Read the book: «Увидеть Париж и умереть…»
Короткие повести
Несостоявшийся финал
Кап-Кап-Кап. Это капает чужая кровь, Которая медленно, по капле, попадает в мой истощённый организм. Мой организм не хочет жить. Последние дни он вытворяет чёрт знает что. Я не могу стоять и тем более – ходить, падаю.
Я уже больше десяти лет веду необычный для нормального существа образ жизни. Нормальные люди долго так не выдерживают. Они, как правило, погибают. Видимо, настал и мой черёд.
Да и годы ведь не стоят на месте. Я – страшно подумать! – разменяла уже шесть десятков, покатилось на седьмой! И, может быть, это и к лучшему, что предел моей жизни должен наступить уже сейчас, а не в восемьдесят или в девяносто. Я пока ещё вполне в своём уме и владею собой, могу как-то повлиять на ситуацию, вообще на всё, что со мной происходит. А что могут старики? Да ничего! Мне почему-то всегда страшно на них смотреть, я испытываю ужас при виде беспомощной старости, при виде этих сморщенных существ с младенчески чистыми глазами. Но так же, как я не заметила, как из молодой женщины превратилась в пожилую тётку – так и моментально подкрадётся кошмар, которого я боюсь больше всего на свете: старость.
Впрочем, мне, кажется, это совсем даже не грозит… потому что я вот-вот откину коньки. Ощущения совершенно жуткие. Сердце работает, как какой-нибудь бур, которым пробивают асфальт. Этот дикий грохот уже много дней стоит у меня в ушах, я от него просыпаюсь, и мне кажется, что это происходит не внутри меня, а где-то за окном, на дороге. Как мне объяснили те врачи, которые первыми пришли мне на помощь, я совершенно обескровлена, и сердце работает вхолостую. Ему нечего перекачивать, и оно трепыхается без всякого ритма, и в любую минуту может остановиться.
До этого времени я была практически здоровым человеком. Медицину терпеть не могла и никогда не обращалась к врачам (если не считать того, что пару раз меня приносили на носилках и сразу водружали на операционный стол, но это было так давно – больше тридцати лет назад, всё это уже начисто погребено под руинами моей памяти. Я не люблю вспоминать не только плохое, но и хорошее, я так устроена, что всегда живу настоящим – и никогда прошлым).
Но последняя зима поставила точку в моём твёрдом убеждении, что я всегда буду здоровячкой-сибирячкой и что мне не страшен ни один чёрт. Как бы не так! Как верёвочке ни виться… Наверное, самую главную роль сыграли в этом стрессы, а их у меня было ой как немало! Конечно, можно ко всему относиться философски и, когда тебя жизнь бьёт по морде, внушать себе: «Такова жизнь! Её не переделаешь!» Но ведь не получается! Сначала предательство самого близкого человека, два года беспрерывных страданий, меня трясло, а по ночам я не могла спать, потому что стоило мне заснуть, как меня начинали терзать кошмарные сны, которые не снились мне никогда ни до, ни после.
Потом меня черти понесли на другой конец планеты, в страну, которая вызывала у меня невероятную идиосинкразию всем своим мещанским духом – там всё было подчинено тому, что я всю жизнь презирала, там был культ материального, торжество победившего обывателя-потребителя. А я была человеком из царства Духа, ублаготворение плоти всегда было для меня по сравнению с его чистыми радостями (кто этим живёт – тот меня поймёт!) совершенно ничтожным и незначительным занятием.
И вот когда я почувствовала, что моя психика начинает давать серьёзные сбои, и что моё полное неприятие этой страны забивает все остальные мои чувства и эмоции, я под каким-то надуманным предлогом просто сбежала оттуда, из этого благополучного рая, в мою такую неблагополучную и ужасную страну, к своим родным мутантам, выродкам, отморозкам, маргиналам и хамам… Ведь там я вдруг поняла то, чего не понимала никогда: что я глубоко русская и люблю свою Родину… А весь мир мне, как сказал Пушкин – чужбина (а может быть, я и под всем остальным могу свободно подписаться – «всё те же мы – нам целый мир чужбина, Отечество нам Царское Село» – в молодости я провела чудные лето и осень в этом святом для русских людей месте, с человеком, который был просто уникален, таких сейчас просто не существует в природе – они вымерли, как динозавры, как последние могикане великой русской культуры).
Потом ещё много чего было – и две страшных морозных зимы без денег и без дров в заброшенной деревне, где я была совершенно одна, и многочисленные смерти друзей и близких… Но доконала меня именно последняя зима, я это знаю точно.
Да, не прошло мне даром то, как я сидела в холодной пыточной камере неприятного дома, хозяева которого были отвратительными меркантильными рабами на обывательских галерах, плывущих в тупик Бытия. Мне всё там было противно, потому что пропиталось мерзким духом стяжательства, корысти и мелочной жадности. Дома усваивают ауру своих владельцев, а я устроена на манер очень тонко чувствующего все нюансы экстрасенса. И я ни разу не встречала того, что полностью отвечало бы моим запросам… Это всегда только – чуждое и грубое, примитивное сознание недочеловеков, тех, кто никогда не станет полноценными людьми, потому что внутри у них пустота. В их человеческой оболочке отсутствует самое главное – Дух… А без него она – ничто.
Ну да Бог с ними, с недочеловеками! Я знаю, что слишком много требую от людей – того, на что они просто не способны. Мне никогда не отвечали на мои чувства. Возможно – просто мне не попался человек моего уровня, но они существуют, я знаю. И очень многие даже гораздо умнее и намного талантливее, чем я. Но вот не попались мне такие на моём жизненном пути. Только однажды – но, в общем-то, это было совсем не то, это была парализованная старушка, несмотря на весь её уникальный ум и талант (она была замечательной известной пианисткой), конечно, мы общались почти три года, но я была тогда сама буквально «неполноценной» – мне было всего двадцать лет: дура дурой.
И никогда я не соглашалась на дешёвку, которую мне предлагали. То есть, конечно, я не без греха, мужчин в моей жизни было довольно много. Но физический «перепих» с ними я воспринимала как оскорбление, потому что я не воспринимала их, как людей – скорее, как животных (но животные-то как раз в миллион раз чище и благороднее!). Единственный мужчина, кого я воспринимала как человека, был отцом моего ребёнка, но он совершил такое подлое предательство по отношению к нам обеим, что я и вспоминать-то его не могла много-много лет. Просто похоронила в себе всё, с ним связанное. А самое страшное, что на нём дело не кончилось. Его дочь пошла по его стопам, как будто ей генетически передалось всё, что он сделал.
Но продолжу тему, с которой я начала своё повествование – о том, как я надломилась и в результате очутилась на больничной койке с вполне вероятной перспективой покинуть этот мир.
…Я понимала, что со мной происходит что-то необычное. Я не могла ходить. Как только я выходила на улицу, у меня темнело в глазах, начинала сильно кружиться голова, сердце буквально вырывалось из груди, и мне надо было сесть – всё равно куда. До этого я была нормальным здоровым человеком и ни на какие болячки не жаловалась – наоборот, все жизненные не слабые перипетии вроде бы на мне совершенно не отражались. Но это только казалось. На самом деле всё копилось незаметно.
Конечно, это был не какой-нибудь пустяк типа насморка. Это было серьёзно. Хотя бы потому, что я была одна-одинёшенька, и обслуживать меня было некому. А сходить в магазин стало большой проблемой. Да и валяться в постели целыми днями я тоже не привыкла – я была человеком активным и деятельным. Но преодолеть так внезапно навалившуюся на меня физическую немощь я не могла, как ни старалась…
И мысли в голове крутились нехорошие. Одно дело, когда ты, будучи совершенно здоров, думаешь о том, что можешь умереть, и понимаешь, что это от тебя где-то совсем далеко, а другое – когда твоя плоть отказалась тебе служить верой и правдой, как было много десятков лет… Нет ничего страшнее такого внезапного и коварного предательства твоего организма! И нужно собрать в кулак всю свою волю, чтобы не распластаться на своём ложе кулём и продолжать жить почти так же, как жил до того, делая вид, что ничего страшного вроде бы и не происходит.
Впрочем, так я поступала всегда: когда у меня случались какие-то небольшие перебои со здоровьем (жизнь есть жизнь – у кого их не бывает, тем более, когда живёшь в экологически грязной среде, постоянно на нервах, потому что всяческих переживаний в избытке подкидывает тебе окружающее), я всегда их гордо игнорировала, не бегала по врачам (как я уже написала, медицину я просто не переносила) и никогда не глотала таблетки, считая их очень вредными. Пару раз меня на носилках приносили в операционную, но операции были хоть и тяжёлыми, но не очень важными – так, вырезали кое-что ненужное, возникавшее из-за стрессов.
Вот и сейчас – я не стала обращаться ни в какие больницы ни к каким врачам. Я понимала, что это бесполезно. Я была уверена, что врачи – это люди из нашего полностью сгнившего морально общества, поэтому они, во-первых, были малокомпетентеными (у нас везде работали почти не разбирающиеся в своём деле и плохо образованные товарищи), во-вторых, они, как и все другие, не горели желанием помочь ближнему, потому что делали свою работу исключительно из узкоэгоистических материальных соображений Давно прошли времена энтузиастов-гуманистов, вкалывающих за альтруистические идеи
Перебирать события своей долгой и бурной жизни я тоже считала бессмысленным. Всё равно ведь ничего нельзя было изменить и поправить. Жизнь была фактически прожита – хорошо ли, плохо ли, но было ясно, что впереди остался какой-то очень небольшой отрезок отпущенного тебе времени. И что толку терять его на бессмысленные терзания по поводу своих глубочайших ошибок, совершённых по неопытности и тогда, когда обстоятельства загоняли в угол? Ясно – сейчас многого не натворил бы: не влюбилась бы в какого-нибудь козла, которому сто лет ты не была нужна, просто хотелось попользоваться твоим сладким молоденьким тельцем, не отдала бы лучшие годы предателю-ребёночку, который, как только ты выполнила свой «родительский долг», плюнул на тебя с высокой колокольни, полностью забыв о твоём существовании…
Но это – сейчас, когда у тебя ума палата, потому что если бы ты продолжала быть той же наивной, непосредственной, разбегающейся к каждому встречному-поперечному доброй идиоткой, ты давно бы ушла из этого подлого и грязного мира, где многие люди способны только на гадости по отношению к ближнему. А тогда…
Тогда ты вообще мало думала и размышляла. Во-первых, не было времени – всегда приходилось решать кучу проблем. Во-вторых, кто же предаётся размышлениям, будучи молодым? Он просто живёт, впитывая все ощущения и эмоции, жизнь тем и хороша для молодых, что вокруг – каждодневный океан событий, по которому ты плывёшь, не ведая, где наскочишь на рифы…
И всё-таки – не верилось, что придётся умереть… И дело даже было не в инстинкте, который не давал поверить в такую вполне вероятную для каждого живого существа возможность. Теоретически – оно да, возможно… Но ведь только-только начал что-то понимать в этой жизни… Что-то такое вроде важное… Чего ещё не знают другие…
Да нужно ли им это?!! Нет, конечно. Каждый приходит к своим открытиям трудным, извилистым путём, каждый находит в своей жизни только своё, не доступное другим. И неправда, что получаем мы «по заслугам». Жизнь несправедлива до крайности, можно быть каким угодно праведником, но она будет тебя только бить, и наоборот – последняя сволочь получит в ней всё, что его подлая душа пожелает, без малейших усилий…
А ценить жизнь и её простые удовольствия начинаешь, как правило, только тогда, когда они в массе своей становятся тебе недоступны…
Больше всего на свете я ненавидела всяческие праздники. Они сбивали с ритма. Во-первых, я никогда ничего не праздновала. Моя жизнь в последнее время была скудной материально, почти нищей, и суровой, не располагающей к веселью. Во-вторых, я не любила общаться с людьми, которые были мне чужими. А чужими были все. Я давно растеряла друзей и близких на ухабистой жизненной дороге. Раньше я любила посидеть с кем-то, кто что-то для меня значил, поболтать, немного и выпить – почему бы и нет? Я была, что называется, общительным человеком, люди меня всегда интересовали. Теперь же для меня не оставалось ни одного человека, который представлял бы какой-то интерес. Столько друзей и знакомых умерло за последнее десятилетие!!! А кто не умер, был от меня далеко, да и у них жизнь складывалась ненамного лучше моей. Все были уже в том возрасте, когда вплотную подступали болезни, которые «помолодели» – раньше люди доживали до восьмидесяти и были бодрыми и деятельными, теперь же, в наши шестьдесят, мы уже загибались от разнообразных хворей.
Утверждать, что я покину этот мир легко и играючи, было бы полной неправдой. Нет, несмотря на то, что я считала его очень несовершенным, а многих людей способными на любую низость и гнусность, он мне был дорог. По многим причинам.
Во-первых, я к нему привыкла. Даже если жизнь не радует, всё равно, кроме неё, у человека нет ничего другого. Ведь любой бомж, скитаясь по грязным подвалам, хочет жить. Любой умирающий в муках – я это неоднократно видела сама! – рвётся жить, даже если жить там уже нечему.
Во-вторых, по сей день со мной оставались такие вещи, которые меня сильно интересовали и даже волновали. Например, классическая музыка. Это был совершенно не разгаданный мной феномен. И я даже близко не приблизилась к его разгадке. В чём состоит её такое сильное действие на душу? Тёмен лес…
Да что музыка! В этой жизни я не понимала чересчур многого. А понять так хотелось!!! Вполне можно было сказать, что я на склоне своих лет была так же невежественна, как трёхлетний карапуз.
Я подозреваю, что даже те, кто корчил из себя всезнаек – какие-нить там академики и профессора тоже были полными профанами. Этот мир просто ускользал от человеческого понимания, хотя, вроде бы, в нём не было ничего такого уж сложного: кругом свирепствовала всяческая природа, в которой вот уже много веков бултыхался жалкий слабенький примат, у которого наверху плоти был насажен такой миленький кочанчик – нет, не капусты! – а мощный орган для выживания в этой коварной природе-Матери.
Но как часто она превращалась в чудовище, готовое погубить миллионы людей, и этот замечательный орган совершенно им не помогал! Стихия, разбушевавшись, сметала на своём пути всё – все жалкие человеческие приспособления, которые они придумывали, чтобы остановить безжалостную мать-убийцу!!!
Помимо каверз природы человек сам ещё подбавлял масла в огонь, своими действиями провоцируя её на разрушительные выходки. А сколько гадостей он способен был преподнести ближнему своему! И часто это было вовсе не потому, что существовала такая насущная необходимость – нет, просто человек был так устроен, что о так называемом гуманизме вспомнить иногда, к случаю, хотелось, но суть, суть была тщательно скрываемой и замаскированной: если в Африке до сих пор существовали племена каннибалов, то абсолютно всё человечество рассматривало ближнего своего только как предмет для употребления, естественно, не прямого, в пищу, а существовало много разных способов извлечь пользу из существования множества соплеменников, при этом подав акт какой-то сугубо личной корысти как якобы высшее благодеяние, которым ты очень хочешь осчастливить всех от мала до велика.
Так что природа преуспела, когда наделяла человека этим самым необходимым для жизни в обществе себе подобных качеством – лицемерием, иначе он просто не смог бы общаться с такими же, как он…
Я не была по жизни тонким психологом, но некоторые вещи, характеризующие человеческую породу, уж слишком лежали на поверхности, не заметить это было трудно.
Как правило, все поползновения тех, кто имел со мной дело, сводились к примитивной цели: извлечь из нашего общения сиюминутную выгоду. Посмеявшись про себя, я быстренько пресекала этих наивных любителей найти дураков, за счёт которых можно было неплохо и комфортно устроиться.
Но когда я осталась практически на улице, вот тут-то я и хлебнула горюшка. Мне пришлось вдоволь «насладиться» обществом таких людей, к которым я раньше и близко бы не подошла! И не потому, что была заносчивой и считала себя умнее всех. Наоборот – с детства мои близкие всегда сокрушались, что я, как они выражались, «простодырая», и обмануть меня может любой: я не могла допустить, что человек мне лжёт. Сама я врала только для того, чтобы не расстраивать свою бабушку, но моё враньё было таким неумелым, что бабушка быстро просекала мои жалкие попытки скрыть от неё то, что могло бы её огорчить, и получалось ещё хуже…
А тут… жить-то было негде, я не могла позволить себе опуститься на дно, подобно многим несчастным грязным вонючим товарищам, уныло бродящим по просторам нашей необъятной Родины в её последние кошмарные два десятка лет победившего капитализма. И приходилось проситься на постой к людям, которые, конечно же, брали меня к себе отнюдь не из жалости и не из альтруизма. Соображения у них на этот счёт бывали разные. Пока я чувствовала себя ничего себе и выглядела на свои года, они вовлекали меня в свою жалкую действительность, заставляли заниматься уборкой своих убогих комнат и вообще принимать самое непосредственное участие в своём гнусном бытии. Их жизнь проходила бессмысленно: они жрали, пили, спали, ругались… Как они были мне противны вместе с их помоечными предметами обстановки (когда у меня было много денег – был такой недолгий период в моей жизни! – я такое дерьмо выкидывала на помойку без жалости и сожалений, а эти ублюдки даже боялись быть обворованными, вот смех и грех-то!!!)!
Теперь, я думаю, всем было понятно, что я была уже совершенно ни на что не способна. Тем более, на какие-то длительные физические усилия. Это было просто написано на моей физиономии, про такие говорят: «краше в гроб кладут». И мне оставалось одно: помирать под забором. Выхода из этого жуткого тупика я не видела никакого…
Нет, не горела я желанием принять мученическую смерть! Да и никакую другую тоже… С другой стороны, меня ведь не спросят.
Однажды мне пришлось побывать в крематории (хоронили знакомую старушку). Меня попросили зайти вовнутрь и что-то там узнать. Когда я шла назад, я слегка заблудилась и стояла, раздумывая, в какой же стороне выход. Вдруг открылась дверь, из которой вышел пьяноватый служитель. А за ним я увидела помещение, состоящее из множества полок, на которых в разных позах лежали голые трупы. Как чемоданы. Меня это зрелище почему-то оскорбило до глубины души. Я ещё была сравнительно молодая, лет тридцати с небольшим (дочери было четыре года). И всегда считала, что человек – это нечто уникальное, можно сказать, исключительное явление для Вселенной. А тут… как мешки с картошкой…
Служитель истолковал моё замешательство по-своему. Видимо, и лицо у меня слегка перекосилось от такого неприятного зрелища. Он ехидно спросил:
– Боишься?
Но я не стала объяснять ему, что дело совсем даже не в страхе. Да и объяснить всю ту сложную гамму чувств, которую я в тот момент испытывала, вряд ли представлялось возможным…
Но удивительнее всего было другое. Меня поражали люди, ищущие спасения в религии. Ну хорошо, есть в ней какие-то положительные моменты, не без этого, она ведь призывает человека быть нравственным, не творить дурных дел, помогать ближнему… Но всё это может делать абсолютно любой, для этого не надо обращаться к какому-то мифическому существу, которое, якобы, контролирует всю твою жизнь. А вот его сверхжестокость по отношению к человеку просто изумляла. Вложить в него разум, знающий, что от тебя ничего не останется. Даже памяти. Как жестоко!!! Допустим, кого-то мы помним долго – гениев, великих людей, знаменитых учёных, время от времени совершавших перевороты в науке, а вместе с ней и в жизни миллиардов обывателей. Но ведь стоит только погибнуть этой цивилизации (а это может случиться в любой момент и в одну секунду!), как от человечества и от его «благодарной» памяти не останется ровно НИ-ЧЕ-ГО!!!
Всё было придумано очень ненадолго и недолговечно, если брать космический масштаб. Секунда жизни. Космические мошки – вот кто мы вместе с нашим комочком грязи, который казался необъятным только тем необразованным товарищам, которые жили на заре человеческого существования.
Они тогда были смирными и очень покладистыми, потому что понимали, что их жизнь висит на волоске. Они не могли уберечься от катаклизмов – смерчей, ураганов, землетрясений, болезней, пандемий, почти полностью выкашивавших миллионы жалких беззащитных существ, зависящих от любого пустяка… А войны, которые они стали интенсивно вести, убивая себе подобных, как только научились изготавливать соответствующие инструменты для массового уничтожения!..
(Странно, но никогда не случалось такого, чтобы на Земле никого не осталось… Это наводит на размышления о том, что в природе существуют силы, каким-то тайным образом, помимо естественного, восполняющие человеческую популяцию, что бы с ней ни произошло. Зачем-то она нужна…)
И уж только в самое последнее время, каких-то сто лет, человек сделался невыносимо заносчивым. Он возомнил, что он – высшее существо, а вовсе не «тварь дрожащая», и стал позволять себе совсем уж непозволительные вещи – например, он начал активно вмешиваться в природу, пытаться изменить климат, а также занялся такими вещами, которые действительно по плечу только Господу Богу. Я имею в виду клонирование животных и человека. Открытие всяких там геномов на фоне этого и внедрение генов животных в растения – это уже так, милый пустячок на фоне того, что человек возжаждал взять на себя функции Создателя.
При этом ничего ведь не изменилось – люди как умирали, так и продолжают умирать. Свирепствуют всяческие неизлечимые мучительные болезни, косящие миллионы направо и налево. Жизнь хороша только для кучки богатых, остальные, по большому счёту, прозябают…
Тот самый кочан не капусты, а орган непонятного назначения (излучатель волн?) нужен вовсе не самим людям, это уже понятно. С его помощью, скорее всего, силы, нас контролирующие и проводящие на нас всяческие эксперименты, осуществляют свои опыты на огромном количестве биологического материала. Мы – серийное поголовье для серийных космических маньяков.
При этом их цель вовсе не выведение высшего человека, как размечтались некоторые. Если бы это было так, человек не оставался бы таким неизменно примитивным на протяжении всего своего существования. А в главном он нисколько не изменился – как был он глупцом и корыстной сволочью, так и живёт с этим много тысячелетий.
Мы нужны как биологический материал – вот в чём истина-то! А всё остальное – игра нашего буйного воображения, которым нас наградили (и то далеко не всех!), чтобы хоть как-то скрасить наше убогое существование…
Мне, конечно, было совсем не всё равно, что в этом мире я существую не сама по себе. Людям давать отпор я научилась давным-давно, ещё со школьных лет, когда я слыла «трудным ребёнком» и невероятной строптивицей. Потом меня пытались подстричь под свою убогую гребёнку товарищи, захватившие власть в нашей несчастной стране, но им, всесильным, как ни странно, это совсем не удалось, хоть методы они применяли совсем даже не щадящие, а самые что ни на есть крутые. Но я сумела извернуться и выскользнуть из их нечистоплотных объятий.
А вот противостоять каким-то неведомым силам, которые никак себя не проявляли – понятно, было невозможно. Человеку якобы дана свобода, но это такая же иллюзия, как и то, что существует милосердный всевидящий боженька, который всемерно заботится о своих чадах. Да – вроде бы мы были свободны в своих поступках: могли любить, кого и что хотим, могли делать всё, что нам заблагорассудится, за исключением всяческих поступков, которые наносили вред обществу (впрочем, при определённых обстоятельствах даже криминал считался узаконенным и оправданным, всё зависело от предпочтений, точки зрения, принципов и убеждений, существующих в обществе на сегодняшний день). Но если вдуматься – вся наша свобода давалась нам на миг, до того момента, когда мы переставали принадлежать сами себе, вот как я сейчас. А миг этот наступал неизбежно. И никто не мог увильнуть от того, что в итоге он становился НЕ НУЖЕН: ни близким, ни миру, ни даже себе.
А человек был устроен, ко всему прочему, так, что любил обманывать сам себя… Он предпочитал жить с закрытыми глазами. Но я-то была другой. Я любила докапываться до сути, до тех мест, откуда у событий росли уши. Я не могла предаваться иллюзиям, зная, что наступит момент, когда они рассеются подобно утреннему туману. И поэтому предполагала, что будущее сулит такие страшные вещи, что, возможно, люди поступали даже в чём-то мудро, не думая о нём, потому что наверняка не в силах людских было их предотвратить.
А пока что… пока что я находилась под прессом собственного маленького ада. Это была как бы репетиция того, что ожидало всех нас. Я не знала, как долго буду подвергаться воздействию деструктивных сил, но не надеялась на то, что с мной поступят милосердно, ведь в своей жизни я видела родных и знакомых, умиравших долго и мучительно… Пришёл мой черёд, оставалось только терпеть и ждать неизбежного.
И вот наконец наступила кульминация. Меня сгрёб в охапку милосердный сосед, которому надоело смотреть на мои мучения, и отвёз в поликлинику. Там он выдержал битву у окошечка регистратуры, потому что у меня, как всегда, с бумажками, которые изобретало наше бюрократическое общество во множестве, было не в порядке, а потом чудом взгромоздил меня на третий этаж, передав в буквальном смысле толстой пожилой врачихе на плечи, и она потащила меня в свой кабинет, приговаривая, что ведь она не может осматривать меня в коридоре. Как мне ни было плохо, я не могла не заметить, как смолкли люди, сидевшие там и ожидавшие приёма, и как они с любопытством следили за развитием событий. Сценка, конечно, была довольно необычной: толстая тётка в белом халате тащит на себе полутруп.
В кабинете на меня накинулись уже две тётки. Мне стали делать всяческие анализы, после чего врачихи пришли в ужас – они у меня были несовместимы с жизненными показателями. Они стали кричать, что если я сию секунду не лягу в больницу, то они за мою жизнь не ручаются. Я, хоть и помирающая, но пыталась слабо возражать, потому что в больницу мне очень не хотелось, чем привела тёток в полную ярость.
– Вы на себя в зеркало-то смотрели?!! Вы же бледная, как мел, совершенно обескровленная, вы же умрёте вот-вот, не успев вернуться домой! До чего вы себя довели! Вам что – наплевать, что с вами будет???
Кончилось это тем, что Саша потащил меня вниз, на рентген. Но это оказалось очень сложным делом – я совершенно не могла стоять, и работающая там женщина уже отчаялась сделать снимок. Но сила воли у меня чудовищная, я спросила, как долго мне надо продержаться и, узнав, что всего-то минуту-другую, я собрала в кулак последние силы, и снимок был сделан…
Не буду утомлять читателя всеми этими медицинскими подробностями. Первые дня три-четыре я просуществовала в каком-то кошмарном сне. Однако же я понимала, что я лежу на чистой постели в довольно большой и светлой комнате и вообще вполне осознавала всё происходящее вокруг. Кроме меня, там находились ещё три совсем престарелых бабульки, которых тоже привезли почти невменяемыми (кого с давлением, кого с сердечными приступами), но которые на удивление быстро оклемались (что значит старая гвардия – это люди пережили войну и все прочие передряги, поэтому они и в 80 лет были как стойкий оловянный солдатик, и не так-то просто было их скосить той омерзительной мадам, которая ходит среди людей в белом саване и с косой с самого начала их существования на этом многострадальном шарике!!!).
Я была уверена, что не выживу. Мысли и ощущения возникали странные. Ночью все спали. А мне начала слать смс-ки моя подруга, и в них было очень много дежурных фраз с утешениями. Мне очень хотелось написать ей в ответ, что я в этом совершенно не нуждаюсь. Не знаю, может быть, я всё-таки не верила до конца, что оставлю этот несовершенный мир – но я нисколечко даже не боялась. Скорее наоборот – мне хотелось, чтобы это побыстрее кончилось. Я уже явственно видела эту грань, разделявшую два несовместимых мира: этих стонущих бабулек в палате и тот, куда мне предстояло попасть. Где он точно находится, я отчётливо не представляла, но мне казалось, что что-то уже отделилось от моей страдающей больной плоти и летит куда-то в Вечность…
По-моему, при этом даже боль меня переставала терзать. И я куда-то проваливалась – то ли в глубокий сон, то ли в бессознанку…
А самое главное – я вдруг поняла, как никогда до этого не понимала, что наш привычный материальный мир – это ничто. Он почти совсем не играет никакой роли. Главное происходит не здесь, а там, куда мне предстояло улететь (ей-Богу, другой глагол трудно придумать, это ощущалось именно как полёт).
Мне вливали кровь почти каждый день. Все беспокоились, как я это перенесу – медики-то знали, что при этом бывает всякое, вплоть до комы, потому что организм может начать отторгать чужую кровь, даже нужной группы. Но у меня всё прошло без сучка без задоринки – кровь вливалась в меня как родная, организм её усваивал на ура.
И когда наступил тот момент, что я почувствовала, что я спасена – я не уловила. Но моё многомесячное состояние глубокого инвалида вдруг внезапно закончилось. Вот только не знаю – было ли это счастьем? Любой нормальный человек наверняка скажет: конечно, остаться жить – это безусловное, несомненное счастье. А я в этом что-то совсем не уверена…
Дрожжи для выгребной ямы
Мне никогда и ничто не мешало быть самой собой и делать только то, что я хочу.
С самого раннего детства я знала: мне можно всё. Откуда во мне возникла такая уверенность, сказать трудно. Осознавать себя как Личность я начала несусветно рано, возможно, ещё до того, как начала говорить. Я помню, что понимала людей абсолютно так же хорошо, как сейчас, прожив бОльшую часть своей жизни.
Возможно, так было потому, что люди в большинстве своём чрезвычайно примитивны, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что они думают и чего они жаждут.
Ещё учась в школе я делала такие вещи, которые не позволили бы делать ни одному ребёнку. Например, я совершенно в открытую читала на уроках книги, а ещё я всегда возражала педагогам, если считала, что они неправы. Впрочем, самый первый мой опыт по этой части кончился довольно плачевно. Шёл первый месяц из тех скучных десяти лет, что я проторчала в этом заведении, которое, может быть, и учит читать и писать (я это умела задолго до поступления в первый класс) и даёт какое-то слабое понятие о том уровне науки, к которому она приходит к тому времени, но для таких, как я, школа совершенно бесполезна.
