Read the book: «Вкус подчинения»

Пролог

– Давид, – шепчу растерянно, оглядываясь. Как я здесь оказалась? – Я не понимаю…

– Молчать! – шипит он не своим голосом, и я падаю на диван в его современной квартире. Стойте, мы же были в отеле… – Ты должна знать свое место! Где твое место?!

Суров и безжалостен. Если бы еще знать, что именно его так разозлило. Он угрожающе нависает сверху, держа меня в плену глаз, рук, что по обе стороны головы, а главное, ауры силы и власти. Той ауры, которую при одном взгляде на его, словно высеченное из камня лицо, видно невооруженным взглядом. Но он никогда не грубил, не повышал голоса на меня.

Этого не требуется, ведь я уже в его власти. Добровольной, сладкой власти.

Он всматривается в мои глаза, пока я вжимаюсь в спинку дивана, словно что-то выискивая. Давит. Требует беспрекословного подчинения. Он не прикасается, но от его взгляда шею как будто охватывает ошейник, и я знаю, что он скоро там и окажется.

– На коленях, мое место у вас в ногах, – говорю тихо и покорно, и он тут же поднимается и отходит на шаг, осматривая мое дрожащее тело, скользя взглядом по прикрытой платьем груди, задерживаясь на постыдно торчащих сосках.

Страх и возбуждение, ровно как боль с удовольствием, идут рядом с этим человеком рука об руку, впитавшись в меня как яд, разъедающий прежнюю Майю, создавая из пепла новую, смелую.

Что происходит? Почему он так себя ведет?

– Правильно. И ты этого хочешь или может быть тебе больше понравится флиртовать с Андроновым, может быть ты даже хочешь сменить Хозяина? – выбор, которого нет, звучит в его угрожающем голосе.

Глава конкурирующей компании, которого мы сегодня встретили, был мил и предупредителен. И он бы мог мне понравиться, если бы не скользкий взгляд. Я и рассмеялась не над его словами, а потому что Лене сделали операцию. Я просто была счастлива.

– Нет, – сглотнув, отвечаю и медленно, словно нехотя стекаю ручейком с дивана. К нему в ноги. На колени. Трепещу, хочу его. Смотрю не в глаза, а куда-то на двигающийся ходуном кадык, на мощный разворот плеч, с которых он стягивает пиджак от Армани, и ниже, где все еще застегнутым был ремень.

Но это ненадолго.

Очень скоро упругая кожа будет хлестко ласкать мое тело, срывая хриплые постыдные крики наслаждения и погружая меня в мир порока и похоти.

И я хочу доказать, что нет причины быть грубым, ведь я сама готова к подчинению, но он словно не понимает, не слышит меня.

Смотрит зло, неприязненно.

– Расстегни ширинку, рабыня, – требует он, и я подчиняюсь. Достаю ремень, покорно вкладываю ему в руку и освобождаю из плена каменную, шелковую плоть.

Хочу облизать, хочу дать понять, как сильно люблю, но Давид резким движением толкает меня к своему паху. Большим и указательным пальцами давит на щеки и сразу толкает член глубоко в горло.

Ну ладно, я стерплю и это, стерплю насилие рта, стерплю крепкий захват косы.

Вот только острая боль от ремня по спине была настолько неожиданной и сильной, что я дернулась и хотела выпустить член, спросить, почему он меня не подготовил. Почему не рассказал, в чем будет заключаться сессия.

Но Давид продолжает держать мою голову, пихает член глубже и снова хлестко бьет по спине ремнем.

Кричу, но член во рту мешает.

Дергаюсь, но рука требует подчинения. Заявляет власть.

– Знай свое место, сука! Блядская тварина!

Это неправильно, так быть не должно! Все наши игры были на добровольной основе, а сейчас он просто насилует меня, избивает ремнем, оставляя обжигающие следы на нежной коже.

– Нравится, нравится, когда тебя стегают ремнем, как животное?! – вопит он, и я ощущаю тошноту и страх.

Что-то не так…

Я смотрю наверх, чувствуя, как задыхаюсь от члена, как горит спина и попа, как слюна обильно стекает по подбородку и вижу… Боже, нет! Кричу от ужаса.

Это не Давид, нет!

Это Леша и теперь в его руках полыхающий огнем хлыст, он снова замахивается и обжигает меня новым ударом. Агония проникает в тело, заставляет кричать, захлебываться слезами и острой невыносимой болью, а в попу внезапно толкается что-то острое, огромное, разрывает меня надвое! Кричу снова и снова! Умоляю прекратить адские муки.

Не надо, Леша! Не надо, Леша!

Я умру от боли, я просто снова умру от боли! Мне больно! Больно! Помогите! Давид, спаси меня!

– Майя! Майя! – орет мне в лицо знакомый голос, и я распахиваю глаза, сотрясаясь всем телом, чувствуя, как по лицу стекает пот.

Мои плечи в тесном плену рук Давида, а зубы щелкают от того, как сильно он меня трясет.

– Боже! Ты меня с ума сведешь.

– Сон, просто сон, – шепчу я хрипло и улыбаюсь. Тяну Давида на себя и вжимаюсь в его тело. Хочу окунуться в его надежность, силу, власть, просто хочу стать с ним единым целым. Чувствую, как его самого трясет и прошу:

– Воды.

Он тут же слетает с кровати и приносит мне стакан и вкладывает в дрожащие пальцы. Просто сон. Я так и знала. Выпиваю прохладную жидкость залпом, а Давид сам стирает капли с моих губ, целует и тут же смотрит внимательно и напряженно в глаза.

– Кто такой Леша, твою мать?!

Глава 1. Майя

Месяц ранее пролога

Страх сковывает внутренности. Тело дрожит и сотрясается в болезненной агонии. Мое тело. Ее тело.

Но мучитель упивается этим, снова и снова пронзая девушку своим мерзким отростком и сжимая рукой грудь. Он наслаждается ее слезами, криками боли, отвращением, стискивая шею другой рукой и заставляя задыхаться. Оставляя отметины, клеймо изнасилованной, клеймо жертвы.

Я, как всегда, смотрю на себя со стороны, рыдая. Знаю, что этот ужас никогда не кончится, знаю, что буду возвращаться в этот чулан дома культуры снова и снова, каждую ночь, каждый раз, когда буду прикрывать глаза и погружаться в царство Морфея.

Я опять здесь, чувствую, как стекают по лицу горячие капли, и смотрю на себя, кричащую от боли и унижения. Смотрю, как когда-то любимый человек совершает акт далекий от любви, уничтожая в юной девушке все чистое и светлое.

И я хочу отвернуться. Как же сильно я хочу на это не смотреть! Хочу забыть это, но не могу, не могу оторвать взгляда от своего бледного лица, просящего о помощи. Но я не могу ей помочь. Как тогда не смогла помочь себе.

Тру место на руке, где до сих пор, казалось, горит сигаретный ожог, и вдруг слышу стук. Он долбит воспаленный слезами и болью мозг. Громче. Еще громче, и я, наконец, могу обернуться.

Сон прерывается.

Резко открываю глаза, с облегчением вздыхая, что сон закончился. Что следующие двадцать часов я не буду видеть этого кошмара.

Снова стук, но теперь в реальности. Стук в дверь, так как звонка не было. Его выжгли. Не слишком удивительно в этом районе отбросов общества. И среди этих отбросов я. Майя Солодова.

Ленок, кашляя, поднимается со своего диванчика и пошатываясь бредет в ванную. Сестре осталось недолго, скоро сердце окончательно остановится, лишая юную девочку возможности ощутить прелесть жизни, исполнить мечты. Если бы в жизни была прелесть.

Может, и к лучшему, что она умрет?

Нет, так думать нельзя. Мы справимся, мы найдем выход.

В конце концов я увижу, как эта красавица идет к алтарю в подвенечном платье или как эта тонкая девочка танцует на сцене. Она мечтает о сцене. Она мечтает просто жить. Прожить еще хотя бы год.

– Ты откроешь уже или так и будешь фантазировать о голубом вертолете? – спрашивает эта девятилетняя засранка и скрывается в ванной.

– Конечно, – отвечаю в пустоту, мельком осматривая убогость обстановки, которую мы на пару каждый день упорно пытаемся делать уютной.

На вопрос, кто бы это мог быть, да еще и в такую рань, ответа у меня нет.

Наверное, поэтому, открывая, не спросив кто, я ловлю ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Таня?! Таня Воронина?!

Белый костюм. Уложенные волосы. Сумочка и туфли из крокодиловой кожи. Да, эта сучка, моя бывшая одноклассница, высоко забралась. Хотя я, как и все женские создания, с тщеславным удовольствием осознаю, что выгляжу моложе ее.

Таких, как Таня, много в инстаграме¹. Яркий регулярный макияж, солярии и развратная ночная жизнь быстро старят.

Может, и права была мама, что мы выглядим на столько грехов, сколько совершили.

Таня Воронина морщит нос, будто учуяв неприятный запах, и не говоря ни слова протискивается мимо меня, осматривая узкий коридор, и не разуваясь проходит в тесную кухню.

– Таня, чем обязана? – спрашиваю, следуя за ней и не чувствуя, что рада ее видеть, скорее, натурально охреневаю от ее наглости и невоспитанности. Нет, она, конечно, никогда не отличалась добрым нравом, но это уже зашквар.

– В этой, – она пытается подобрать слово, очевидно более вежливое, чем халупа, – квартире есть, куда присесть?

Я, вздохнув, приношу ей одну из двух облупленных табуреток и машу рукой в сторону чайника.

– Чаю?

– Да, зеленого, – повелевает она, скривив губы, и усаживается на край стула.

– Черный, Таня, только черный, – усмехаюсь аристократичности этой когда-то безотказной девки. – Ну, так что это за незапланированная встреча выпускников? Прости, врать, что рада тебе, не буду.

– Ну почему же? Я, лично, ее планировала. Даже навела кое-какие справки.

Холодок стекает от шеи по позвоночнику вниз.

Глава 2

– Зачем? – интересуюсь наигранно безразлично и наливаю чай без сахара. Себе добавляю одну ложку. Моему телу диеты все равно не помогают, зато помогает работа в больнице по двенадцать часов в сутки.

– Как твоя сестра? – в свою очередь спрашивает Таня и, подув на напиток, делает глоток. Этим и завершается ее чаепитие. – Много денег собрали на пересадку?

Долго молчу, пытаясь разглядеть в лице бывшей подруги хоть проблеск жалости. Но ее нет и быть не может. Она никогда не думала ни о ком кроме себя. Я уже и не помню, почему мы сошлись.

– Лена не младенец, жалости не вызывает, поэтому немного. Но ты ведь не помочь сюда пришла.

– Ошибаешься, – ухмыляется она и долго рассматривает мою сорочку до пят, распущенные светлые волосы, задерживается на наверняка опухшем после сна лице. – Ты все такая же.

– Какая? – невольно злюсь на ее выпад, в котором ни грамма восхищения или одобрения.

– Выглядишь невинной овечкой, которую хочется пожалеть. Неудивительно, что каждый мужик хочет тебя изнасиловать. У тебя же в глазах написано: жертва.

– Пошла вон! – мигом срываюсь на крик и указываю на дверь. Но весь всколыхнувшийся гнев разом затухает, когда вижу большие удивленные глаза Лены.

– О, это наша девочка, – лепечет Таня, не сдвинувшись с места, и от ее сладкой, как мед, улыбки на намалеванных губах меня тошнит, а Лена пятится, как от змеи.

– Лена, иди собирайся, – произношу спокойно. – Нам выходить скоро.

– Ты все так же в больнице? Утки за бомжами выносишь?

– Слушай, ты же все знаешь, – оборачиваюсь и рычу. – К чему эти вопросы? Что тебе нужно?

– Пришла тебе помочь, – пожимает она плечами и вдруг заливисто хохочет. – Можно сказать, стану твоей феей. Помнишь? «Золушка» была твоей любимой сказкой. И ты считала Лешу своим принцем.

– Засунуть бы в одно место такие сказки, – раздражаюсь я еще больше от того, что тема моего изнасилования, прогремевшая на весь наш маленький город, до сих пор ее смешит. Сука. – Говори, зачем пришла, пока жертва не превратилась в хищника, и весь твой дорогой костюм, купленный на деньги от продажи твоего тела, не оказался в мусорке!

– Какая ты грубая, – дует уткой губы эта проститутка и повторяет: – Я пришла помочь тебе и твоей красивой сестренке.

– Да как! Как! – уже кричу сквозь слезы. – В твоей роскошной сумочке волшебная палочка или ты принесла полтора ляма?! Как ты хочешь мне помочь?!

– Хочу предложить тебе работу.

Резко успокаиваюсь, смахивая слезы, и быстро умываюсь в раковине, растирая лицо и пытаясь сдержать желание задушить эту… Ну разве нельзя говорить все и сразу! Для чего эти инсинуации?

– Какая работа?

– Что ты знаешь о Теме?

– О каком Тёме?

Она закатывает глаза и достает из сумочки фотографию.

– Кто это?

– Это, милочка, один из самых влиятельных людей по эту сторону Европы. Нравится?

Фотография была с какого-то пафосного мероприятия, на котором мужчина в компании брюнетки смотрел прямо в камеру, но казалось, что это жесткое лицо смотрит в душу. Глаза, как и волосы, черные, кожа чуть смугловата, а твердый подбородок наводит на мысли о волевом характере.

Ничего от принца из юношеских грез. Если светловолосый нежный Леша, любимец всего города, оказался дерьмом, то страшно подумать, что из себя представляет этот миллионер.

– Не особо, – искренне отвечаю я. – И что? Его зовут Тёма?

– Нет, – фыркает Таня и убирает фото. Мое тело словно отпустили невидимые силки. Даже с фотографии аура этого человека гипнотизировала.

– Давид Грановски.

– И? – уже нетерпеливо рыкаю я. Сколько можно тянуть кота за хвост?

– И у него есть одна маленькая слабость, – она делает театральную паузу, набирает в легкие воздух и выдает, повергая меня в ужас: – Девушки с лицом жертвы. Такие, как ты, Майя.

Глава 3

Я не хотела кричать. Я вообще никогда не кричу. Кричать я перестала тогда, когда сорвала горло, воя о помощи. Меня никто не услышал или не захотел услышать.

Возможно, подсознание дало команду «не кричать», ведь это бесполезно. Но Таня своим предложением о продажной работе вывела меня практически на ультразвук.

Нет, я, конечно, выслушала ее, чувствуя тошноту и отвращение во всем теле ко всему, о чем она с таким упоением рассказывала. И о плетках, и о свингер-вечеринках, и о БДСМ Теме.

Но я ни на секунду не поверила, что женщина может испытывать удовольствие от всех тех вульгарных вещей, о которых она говорила.

Что женщина может испытывать оргазм, когда ее унижают, избивают или насилуют.

Вот в то, что мужчины от такого кайфуют, я поверила сразу. Сама с этим столкнулась восемь лет назад.

– Майя, а давай помедленнее, – умоляет Лена, которую я, как на убой, тяну в сторону метро.

– Прости, я просто…

– Разозлилась, – понимает умница и останавливается посмотреть, как голуби плещутся в весенней луже.

Я даже и не поняла, что зима уже прошла, отдавая бразды правления следующему времени года. В моей душе холод поселился давно и надолго, запорашивая снегом всю надежду на счастье.

Но сейчас, смотря, как качается Ленок из стороны в сторону, как солнышко ласкает ее полупрозрачную кожу, как путается в светлых волосах, я поняла, что жить надо сегодняшним днем и не думать о плохом.

Не с этой маленькой феей.

И если бы не голос Тани в голове, озвучивающий сумму, которую платит по итогу своим любовницам Давид Грановски, я была бы почти счастлива.

Квартира в Москве. В Москве! Квартира! Да где столько платят проституткам?!

Я даже боюсь представить, сколько она может стоить. И сколько денег у этого миллионера, что он каждый месяц дарит такие подарки.

«Или, может быть, – злорадная, завистливая улыбка искривляет мои губы, – его гложет чувство вины за то, что он делает с бедными, несчастными девушками? Больной урод, не иначе. Как таких носит земля?».

Доехав до учебной клиники в центре столицы, места, где и учатся, и лечат, я сразу отправляю Лену на процедуры по поддержанию сердечного ритма.

Сюда же к ней приходят преподаватели. Я же, переодевшись в закрытый халат и убирая волосы под шапочку, окунаюсь с головой в привычную суматошную жизнь клиники.

Капельницы, таблетки, утки, перевязки, чай в компании добродушной, неунывающей Вари, вечно таскающей очки, как у Гарри Поттера.

День проходит очень быстро, выметая метлой мысли о предложении Тани подготовить меня в любовницы этому садисту Давиду Грановски.

Он, конечно, клюнет, как сказала бывшая подруга. А потом я должна ей отдать семьдесят процентов от продажи подаренной квартиры и спокойно вылечить сестру.

Все просто. Так просто, что голова от ее предложения чуть не взорвалась. Так просто, что меня замутило от образа того, как я буду снова подвержена унижению.

Добровольно. Стану шлюхой!

И даже понимание, что после всего я смогу не только дать Лене возможность жить, танцевать, но и обеспечить себе вполне сносное существование, не помогло мне решиться…

Даже подумать о согласии на, по сути, работу проститутки.

После такого жить не хочется.

В прошлый раз мне не хотелось.

И если бы не внезапная беременность матери, я бы так и сделала. Просто прыгнула бы в темноту ночи, когда весь город осудил меня, заклеймив отверженной. Они слишком любили Алешу Маслова и были крайне возмущены, когда вместо того, чтобы выйти за него замуж, я подала заявление в полицию.

Глава 4

Там я красках описала все то, что сделал со мной этот ублюдок. Его посадили. На девять лет.

Одно то, что Таня ковырнула старые раны, вызывает жгучую болезненную ненависть.

Но сейчас я в светлой палате со шторками в цветочек, а не под садистом. До отбоя еще далеко, и можно расслабиться и просто слушать лепет Лены о пройденном учебном материале.

Кроме того, проверяю капельницу и тут слышу шум в коридоре.

В дверь с сияющей улыбкой заглядывает Варя и, сделав круглые глаза, зовет меня. Я закатываю свои, видя ее возбуждение, и выглядываю за дверь.

Вот это да. Сама чета Сладеньких уже второй раз на неделе пожаловала в нашу скромную обитель.

Лучший хирург города Роман Алексеевич и его супруга Анна, самая известная балерина России и директор балетной студии. Они частые гости в нашей больнице, и Варя просто сходит по ним с ума, как и Лена.

– Какая красивая пара. Прямо как из кино.

– Успокойся, – усмехаюсь я и тут замечаю, как Ленок высунула свой курносый носик за дверь. Вот уж кто точно поклонник Анны Сладенькой. Она ее кумир. – А то они заявят на тебя за домогательство.

– Отстань.

Варя отмахивается, как от назойливой мухи, и делает очередную фотографию на смартфон, продолжая пялиться на общавшуюся с заведующим, Алексеем Романовичем, пару.

Да уж, вот, что называется встретить Богов на грешной земле. Они всегда держались приветливо, носы не задирали, но, казалось, кроме друг друга ничего и никого не замечали.

Когда-то я верила, что и у меня так будет. Что я буду любима и полюблю в ответ.

Но я не достойна счастья. Клеймо жертвы наложило слишком сильный отпечаток на мою душу, не позволяя заводить тесных отношений ни с кем. Варя просто навязалась, с некоторых пор став неотъемлемой частью моей жизни. И хоть я нередко замечаю на себе мужские взоры, мне скорее хочется от них отмыться, чем ответить взаимностью.

Парни это понимают и не навязываются. Да и кому навязываться, когда последним лучшим поклонником был пятилетний кавалер Михаил, решивший, что я подхожу на роль его супруги.

– Майя, а можно я автограф попрошу? – вдруг дергает меня за халат Лена, вытягивая из омута раздумий, и делает умоляющие глаза. И вот как ей откажешь, хоть навязываться таким людям неприлично?

– Только быстро, – снимаю я ей капельницу. – И надень кофту. Нехорошо давить на жалость.

Она тут же, просияв, кидается из палаты и выбегает оттуда, одеваясь на ходу, стремглав помчавшись в сторону красивой пары. Почти в них врезается и протягивает альбом с фотографиями главных ролей Сладенькой Анны.

Темноволосая женщина мягко улыбается, и от этой улыбки тянет ответить тем же. Она просит ручку у мужа, расписывается на первой странице и целует щечку сестры, делая ее сегодняшний день наверняка самым счастливым в жизни.

– Жалко будет, если она так и не станет балериной, – слышу печальный голос Вари и смахиваю тут же набежавшие слезы. В груди дыра стремительно растет, и собственная вина, что не могу помочь единственному близкому человеку, разъедает душу. Очень давно. Почти превратив ее в тряпку.

– Жалко…

– Тебе бы волшебника, ну или любовника, – вдруг смеется Варя от моего острого взгляда, который я в нее метнула, резко успокаивается. – Я пошутила. Чего ты?

– Не шути так! – огрызаюсь и ловлю бегущую ко мне Лену. Подхватываю и несу в палату, чтобы снова поставить капельницу и дать отдохнуть возбужденному организму.

Но слова Вари не выходят из головы. Два в одном. И волшебник. И любовник. У меня это может быть. Хреновая сказка, которую не хочется читать и тем более в ней принимать участие.

Я могу помочь сестре, полностью разрушив при этом себя. Но я ведь могу! Я могу достать денег на операцию, которую проведет сам Роман Алексеевич, но мне придется продать свое тело. Тело, давно мне не принадлежавшее. Могу стать сабой для доминанта и потерять себя. Играть послушную овцу целый месяц и получить заветные документы на квартиру.

Всего месяц потерпеть то, что с таким трудом вытерпела одну ночь.

Злюсь сама на себя, что не похожа на тех женщин, которые получают удовольствие от насилия. Я при мысли о сексе хочу спрятаться в самый дальний угол. Само слово «секс» повергает меня в пучину темного отчаяния и ужасов прошлого, туда, где романтичный акт любви превратился в многочасовую экзекуцию.

Обещаю Лене скоро пойти домой и почти не глядя выхожу в коридор, посмотрев на лампы на потолке.

Одну бы заменить. Уже мигает.

И в этом мигающем свете замечаю посетителя, проходящего ровно мимо меня, скользнувшего по мне пустым взглядом.

Сердце замирает от страха и чего-то непонятного, словно брызнувшего на горячую кожу прохладной водой.

Я застываю как каменное изваяние. Давид. Тот самый Давид Грановски здесь? Здесь?!