Трагикомедия бродяги любви

Джовано со смущённым пристыженным видом поправил свой красивый длинный волнистый хвост из русых волос и тихо протянул:

– Да, всё, я опять без жилья на улице, и никакой не светский лев и ни «элитный куртизан», очень короткой оказалась память у господина Маттео, я опять стал обычным «бродягой любви», так что прости за наглый вопрос, друг, но можно я первое время, всего два-три дня, у тебя поживу?

– Да не проблема, постелю на диване, проходи, Джовано, друг. Только что же такое случилось, что сенатор выгнал тебя? – искренно удивился Ромео.

– Да, тут такое дело…, сенатор же, чтобы меня приглашали в высший свет, солгал, что я ему какой-то дальний родственник, и, конечно, опозориться мне было нельзя. А вчера на балу у его кузины был один молодой человек из нашего борделя, Тот самый франт Рико, с которым ты постоянно ругаешься, он узнал меня, зараза, подошёл и, когда приветствовал, при всех проболтался, что мы познакомились в борделе. Ну, вот этого позора для их семьи сенатор мне и не простил… – поделился молодой человек своей бедой с другом, опустив смущённо взгляд своих больших светло-карих глаз в пол.

– А-а-а, – протянул с сочувствием Ромео, – Понял, сочувствую, друг. А я, между прочим, говорил тебе, что всем этим знатным господам нельзя доверять, и что бы ты держал ухо в остро. Ладно, уже не суть, бывают досадные случайности. А, вообще-то время обеда, хочешь, оставишь пока свои сундуки тут у меня, и мы сходим в таверну, что-нибудь поедим, да поговорим…

… Спустя полчаса два друга сидели в маленькой таверне, кушали картошку с сардельками и Джовано делился своими идеями:

– … Знаешь, что, Ромео, я решил? Я хочу уехать в другую страну или хотя бы город, начать всё с чистого листа! Просто я уже здорово устал от такой беспокойной беспорядочной жизни здесь, у меня тут получается замкнутый круг! Чтобы выжить, не погибнуть на улице я в шестнадцать лет стал куртизаном, потом я стал пользоваться таким успехом у женщин, что я стал известен на этом поприще, естественно и платить мне стали хорошо, и чем я становился старше, тем слава и деньги росли. Казалось бы, можно было бы и уже получить образование и нормальную работу и завязать с позорным хождением по рукам, но теперь с такой постыдной славой меня везде узнают сразу и не хотят даже слушать меня, везде торопятся выпроводить, чтобы не иметь дело с «падшим». И в издательствах, когда пытаюсь издать свои книги, и в учебных заведениях, везде меня гонят, даже не дав слова сказать, «жигало» и всё тут я для окружающих. И я подумал, что, если я перееду подальше, там никто о моём неприличном прошлом не знает, и я смогу начать новую жизнь, достичь чего-то. И денег я немножко подкопил, пока так шикарно жил за счёт господина Маттео, то есть на переезд и первое время у меня есть средства, а там бы уже на месте придумывал, как могу заработать. Быть может, нанялся секретарём к кому-то или библиотекарем, а, может, выучился бы на врача, или стал переводчиком, а может, удалось бы найти издательство и зарабатывать писательским трудом, или, в крайнем случае, если ни один из этих хороших вариантов не получился бы, придумал какую-нибудь афёру денежную, хитростью заработал. А уехать можно… хоть в Париж! Большой город, я там затеряюсь точно, возможностей тоже больше, чем в Венеции, французский язык я знаю блестяще! Ну, что скажешь, друг, Ромео?

– Что скажу? Идея, достойная глупца или такого неопытного юнца, как ты! Конечно, я не говорю, что твой план совсем невыполнимый, быть может, у тебя даже что-то выйдет из твоих мечт в итоге, но неужели ты наивно веришь что это так легко? Что стоит тебе уехать в Париж, и ты уже сразу будешь, как сыр в масле кататься? Нет, не будет ничего легко! Пока найдёшь постоянную работу, место жительства, или будешь учиться, ты и голодный будешь, и под мостом не раз ночь скоротаешь, а потом, через пару лет, уж будет твоя эта благородная честная жизнь, за которой ты сейчас бежишь. А если ж ты пойдёшь не честным путём, а в какую-нибудь денежную афёру попадешься, то всё, будешьв тюрьме очень долго мечтать! Несколько свободных от дел для мечт лет в тюрьме тогда ты себе точно обеспечишь! Я не понимаю, чем тебя не устраивает просто работать в борделе, тем более ты, как любовник-куртизан, известный, высокооплачиваемый… – ворчал Ромео, нервно приглаживая непослушную растрёпанную каштановую шевелюру.

– Да как ты не понимаешь, Ромео, что я хочу добиться в этой жизни чего-то большего, чем просто тёплое местечко в борделе? Быть может, такая жизнь устраивает тебя, но не меня! Я умный, грамотный, способный человек! Я знаю хорошо точные науки, и художественную литературу люблю, я способный переводчик, и сам сочиняю, у меня хорошая память, манеры, трудолюбие! Мне не хватает сейчас только одного: шанса показать свои возможности! И я еду в Париж за этим шансом! – уже не сдержался и крикнул Джованни.

Ромео покачал головой, но не стал спорить с другом, лишь предложил рассчитаться с трактирщиком и пойти готовиться к отъезду…

… Дорога в Париж в почтовой карете Джовано очень нравилась, у молодого человека вызывало настоящий восторг ощущение новизны, чего-то нового, неизведанного, и, как мечталось молодому авантюристу, чистого и благородного. Он с большим наслаждением любовался новыми пейзажами, милыми французскими деревушками, виноградниками, вдыхал ароматы, и всё писал и писал скрипучим пером по бумаге красивые стихи и романтичную пьесу на французском языке, переводил на новый язык свои медицинские научные работы…

И, вот, прибыв в Париж, молодой человек аккуратно поправил дорожный синий плащ и приготовился начать новую жизнь. Для начала он снял себе комнату в доме некой мадам Мишель.

… Потом молодой Джовано Казанова попробовал найти хорошую работу, он пытался устроиться и библиотекарем, и в издательства предлагал свои книги, везде его встречали недружелюбно:

– Эм,… Джовано Казанова, если вы ищите работу, то почему не у себя в Италии? Как вы сами же признаётесь, что вы – итальянец, да и по акценту, и по звучанию имени сразу заметна ваша национальность, кем же вы были у себя на родине?

Джовано сразу терялся от такого бестактного и проблемного для него вопроса. Что отвечать-то? Не признаваться же в своём прошлом альфонса! Лгать? Джовано не мог придумать, что именно он может солгать, чтобы оправдывало его переезд во Францию так, чтобы не проговориться о позорном прошлом…

Джовано начал побаиваться, что денежный запас кончится, и тогда пророчества Ромео о ночёвке под мостом на голодный желудок сбудутся…

Теперь уже эта идея не казалась Джовано такой идеальной, страх снова скатиться в нищету вызывал у молодого человека тревожность, проблемы со снижением аппетита и желудком…

Часто, когда Джовано не спалось, он невольно вспоминал своих равнодушных родителей, коварную Гертруду с предателем Гоцци, скрягу Бруни, и высокомерного Маттео…

У Джовано внутри всё холодело и лихорадило от ужаса, как когда-то в четырнадцать лет, когда он оказался жертвой Гертруды…

«Эх, мама-мама, папа-папа, почему вы тогда так легко отреклись от меня, так легко забыли? Да, сейчас я взрослый самостоятельный человек, но, если бы я знал, где вы, переписывался с вами, знал, что несмотря на то, что меня отправили из отчего дома на обучение, вы помните обо мне и ждёте, готовы помочь, всех этих бед, падений не случилось бы со мной, моя взрослая жизнь сложилась бы заметно лучше…».

… И вдруг Джовано узнал приятную новость одним утром: его хочет нанять своим секретарём французский кардинал Антонио!

Джовано сразу воскрылял в надежде, что сейчас начнётся светлая полоса в его жизни!

Сначала всё действительно пошло резко на улучшение. Казанова теперь получал большое жалование от кардинала Антонио, наряжался красиво, хорошо питался, ответственно выполнял свои служебные обязанности, в свободное время много читал, сочинял стихи и комедии и писал дружеские письма Ромео в Италию.

Кардинал Антонио был доволен столь умным и ответственным секретарём и часто хвалил:

– Джованни, какой ты всё-таки трудолюбивый и способный! Хоть один человек тут действительно помогает мне разгребать все эти бесконечные нудные бумажные дела! Хорошо, что я нанял тебя!

Джовано искренно радовался этим похвалам:

– Благодарю, ваше преосвященство, рад послужить вам и вашим благородным делам во имя духовности во Франции…

Правда, спустя три месяца кардинал Антонио внезапно промолвил:

– Джованни, я хотел кое-что уточнить о твоём прошлом в Италии…

Кардинал Антонио сейчас хотел проверить честность и надёжность Джовано, и, услышав кое-какие недобрые слухи о репутации Казановы и причине переезда, решил устроить ему проверку на честность…

Джовано испуганно округлил большие светло-карие глаза и с волнением облокотился на стол, но тихо уточнил:

– Эм,… ваше преосвященство, а что именно вы хотели спросить о моей прошлой жизни в Италии и … зачем?

Чутьё авантюриста подсказывало Джовано, что явно не к хорошему этот разговор, но решил с представителем церкви говорить только честно.

– Просто Джовано, я тут недавно услышал не очень хорошие вещи о тебе, мне бы хотелось понять, насколько правду мне рассказали, и всё, у меня нет точной цели, я просто хотел бы узнать правду от тебя, а не от людей. Мне бы хотелось спросить, правда ли, что ты приехал в Париж, потому что там, в Венеции, ты работал в публичном доме и после такого позора тебя там не принимали, и поэтому, для того, чтобы найти приличную работу, тебе пришлось уехать сюда? – Произнёс с важным видом Антонио.

Смущённый Джовано поправил напудренный парик и тихо ответил:

– Да, ваше преосвященство, были у меня на родине такие проблемы, но, поверьте мне, что мне пришлось заняться столь неприглядным ремеслом ради выживания, когда я в шестнадцать лет остался без поддержки кого-либо из взрослых людей, был отроком вынужден сам искать себе способ не погибнуть от голода. И, как только сейчас у меня появилась такая возможность, чтобы начать честную жизнь, я и приехал в Париж, моё падение было лишь вынужденной и временной мерой для выживания …

– Что ж, достойный порыв с вашей стороны честно признаться в своей греховности и найти силу духа раскаяться и начать новую жизнь. Я рад, что у вас получилось это. А, знаете, я бы мог щедро доплатить вам, если бы вы мне оказали небольшую услугу. – Решил сейчас воспользоваться доверчивостью юноши кардинал Антонио и использовать признание Джованни себе на пользу – Вы же наверняка тогда имели навыки красиво объясняться в любви своим женщинам, а у меня есть дама сердца, мадам Беатрис. Мне бы хотелось завоевать её внимание, но я не умею красиво говорить о любви. Вы бы могли подработать у меня сочинителем любовных писем…

Джовано сначала удивился, сидел долго в замешательстве за своим столом секретаря и не знал, как отреагировать. Соглашаться – как-то опасно, недобрая авантюра, ведь кардинал не имел как и монах права на любовные отношения, а если кто-то узнает об этом, да выясниться, что Джовано письма любовные сочинял, хороший сводник оказался, можно нажить грандиозных проблем. Отказаться Джовано тоже не очень хотел, во-первых, денежное предложение, во-вторых, Джовано испугался отказом рассердить кардинала и совсем потерять работу, а у него только всё так наладилось, за эти три месяца его жизнь так изменилась к лучшему, а, если Антонио его уволит, то всё придётся опять начинать с нуля.

– Хм, – прокашлялся Джовано, – Я не уверен, что смогу, как сочинитель, угодить вам, ваше преосвященство, да и жалования секретаря мне достаточно, может, вы найдёте другого сочинителя?

Антонио засмеялся и резко ответил:

– Ха, Джовано, тогда уж я сразу его и на твоё место секретаря возьму! Уже ищешь себе новую работу?

Джовано сразу стало немножко кисло, но посмотрев на совсем молодого и обаятельного на лицо улыбчивого Антонио, приятного мужчины лет тридцати пяти, молодой авантюрист решил, что на него можно положиться и изрёк:

– Хм, ваше преосвященство, я, конечно, постараюсь помочь своим писательским талантом вам получить благосклонность мадам Беатрис, не привык работать абы как, но, я надеюсь, вы понимаете, какую мы ответственность берём. И какой может быть печальный конец, если эта история дойдет до папы Римского, и что в интересах нас обоих, чтобы этот инцидент был строжайшей тайной вас, вашей прекрасной Беатрис и меня…

Антонио лишь растянулся в улыбке и ответил:

– Уж, поверьте, Джовано, что безопасность в этой ситуации – моя задача, а, если вы будете, как и привыкли, добросовестно относиться к своим обязанностям, то ваше жалование солидно повысится…

Ну, Джовано вежливо поблагодарил кардинала Антонио, решив, что в этой афёре с сочинительством писем нет ничего опасного или особенного. А что, многие знатные вельможи, чиновники, сенаторы и министры, которые не умели красиво писать, нанимали сочинителей любовных писем и никто не осуждал это. Конечно, это считалось зазорным поступком для духовных лиц, но какое дело Джованни до нравственных исканий Антонио? Молодой человек просто радовался хорошей должности секретаря, и, так настрадавшись в Венеции в борделе, всеми силами был готов держаться за свою хорошую работу и Антонио лишь бы не возвращаться к прошлому.

… Три месяца всё благополучие Казановы продолжалось, он писал любовные письма и красивые оды о любви от имени Антонио в адрес Беатрис блестяще, кардинал не уставал восхищаться литературными способностями Джованни и щедро оплачивал помощь юноши, а Беатрис и, правда, снизошла до кардинала, и у них только начался роман…

Джовано встретил тут свой день Рождение, ему исполнилось двадцать лет…

К сожалению, муж мадам Беатрис тоже заметил всё это, и не стал терпеть, его жалоба быстро оказалась на столе у Папы Римского…

… В тот день в резиденции Антонио Джовано занимался за массивным дубовым, украшенным позолотой, своими секретарскими обязанностями, а молодой кардинал важно отдавал распоряжения, когда появились четыре стражника, и, по расцветке их кафтанов-жюстокоров, это была не королевская стража, а служащие у Папы Римского. Антонио растерянно и нервно стал поправлять кардинальскую шапочку, а Джовано от испуга тихо начал сползать под стол с мыслью: «Всё! Не знаю, кто мог нас предать, но это полное фиаско! Господи, смилуйся надо мной, глупцом, не хочу проблем с Папой Римским, мне и без этого бедствий и последствий хватает! Эх, глупец я всё-таки, правильно Ромео песочит меня, ведь знал, что рискую, нет, так уж легко повёлся на уговоры Антонио, так тёплое денежное место секретаря нравилось! Точно, наивный глупец!».

Один из стражников с деловым видом гаркнул:

– Его преосвященство требует к себе как можно скорее кардинала Антонио и его секретаря Джовано Казанову! Так что просим вас собраться в дорогу и отправиться в Рим в арестантской карете!

Антонио с испугом на лице потёр лоб, а Джованни просто в отчаянии уткнулся лицом в ладони. Собрав под надзором стражи каждый свои вещички, они направились в арестантскую карету…

… Джовано ехал в Рим сейчас без единого звука, тщетно пытаясь отвлечься от страха на сочинительство, чтение или наблюдение в окно кареты за пейзажами…

… Когда же их доставили в резиденцию Папы Римского, тот сначала приказал привести к нему Антонио.

… Часа полтора в кабинете Папы Римского стоял крик, Антонио пытался оправдываться тихим голосом, но снова раздавался крик рассерженного Папы Римского. А молодой двадцатилетний Джовано стоял и слегка подрагивал от испуга, ожидая в свой адрес ещё большего скандала, и это ожидание было тяжёлым…

Он пытался скрыть волнение, но совсем тщетно, ужас на юном светлом лице и испуг в светло-карих глазах всё говорили без слов и бурных эмоций.

… Тут расписная шикарная позолоченная дверь распахнулась, и из кабинета Папы Римского выскочил раскрасневшийся Антонио под строгий возглас Папы Римского:

– …И вы, Антонио, сейчас так легко обошлись лишь выговором, потому что у вас эта была первая провинность, если узнаю за вами ещё хоть какой-то неприглядный поступок, вы лишитесь своих званий и отправитесь в тюрьму, а пока идите замаливайте грехи, позор католической церкви!

Тут Джовано передёрнуло от испуга, потому что один из стражников спросил у Папы Римского:

– Ваше преосвященство, а что прикажете делать с помощником кардинала Антонио, его секретарём Джовано Казановой, молодым венецианцем двадцати лет?

У Джовано дыхание перехватило, но Папа Римский на удивление мягким голосом произнёс:

– Всего двадцать лет? Проводите тогда юношу ко мне, я хочу побеседовать сам…

Солдат ловко толкнул Джовано в кабинет, да с такой силой, что молодой незадачливый авантюрист растянулся на полу…

– … Мальчик мой, – доброжелательно изрёк пожилой Папа Римский – Не бойся, вставай, я просто хотел с тобой поговорить о сложившейся ситуации, без осуждения, но, конечно, ты понимаешь, что с главой католической церкви нужно говорить только честно, обманывать, чтобы выгородить себя будет непростительным поведением…

Джовано тяжело вздохнул, встал, оттряхнул испачканный за дорогу в арестантской карете наряд, поправил взлохмаченный волнистый хвост из длинных русых волос и с повинным видом тихо ответил:

– Ваше преосвященство, я уже столько ошибок напорол, что уж обманывать вас я не смогу, не хочу ещё больше пополнять список своих осечек…

– А как же ты, Джовано, согласился на такую афёру с кардиналом Антонио? Разве ж ты не понимал, что участвовать в таких нехороших вещах всегда чревато?

– Да, ваше преосвященство, я, конечно всё понимал, но, пожалуйста, проявите христианское милосердие, войдите в моё положение. Я с одиннадцати лет без родителей, три года, до четырнадцати лет жил у одного мецената, но он меня выгнал на улицу по ложному обвинению. Мне нужно было выжить, поэтому с шестнадцати лет пришлось зарабатывать в публичном доме, иначе я бы погиб. Но греховный образ жизни куртизана мне никогда не нравился, и, как только у меня появилась возможность, я стал искать приличную работу, что было невозможно в родном городе из-за моей порочной репутации. Последней надеждой на возращение к праведной, нормальной жизни для меня стал переезд и поиск работы, так я и оказался в Париже секретарём кардинала Антонио. Человек я усидчивый, работа секретаря мне удавалась, и я хоть как-то ожил, а когда кардинал Антонио предложил быть участником этого сговора, я согласился, потому что испугался потерять такое хорошее тёплое место и снова оказаться на улице. Я только зажил по-человечески, и мне было не до высоких моралей, а что касается его преосвященство Антонио, я подумал, что его поведение, недостойное духовного сана кардинала – это его проблемы… – рассказал честно свою историю Джованни, и стал с волнением ждать вердикта.

–Милый мальчик, – с сочувствием мягко протянул Папа Римский – Я, конечно, прощаю тебя, остаться одиноким настолько рано тяжело, я сочувствую тебе искренно, так что можешь не бояться, ты оправдан. Только предупреждаю: прежде чем сделать что-то рискованное, тысячу раз подумай, потому что не все будут такими милосердными, как я, не все дадут тебе после ошибки говорить что-то в своё оправдание, не все сделают тебе снисхождения на юность и тяжёлую сиротскую жизнь. Ты можешь быть свободен, Джовано, Господь тебе в помощь!

Джовано уже расслабился, спокойно вздохнул и низким поклоном ответил:

– Благодарю вас, ваше преосвященство, от сего сердца, я просто восхищен вашей добротой, я, правда, за свою тяжёлую жизнь встретил очень мало сочувствующих людей, поэтому я восхищён вами! Бесконечная вам благодарность, ваше преосвященство! И я постараюсь взять во внимание и попытаюсь исполнить ваш наказ об обдуманности поступков, разрешите ещё раз поблагодарить и удалиться…

Когда после этого Джовано вышел из кабинета, они с Антонио оправились обратно в Париж. Джовано с радостной мыслью: «Хвала Христу Богу, смиловался, пронесло от неприятностей, ух, только напугался так сильно зазря, всё-таки есть Милость Божья, кто бы что ни говорил…» опять радовался красивым пейзажам за окном, сочинял стихи, писал путевые заметки, читал любимую книгу по медицине.

Антонио молчал, уткнувшись тоже в свою книгу. Когда они снова оказались в Париже, кардинал Антонио в первую очередь позвал Джованни к себе, вручил ему документ об увольнении и промолвил:

– Всё, Джовано Казанова, ты уволен! Конечно, я тебе благодарен за помощь, ты – славный парень, очень рад, что для нас обоих эта конфузная история закончилась счастливо, но мне наивный мальчишка не нужен, давай, парень из провинции, нечего тебе в Париже, провинциалу из Венеции делать…

Джовано ничего не сказал, лишь, молча, откланялся и подумал: «Ну, и Господь тебе судья, Антонио, не впервой, не пропаду! Тоже нашёл мальчишку из провинции! И никуда я из Парижа не поеду, не вернусь я в Венецию в бордель ни за что на свете! Я ещё всем покажу, что я – достойный человек!».

Джовано спокойно вернулся на свою съёмную комнату у мадам Мишель, где всего его вещи оставались в таком состоянии, каком он оставил в день ареста, и какое-то время жил на скопленные от работы секретарём деньги и пытался найти новую работу.

Теперь это стало невыполнимой задачей для молодого Казановы, потому что уже все слышали, что он был замешан в скандале с кардиналом и мадам Беатрис, Джовано везде, и в издательствах, и библиотеках, и учебных заведениях, недвусмысленно намекали:

– Эм…, прошу прощения за прямоту, Джовано Казанова, но, к сожалению, мы не можем дать вам возможность, так как репутация нашего заведения очень высокая, и мне никак нельзя испортить её, приняв к нам такого овеянного скандалами и неприличными поступками человека, как вы…

Джовано это раздражало до белого каления, а деньги, накопленные за время работы секретарём, тихо таяли и совсем испарились за четыре месяца…

Даже мадам Мишель как-то подошла к Джованни и спросила привычным для неё приветливым вежливым тоном:

– Месье Казанова, я хотела уточнить, планируете ли вы дальше снимать эту комнату у меня и насколько…

– Да, мадам Мишель – ответил слегка смущённый Джовано, – я собираюсь снимать эту комнату ещё продолжительное время, а почему у вас возник такой вопрос?

– Вопрос вполне закономерный, месье Казанова, потому что раньше у вас не было проблем с расчётом со мной, вы исправно платили, но после скандала и потери работы у вас начались задержки, неполные и нерегулярные выплаты, я прощала такое положение вещей, пока вы искали работу. Но вижу, что пока у вас ничего не получается, и финансовое положение не изменилось, хочу вас предупредить: я не разрешу вам жить в долг в своём доме, ни одного дня, как только вы не заплатите сумму за месяц, я позову стражу! Поэтому, если вы чувствуете, что финансово не тяните оплату комнаты, прошу вас съехать прямо сейчас, или по истечению месяца заплатить за прожитый месяц и кое-какие долги! – вдруг сменила свой вежливый тон на резкий мадам Мишель.

Джовано в этот момент испугался не на шутку, его опять залихорадило от мысли, что скоро пророчества Ромео о ночёвке под мостом и голоде могут сбыться, нужна была работа, и срочно!!!

С обаятельным стыдливым румянцем на аристократично красивом лице, и с ужасом в больших, как у мальчишки, светло-карих глазах, молодой человек промямлил:

– Что вы, право, мадам Мишель, я…, я…, я всё выплачу, трудности были временными из-за потери работы, вот увидите, что к назначенному вас сроку я исправлюсь, и выплачу всё, как положено…

– Что ж, поверю вам! – закончила разговор Мишель и удалилась, а Джованни в панике уткнулся лицом в ладони: он не представлял, что делать с надвигающейся грозой…

… Тогда Джовано решился на одну рискованную денежную афёру: так называема «беспроигрышная лотерея», развлечение популярное в Европе тогда. Мошенничество же состояло в том, что Джовано, как организатор, хоть и обещал определённые крупные выигрыши удачливым, но это была ложь, просто у всех лотерейных билетов цена была высокая, а Джовано смухлевал так, чтобы покупатели не могли выиграть сумму больше стоимости билета. Тем более, они никак не могли выиграть те крупные суммы в пять и десять тысяч золотых луидоров, которые Джовано обещал «главным победителям». Из «беспроигрышной» лотерея быстро становилась «безвыигрышной», и давала юному авантюристу Джовано хороший заработок.

… Когда Джовано закончил разработку своей афёры, он достал один из тех дорогих парчовых нарядов и модный напудренный парик, что был у него ещё со времён дружбы с Маттео. Потом солгал, представился троюродным братом господина Маттео, молодым сеньором Джокамбо, и попросился на приём к министру финансов, чтобы получить разрешение продавать лотерею, скрыв от министра, что в лотерее есть подвох…

Ох, как волновался Джовано, чтобы министр не раскусил обман сейчас, во время общения, с большим трудом юноша сдерживал себя, чтобы руки не начали подрагивать, кое-как натягивал слабую улыбку…

Однако изысканные манеры молодого человека, столь дорогой наряд им титул сеньора с редким именем Джокамбо сбили министра с толку, и он разрешил эту «беспроигрышную» лотерею…

Джовано с большой радостью начал продавать лотерейные билеты, выкрикивая пафосные лозунги о выигрышах самых везучих, а у самого уже снова завелись хорошие суммы денег и хорошая жизнь, мадам Мишель была довольна, что Джовано вновь платит ей исправно, как и раньше, до скандала с кардиналом…

Но, нет, не долго так протянул Джовано, в тот день, когда юноша продавал, как и обычно свои лотереи, к нему подошли два сильных высоких королевских стражника со шпагами и арбалетами, и один из них грубо гаркнул:

– Моё почтение, «сеньор Джокамбо», или сейчас выясним, как вас, авантюрист, зовут на самом деле! Вы обвиняетесь в обмане министра, а так же денежном мошенничестве, так что его сиятельством министром нам приказано арестовать вас за эту афёру, если не хотите усугубить проблемы с законом, извольте идти с нами в Бастилию…

Тут Джовано застыл в холодящем оцепенении с настоящим ужасом на аристократичном молодом лице с мыслью: «О, нет!!! Только не это!!! Только не тюрьма!!! А-а-а! Срочно спасаться отсюда, рвать когти!!!».

После недолгого размышления Джованни рванул от стражников с такой скоростью, с какой только лёгкое грациозное животное убегает от охотников или хищника! Будто не куртизаном Джовано всю жизнь был, а заядлым бегуном! Стражники такой прыти не ожидали (Джованни сам от себя такого не ожидал, но страх перед тюрьмой дал юноше хорошее ускорение)…

Только спустя несколько минут стражники очнулись от удивления и побежали за беглецом, пуская периодически стрелы из арбалета…

Джовано полностью игнорировал опасность стрел, и всё бежал без оглядки, залазил от них на разные крыши, спрыгивал на кареты, карабкаясь по карнизам и скульптурам ввиде химер…

… Конечно, пока Джованни удалось спрятаться и оторваться от погони, он все силы отдал. И сейчас, бледный, осунувшийся, вспотевший, с усталым взглядом карих глаз с синяками под глазами и с взъерошенным смешным хвостом из волнистых длинных русых волос, кое-как поплёлся до дома мадам Мишель, где снимал комнату…

Джовано с тяжёлой от усталости головой и горящими от боли мышцами быстро покидал свои вещи и многочисленные книги так же в четыре сундука, как и приезжал в Париж, сел в большое мягкое кресло с массивными ножками…

И тут только понял, что он не может сейчас уехать обратно в Венецию по той простой причине, что сейчас в Париже его кругом караулит стража, а, чтобы уехать, нужно пойти, найти и оплатить почтовую карету. Получается, если он попытается сейчас пойти найти карету для побега в родной город, его быстро арестуют, и поедет юноша не в Венецию, а намного ближе – в тюремную камеру Бастилии.

Джовано не выдержал, уткнулся лицом в ладонь и вскрикнул:

– Что я наделал!!! А! Как мне теперь отсюда уехать?! Только не в тюрьму! Это я тогда по малолетству так легко обошёлся, сейчас всё серьёзно будет! Ой, не зря меня Ромео дурачком называет, ведь чужая страна, я здесь никому не знаком, никому не нужен, на что я рассчитывал?! Как мне сейчас спасаться?

Тут Джовано Казанове пришла идея попросить помощи у мадам Мишель, ведь ей пойти и нанять почтовую карету не стоит труда, а он сейчас всё равно пойдёт сейчас рассчитываться с ней за проживание, деньги после столь прибыльной афёры у него имелись, он может предложить за помощь с почтовой каретой вознаграждение…

… С такими мыслями Джованни кое-как привёл себя в должный вид: оделся опрятно, расчесал свой волнистый красивый хвост с атласной голубой лентой и с деньгами направился в комнату Мишель…

Молодой человек постучался в расписную дверь и просил:

– Моё почтение, мадам Мишель, можно к вам?

– Проходите, месье Джовано Казанова… – послышался женский тонкий голос Мишель.

Джованни прошёл и продолжил разговор:

– Мадам Мишель, я хотел сообщить вам, что пришёл рассчитаться и сдать комнату, потому что так сложились обстоятельства, что мне придётся покинуть Париж и вернуться в Италию в Венецию. И я хотел попросить у вас, мадам, помощи с поиском почтовой кареты, просто мне нужно уехать тайно, не попавшись на глаза страже, у меня сложились кое-какие проблемы с законом, поэтому мне сейчас никак нельзя самому иди в люди искать карету, а вы бы мне могли помочь с наймом кареты, я бы за такую помощь вам неплохо доплатил…

Мишель, женственная француженка с высокой причёской из каштановых волос с игривой завитой прядью сидела за позолоченным трельяжем в пышном платье лавандового цвета с яркими зелёными бантами, и не поворачиваясь, ответила:

– Что ж, месье Казанова, расчёт я приму, вы должны только за этот месяц, комнату проверять не буду, я вам доверяю, с каретой тоже помогу, понимаю ваши проблему, что в тюрьму никому не хочется, но за помощь с каретой я хочу от вас получить немного иное вознаграждение…

– Хм… – недовольно с раздосадованным выражением на нежном аристократичном лице уточнил Джовано, хотя сразу догадался, о чём пойдёт речь, – Иное вознаграждение? А какое именно?

– А подумайте, месье, сами, что нужно молодой, красивой и богатой вдове от самого известного в Европе любовника-куртизана, который славиться тем, что умеет доставить такое удовольствие даме, как настоящий альфа-самец?

Джовано на лицо ещё хуже стал выглядеть, сразу на лице появилась уже нездоровая усталость, голова и так была тяжёлая, а сам он не успел отдохнуть после такой пробежки, а тут ещё его опасение оправдалось, что добавило чувство униженности. «Эх, Мишель, стерва, знает, когда предложить! В самый неподходящий момент! Тут уже еле дышишь после такой пробежки по крышам, на нервной почве уже, кажется, всё тело болит, а она с этой бесконечной и одинаковой у всех светских избалованных дамочек, волынкой об «альфе-самце»! И, ведь знает, что я в такой критической ситуации не смогу сказать «нет»! Кажется, дамы высшего света думают только о том, как побогаче и веселее жить, красивей одеваться, вкусней кушать да предаваться разным развлечениям от скуки богатой жизни! Хотя…, мне-то что уже терять? Всё равно, когда я вернусь в Венецию, буду снова куртизаном, хотя тот год, что я прожил в Париже, я не занимался этой работой, но всё равно вернусь, никуда не денусь, просто на год мне удалось перерыв сделать. В тюрьму не хочется, а Мишель… ничего, не страшная, были у меня и хуже, можно согласиться…».