– Ненавижу этого Тутти.
– В жизни каждого мужчины наступает момент, когда он встречает неистребимого соперника. Теперь-то ты хоть на миллимоль понял мои чувства.
– Что за дурацкое имя!
– Я его видел пару раз, когда он ещё был подростком, но уже заявил о себе. Теодор Сантана. Правда, ходят слухи, что он не любит, когда упоминают о его южных корнях. Скорее всего, из-за того что желает установить нужные связи там, где ему нужно. Поэтому все его зовут Тутти, зелёный принц. Он ученик их главаря, современного Мерлина, Стэнли Лавшики. Так что. Нам до них плавать и плавать.
– Они что, все отенкаи?
– Отенкай – это не диагноз. Далила вот Кузьку моего причислила в свой список. Якобы отщепенец. Просто, как объяснить. Эта организация занимается концентрацией светлых сил. Такая вот ядерная бомба. Тоже дураки. Как и все в этом мире. Они давно не могут сработаться с отенкаями, так как, сам знаешь, например, твой колобок: сильный и независимый. Поиграет, нажрется чипсов и на боковую. Мало для счастья надо. Спасение мира – не как амбиция. Спасение мира – как не делай другому худа. Трудно их привлечь, заинтересовать.
– Почему моя девочка.
– Потому что твоя девочка имеет все шансы пойти далеко вперёд. Сообщила ли она тебе… Недалече, как вчера, эта дюймовочка наезжала на меня и на мою семью.
– Аэлита? Невозможно.
– Угрожала южному централу в кавычках. И я чуть в штаны не наклал от страха за собственную шкуру. Этот процесс начался не сегодня.
– Чего? Чего ты опять мелешь?
– Обостренное чувство справедливости – палка о двух концах, сахарный мой. Та Аэлита, которую я повстречал до знакомства с тобой, была, как мне показалось, иной. Обычная девчонка. Только отенкай. Но с тобой она изменилась. Не обвиняй Тутти. Смотри в себя. Твоя любовь взрастила эту королеву.
– Брехня!
Арсен пролетел через какой-то канал и оказался в здании с круглой стеной из блестящего булыжника.
– Птерыч, ты здесь?
Ответа нет.
Что ж. Опять этот гребаный Хрисандель отправил меня в качестве шпиона и по-любому поместил то свое животное – Киру. Гадость!
Было неясно. Хоть он находился в относительно, вроде бы, небольшом пространстве, двигался как будто в старой компьютерной игре: налево, ещё налево. Не видел картины целиком.
Стоп. Тише.
В этом секторе стояла простая металлическая кровать с тонким матрасом и лёгким одеялом, под которым лежала Аэл, подключенная к системе, и, похоже спала.
Поодаль, прислонившись к стене, прямо на полу сидел худой парень среднего роста, с короткой стрижкой. Волосы тёмные, но, возможно, светлее, если отрастут. Аккуратные небольшие уши, светлая кожа то тут то там с родинками и пигментами, но не веснушчатый. Глаза с двойными веками и сверху и снизу, серо-синие. Чуть угловатый телом, но очень уверенный в движениях и во всём остальном. Нос у такого должен был бы быть вздернутым, но с еле заметной горбинкой, видимо фамильные гены.
Блять. Он точь в точь, как эти супергерои из фильмов, только без трико. Я слишком старомодный для моей молодой жены.
Тутти занимался тем что ел яблоко, потом вытаскивал его целехоньким из своего рта, лениво отслеживая поступление веществ через капельницу. На нем были простые удобные джинсы, кеды и полосатая футболка.
Появился какой-то древний старик и пошёл разговор.
– Тутти.
– Да, сэр.
– Надо было как-то предупредить её сожителя.
– Я хотел, но он как будто не возражал.
– Это не дело. Позови его сюда, или там, на квартире проинформируй.
– Будет сделано.
– Эта отенкай – важная фигура в нашей практике. Даже если всё накроется медным тазом, наконец, имею честь созерцать филантропного экземпляра.
– Все они – филантропы.
– Да. Но это социальный тип.
– Она – милашка.
– Тутти, забудь про это. Работа. К тому же она замужем.
– Чувствую, это недолго. Тот чувак ей не подходит.
– Теоретически ей будет лучше одной, но она сама решит.
– Сэр, я думаю она с удовольствием расстанется с былой жизнью и уедет с нами.
При этих словах его голова дернулась назад и ощутимо стукнулась затылком о каменную стену.
– Ай!
– Что с тобой, сынок?
– Простите, сэр. Побочка от моих человеческих генов.
– Ты и есть человек.
– Сэр, человеком я был совсем другим. И она теперь совсем другая.
Тутти посмотрел на спящую, затем поменял раствор.
– Она всё время хочет только спать.
– Нормально. У некоторых так бывает. Кто её муж? О её родне мы в курсе, но этот парень. Такой серый икс.
– Хмырь какой-то. Меня больше интересует другое, сэр.
– Что?
– Недавно слышал, что в этих местах видели Хрисанфа.
– Неужели? Тот самый конъюгат, который пропал из виду много лет назад?
– Вот бы встретиться!
– Не забывай, что ты – мой ученик.
– Так странно да, в такой глухомани. Её прежнего дружка уже до нас забраковали. Отенкаи что, стали кучковаться? Когда я был ещё ребёнком, мама сказала, что Хрисанфа не заботит обучение преемников или продолжение рода своего. Такой талант пропадает.
– Твоя мама была не менее талантлива, но тем не менее пропала.
Тут Арсена обратно втянуло в его квартиру. Было уже поздно, странного босса не было, поэтому он решил идти спать.
Глава 40
Далила и Хрисанф сегодня завтракали гораздо раньше, так как Агний спешил встретиться с Арсеном, а его жена проснулась от его суеты в поисках затерянного носка. Она попеняла ему, зачем он тупит, если всё равно наденет чистую пару, или может и вовсе без оных. Но утром перфекционизм супруга пребывал в заоблачных далях. Даже за едой продолжали говорить об этом.
– Далила, я просто не хочу, чтобы ты потом сказала, что откуда-то воняет.
– Я никогда так не говорю о твоих вещах. Уж от твоей чистоплотности хоть беги на Юпитер.
– Вовсе я не такой. Только временами.
– Да. Но когда тебя заносит, это просто конец света.
– Кушай-кушай. Вот твоё яйцо, пока не остыло.
Хрисанф пододвинул к ней подставку и ложку.
– А оно не горячее?
– Нет, уже почти холодное, как ты любишь.
Он помог ей снять скорлупу и сам умял с десяток яиц. Они сидели рядышком. Вообще-то, чета поначалу уговорилась обедать в столовой и сидеть друг против друга. Они так и делали порой, но стол казался им слишком большим, или Далила не дотягивалась, или Агний хотел заниматься несколькими делами одновременно. За что непременно получал взбучку, потому что она терпеть не могла, когда он смотрел телефон, читал книгу, газету, приносил сюда свою работу и заботы, творчество в трапезные часы.
Хотя они были на противоположных концах в дни, когда были недовольны друг другом или ссорились. Тогда уж Далила не выносила его взгляда, сверлящего её на расстоянии, а Кирсанов чувствовал себя на необитаемом острове так далеко от неё.
Чаще они толкались рядом и ели одной ложкой, одними приборами, хотя расставлено было всё чин чином. Далила усаживалась к нему на колени и непременно брала половину кусочков всего, что он брал: половину куска торта, полложки супа, полглотка чая, пол-укуса хлеба. Сначала Хрисанф считал это излишней фамильярностью и вообще излишеством, поскольку большую половину жизни он питался лишь затем чтобы набить свой конъюгатский желудок и жить, и зачастую процесс приёма пищи проходил без присутствия кого-либо. Но постепенно он пристрастился к подобному симбиозу, как утёнок к речке.
– Аа! У тебя желток пашотоватый! У меня нет!
Агний откусил своё яйцо и протянул его ей, как птица червячка птенцу.
– И эту тоже съешь. Я обычное съем.
Он отдал ей оставшуюся дольку.
– Хочешь завтра глазунью?
– Хочу.
– Тогда на обратном пути куплю свежие яйца.
– Хорошо.
– Хочешь молоко?
– Нет, ты же знаешь я не особо по этой части.
Хрисанф выпил кружку и налил себе ещё. Это было настоящее домашнее пастеризованное молоко.
– Зря ты так. Такое вкусное же. И питательное.
– Наверное. Не хочу привыкать.
– Ты так и сахар беднягу обижаешь.
– И так много сладостей жру.
– Мне бы ещё кофеечку!
– А там есть в кофемашине.
– Где?
– Там. Я что-то нажала. Так что там что-то вроде капучино. Ну, не капучино, а три в одном.
– Далила!
Агний радуется, как ягнёнок, когда она делает что-нибудь для него.
– Но не привыкай. А то ты такой наркоман. Вечно что-нибудь да придумаешь.
Хрисанф уже свистел кофе, смачно прихлебывая жидкость, как будто от этого зависела часть его жизни.
– Ну что мне делать с этой красавицей!
– Как обычно: до дна и проваливай к своему любовнику.
– Я не о кофе, а о тебе.
Она запульнула в него трехзубую вилку. Он вытянул указательный и средний пальцы наподобие буквы V и поймал железку. Далила улучила момент, когда муж опустил голову, забыв о её кровождном плане, чтобы слизать остатки ветчины и острого кимчи, которые она не долюбливала. Ложка полетела на него и стукнулась о его лоб. Хрисанф, не ожидавший такой подлянки, был застигнут врасплох и машинально прикрыл рукой покрасневшее место.
– Ох, милый!
– Не надо. Со мной всё в порядке.
Но Далила уже подбежала к нему на всех парусах и стало виновато накладывать на "ранку" то холодную поварежку, то раскаивающийся поцелуй.
Всё это время Агний сидел с потупленным взором (так как не доверял им, своим ябедам) и тайно наслаждался тем, что из-за него вся эта сцена.
– Далила, правда ни капельки не болит. У тебя совсем нет силы в руках.
– Ох, Агний, я так виновата! Прости меня, пожалуйста! Я думала, что ты как всегда сделаешь блок, или поймаешь.
– Ну и на старика бывает прорух. Не могу же я каждую секунду быть начеку.
– Милый!
Она стала душить его в своих объятиях, то и дело производя ветер своими губами для его драгоценного лобика, а то и целуя, чтобы утешить его "боль".
Тут он не удержался и посмотрел на неё и опять посыпались градом шлепки и укоры.
– Ах ты мерзкий скользкий тип!
Смешинки блестели в его глазах вперемешку с чувством превосходства: дескать, Далила опять опростоволосилась.
– Ненавижу!
– Но я же по-честному сказал, что не стоит беспокойств. Как можно устраивать такую Бразилию из-за такого пустяка.
Она перестала отталкивать его от себя и ещё раз прикоснулась пальцами его головы.
– Не разыгрывай меня так больше.
– Хорошо, не буду.
– Ты опять об этом забудешь.
– Но это же такие мелочи.
– Для меня нет. Я ненавижу рукоприкладство.
– Но ты же постоянно бьёшь меня.
– Тебе больно?!
Она опять стала ластиться к нему, как будто хотела снять все свои прежние телодвижения.
– Это курам на смех. Я же шучу.
– А я нет. Это обезьянничание. Когда тебя кто-то ударит, ты сам начинаешь бить других, думая что это норма.
– Ты не такая.
– Такая-такая. Как можно было ложкой отстегать этот прекрасный лоб!
– Ну, Далила, хватит епитимьи.
– Любимый!
Чтобы она успокоилась и пришла в себя, он немного полежал с ней на кухонной кушетке, положив себе влажное полотенце на несуществующую шишку.
– Ты простишь меня?
– Конечно. Хотя ничего и не случилось.
– В следующий раз сделай блок, как кунгфуист.
– Окей, сделаю.
Бог создал человека, чтобы его любили. Любили, а не Били. Человек, которого бьют, перестаёт быть человеком и становится зверем. В плохом смысле этого слова. Каждый удар – преступление против любви. Поэтому в позоре люди бежали из рая, обнаружив в себе неидеальность, плохие стороны и слабость. Далила осознает свою "человечность", свою мягкотелость, свою преступность по отношению к такому священному созданию, как её кровные сородичи. Кто-то мне так рассказывал… Не помню кто. Брехня, как говорит Арсен.
– Когда я умру, ты возьмёшь меня с собой?
– Куда?
– Я всегда мечтала о том, что кто-нибудь спасёт меня из ада. Но все говорят, это невозможно.
– Ну, если ты упадёшь в ад, придётся мне отправиться за тобой. Я не могу без тебя.
– А ты куда попадёшь?
– Конечно, в рай с моей перманентностью.
– Как это?
– Ну, я люблю свою семью и своих друзей. И всегда стараюсь жить правильно.
– Я бы не сказала.
– Уж поверь, в отличие от некоторых, я всё-таки, хороший парень, Бог отправит меня в сектор перманентного парадиса.
– А что это?
– Я не знаю. Мы же с Калитой осторожные атеисты. Я не верю ни в Господа, ни в дьявола.
– Я думала, ты – язычник.
– Это ты – политеистка. Но Богу трудно любить меня, полагаю.
– Почему? Уж поверь, Бог любвеобилен, как никто.
– Потому что я слишком эгоистичный, как ты говоришь. Я слишком люблю тебя. Там не любят, когда кто-то слишком любит кого-то.
– Почему?
– Наверное, первозданное плато припоминают. Хотели Землю отенкаев и мир во всём мире, а получилось что есть. Эгоисты вперемешку с преступниками, лжецы убогие, выживенцы и те, у кого "неправильная" недогматская любовь.
– Люди не могут быть отенкаями. Мы всего лишь те, у кого лицо спереди, двигающиеся конечности и живая кровь.
– Потому и у Бога за пазухой.
– Оставайся в раю.
– Нет. Этот рай для перманентных изгоев будет для меня каторгой без тебя. Я знаю Дьявола, как-нибудь уговорю его предоставить нам отдельный котёл, тёплую водичку и относительный покой. Разумеется, там я не смогу баловать тебя, как здесь, излишков не будет. Сатана оскорбился на то, что его обзывают барахольщиком и коробейником и решил постичь азы минимализма. Хотя это нельзя искоренить, если с пелён что-то нравится.
– Там ты не сможешь сосредоточиться на мне, а будешь, как в аду, сосредоточен только на своей боли. Поэтому ты перестанешь меня любить. Бог простит тебя за вольнодумие и ты вознесешься обратно в свой аккуратный чистенький уютный рай.
– Ты и есть и моя радость и моя боль. Нигде во вселенной я не смогу забыть о тебе.
– Аа. Вот почему рай для перманентщиков, поняла, это для таких зацикленных повторюш, как ты.
– Арсушка считает меня дьявольским отродьем. Откуда я знаю. Может, прав этот краснобай. Ему и бухгалтерить не надо и преподавать, и к черту конъюгатство. Просто сиди и навешивай ярлыки. Если он прав, то мой достопочтенный родственник поможет мне тебя освободить. И мы просто уйдём и построим свой собственный мир. Как и теперь. Чужого ни добра ни зла не надо.
– Правда?
– Ну, я так думаю.
– Хорошо.
Глава 41
– Хочешь провести этот день не со мной?
– Я проведу с тобой, но когда-то я обещала одному человеку, что мы вместе будем праздновать святого Валентинку.
Обсуждают свои жизненные планы. Кирсановы. У Хрисанфа всё расписано, если не на бумаге, то в уме, чуть ли не поминутно. Далиле лень думать так глобально.
– Мне в детстве говорили, что когда умрёшь, надо будет собирать свои рассыпанные волосы. Можешь себе представить, но я относилась к этому весьма педантично. Наверное, подруга стала примером. Я всегда собираю волосы после расчесывания и дальше в сухой мусор. А она, по-моему, даже клала в матерчатый мешочек. Или это кто-то другой был. Но у меня волосы жёстко выпадают, примерно с подросткового возраста. Но раньше они сколько выпадали, столько и росли. И вот я на полном серьёзе не хотела бродить и отыскивать свои волосы. Прикинь, где-нибудь в канализации (после душа), на свалке и так далее. Но теперь с возрастом думаю: А что, может это и не так плохо. Пошастать по знакомым местам, ещё один билет по любимому родному миру. Может, это и не покажется тогда гадостью. А поскольку волос у меня сорвалось немерено, то и путешествие моё затянется.
– Далила, понятно. Но причём тут чужой мужик.
– Он – не чужой, а свой собственный. Просто я вспомнила, сколько обещаний надавала и сколько не выполнила. А что не упомню или не в курсе – то вообще наверное. Денежные долги, дать слово кого-то накормить вкусным обедом и оп-ля, подарить свою книгу и хопа, плюс слова, данные самому себе. Ну или хотя бы желанные.
– И что вы будете делать?
– Не боись. Ни я его не люблю, ни он меня. По крайней мере сейчас. Он обещал найти мне шоколадные чипсы. А я… Я…
– Ты, как всегда, отплатишь натурой. Только это у тебя и есть.
Она посмотрела на него искоса, как смотрит её мама и мильон женщин на свете, когда морозят такую чушь, что и комментарии отпадают. Мысленно ей казалось, что именно так она и смотрит: чуть сбоку, глаза вытянулись подобно Шахерезаде, взгляд осуждающий, снисходительный, но в то же время милый и наивный, как нравится мужчинам, да и в общем людям. Но в реалии всё было намного прозаичнее: либо вообще без выражения, либо упаднически жестоко и как будто ты слишком умный.
– Я забыла, что хотела приготовить.
– Может, тоже вкусняшку?
– Наверное.
Далила пыталась вспомнить события давно минувших дней. Честно говоря, тот парень, скорее всего не нуждается в таком флэшбэке, или вовсе (что вероятнее всего) не помнит, кто она такая.
– Может, я хотела признаться ему в том, что он мне очень и очень нравится. В благодарность за его заботу и чувства.
– Ой, всё!
– А ты так никогда не делал?
– Нет! У меня всё по-настоящему!
– Неужели?
Ну вот, опять она меня раскусила. Я об этом и не задумывался. Зачем мусолить такие глупости.
– Ты всегда любишь заморочиться. То есть не любишь, а постоянно в этом потоке.
– Но это же всё равно будет неправда. Я не хочу никого обманывать.
– Но ты обманывал тысячу раз. Никто не ляжет под тебя, пока не услышит то, что ему нужно.
– Ещё как лежали. Добровольно. И сами первыми.
– Но до этого всё равно что-то делал.
– Ничего особенного. Ничего не обещал и ничего не ожидал.
– Прям так ничего не ожидал?
– Нет.
– Опять враки. Ты ожидал естественного хода событий хотя бы. Пока сыр не упадёт в рот.
Агний молчит, рассчитывая свой ход ферзем. Сидят за специальным шахматным столом, но по сути Хрисанф играет с самим собой, потому что подсказывает жене, как ходить и как сделать так, чтобы победить.
Далиле кажется, что она опять слишком груба и цинична.
– Ну ладно. Тебе ничего не надо было делать. Ты такой красивый. Я бы на их месте тоже не устояла и всё сама бы сделала, даже если бы для этого пришлось взять себя за шкирку и как следует двинуть вперёд.
– Далила, я же в лепёшку расшибаюсь ради тебя. Ты думаешь это просто так, тяп ляп и выходит? И до тебя, чтобы что-нибудь получить не ожидал манны небесной.
– Ну вот ты и ответил полной противоположностью своему вышесказанному.
– Но почему бы мне не быть благодарным за то, что кто-то ко мне по-доброму отнёсся?
– И я об этом.
– Я уважаю это и ценю.
– Просто не хочешь обижать меня.
– Плюс я думаю, никто не любил меня, как ты.
– Пфф. Прям.
– Позволь мне тешиться этим, как мне угодно.
– А как же Секвойя? С твоих рассказов, вот кто был влюблён в тебя, как надо.
Молчит.
– Что будет на обед?
– Мужчины не рассказывают о своих женщинах.
– Пфф. Вот тебе мой типичный фыркокряк.
– Крякофырк. Вам кажется, что мы только и рождены, чтобы портить этот прекрасный мир.
– Ну да-ну да.
– И что оставляем за собой кучу некому не нужных использованных баб.
– Ну да-ну да.
– Перед тобой плохой пример. Но что скажешь противу колобочка? Что, съела?
– Это один из ста, может даже из тысячи.
– Твои математические познания просто восхищают.
– Ну да-ну да.
– Ты рассердишься, если я скажу, что любил каждую из них. Даже если не помню её лица, имени и знал всего один день или одну ночь. Нет, молчи. Правда в том, что я люблю тебя и только тебя, но как можно сказать, что их никто никогда не любил. Я любил. Это было прекрасно.
– Урод.
– Пфф!
– Красавчик.
– Лучше первое. Так круче. А то мне вбили, чтобы быть красивым это ненормально и плохо. Поэтому я никогда не буду считать себя таковым.
– Ну, Агний.
– Что?
– Не говори так. В этом нет ничего такого, как ты извращаешь в своей непутевой голове.
– Но это же ты утверждаешь, что ко мне всё готовенькое свалилось.
– Я так вообще не говорила!
– Когда ты так катишь на меня бочку, я впрямь начинаю ощущать себя пустышкой и никчемностью.
– Ой, всё.
– Из-за таких, как ты на Земле множатся женоненавистники. Мозгодротка.
– Я не такая.
– Я никогда не скажу, что Аракела была хуже тебя, или что мать Ванессы – дура, или что Секвойя – неудачница с безответной любовью. Не бывать этому!
– Я этого никогда и не требовала!
– Это мои сокровища. Я просто не достоин их.
– Ладно, я не хочу с тобой ссориться, день только начинается. Пойду посмотрю питомник.
Хрисанф схватил её руку, пока она не успела встать или отвернуться.
– Ты ужасно права. Но как твой муж я не могу тебе проигрывать.
– Я ничего такого не имела ввиду, Агний. Просто вспомнила старого друга.
– Все любят всех. И каждый – самый любимый, пока ты с ним. Ты перестаёшь как будто любить, идёшь дальше. Но это как твои волосы в конце. Оказалось, это и всё, что было в этой жизни. Оказалось, это и была жизнь.
– Грустно.
– Грустно.
Глава 42
Арсен, не дождавшись босса, решил поехать магометом в гору.
Ксоо, я там никогда не бывал, кроме того переноса с Корсуном. Аэлитка знает дорогу, я – нет. Будем надеяться на углозуба, в его памяти наверняка есть следы прежней хозяйки.
– Кира. Ты тут?
Ответа нет.
– Я не знаю, как к тебе обращаться. Может, это не твоё имя, а принадлежность. Вот у Искандера, как он сам выразился, есть секиры. Если ты спай, то наверное мы можем говорить об этом в открытую, как коллеги да. Может, ты родственник этой Рекки, или этого Рекки? Хотя это вроде что-то связанное с искусственным интеллектом. А ты, как бы, вообще не видна. Ты же не ИИ?
Ответа нет.
– Мне тоскливо. Я опять стал много говорить с собой. Теперь, когда Аэлиту увезли. Она практически исчезла из моего дома. Я опять стал никем. Гребаный Хрисандель тоже куда-то запропастился. А он, единственный, кто может помочь мне разобраться во всём этом. Но он, Кира, не хочет, походу, связываться с этими ребятами. Что я скажу её родителям? Зачем только ей все эти напасти приберегли боги. ПУ, молодец, ты хочешь направить меня куда-то? Гнездо Кирсановых сокрыто и открывается только для своих.
– Это не тритон, а я.
Арс чуть не слетел в боковую дорожку, падающую прямо в заснеженное озеро. Он старался не гонять, но у углозуба была врождённая скорость.
– Кто это?! Птерыч?
– Нет. Как меня можно спутать с Хрисанфом.
– Кира…
– Да. Меня зовут Кьянецимуль. После инициации – Кира.
Иванов перевёл дух. Он слишком долго общался с конъюгатами и привык к их узкому обществу, что сухой негромкий голос показался ему поначалу незваным татарином.
– Где ты?
– Возле твоего правого уха. У меня очень тихое звукоизвлечение.
– Тем не менее, ты меня напугала.
– Не было такого желания.
– Кира… Ты девочка?
– Трудно сказать.
– Почему?
– У меня нет пола. Я – зверь Хрисанфа.
– Тогда почему ты разговариваешь со мной?
– Хрисанф не запрещает мне разности.
– А где ты живёшь?
– В лесу. Или в озере.
– У тебя есть видимая форма?
– Не совсем. Я могу, но это будет иллюзия.
– Мне кажется, ты – женщина.
– Это из-за имени.
– У тебя приятный голос.
– Это потому что я вроде птицы.
– Ты умеешь летать?
– Умею.
– И нырять?
– Да.
– Ты была во мне ночью, там в башне?
– Да.
– Это ты стукнула того выскочку о стену?
– Нет. Это был ты.
Арсен чуть не врезался в дерево, будто выросшее из-под земли.
– Что?
– С этим поосторожнее. Спай не может выдавать себя. Будет доложено Хрисанфу.
– Но как?
– Ты знаешь. Я не знаю. Я не конъюгат.
– А кто ты?
– Зверь Хрисанфа.
– И много у него таких?
– Если есть другие – я не знаю.
Кира отвечала монотонно и односложно. И не очень эмоционально.
– Ты знаешь Далилу?
– Знаю.
– Кто она?
– Жена Хрисанфа. Большая госпожа.
Арс прыснул.
– Что?
– Ничего. Я тоже так думаю. А ещё что можешь сказать?
– Ничего.
– Кира.
– Ась?
– А Калитку знаешь?
– Калиту знаю.
– Кто он?
– Большой господин, друг Хрисанфа.
– Аа, вот что ты имела ввиду.
Углозуб сделал круг по пустырю и парень увидел белый туман возле своих ног.
– Скоро будем.
– Кира, а почему ты работаешь со мной?
– Хрисанф велел.
– Ты неуклонно слушаешься его?
– Я – его зверь. Это моё предназначение.
– Но в тот раз, ты так вылетела из него, что мне пришлось похлопать его по спине.
– Хрисанф не пользуется мной часто, поэтому так.
– Но я вот вообще не чувствовал тебя, пока ты сама ко мне не обратилась.
– Ты – широкий поэтому.
Здрасте. Оказывается, толстый мудак теперь я.
– Как это широкий?
– Вместительный и удобный.
– Черт побери.
– Материться плохо.
– Да ну!
– Так меня воспитывали.
– Кто?
– Там, на дереве.
– На каком дереве?
– Большом дереве.
– Всё понятно с тобой.
– Мне удобно было, потому что нет волн от потока мыслей. У Хрисанфа всегда много мыслей. Как сеть. Застреваешь.
– Ну да, я дуболомный чуток.
– Мне нравится дуб.
– Не в прямом смысле.
– Приехали.
Глава 43
Хрисанф и в самом деле подзабыл о своём чудесном друге и увязался с Далилой в питомник.
Она села возле экрана и молча наблюдала за эмбрионами, как за рыбками в аквариуме.
Агний, чувствуя, что сказал лишку жене, старался подкатить к ней.
– Не здесь. Это же тоже детская.
– Но я просто хочу поцеловать тебя.
– Говорят, дети в утробе всё слышат и понимают, так что закрой шторки.
Он выждал удобный момент, и когда она, проверив телефон, подняла голову к монитору, поймал её губы в поцелуе.
– Дорогой (пытается уклониться от следующих его попыток).
– Пускай смотрят. Мама и Папа любят друг друга. Разве это плохо?
Он сел рядом с ней, как будто они были старичок и старушка на завалинке, старенькие, но крепенькие. Далила отвлеклась от недавней партии и положила руки на его плечи.
– Кто твой любимчик здесь? Среди старших – это безусловно Урсула! С ней ты чаще всего возишься.
– Так заставляет же папку своего кряхтеть. И, конечно, мне, как отцу, удобнее с дочками.
– А мне сыночек мой, Айсен! Он – твоя копия, но очень спокойный.
– Значит, в маму.
– Да брось.
– Я его тоже люблю, но не могу этого показать, не могу раскрыться. Сразу перед глазами близнецы мои появляются. У меня возникает чувство: уж лучше вовсе не общаться с сыновьями, чем испортить их, чтобы они меня потом ненавидели.
– Никто тебя не ненавидит. Просто они, как и ты, не хотят никому проигрывать.
– Скажешь тоже. Я с рабским удовольствием тебе проиграю. Каждую минуту, каждую секунду.
– Ой, кто это говорит!
– А здесь мне ближе всего Майка и Сандарка.
– Ну я так и подумала.
– Трейс ещё попортит мне крови, если доживу до тех времён. А Саввачок, не знаю. Мне кажется, как будто он – не мой.
– Я ни от кого больше не рожала.
– Тогда я наверное охренел. Савва мне чем-то напоминает нашего "общего друга".
– Точно, стукнулся.
– А Рафаил… Он и не будет моим сыном. Этот пойдёт в твоего тайного господина.
– Нет у меня никакого тайного господина кроме тебя.
– А я в этом случае и не ревную, потому как повода нет. Я его назвал так в его честь. Чтобы продолжал заботиться о тебе, а не быть у черта на куличках.
– Не говори так. Это твои дети. Даже не мои. А твои. Я просто стала для них первичной колыбелькой. И не говори так в их присутствии. Им будет грустно.
– Хорошо, солнышко, не буду. Свяжи мне язык и выбрось в окошко.
– Нет, мне кажется, я займу его чем-то другим, более занятным.
И они стали целоваться.
– Всё-таки пойдём в свою комнату.
– Хорошо.
Он пошёл за ней, держа её за руку.
В спальне.
– Прости меня.
– За что, дорогая.
– За всё. За то что я такая.
– Тогда не буду прощать. И никогда не прощу. Всю жизнь хочу быть с вот этой поэтому, такой как есть.
– Дурачишка.
– Далила.
– Когда я веду себя так – никому не нравится. Только тебе.
– Только мне.
– Никого никогда не трогало, когда я хотела быть женственнее, нежнее или слабее. Все хотели от меня, чтобы я была мужественной, оригинальной и умной. С яйцами.
– Детка.
– Поэтому мне начало казаться, что я притворяюсь тем, кем не являюсь.
– Ты и то и другое.
– Этот мир – место только для эволюционеров. Другим – тупик.
– Это не так. Мир создан для всех. Даже для меня. Даже мне достался кусочек счастья.
– Ты ведь не бросишь меня из-за того, что я не шагаю в ногу со всеми?
– Даже если ты будешь идти позади меня – я буду идти только потому, что ты есть. Иначе я просто свалюсь и подохну.
– Агний, глупенький Агний.
– Глупенькая Далила.
– Дуракам – счастье.
– Вестимо.
Она его ещё долго обнимала и гладила, чтобы он хотя бы на капельку понял, как она его любит.
Глава 44
Арсен обозревал снежную пустыню, думая, подшутила ли над ним Кира, и была ли вообще она, или он чокнулся и сам приехал сюда.
Конечно, сам. Но я же был в черте города как будто. Как я здесь оказался?
– Ты в своём уме.
– Ты говорила, что не конъюгат.
– Хрисанф предупреждал, что ты странный человек и немного узкий.
– То узкий, то широкий, ты хоть определись, утка.
– Я не утка.
– Ну раз я тебя не вижу, для меня ты хоть воробей, хоть собака. К тому же ты сама не можешь объяснить себя.
– А ты можешь? (с удивлением)
– Могу. Я Арсен, вес 94 кг, рост 183, мужчина, брюнет, весы, 35 лет. Саха. Николаевич я и Иванов. Физмат, бухучет, бег, кулинария. Аэлита.
– Это просто буквы.
– Может быть. Кроме Аэлиты. Аэлита. Вот, кто тебе понравится.
– А я.. Хорошо, можешь звать уткой.
– Кира, где мы?
– Видишь тот пенёк. Туда.
Далее, как в той сказке, Арс подошёл к большому темнеющему на белом фоне пню и пнул его. Тут же как будто быстро перевернули двустороннее зеркало. Окружающее моментально изменилось и он оказался у высоких ворот, которые сразу же открылись перед ним.
– Как это вообще?
– Так удобнее просто.
Хрисанф уже бежал по двору к нему с распростертыми объятиями.
– Чувааак!
– Птерыч, прости за то, что вломился без предупреждения, не мог дозвониться, разговор есть.
– Проходи-проходи, душа моя! Сорян, я хотел к тебе вырваться, но Далила куда-то заныкала мой телефон. И вообще, семейные дела ла-ла-ла! Тра-ла-ла!
Обнимает, проводит внутрь.
– Птерыч, я это, спешу. Некогда мне. Аэлита. И Кира тут со мной. Она скинет тебе информацию.
– Уже скинула. Кира, можешь возвращаться к себе.
Ответа нет.
– Ой, вы посмотрите, Кирс хочет побыть с Арсушкой! Предатель!
– Я не предатель.
В этот момент в холле появилась Далила, не ожидавшая гостя, и чуть ли не испуганно потуже затянула завязки на своей домашней одежде.
Ох, я как всегда так не прибрана, что обо мне подумают.
– Здравствуйте Арсен.
– Здравствуйте Далила Птеровна.
– Можно и не так формально. Мы же дома. И, честно говоря, мне не очень нравится, когда упоминают вместе с отчеством: сразу чувствую себя старухой или учителем.
– Простите сеньорита.
Агний уже снял с парня зимнюю куртку и впихивал его в кухню.
– Бро! Ты обязан с нами покушать! А то я всегда у тебя обжираюсь, а сам как натуральная жабочка! Так не пойдёт! Виктория, Ванесса, Вероника, помогите мне накрыть на стол! Ладно, не суетитесь, вам это не обломится, не ваш красавчик! Красавчик уже женат! Вероника, не фыркай! Это ты считаешь, что твой Богдан – краш крашов, но у всех у нас свои вкусы! Виктория, бросай эту бандуру и мой овощи, у тебя это лучше получается! Ну, Ванесса-йаа! Почему ты всегда мешаешься под ногами, в кого ты такая? Откуда у тебя только руки растут. Лучше иди, присмотри за малышами, помоги маме. Иди-иди! За одно принеси из кладовки то красное вино, которое Айнар с Айталом привезли, ну, давай, шевели булками, пентюшка, айуу!
Ванесса под нос огрызнулась.