэтажного дома, – где я обитала в скромной двухкомнатной квартире с обшарпанными обоями, скрипучим полом и старыми окнами, деревянные рамы которых давно рассохлись и от этого бабушка никогда не открывала их полностью, а только форточки, – строили дом.

Всё своё детство я наблюдала за созданием совершенной жизни. Жизнь, в которой я бы так хотела оказаться, строилась у меня на глазах. Сначала пустырь напротив огородили высоким строительным забором и вырыли котлован. Затем медленно возводили здание с широкими окнами, балконами с коваными перилами и красной черепицей на крыше. И долгожданный финал: дом начал заполняться жильцами, воодушевленными новосельем и красивым местом жительства. Мне казалось, что люди из дома напротив – совершенны. Мои глаза разбегались: меня интересовали все жители нового дома, за каждым из которых я подсматривала из окон своего убогого жилища, пытаясь объять необъятное и уследить за всеми.

Это закончилось утром выходного дня, когда бабушка пекла оладьи на остатках прокисшего молока, а я с грустью рассматривала движения в прекрасном доме напротив и мечтала, что однажды вместо оладьев мой завтрак будет состоять из свежих булок (что по утрам выпекают в кофейне на первом этаже противоположного дома) и дорого сыра с молотым и сваренным в турке кофе.

Этот завтрак я не придумала, а подсмотрела в доме напротив, на третьем этаже: окна на кухне там всегда были распахнуты. Как я смогла рассмотреть вожделенный завтрак? В бинокль, оставшийся мне от деда.

Я точно знала их воскресное расписание: девочка восьми лет спускалась в кондитерскую и покупала булочки, пухлые и свежие, посыпанные сахарной пудрой словно сказочной пылью. Она бежала домой, по дороге откусывая одну из них. Беззаботная девочка из дома напротив жадно откусывала булку, а я повторяла за ней, надкусывая воздух и тщательно пережевывая воображаемую сладкую сдобу. Я ощущала как булка тает во рту, запах ванили наполняет нос, а сахарная пудра распределяется на моих губах и я медленно слизываю ее языком по кругу. На секунды я словно оказывалась в теле этой счастливой девочки, идущей домой. Идущей к маме.

Тем временем отец семейства варил кофе в турке и накрывал на стол, а хозяйка дома курила сигаретку у окна и наблюдала за неспешно возвращающейся дочкой, жующей сдобное волшебство. Потом они садились завтракать, опуская шторы, словно желали отмежеваться и защитить свой трех человеческий мирок от чьего-либо присутствия.

Я переключилась на следующих. Понаблюдала за без конца обнимающейся и целующейся бездетной парой. Далее перевела бинокль на окна многодетной семьи на четвертом этаже, из которых то и дело высовывались забавные детские рожицы. Там постоянно были гости: соседские дети, родственники, приезжали какие-то семьи со своими ребятишками. Дети прыгали, скакали, ели хлеб. Это была не квартира, а муравейник, где все приходило в движение с раннего утра и успокаивалось поздним вечером, когда свет оставался гореть только на кухне и два человека пили чай с вареньем, которое они черпали ложкой прямо из банки. Я так и не смогла посчитать, сколько точно детей там живет: то ли пять, то ли шесть, потому что, как я сказала ранее, в какой-то момент я потеряла интерес ко всем жильцам моего совершенного дома, сосредоточив свое внимание на трех окнах третьего (как и у меня) этажа. Эти окна пустовали полгода, пока одно воскресное майское утро не преподнесло мне сюрприз.

К подъезду подъехало такси, из которого вышел мужчина. А за ним выпорхнуло что-то яркое, красное. И с этой минуты я потеряла из виду всех остальных жителей дома. Она была прекрасна, как единственный мак на зеленом полотне. Выйдя из машины, Она подошла к кусту сирени около подъезда, безжалостно сломала несколько веток. Навряд ли Она думала тогда о том, что сорвав самые пышные ветки, бездумно отобрала у кустарника лучшие цветы. Ее не волновало, что все совершенство сирени Она забрала себе. Ей было все равно, что останется для других.

Подойдя к мужчине и вложив свои руки в его, начала танцевать. Медленно кружась, они вошли, точнее – ““втанцевали” в подъезд. А через минуту я увидела, как ярко-красное пятно поочередно распахивало все три окна, на одном из которых вскоре появился большой букет сирени. Я пожалела, что третья комната, окна которой выходили на другую сторону, была вне моей зоны доступа и что там происходило – я не знала.

С этого момента я стала фанаткой этих окон. Я была словно мышка, осторожно выглядывающая из своей неприглядной норки и наблюдающая за нереально-красивой совершенной жизнью. Это было мое кино. Кино, в котором нельзя посмотреть финал, нажав на перемотку. Кино, сценарий которого невозможно предугадать.