Экспресс на 19:45

Посвящается Джеффри.

Вот уже двадцать лет ты был и остаешься первым и единственным.

© Гаврикова Е.И., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Часть 1
Все наши маленькие тайны

Если вы хотите сохранить чтото в тайне, вы должны скрыть это даже от себя.

Джордж Оруэлл, «1984»

Пролог

Она наблюдала. Такой у нее был талант. Растворяться в темноте, утопать в тенях, распластанных между и позади. И видеть мир таким, каким он был на самом деле – когда люди представали в своем истинном обличье. Сегодня каждый имел возможность транслировать вовне изрядно подредактированную версию своей личности. Каждый устраивал «шоу имени себя». И позволял маске сползти, только оставшись в одиночестве, подальше от посторонних глаз.

Она наблюдала за ним не в первый раз. Заглядывала под соскальзывающую с его лица маску.

Он тоже прятался в уличных тенях, в непроглядной вязкой тьме. Она следила за ним, пока он, будто хищник, кружил на машине в поисках места под деревьями. Он припарковался, но оставался за рулем, пока не наступила ночь и окна домов не погасли одно за другим. Наконец он вышел из машины, тихо закрыл дверь и перешел улицу. Он ждал.

Что же он замышлял?

Она наблюдала за ним вот уже несколько недель и видела, как он катал своих детей на качелях в парке, как в разгар дня заходил в стрип-клуб, как до бесчувствия напивался в спорт-баре за просмотром матча со своими приятелями. Как-то раз он помог молодой матери с грудничком в коляске и малышом постарше донести от машины до дома сумки с продуктами.

А однажды он подцепил в местном баре женщину. Они, как животные, повозились в его припаркованной на стоянке машине, а потом он, как ни в чем не бывало, отправился в продуктовый магазин за едой для своей семьи, доверху забив тележку мороженым и крекерами «Золотая рыбка», которые нравились его детям.

Что он задумал на этот раз?

Наблюдателю положено наблюдать – беспристрастно, не вмешиваясь. Но что-то надвигалось – она чувствовала это, безмолвно и терпеливо выжидая в прохладной ночи.

По пустынной улице отрывистым эхом простучали чьи-то каблуки. Она почувствовала, как в венах запульсировал почти невесомый призрак ужаса. Неужели она одна наблюдала за происходящим? Ничьих внимательных глаз за оконными стеклами нет. Только она. Люди совсем разучились замечать. Перестали смотреть по сторонам. Уткнулись в гаджеты. А иные – в собственные мысли, в бесконечно разматывающуюся перед внутренним взором пленку с мелькающими картинами прошлого и грядущего, пестрящую образами желаний и тенями сомнений.

Закинув дамскую сумку на плечо и спрятав руки в карманы, по улице уверенно шагала стройная, статная девушка. Он вышел из тени и преградил ей путь. Она резко остановилась. Отступила на пару шагов. Он потянулся к ней, словно хотел взять за руку, – она спрятала ладони, обхватив себя за талию.

Зазвучали слова, разобрать которые она не могла, завязалась беседа. Интонации, поначалу резкие, становились все мягче. Голоса доносились издалека, расползались по воздуху перекликающимися птичьими криками. Что все это значило? Вверх по позвоночнику скользнули леденящие пальцы страха.

Он попытался заключить девушку в объятия, но та отпрянула. Он все равно придвинулся к ней. В ночи его громоздкий силуэт выглядел особенно угрожающе. Он поглотил хрупкую фигурку девушки, и они, неуклюже покачиваясь, словно пара, слившаяся в странном подобии танца, направились к двери. Очень скоро она сдалась и обмякла в его руках. Впустила его в дом. На улице снова воцарилась тишина.

Она застыла, не до конца осознавая увиденное. Однажды она поймет, кто скрывался под маской и что он сотворил. Поймет и возненавидит себя за то, что пряталась в тени, безучастно наблюдая. Будет уговаривать себя, что не знала. Представить не могла, какое чудовище скалило зубы из-под маски.

Глава первая
Селена

Селена любила пограничные состояния. Те драгоценные мгновения между ролями, которые ей выдала жизнь.

Из-за затянувшейся встречи с клиентом она опоздала на поезд, отправляющийся по расписанию без двадцати шесть. Она все еще сидела за столом в переговорной, когда поняла, что сегодня Грэм, ее муж, и их энергичные сыновья Стивен и Оливер будут ужинать без нее. Не застанет она и привычной вечерней суеты: ни водных процедур, ни переодевания в пижамы, ни импровизированных озорных выходок мальчишек, ни их ожесточенных сражений и стремительных перемирий, ни кратких перерывов на телевизор – если удастся усадить их хотя бы на минуту. Селена редко работала допоздна – она предпочитала возвращаться вовремя. Все-таки эти безумные вечера были лучшей частью ее дня.

Но тем вечером опоздание на привычный экспресс – успеть на который она даже не попыталась – подарило ей чуть больше двух часов свободного времени перед следующим поездом, отправляющимся без пятнадцати восемь. Провести их она планировала, разбираясь с офисной рутиной.

Она почувствовала, как границы ее личности расползаются. В эти часы она не была сотрудницей агентства. Не была заботливой матерью. Она была собой. Могла безоглядно погрузиться в собственные мысли. А положа руку на сердце поразмыслить Селене было над чем. Пришло время вслушаться во все то, что белым шумом зудело в глубинах ее подсознания.

Такси доставило ее обратно в офис. Она выскользнула из машины в прохладный осенний вечер. Ее захлестнула шумная городская суета, бурный поток людей, спешащих домой после утомительного рабочего дня. Селена нырнула в спасительную тишину отделанного мрамором вестибюля, кивнула знакомому охраннику, царапнула пропускной картой по считывающему устройству на турникете и шагнула в пустой лифт, немедленно поползший вверх.

Вдруг ее сердце бешено заколотилось. Во рту пересохло. Сумка, ставшая непривычно тяжелой, остервенело вгрызалась ремешком в напряженные мышцы плеча. Она опоздала на поезд не нарочно. Она и правда не хотела прерывать клиента – а он все продолжал и продолжал говорить.

И все же…

В офисе никого не было. Почти все немногочисленные сотрудники литературного агентства были людьми семейными. Родители в большинстве своем уходили с обеда и, забрав детей из школы, до конца дня работали из дома. Бет – ее начальница и по совместительству лучшая подруга с самого детства – позаботилась, чтобы работа не мешала подчиненным проводить время с семьями. В офисе царила на редкость гуманная атмосфера.

Она не стала включать в кабинете свет, предпочитая любоваться сверкающим за большим окном центром города. Она сбросила с плеча сумку и почувствовала, как кровь горячила щеки. Сняв куртку, она устроилась за столом, глубоко вздохнула и откинула крышку ноутбука.

Время перевалило за четверть седьмого. Мальчики наверняка уже поужинали. А зная их няню Женеву и эффективность, с которой она обыкновенно руководила вечерним парадом, Оливер и Стивен могли к этому часу успеть побывать в душе, влезть в пижамы и устроиться перед телевизором.

Селена откинулась, и спинка ее эргономичного кресла услужливо подалась назад. Она не скрывала, что в доме были установлены камеры. Женеву предупредили о них: одна на втором этаже и одна – на первом. А вот о том, что камера из спальни мальчиков перекочевала в другую комнату, Селена не стала рассказывать ни Грэму, ни Женеве.

На мгновение она отвлеклась от своих мыслей. На столе громоздились поблескивающие в рамках фотографии мальчиков и Грэма, школьные рисунки и керамическая сова, которую Оливер сделал в творческом лагере. Она повертела в руках это глазурное нечто с вырезанным на глиняном дне именем автора, провела пальцами по кособокой «О» и отстоящей от остальных букв «е». Откуда-то донеслось гудение пылесоса.

Венчала коллекцию воспоминаний свадебная фотография, на которой она сияла улыбкой рядом с щеголяющим в классическом смокинге Грэмом. Пока фотограф снимал их, Грэм нашептывал ей на ухо непристойности вперемешку с милыми шутками.

– Это лучший день в моей жизни, – не преминул поделиться он.

Он крепко сжимал ее в руках, щекоча ухо горячим дыханием. Тело покалывало от радости, от желания. Это было почти десять лет назад. Десять лет, пролетевших за мгновение. Господи, да за один удар сердца, за один вдох.

Она поставила фотографию на место и запустила на ноутбуке приложение для просмотра видео с камеры, которую она установила в детской.

Загрузка изображения заняла некоторое время.

Появившейся на экране картинке она не удивилась.

Грэм, ее муж, трахал Женеву, няню ее детей, прямо на коврике, который Селена и Грэм вместе выбирали в ИКЕА.

Звук был отключен, что избавило ее от их прерывистого дыхания и стонов.

Когда же она заподозрила неладное? Пару недель назад. Случайно заметила, какой взгляд бросил Грэм на Женеву. Что-то едва уловимое, сиюминутное промелькнуло в его глазах.

«Нет, – подумала она тогда. – Быть не может».

И перенесла камеру из спальни в детскую.

Она наблюдала за ними уже второй раз. Ее охватило странное спокойствие, какая-то апатичная отстраненность от происходящего.

«Но ведь не настолько Женева сексуальна», – размышляла Селена, глядя на девушку с блестящими пшеничными волосами и раскрасневшимися щеками. Селена наклонилась ближе к экрану, чтобы получше ее рассмотреть. Симпатичная. Но ненамного лучше самой Селены.

Конечно, эта другая была немного моложе – но всего-то на несколько лет. Вероятно, она обладала присущей женщинам мягкостью, которой не хватало Селене. Вероятно, выглядела свежее. Но в ней не было ничего особенного. Самое забавное, что Селена наняла Женеву няней в том числе за ее невзрачность. Женева, будучи в допустимой степени привлекательной и неглупой, успешно делала карьеру в сфере ухода за детьми и подкупала длинным списком блестящих рекомендаций. Она не была секс-бомбой. Не была краснеющей двадцатилеткой с намалеванными губами и вульгарными татуировками. Словом, не выглядела девушкой, о найме которой пришлось бы впоследствии пожалеть. Большинство женщин, включая Селену, прекрасно понимали, что приводить в свой дом сексуальную красотку, да еще и на регулярной основе, – себе дороже.

Но Селена знала Женеву – и хотела нанять именно ее. Они познакомились на детской площадке в самый первый год, когда Селена ушла с должности, чтобы посвятить себя детям. Круговорот из работы, общественного транспорта и детского сада измотал ее до предела. Она, словно эквилибрист, пыталась удержать баланс на совершенно несбалансированной опоре. И тогда они с Грэмом решили, что ей стоит какое-то время посидеть дома – столько, сколько потребуется. Они могли себе это позволить – Грэм зарабатывал более чем достаточно. Конечно, от «Рендж Роверов» и ежевесенних поездок на озеро Тахо пришлось бы отказаться, но уж это они смогли бы пережить.

Селена восхищалась тем, как Женева общалась с ребятами Такера, Райаном и Чедом. Она была мягкой, но непоколебимой. В ней чувствовалось знание своего дела, но не было дотошности. Мальчики слушали ее.

– А ну-ка смотрим на меня, – улыбалась она, и дети немедленно подчинялись.

Женева отличалась от прочих нянек, гуляющих в парке, – миллениалов, которые, уставившись в телефоны, вовсе не следили за беснующимися или уткнувшимися в собственные устройства подопечными. Женева была другой. Она качалась вместе с ребятней на качелях, играла в салки и прятки.

И вдобавок ее сложно было назвать горячей штучкой.

Она была приятной: волоокая, с темными густыми ресницами, носом пуговкой и пухлыми губами. Грудастая и чуточку – очаровательно – полноватая. Пышнозадая, как говаривал ее отец. Она выглядела в хорошем смысле сильной и приспособленной к тяжелому физическому труду. Селена была высокой и стройной – спасибо наследственности, потому что, видит бог, ей было бы непросто выделить время еще и для работы над своим телом.

Она сделала звук чуть громче и вслушалась в их стоны. Они показались ей какими-то… вынужденными?

Селена вспомнила их почти ежедневные беседы с Женевой. Сыновья любили ее.

– А Женева придет? – иногда спрашивал Оливер, ее старший, по дороге в парк.

– Должна, – отвечала Селена, мечтая найти кого-нибудь вроде Женевы хотя бы на полдня.

Кого-нибудь, с кем она могла бы спокойно оставить детей. Ей вполне нравилось быть домохозяйкой, и она вовсе не скучала по работе в рекламном агентстве. Она, в отличие от многих своих друзей, никогда не стремилась во что бы то ни стало сделать карьеру. Она была другого толка. Ей нравилось работать – нравилось чувствовать независимость, нравился их сплоченный коллектив, нравилось приносить пользу. И, конечно, нравилось получать за это деньги. Но ничто из этого не определяло ее личность.

– Да, да, как хорошо, – простонал Грэм.

Она снова убавила громкость, взяла одну из красующихся в рамках фотографий мальчиков, поднесла ее поближе – так, чтобы она закрывала экран, – и вгляделась в их радостные румяные лица.

Не работа определяла Селену – Селену определяло материнство, осознание того, что она была рядом со своими детьми: готовила для них, заботилась о них, следила за распорядком их дня, водила к врачам и парикмахерам, возила их на машине, ходила на родительские собрания и на школьные празднования Хеллоуина. Это не было чем-то сексуальным. И не всегда давалось легко. Материнские заслуги не превозносились в обществе. Но она нашла в этом такое удовлетворение, какого нигде более не находила.

Потом Грэм неожиданно – а разве бывает иначе? – потерял работу. Вовсе не по своей вине. Издательское дело претерпевало не лучшие времена, объемы печати стремительно сокращались, а беспорядочная штамповка макулатуры не была такой уж спасительной и не могла обеспечить Грэму приличную зарплату. На той же неделе Селена решила пропустить по коктейлю со своей хорошей подругой Бет, которая очень своевременно предложила ей заманчивую должность – она искала директора по лицензированию в собственное литературное агентство. Зарплата была даже больше, чем у Грэма, не говоря о бонусах. Конечно, нужно было обзавестись кем-то, кто бы присматривал за детьми. Из Грэма нянька была, мягко говоря, никудышная. К тому же:

– Детка, поиск новой работы – это тебе не орешки щелкать.

Поэтому, когда на второй день судорожных поисков решения проблемы Селена, встретившись с Женевой в парке, узнала, что та вот-вот лишится работы, она почувствовала, будто судьба благоволит ей.

– Миссис Такер решила пару лет посидеть дома, – пояснила Женева.

Все складывалось без сучка без задоринки – Селене казалось, что она поймала волну – так ведь сейчас модно говорить? Удачно сложившиеся обстоятельства позволили Селене вернуться к работе. Не то чтобы она мечтала об этом, но – делай то, что можешь, и будь, что будет. Рано или поздно Грэм найдет себе работу. Это всего лишь временные меры – временные и очень хорошо оплачиваемые.

Женеву, которая, по-видимому, предпочитала быть сверху, с этого ракурса было видно особенно хорошо. Селена не могла сказать наверняка, правдой это было или уловкой разыгравшегося воображения, но Женева выглядела не слишком заинтересованной в разворачивавшемся действе. Хотя, судя по выражению ее лица и движениям губ, все надлежащие звуки она покладисто издавала.

На изображении с камеры, установленной на первом этаже, мальчики, раскрыв рты, наблюдали за приключениями «Охотников на троллей»^[1]. Вымытые, накормленные и переодетые в пижамы, они ждали возвращения Селены.

В этом отношении Женева была безупречна – странная мысль для такого момента. Но Селена по-настоящему ценила в Женеве то, что она, в отличие от некоторых нянек, не пыталась заменить детям мать. Она знала свое место и по вечерам, как только Селена возвращалась домой, поспешно собиралась и уходила – иногда даже раньше, чем Селена успевала переодеться. Женева следила за порядком в доме и справлялась с бьющей через край детской энергией – Оливер и Стивен вели себя настолько спокойно, насколько вообще были способны мальчики семи и пяти лет. Ни в какое сравнение с тем, как они дичали в тех редких случаях, когда на хозяйстве оставался Грэм. Селена возвращалась домой к неумытым, перевозбужденным, почти неконтролируемым детям, и ей приходилось наводить порядок и успокаивать их. Грэм вливался в их компанию на равных и больше напоминал разгульного старшего брата, чем родителя.

Посмотреть на него сейчас, например, – как он в детской долбил няню, пока его маленькие сыновья сидели перед телевизором этажом ниже.

Селена могла бы рвать на себе волосы в бессильной ярости, она злилась – но злилась, на удивление, не так сильно.

В первый раз она увидела, как они развлекаются, три дня назад, и с тех пор мысли об этом безостановочно роились в ее голове. Словно тихо жужжащие насекомые, от которых она отмахивалась, отгоняя все дальше, все глубже. Почему она не плакала от злости, от причиненной предательством боли, хотя бы от ревности? Почему не помчалась домой, едва узнав об их шашнях? Не взбесилась, не вышвырнула вон Грэма, не уволила Женеву? На ее месте так поступила бы любая.

Но Селену охватило лишь всепоглощающее оцепенение, переросшее за эти три дня в жестокосердное бесчувствие, в апатию. Или же… Что-то скрывалось за этой онемевшей частью ее души?

Женева в удовольствии откинула голову. Грэм скорчил беспомощную гримасу, которую корчил всякий раз, собираясь кончить: приподнял брови и прикрыл глаза – будто скрипач, поглощенный собственной музыкой. Селена почувствовала, как заболели впившиеся в подлокотники пальцы.

Сейчас она смутно ощущала то, что давно – задолго до последних событий – обнаружила и подавляла в себе. В какой-то момент после рождения второго ребенка Грэм начал раздражать Селену. Не постоянно, но на удивление часто. Тем, как он перебивал ее, когда она говорила. Как мешался на кухне, норовя поделиться своим авторитетным мнением по поводу ее действий. Как утверждал, что помогает ей по дому, хотя за всю их совместную жизнь палец о палец не ударил. Ни единожды. Но через это проходят все пары, состоящие в мало-мальски длительных отношениях. Потом он потерял работу – и, надо сказать, выглядел не слишком раздосадованным.

– Ну, мне все равно нужны были перемены. А ты, сама говорила, соскучилась по работе, – заявил он.

Когда это она такое говорила? Работы у нее и дома было выше крыши.

Иногда по возвращении домой она день за днем обнаруживала его в трениках. Иногда проверяла историю браузера – и не находила ни единого доказательства его «старательных поисков» работы. Раздражение мутировало во что-то похожее на ненависть. И она крепчала. Тот стройный обаятельный мужчина в смокинге, который заставлял ее тело содрогаться от смеха и удовольствия, казался теперь кем-то из сна. Кем-то, почти стершимся из памяти.

Она опять потянулась к кнопке увеличения громкости, и на этот раз, услышав, как он стонет под Женевой, позволила глубокой, первобытной, всеобъемлющей ненависти затопить все прочие чувства. Впервые в жизни она поняла, как люди могут убивать друг друга, – женатые люди, те, которые когда-то были связаны узами страстной и преданной любви, которые утирали слезы счастья, стоя у алтаря, наслаждались друг другом каждое мгновение медового месяца, которые привели в этот мир прекрасных детей и построили крепкую семью.

Что-то таившееся в глубине ее души рвалось наружу. Ей казалось, она слышит скрежет его когтей. Слышит, но не чувствует.

С Грэмом она общалась машинально, будто на автопилоте. Совершала все положенные действия и на корню зарубала попытки мужа заигрывать с ней. Если он и заметил ее отстраненность, то ничего не сказал. На самом деле это была не первая его измена. Но она думала, Грэм оставил прошлое в прошлом, как оставила она. Они прорабатывали проблему с психологом. Он слезно клялся ей в верности. И она – какая немыслимая наивность! – не только простила мужа, но и позволила себе снова доверять ему.

– Грэм.

Селена вздрогнула. Голос Женевы вернул ее к реальности.

Та уже успела слезть с мужа Селены и одернуть юбку. В прошлый раз они одевались так же поспешно, так же отводили глаза и хмурились. По крайней мере, у них хватало порядочности не смаковать секс, валяясь на полу детской комнаты.

– Нужно завязывать с этим, – сказала Женева. В ее голосе прозвучали нотки стыда и сожаления. Уже кое-что. Так-то лучше, Женева.

Грэм натянул штаны и, рухнув на диван, уронил голову на руки.

– Знаю, – пробормотал он.

– У тебя замечательная семья. Прекрасная жизнь. А ты все это… в прямом смысле слова, продалбываешь, – продолжила Женева, покраснев.

«Нет, Женева, – подумала Селена, сама себе удивляясь, – только не увольняйся».

– Думаю, мне придется отказаться от работы, – заключила Женева.

Грэм поднял голову и потрясенно уставился на нее.

– Не надо, – тут же заканючил он. – Не делай этого.

Селена рассмеялась. На любовь это не тянуло. Он не боялся потерять прелестную юную Женеву. Он был в ужасе от мысли, что ему предстоит самостоятельно присматривать за Стивеном и Оливером, пока он без устали «ищет новую работу».

– Селена ведь так рассчитывает на тебя, – попытался выкрутиться он. – Она тебя очень ценит.

Женева усмехнулась. Селена неосознанно улыбнулась ей в ответ. Как ей могла быть симпатична та, что пару минут назад трахалась с ее мужем? Да уж, она теряла хватку. Вот что материнство делает с работающими женщинами – лишает рассудка.

– Очень сомневаюсь, что она ценит меня за подобные услуги, – заметила Женева.

– Не за них, – не стал спорить Грэм. Ему явно было стыдно: он побледнел и неловко потирал ладонью подбородок. Когда он снова поднял глаза, на секунду Селена со странным облегчением увидела того, кого когда-то полюбила, – своего мужа, своего лучшего друга, отца своих детей. Тот Грэм все еще существовал. Она не придумала его.

– Тогда… – Женева, обхватив себя руками, двинулась в сторону двери. – Прекращай днями крутиться дома. Найди уже работу.

– Ладно, – согласился он. Его волосы были всклокочены. Казалось, он не брился уже несколько дней.

И что Женева в нем нашла? Ну, серьезно? У них с Селеной была история: упоительный роман, полные приключений странствия, прекрасная семейная жизнь. Прошлые его измены были относительно незначительными. Во всяком случае, она упорно убеждала себя в том, что Грэм заводил только лишь мимолетные интрижки – никаких романов. До недавнего времени он показывал себя достойным мужем, добытчиком. Он был ее лучшим другом, человеком, с которым она хотела разделить каждую мелочь. Он казался ей остроумным, обворожительным, эрудированным. Даже сейчас, в этот мрачный момент, она испытывала жгучее желание позвонить ему и пожаловаться на своего ужасного мужа, трахавшего няню. Он бы непременно помог, он бы знал, как поступить.

– Мужчины не должны сидеть дома, – наставляла его Женева. – В последние годы я все чаще наблюдаю подобное. Но… ни к чему хорошему это не приводит.

– Не приводит, – отозвался он еще более удрученно. Бедная Женева. В няньки Грэму она не нанималась.

Селена захлопнула крышку ноутбука – с силой несколько большей, чем намеревалась, – и, сунув его в чехол, запихнула в сумку. Она накинула на плечи темную шерстяную куртку и почувствовала, как боль узлом скручивается где-то в районе солнечного сплетения.

Она была зла, обижена, предана – она прекрасно осознавала это. Словно в спящем вулкане, на самом дне ее существа, нагнетая давление, вскипала лава. Она всегда была такой – безмятежная гладь поверхности скрывала глубинные шторма. Она старательно заталкивала эмоции подальше – пока они умещались в ее вовсе не бездонной душе. А потом случались разрушительные извержения.

К тому времени, как она вышла на улицу, знакомое оцепенение снова заключило ее в безжизненные объятия. Город душил час пик. Она протолкалась по многолюдным улицам к метро, затем по шумному вокзалу – к платформе, едва успев на поезд.

Она уже пробиралась через вагоны, когда поезд зашипел, угрожая вот-вот тронуться. Наконец она остановилась.

Вот и свободное место – рядом с молодой женщиной, которая на мгновение показалась Селене странно знакомой. У нее были прямые черные волосы и глаза цвета мокко, на алых губах играла легкая улыбка. Стройная и стильная, она сразу – даже издалека – понравилась Селене. Женщина заметила ее приближение и забрала лежавшую на кресле сумку. Селена с выразительным вздохом опустилась рядом. В руке она держала журнал «Пипл»^[2], в глянцевых страницах которого собиралась следующие сорок минут прятаться от проблем.

– Трудный день? – спросила незнакомка. По выражению ее лица – изогнутым в полуулыбке полным губам, блеску темных глаз – казалось, будто она и без того обо всем знала. Будто она была свидетельницей произошедшего. Будто она успела оценить еще не прозвучавшую шутку.

Селена усмехнулась.

– Вы даже не представляете насколько.