Read the book: «Когда она вернулась»

Font::

Серия «Новый мировой триллер»

Перед вами художественный вымысел. Имена, персонажи, организации, места и события созданы воображением автора. Любые совпадения с реальными событиями или людьми, живыми или мертвыми, являются целиком и полностью случайными.

Lucinda Berry

WHEN SHE RETURNED

Публикуется с разрешения Amazon Publishing, www.apub.com, при содействии Литературного агентства «Синопсис»

Пролог

Крики Шайло прорезали воздух. Подобрав подол ночной рубашки, я мчалась сквозь тьму. Внезапно забеспокоившись, малышка принялась выгибаться у меня на руках и издала очередной вопль. Затрепетав от страха, я поспешно накрыла ее ротик ладонью. Теперь маленькое тельце содрогалось в беззвучных рыданиях. Тогда я, упав на колени, сунула ей в рот свой большой палец, надеясь таким образом ее угомонить. Она тут же затихла.

Слава богу.

Сердце гулко ухало у меня в груди, легкие пылали огнем. Я украдкой оглядела окружающий лес. Казалось, что я уже многие часы бегаю кругами. Я не смогла бы ответить ни где нахожусь, ни куда направляюсь, ни бывала ли я там раньше, однако все это не имело значения. Мне необходимо было двигаться вперед.

Я мельком взглянула на Шайло. Посасывая мой палец, та уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Она всегда просыпалась от голода. Я чмокнула ее в лобик, напоминая самой себе, что все это – ради нее. Ради нее я пошла бы на все.

– Потерпи, маленькая моя, прошу, потерпи, – прошептала я.

В лесу отнюдь не было тихо, и каждый звук заставлял меня вздрагивать. Я была уверена, что в любую минуту один из них явится и схватит меня. Или хуже – заберет Шайло. Что они утащат ее к нему. Что, если ее заберут, а меня бросят здесь?

Я поднялась на ноги, крепко прижимая ее к себе. Нам нельзя было оставаться на месте. Прикрыв ее головку своей шалью, я вновь двинулась вперед. Корни и ветки впивались в мои ноги как колючая проволока. Ничего. Я ускорила шаг. Камни больно ранили мои босые ступни. Мне хотелось только одного – передохнуть, но останавливаться я была не вправе. Шайло вскоре должна была проснуться снова, это было лишь делом времени, и в следующий раз моего пальца могло быть уже недостаточно. Ее плач привел бы их прямо к нам. Этого нельзя было допустить. Я просто не могла этого позволить. Я рвалась вперед, невзирая на изнеможение, которое волнами накатывало на меня всю ночь, заставляя пульсировать голову. Когда наконец у меня мелькнула мысль, что я не смогу больше ступить и шагу, деревья внезапно расступились, и перед нами открылась широкая поляна. Я поспешила вперед – в кровь впрыснулась очередная порция адреналина, позволившая мне собрать остатки сил, чтобы пересечь опушку и выбраться на шоссе.

И вот они прямо передо мной – неоновые лучи, тянущиеся к небу.

Перебежав на другую сторону шоссе, я устремилась к заправке. Шайло встрепенулась и заплакала, но это теперь уже было не страшно.

– Теперь можно кричать. Кричи сколько хочешь! – воскликнула я.

Возле двух колонок никого не было, но внутри павильона горел свет. Я бросилась к двери, дернула ее и отскочила назад, когда та не поддалась. Я дернула снова.

Ничего.

Дверь не открывалась. Я принялась стучаться в окна.

– Нет!

Плач Шайло стал больше похож на вопли ужаса. Яростно крича, я снова забарабанила в дверь. Весь этот путь… Я проделала весь этот путь! Слезы катились по моим щекам. Сопли затекали в рот. Бесформенной грудой я повалилась на асфальт перед павильоном.

– Эй? – мужской голос заставил меня оцепенеть, а затем подпрыгнуть. Прижав Шайло покрепче к груди, я отпрянула назад, к стене. Мужчина глядел на меня сквозь толстые линзы очков. От него пахло дымом. На бейдже под логотипом «Амоко» было написано имя Мэтт.

– Что вы здесь делаете? – спросил он. – С вами все в порядке?

Сумев встать на ноги, я буквально на него набросилась.

– Прошу вас, прошу, вы должны помочь мне! – взмолилась я, вцепившись в его рубашку. – Звоните в полицию! Прошу вас! Меня зовут Кейт Беннет.

Глава 1

Эбби

Сейчас

Я нервно теребила цепочку на шее. Внутри небольшого медальона скрывалась мамина фотография – я носила его с тех самых пор, как мама исчезла. Пять лет назад мы в конце концов ее похоронили, только проводить похороны в отсутствие покойной оказалось непросто. Папа уверял меня, что это нормально и что люди повсюду так делают, – можно подумать, еще хоть у кого-то из ребят мама ушла в магазин и больше не вернулась. Вместо классических похорон мы провели красивую поминальную службу, а потом похоронили некоторые особенные для мамы вещи – скрипку, записи ее лучших выступлений, копии писем, которые она писала папе, фотографии, запечатлевшие важные события или нашу троицу в отпуске. Ну и всякое такое. А теперь она вернулась к жизни. Никто не возвращается после смерти. Мне все еще казалось, что это сон, который должен вот-вот подойти к концу, и тогда я проснусь.

Я бросила взгляд на папин затылок. Длинные влажные волоски на его шее лежали завитками – обычно они завивались, когда папа занимался спортом. Только на этот раз вспотеть заставила его не физкультура, а нервы. Он сидел на пассажирском сиденье, напряженно притопывая правой ногой, а за рулем была Мередит. Она настояла на том, что будет вести машину. В другой ситуации папа бы возмутился, но сейчас промолчал. Он вообще по большей части молчал с тех пор, как они с Мередит вывалили передо мной эту новость.

Я поняла, что что-то не так, в ту самую минуту, когда они вошли в мою комнату без стука. Папа всегда стучался, прежде чем войти. Мередит, на шаг позади, в буквальном смысле поддерживала его, подталкивая вперед сквозь дверной проем. Она вся побледнела, и у нее дрожали руки, но в сравнении с отцом Мередит выглядела хорошо. Папины зрачки расширились – так сильно, что перекрыли все зеленое пространство радужки. Папа держал глаза распахнутыми так долго, словно забыл, как нужно моргать. Никогда я не видела его таким подавленным. Я вскочила с кровати, на которой делала домашку по биологии.

– Что случилось, папа? – спросила я, глядя ему прямо в глаза. Но папа смотрел мимо, словно не замечая меня. Не отрывая взгляда он смотрел в окно за моим письменным столом, как будто видел снаружи нечто очень для себя важное. – Пап?

– Я… что ж… – Папа сделал попытку справиться с охватившими его эмоциями, и его кадык заходил вверх-вниз. Скользкое от пота, папино лицо приняло пепельно-серый оттенок. – Если мы…

Может, у него сердечный приступ? Удар? Зачем тогда они теряют здесь со мной время, если ему плохо?

– Что происходит? – Я повернулась к Мередит. – Что случилось, Мередит?

– Мы только что получили весьма шокирующее известие, – голос Мередит оборвался. – Почему бы нам всем не присесть к тебе на кровать?

Может, что-то стряслось с Калебом. Или с Тадом. Но разве тогда они бы не дали мне знать? Нет, если бы что-то стряслось с сыновьями Мередит, плохо было бы ей, а сейчас она помогла отцу дойти до моей кровати, словно он – инвалид, так что дело, очевидно, было в нем. Что-то случилось с папой. Мой худший кошмар. Мой худший кошмар с тех пор, как я потеряла маму, – потерять папу. Меня охватила тревога. Стараясь выровнять дыхание, я изо всех сил вдавила ступни в домашние туфли, чтобы почувствовать, что все происходит на самом деле, – так много лет назад меня научил делать психотерапевт. Я опустилась на кровать рядом с папой, сцепив лежащие на коленях руки в замок и ожидая, пока кто-то из них, наконец, заговорит.

– Скотт, ты должен объяснить Эбби, что происходит, – прервала панический ход моих мыслей Мередит.

Папа повернул лицо ко мне. Его зрачки все еще были расширены. Папины скулы задвигались, и он проговорил:

– Нашли твою мать.

Мама.

Я осела на постель, совсем как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. У меня отнялись ноги и руки.

– Она… она?..

– Жива, – ответил папа.

Я не особо вникла в то, что он еще говорил – что-то про Монтану, – поскольку моя голова шла кругом от роящихся в ней мыслей. И теперь, сидя в машине, мчавшейся по шоссе, я все еще ощущала головокружение, вновь и вновь мысленно проигрывая свои воспоминания и пытаясь представить, что должен чувствовать отец. Прошло одиннадцать лет с тех пор, как мама исчезла с парковки торгового центра «Таргет». Растаяла, как призрак, оставив ключ в зажигании, а сумочку – на пассажирском сидении, без каких-либо следов борьбы.

Мне было пять, когда это случилось, поэтому большинство самых ранних моих воспоминаний – о том, как мы с папой ходим по Аркате от двери к двери и раздаем листовки об исчезновении мамы. Мы стучались в каждую дверь и, если никто не открывал, оставляли листовку под дверью, тщательно проверяя, не пропущен ли хоть один дом. Папа расклеивал детализированные карты местности на стенах нашей гостиной, выделяя разными цветами районы, которые мы уже обошли, и те, до которых мы еще не добрались. Люди осуждали его за то, что он меня везде таскал за собой, но они осуждали бы его в любом случае – в то время в любом его действии люди были склонны усматривать злой умысел. Никому не было дела до того, что он успешно прошел проверку на полиграфе. Его все равно подозревали.

Мы обивали чужие пороги почти два года. Каждый год в день маминого исчезновения по телевизору повторяли сюжет о ней – на кадрах видео папа умоляет ее вернуть. Затем приводилась скорбная статистика о пропавших без вести – согласно этим данным, чем дольше человек отсутствовал, тем меньше оставалось шансов найти его живым. Только папе было плевать на статистику. От всей души. Все кругом твердили, что ее нет в живых. Очевидно, все они ошибались, так как теперь мы направлялись в больницу, чтобы встретиться с ней.

Я немного подалась вперед и опустила руку папе на плечо, отчаянно желая взобраться к нему на колени и свернуться там в комочек. Не оборачиваясь, он пожал мою ладонь.

– Все в порядке, Тыковка? – спросил папа.

– Все хорошо, пап, – отозвалась я.

Разумеется, ничего не могло быть в порядке. Нам обоим это было очевидно, но что еще я должна была сказать? Я направлялась на встречу с матерью, вокруг мифа о которой строилось все мое детство. У меня не нашлось подходящих слов, чтобы описать это.

Я не так уж много помнила о маме, потому что, когда она пропала, я была еще очень мала. Зато папа был полон воспоминаний. Он знал маму почти так же хорошо, как самого себя, – они росли вместе и стали парой еще в старших классах. Папа постоянно делился со мной своими воспоминаниями, чтобы те стали и моими тоже. С годами для меня мама стала походить на какого-нибудь персонажа из фильма, засмотренного до такой степени, что в памяти отпечаталась каждая строчка сценария. Я вглядывалась в ее лицо на фотографиях до тех пор, пока не выучила каждую черточку. Каждый локон. Каждую морщинку. Моя любимая фотография в желтой деревянной рамке занимала место на столике возле моей кровати. На ней мама стоит под сверкающими струями водопада, глядя куда-то вдаль, и широко улыбается, а в глазах у нее пляшут огоньки, словно она хранит какой-то забавный секрет. Папа часто повторял, что у нее был заразительный смех, и глядя на эту фотографию, я почти что могла его услышать. Мое сердце забилось чаще при мысли о том, что я смогу услышать этот смех собственными ушами. Вопрос только, в состоянии ли она теперь смеяться? У меня по телу пробежала дрожь. Полиция сообщила нам, что на руках у мамы был младенец. Это могло означать лишь одно.

Глава 2

Мередит

Сейчас

Кто-то должен был нарушить молчание. Сказать хоть что-нибудь. Скотт ничего не говорил уже больше двух часов. С тех пор как мы покинули Калифорнию и пересекли границу штата Орегон. Я отпустила какой-то нелепый комментарий о красоте окружающих гор, но прозвучало это чересчур фальшиво. Когда я расстроена, я много болтаю. Ничего не могу с этим поделать. Такой уж у меня способ справляться с проблемами. Скотт обычно поступал так же. Это одно из тех его качеств, которые я больше всего люблю. Оно и привлекло меня, когда мы встретились в группе поддержки для людей, потерявших своих близких.

Я посещала группу уже два месяца. Отправляясь на собрание в первый раз, я ожидала увидеть там в основном женщин, поэтому, обнаружив множество мужчин, была потрясена. Они демонстрировали такую эмоциональную глубину, о наличии которой у мужчин я никогда не подозревала в принципе. Это касалось даже моего собственного отца, а тот был человеком чувствительным. К сожалению, к подобной эмоциональной зрелости эти мужчины пришли через невыразимые душевные муки и потери. Большинству из них было сильно за сорок, а их супруги скончались от рака – такова была и моя история.

Я никогда не предполагала, что останусь вдовой в столь раннем возрасте. Да и кто станет такое предполагать? Выходя за своего первого мужа, Джеймса, я, как и любая другая невеста, мечтала создать крепкую семью, чтобы состариться вместе, умиляясь внукам. Возможно, правнукам, если повезет. Никто из нас не был готов услышать слово «рак», а оно ошеломило нас, словно пощечина, – да и всех остальных тоже, когда в тот год Джеймс проходил очередной медосмотр. Я завидовала тем мужчинам и женщинам, чьи супруги умерли быстро, сохранив достоинство. Рак мозга – это медленная и мучительная смерть, по крупицам разрушившая все, что прежде составляло личность Джеймса. Наблюдать за этим было чудовищно, и насколько горячо мои сыновья просили об исцелении Джеймса в начале, настолько же горячо они молились о его смерти в конце. Это они предложили мне найти группу поддержки для вдов. Рак высосал жизнь не только из Джеймса – он высосал ее еще и из меня, поэтому я согласилась, хоть раньше и не посещала подобных встреч.

Я уже понемногу начинала осваиваться в своей новой реальности, когда появился Скотт. Когда он спустился к нам на цокольный этаж церкви, я сразу его узнала. Как и большинство окружающих. Невозможно было жить в Аркате и не знать его. Его лицо показывали во всех новостях и специальных выпусках. В таком небольшом городке, как Арката, подобные события касаются каждого. Некоторые даже помогали прочесывать окружающие леса и берега рек, пытаясь найти малейшие следы Кейт.

Каштановые волосы Скотта поседели у корней, но выглядел он лучше, чем несколько лет назад по телевизору, когда был раздавлен горем и больше походил на безумца, умоляя поделиться любой информацией, которая могла бы помочь в поисках его жены. Он прибавил в весе, и его лицо разгладилось, благодаря чему Скотт стал выглядеть более дружелюбно и расслабленно. Свои полные губы он держал сомкнутыми и, не глядя ни на кого, скользнул на свободный алюминиевый стул. Взгляд он не отрывал от пола.

Таким он оставался долгие месяцы и за исключением своего имени в начале каждой встречи не произносил ни слова. Лишь со временем Скотт постепенно начал раскрываться. Мы подружились, и наши отношения годами оставались строго платоническими, поскольку Скотт отказывался поверить в то, что Кейт не вернется. Мы стали по ночам играть в онлайн-шахматы. Хроническая бессонница – еще одна общая беда, постигшая нас после потери супругов. Во время игры мы время от времени обменивались сообщениями. В онлайн-чатах он говорил больше, чем в группе, опять-таки, как и я. Общение в сети придавало мне смелости, которой не доставало в реальной жизни.

Ты встречался с кем-нибудь после Кейт?

Я как раз недавно вновь окунулась в мир свиданий. Свидания в «сорок плюс» оказались еще хуже, чем в двадцать, а они не нравились мне еще тогда.

Ответил Скотт молниеносно.

Конечно нет.

Кейт пропала уже больше четырех лет назад, так что я предположила, что Скотт успел сходить как минимум на парочку отвратительных свиданий, и теперь мы могли бы поделиться друг с другом рассказами о них.

В нашей группе было два типа людей – те, кто не любил рассказывать о своих потерянных любимых и хранил воспоминания как тщательно оберегаемые секреты, и те, кто рассказывал о своих любимых без остановки. Скотт попал в последнюю категорию. Он поделился со мной таким множеством историй о Кейт, что мне начало казаться, будто я была знакома с ней лично. Я узнала о Кейт больше, чем знала о некоторых самых близких друзьях.

Ты не думал об этом?

На этот раз ответ от Скотта прилетел не так скоро. Пока он набирал текст, меня буквально придавило тяжестью его чувства вины.

Пару раз возникала мысль…

В следующие несколько месяцев Скотт в доверительных беседах все чаще возвращался к тому, как тяжело ему двигаться дальше. Я раз за разом убеждала его, что это в порядке вещей, деликатно подталкивая к мысли о том, что Кейт нужно отпустить. Он был так молод – слишком молод, чтобы провести остаток дней в одиночестве. Потом однажды ночью я наконец сказала, что думала.

Может быть, если бы Кейт официально объявили умершей, тебе было бы легче ее отпустить?

Прошло еще два года, прежде чем он решился. И еще год понадобился ему, чтобы пригласить меня на первое свидание.

И вот они мы.

Новобрачные.

Десять месяцев назад мы официально зарегистрировали брак в окружном суде. Нашими свидетелями стали дети – мои мальчики, Тад и Калеб, и Эбби. Мы оба уже имели за плечами традиционные свадебные церемонии и не хотели повторения – те церемонии навсегда были связаны с нашими потерянными супругами. Таким образом мы со Скоттом отдали дань уважения воспоминаниям друг друга. Чтобы отпраздновать событие, вместо большого приема мы отправились на ужин, который ничем особенно не отличался от наших ежемесячных семейных встреч. Для нас всегда было важно собирать вокруг всю смешанную семью. По этой причине мы со Скоттом съехались задолго до того, как поженились. Мы же не дураки. Мы понимали, что дело может не выгореть, и оба хотели иметь возможность выйти из этих отношений, если возникнет проблема с детьми. Они и так уже настрадались.

У Тада с Калебом переходный период прошел мягко. Таду оставалось всего одно лето дома, после чего ему предстояло отправиться в колледж, а Калеб переходил на второй курс Дрейка ¹, так что оба они были слишком заняты началом собственной взрослой жизни, чтобы сильно вникать в наши со Скоттом отношения. С Эбби было по-другому. Когда мы со Скоттом стали жить вместе, ей было почти тринадцать, и прежде она никогда не делила своего отца ни с кем. Эбби знала лишь ту жизнь, в которой были они со Скоттом, и не слишком жаждала ее менять. Растопили ее сердце мои мальчики – своим неуклонным обожанием. Они души не чаяли в Эбби. Потребовалось совсем немного времени, чтобы к ней вернулись чувства. Они ни разу не пропустили ни одного ее сольного выступления на скрипке, когда приезжали домой из колледжей, и у всех друзей Эбби от моих ребят просто сносило крышу.

В зеркало заднего вида я глянула на Эбби. Она сидела с закрытыми глазами, но я усомнилась в том, что она спит. Эбби никогда не могла уснуть, когда бывала чем-то расстроена. Идеальная комбинация генов Скотта и Кейт. Эбби досталась субтильная фигура Кейт, которая в сочетании с угловатостью Скотта приобрела атлетический вид, несмотря на то что Эбби ненавидела спорт. Что-то цельное и притягательное было в ее натуре, несмотря на все, через что ей пришлось пройти.

Моя голова, в которой раз за разом проигрывались сцены сегодняшнего утра, немилосердно кружилась. Меня удивил стук в дверь – мы никого не ждали. Я выглянула из окна кухни и позвала Скотта. На ступеньках нашего крыльца стояли двое полицейских. У Скотта вырвался шумный вздох, когда он заметил их, спускаясь в прихожую. Он годами представлял себе этот момент и не мог скрыть облегчения от того, что все, наконец, было кончено.

– Вы – Скотт Беннет? – спросил у него офицер.

Скотт кивнул, слишком нервничая, чтобы говорить.

– Сэр, мы должны сообщить вам, что Кейт Беннет найдена живой в Риттсберге, штат Монтана, – объявил второй полицейский.

Скотт, запнувшись, качнулся назад, словно пьяный. Я усадила его на скамью, стоявшую у стены возле входной двери.

– Наклонитесь вперед и опустите голову между колен, – скомандовал офицер тоном, не терпящим возражений, как разговаривают все люди в погонах.

Лицо Скотта утратило свой цвет. Побелело. Посерело. Его натужное дыхание меня крайне встревожило. Он наклонился вперед и засунул голову между колен. Я принялась растирать ему спину, пытаясь как-то расслабить его плечи. Несколько минут спустя его дыхание наконец выровнялось.

– Я же говорил – это помогает, – отметил офицер, хотя Скотт не сказал ему ни слова.

Должно быть, этот полицейский успел перебывать во многих подобных ситуациях, раз выработал такую безучастность. Нужно ли проходить специальное обучение, прежде чем тебе доверят крушить человеческие жизни? Хоть полицейский и сообщил нам о том, что Кейт жива, я буквально физически ощущала, как ударной волной этой новости смывает весь наш привычный уклад. С этого момента нашей жизни предстояло навеки разделиться на «до» и «после».

Вопросы возникали у меня в голове беспрерывно, один сменяя другой. Я никак не могла этому воспрепятствовать. Измученная их нескончаемой круговертью, я помассировала лоб, а потом принялась поворачивать голову из стороны в сторону, пытаясь таким образом ослабить напряжение, нараставшее с самого утра.

– Как ты себя чувствуешь? – шепотом спросила я у Скотта, на тот случай, если Эбби в самом деле спала.

Он пожал плечами.

Кивком указав на Эбби, я беззвучно выдохнула:

– Как она?

Скотт снова пожал плечами.

– Хочешь, включим музыку?

– Конечно, – отозвался он. Голос Скотта звучал хрипло и надсадно, как если бы он всю ночь не спал или болел за любимую команду на бейсбольном матче. В его лице все еще не было ни кровинки.

Телефон нужен был мне для того, чтобы следить за картой, поэтому я включила радио. На всех домашних частотах царили помехи, поэтому пришлось потратить какое-то время, чтобы отыскать чистый звук. Классический рок наполнил салон машины. Скотт отрицательно покачал головой. На следующей радиостанции играла кантри-музыка, а уж кантри Скотт просто ненавидел.

– Прости, – сказала я, и, пытаясь поскорее переключиться, вместо этого случайно прибавила звук. Эбби мгновенно встрепенулась от сна.

– Господи Иисусе, – произнесла она.

Обычно кто-то из нас отреагировал бы на то, что она поминает имя Господне всуе, но этот день не был обычным.

– Поискать какую-нибудь приличную частоту? Может, я найду какую-нибудь передачу, ток-шоу. Или дай мне свой телефон с навигатором, а мой поставь на зарядку – твой же не работает с адаптером. Я…

Положив руку мне на бедро, Скотт оборвал меня на полуслове.

– Милая, я тебя люблю. Но сейчас можно нам просто побыть в тишине?

1.Университет Дрейка – один из старейших частных университетов США, расположен в Де-Мойне, Айова.