Тайна «Лунной сонаты». Пленники любви

Глава 21 Ночной разговор

Старик понимал, что Пианисту ни о чем не надо рассказывать. О послеобеденной прогулке и разговоре с внучкой ему было все известно, даже больше, чем ему самому, потому что он не научился еще угадывать ее мысли.

А узнать ему хотелось, что же тот обо всем этом думает. Но выспрашивать он вовсе не собирался, если тот сам не захочет обо всем поведать.

Герцог побаивался того, что услышит, и это окончательно добьет его и разрушит ту хрупкую надежду, которая только зарождалась в его душе. Но, скорее всего, тот вообще ничего не скажет.

Его же интересовало другое, кто или что может вернуть Жаклин к жизни. Что толку в том, что она не умерла от болезни, она все равно мертва, хотя ходит, говорит, спускается к обеду. Ее душа дышит на ладан и это в ее-то возрасте. Иногда ему кажется, что она отлетит в небеса в любое мгновение. Может быть, Пианист здесь и остается для того, чтобы хоть что-то предпринять. Но просить его о помощи было бы верхом наглости. Да он и предчувствовал, что нельзя ни о чем просить, как только он опустится до такой слабости, он погубит все, что с таким трудом шаг за шагом рождалось.

– Можешь ничего не говорить, – услышал он голос Пианиста.

Он продолжал что-то наигрывать, слегка повернувшись к роялю. Но в первый раз он не только не вспомнил, но даже не услышал, что же именно он исполнял, хотя возможно, в мелодии был какой-то знак. Он упрекнул себя за невнимание к своему гостю.

– Я понимаю, что ты от меня хочешь, и хотя условия всегда ставлю я сам. Но я постараюсь исполнить твое желание (это немного испугало Старика). Ты мне по-настоящему симпатичен, я думаю, что у меня это получится, хотя сделать все не так просто, как кажется, но учти, что я все буду делать так, как мне хочется, и так, как считаю нужным. Все получится, но не смей меня, потом упрекать, если что-то тебе не понравится. Твоя Жаклин вернется к жизни, полюбит и будет счастлива, только все совсем не так однозначно, как хотелось. Бойтесь своих желаний, они исполняются, – напомнил он знакомое изречение, но и сам Герцог в последний миг подумал о том же самом. И во все сказанное Пианист вкладывал особенный смысл.

– Ты обещаешь мне не вмешиваться и не перечить, не давать никаких советов, только ждать и помогать, если это будет нужно.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не мигая. И грезы Шумана звучали с такой поразительной и пронзительной силой, что казалось, готовы были перевернуть его к реальности.

– Да, я согласен, – глухо, очень тихо произнес Старик, понимая, что ничего другого ему все равно не остается.

– Это будет не так-то просто исполнить, но ты дал мне слово дворянина, – заговорщицки подмигнув, твердил он.

В это время раздались шаги Жаклин. И Старик осторожно прошел на балкон с задней стороны зала. Он научился двигаться легко и почти бесшумно. Ему совсем не хотелось сейчас встречаться с внучкой. Он понимал, что, не задумываясь, отдал ее в руки этого типа, и даже отказался защищать ее, если он предпримет нечто запретное и недозволенное. Но видеть ее мертвой? Он решился бы на что угодно, видя, как она хоронит себя. И откуда-то в душе его появилась уверенность, что ничего страшного не произойдет. И он знал, что после всех страданий еще будет благодарить его за это.

№№№№№№

Пианист в то время поднимал голову и отстранился от клавиш. Он внимательно следил за тем, как она спокойно, но решительно идет к нему через весь зал, как остановилась перед роялем.

Она хотела что-то сказать ему, но он заговорил первым:

– Я рад, что ты доверяешь мне, дорогая моя, многие на твоем месте были бы в ужасе от такого соседства и носа бы сюда не показывали, но ты отважная девушка.

– Это верно, – в тон ему ответила Жаклин, – я ничего не боюсь, ведь ничем в мире этом не дорожу, мне нечего терять.

– Хорошо, – согласился он, – я напомню тебе эти слова в другое время и в другой обстановке, и тогда мы еще посмотрим, есть ли у тебя что-то ценное в этом мире или все так же безнадежно, как и теперь.

Жак смотрела на Незнакомца молча, и оставалась очень серьезной.

– Если бы мне так говорил кто-то другой, я бы никогда ему не поверила, но вам не могу не поверить, Мессир, хотя, боюсь, что и вы заблуждаетесь.

Он обратил внимание на то, что она произнесла одно из его имен, совершенно уверенная в своей правоте.

Обман сошел ему с рук только с глупыми и трусливыми слугами, которые не признают в нем его самого, даже если бы он пытал их каленым железом. Это они по-прежнему были уверены в том, что человек, вечерами сидевший за роялем, их господин, в котором прорезался вдруг талант великого пианиста. И ничто их в том не смогло бы разубедить.

Ну что же, у него будет достойная соперница, хотя она и кажется слишком юной, беззащитной и наивной, но он может в том заблуждаться.

Что же произошло? Он не мог понять этого, но и не старался понимать. Она понятия не имела о том, что он замышляет и какую игру затевает. Он же знал любой ее ход и все-таки согласился играть…

Пианист не случайно исключил старика и запретил ему даже вмешиваться в происходящее. Пусть он казался невероятно жестоким, но ведь Старик не может знать финала, он понятия не имеет, как вернуть Жаклин к жизни, он вообще ничего не знает о том, что случится через час или нынче вечером, к примеру. Человек не может знать даже, что для него благо и что зло. Потому так нелепы и несчастны, оказываются судьбы многих, когда в один миг то, что казалось добром, оборачивается злом, и поздно что-то исправлять.

Жестокость была одним из условий его игры, ничего другого ждать от него нельзя было. Он не собирался и на этот раз, даже играя с хрупкой девушкой, отступать от своих правил.

А Жаклин в своей комнате снова открыла «Медею», решив приобщиться к чужой жизни и к чужой любви, ничего другого ей не оставалось.

Глава 22 Явление героя

Любовь, до сих пор она не думала о ней, не обращала никакого внимания на чувства. Но что стало вдруг происходить ее в душе? Ведь Медея была уверена, что никогда подобная болезнь не коснется ее, волшебницу, почти богиню. Но говорят, что боги страдают и мучаются из-за любви так же, как и простые смертные. Но ведь таким было не всегда.

Как она смеялась над свой сестрой, когда та убивалась из-за того, что ее возлюбленный обратил взор к другой. Да разве можно так страдать и отчаиваться? Да еще из-за пустого мужчины, не способного ценить чувства и страстные порывы. Из всех страстей, только страсть к власти и убийству имеет значение, а любовь лишит тебя радости жизни, и сделает несчастной, раздавленной и брошенной усталой старухой, на которую и взглянуть страшно.

Она никому не позволит измываться над собой, насмешливо игнорировать все ее желания. Да и кто он такой этот мужчина? По какому праву он должен вмешиваться в ее жизнь и что может от нее требовать?

А если он захочет воспользоваться для достижения своих целей ее даром? Заставит ее совершать все, и потом будет почивать на лаврах, не приложив для этого никаких усилий? И не вспомнит даже, кому он обязан всем, что имеет, а люди всегда отличаются черной неблагодарностью. Она не собиралась становиться игрушкой в руках проходимца даже царских кровей.

Цирцея говорила племяннице о том, что богини наверняка будут использовать ее в своих играх. Пусть так, она не сможет противиться Гере или Афине, но уж с Афродитой как-нибудь справиться. Она готова была служить самым могущественным из них и попросит защиты от коварной богини любви. Так думала Медея всегда и особенно в те дни, когда беда стремительно к ней приближалась.

Но Медея еще верила в то, что все будет так как ей того хочется. О страстях Цирцеи, о ее возлюбленных уже складывали забавные сказания. Но может быть тетушка и отлюбит за двоих. Но она не позволяла себе думать о том, что та никогда не ошибается, и все о чем она говорила, осуществится рано или поздно. Дни ее спокойствия были сочтены.

№№№№№№№

Мужчины в их мире не стремились приблизиться даже к царской дочери, они поглядывали на нее издалека, а оставались всегда с теми, кто попроще, для кого не надо звезд с небес доставать и подвиги каждый день совершать.

Никто и ничто не нарушила ее покоя до той минуты, пока в порт их не пошли корабли. Медея в тот момент стояла на высоком откосе и любовалась морем, его вольностью и бескрайностью.

Сначала Медея хотела испробовать свои способности и передвинуть эту скалу на другое место, но потом решила, что это пустая забава и делать этого не стоило. Она с детства любила эта место, здесь можно было укрыться от всего остального мира и ей вовсе не хотелось, чтобы тут вдруг по ее милости появилась пустота. Нет, свои умения надо было использовать для полезных дел. В трудный час, когда нужна будет ее помощь, они увидят все, на что она способна. И все смогут оценить то, о чем сейчас только смутно догадываются. Она снова взглянула на гладь моря и порадовалась тому, что смогла остановить свои необузданные желания. Но через мгновение она уже забыла обо всем и больше не вспоминала.

В тот миг и появились корабли. Чародейка удивилась тому, что не заметила их раньше. Не знала волшебница, откуда они взялись. Но ясно было одно, что-то странное и страшное произойдет в ее жизни, и связанно оно будет именно с непрошеными гостями.

Медея смотрела вдаль и не могла от них оторвать взора. Корабли, между тем причалили, люди стали выходит на берег.

И все они были высоки, стройны и прекрасны. Но видела она только одного, самого высокого и самого красивого из путешественников. Она не сомневалась, что этот человек и был их царем и предводителем. Он был так горд и так властен. Медея знала, что в их мире не было никого, кто мог бы с ним сравниться.

И потом, поняла Медея о них немного. Она узнала, что они эллины и направились к ее отцу не с добрыми вестями. Привело их сюда вовсе не желание на мир посмотреть и себя показать. Знала она и то, что без ее помощи они не справятся со своими делами, и более того – не уйдут отсюда живыми.

Отец уже говорил что-то о видении пришельцев, но ей не было тогда до слов его дела, теперь же это ее очень интересовало, и виною всему стройный юноша с царственной осанкой. Они не видели девушку, стоявшую около живописной скалы и почти слившуюся с ней. И только тот незнакомец, к которому Медея обратила свой взор, он, немного отстав от своих спутников, словно бы желая в чем-то убедиться, посмотрел туда, где она стояла, и пошел к царю последним.

№№№№№№№№№

Медея уже укрылась за скалой, словно бы испугавшись чего-то. Увидеть он ее не мог, как ей тогда казалось. Но странное предчувствие сжало ее сердце:

«Он почувствовал, что я о нем думаю. Он оглянулся». И от такого открытия становилось и радостно и по-настоящему страшно.

Царевна возвращалась во дворец по тайной тропинке, не желая встречаться ни с кем из них, в душе возникло такое чувство, будто она была в чем-то повинна и не сможет искупить своей вины

Она знала, что не хочет их видеть и не хочет показываться им на глаза. Мало ли к ним кораблей причаливало, но такие настроения она за собой замечала впервые и была от этого в полном смятении.

Напрасно ждала девушка, тревоги не исчезали. Со временем они становились сильнее. От ее безмятежного покоя ничего не осталось. Она была уверена, что можно спрятаться до тех пор, пока они не уедут дальше.

Чужаки тут же исчезнут из ее мира и ее жизни, и она будет радоваться, что оказалась такой благоразумной.

Но на этот раз она не была вольна в своих чувствах и порывах. Все было против нее в этом мире. Вот и служанка рассказывала о гостях. Царь был с ними не ласков, но они и не скрывали того зла, которое с собой привезли.

– Ему нечего бояться, – говорила Медея об отце, – он и не с такими воинами расправлялся. А если не поможет меч, то он обратится к Цирцее, она не сможет отказать родному брату в трудную минуту, хотя они и не всегда ладят.

– Неужели эти люди так глупы и не понимают, что они обречены. Как бы отважны они не были, но видно, они совсем не знают царя Этта, если пожаловали сюда. Он легко расправится с ними, если только она не согласится им помочь. А с какой стати она должна помогать чужакам? Она никогда не предаст своего отца. А потому он непобедим. Но им некого будет винить в собственной гибели. Только тот, высокий, который обернулся, как же быть с ним? Но чем он от них от всех отличается?

Уже поздно вечером, когда она заснула, Медея увидела странный сон. Наверное, ее богини думали по-другому.

Глава 23 Сон Медеи

И снился Медее сон, будто пришла к ней какая-то незнакомая ведьма, заверила, что ее прислали богини и сообщила, что она читала Книгу Судеб, на той странице, где ее судьба записана. И указанно там, что выйдет она замуж за Ясона и в Грецию вместе с ним отправится. И там, в Греции, сначала счастлива, а потом несчастна она будет. Большие блага и злодеяния большие совершить ей суждено. Но все на других направлено будет, а ее не коснется.

– Что ты такое говоришь? – возмутилась она, – не правда это, не может такого быть.

Но старуха только смотрела на нее и как-то странно смеялась.

– Не уходи от ответа, это не понравится твоим богиням, – произнесла она, но ничего не ответила ей девушка.

Она хотела проснуться, поскорее проснуться и забыть о кошмарном предсказании. И показалось ей, что доброе и светлое ушло из ее жизни, а какие-то странные тревоги не исчезнут больше никогда. Странное совпадение. С невероятной силой вырвалась она из объятий Морфея. Но и проснувшись, ей не удалось забыться и успокоиться. Наверное, она застонала, просыпаясь, потому что поспешно вбежала служанка, и легонько тряхнула свою госпожу.

– Что случилось? – вопрошала она.

– Нет, ничего, – растерянно произнесла Медея, – но какие – то дурные предчувствия, наверное, вчера мне надо было передвинуть скалу.

– Скалу? О чем ты говоришь, – искренне удивилась девушка, – но зачем тебе это?

Но Медея уже не слушала ее лепета, она думала совсем о другом И какие-то странные, вовсе ей непонятные видения и тревоги теснились в ее сознании. Ей было хорошо известно, что все это не случайно. Но сон только в первый момент так сильно тревожит, а потом он забудется и ничего от него не останется.

№№№№№№№№

Девушка видела, что госпожа ее чем-то очень потрясена и странно тиха, словно заколдованная, двигалась по комнате. Она умела быть незаметной, не вмешивалась в чужие дела. Потому она так долго продержалась в покоях своенравной царевны. Она знала, что Медея может творить чудеса. Правда, никто ничего особенного не видел. Но ведь о скале недавно она сказала серьезно. Хотя, разве такое возможно? Но служанка верила каждому ее слову.

Медея снова попыталась заснуть, но скоро поняла, что ничего из этого не получится. Она боялась засыпать. Боялась, что снова появится безобразная старуха (она тоже рано или поздно будет такой). Но она ведала, как навсегда избавиться от старости, и ради этого можно было пожертвовать и самым дорогом – собственной душой. Темная кожа, скрюченные пальцы, морщины на лице, – никогда она не доживет до старости, останется вечно юной и прекрасной.

Старуха не говорила всего, что знала, и знание ее конечно страшны, ведь добрых не скрывают так упорно, не прячут под мощными заклятиями. Лучше уж вовсе не спать, она знала, сон, который ей приснился и так ее волновал, не забудется весь день.

– Этот юноша с красивого корабля, как сон со всем этим связан? – спрашивала она и не находила ответа. И какое-то странное озарение снизошло к ней с бездонных небес.

– Гелла, ты не знаешь, как зовут предводителя наших гостей? – спросила она, словно о чем-то догадавшись.

– Кажется, его называли Ясон.

– Нет, нет, – яростно воскликнула она, – это не может быть, так не бывает.

Глава 24 Я шел к Беатриче

Старик удалился. После разговора с Жаклин в склепе, он мысленно уносился туда, к юности и любви. Он знал, что его тревожит больше всего то, что девушка никого не любит. И все время твердит о том, что никого никогда не будет любить. Но если так и случится, то ничего страшнее и не придумать. Если бы в его жизни не было любви, то сейчас о чем бы ему было вспоминать? И прав в тысячу раз великий итальянец, что Солнце и светила движет любовь. И в душе человека должны оставаться хотя бы воспоминания о ней, иначе жизнь становится невыносимой.

Может быть, не случись всего этого, и не задумался бы он о происходящем. Но Старик понимал, что его так ранило заявление Жаклин. Конечно, она растеряна, и земля уходит у нее из-под ног. Но жизнь продолжается, ее нельзя отменить. И она обретет смысл, если появится любовь, и она будет страдать и радоваться, но жить.

Говорят, что не все люди на земле наделены даром любить, но он не верил, что с Жак может случиться подобное, ведь она такая юная, хорошенькая, так тонко чувствует. Неужели она останется, не освещенная этим светилом.

Вопросы, вопросы, и никаких ответов. Он хотел вернуться в прошлое, но чувствовал, что настоящее его ни на шаг не отпускает от себя. Все здесь до неузнаваемости изменилось. Он знал еще одно – на склоне лет, как бы печальна не была любовь, сколько бы страданий и душевных мук она не приносила – это лучше, чем ничего.

Жизнь не имеет никакого значения без Таис, она бы даже Жаклин ему сейчас не подарила. Но как ей это объяснить? Она не понимает, и не хочет понимать. Может быть, со временем все изменится, но не слишком ли поздно будет. А коли он все понимает, то должен вмешаться и что-то сделать.

Герцог усмехнулся, глядя на свое отражение в зеркале. На него взирал чужой, усталый человек, растерянный, потерявший покой и душевное равновесие. И все-таки он не стал сетовать на небеса, потому что жизнь его обрела на закате смысл, он сможет, еще успеет хоть что-то предпринять, даже если и ошибется, но он будет действовать.

Понимая, что все равно не заснет и не успокоится, он направился назад в зал. На его счастье Жаклин уже ушла к себе, а Пианист поджидал его терпеливо, сидел молча у рояля и ничего не играл, просто не мигая, смотрел на клавиши

– Ты знал, что я приду? – чтобы хоть что-то сказать, спросил Пианист.

Тот усмехнулся, вопрос был праздным и не требовал ответа, на него и не стоило отвечать.

– Что беспокоит тебя больше всего? – спросил он в свою очередь, хотя и знал ответ на свой вопрос. Но он хотел, чтобы, произнеся эти слова вслух, сам Старик все понял. Может быть, он поймет, что же его на самом деле волнует.

– Я не могу смириться с тем, что Жаклин отказывается от любви, и в замке, как в склепе, хоронит себя. Она опомнится, но не будет ли поздно?

– Чего же ты хочешь? – бесстрастно продолжал Пианист свой допрос.

– Любви для нее, настоящей, как у Данте, – большой и светлой, – уверенно отвечал герцог.

– Хорошо, но ты разве не заметил, что твоя внучка упряма и ничего не хочет об этом знать? И тебе это известно не хуже остальных, как и то, что любовь может быть зла, жестока и закончится плачевно.

– Все равно, – упрямо твердил герцог Ра, – это не имеет значения. Я хочу любви для нее – это лучше, чем ничего. Ведь нынче на нее невозможно смотреть.

Старик знал, насколько это может быть рискованно. Он понимал, кто перед ним находится. А все-таки внутренняя его убежденность, что лучше хоть какая-то любовь, чем вовсе никакой, все еще оставалась, он ничего не мог с собой поделать.

Кожей он почувствовал, что тот принял его вызов и немного испугался, Знал, что еще может отступить, но отступать не стал.

– Она должна пережить любовь, чтобы исчез этот невольный цинизм и неверие, даже безответная любовь лучше, чем ничего. И он был так убежден в собственных словах, что собеседник с интересом на него взглянул.

№№№№№№№№

Пианист вроде бы с ним согласился, и можно было рассчитывать на то, что его внучка не останется во тьме одиночества и бесчувствия. Ну что же, это все-таки что-то, а потом, когда узнает, что, значит любить и быть любимой, тогда он и сможет помереть спокойно.

С этими странными мыслями и заснул старик, сознавая, что он сделал все от него зависящее. И во сне своем он вознесся вслед за Данте на небеса.

И женщина невероятной красоты предстала перед ним. Сначала он боялся взглянуть ей в глаза, считая себя по-прежнему старым и немощным. Но когда увидел свое отражение где – то на зеркальной стене, то понял, что все совсем не так, как кажется: он молод и прекрасен по-прежнему.

Тогда он с радостью и вдохновением поднял на нее глаза. Как он в этот миг понимал всех рыцарей, всех мужчин, готовых умереть за своих прекрасных дам, везде их прославлявших. Нет, в глубине души он по-прежнему оставался юным, восторженным романтиком и ничего с собой не мог поделать