Странная Салли Даймонд

Глава 12

Я поиграла на пианино, когда вернулась домой. Это успокаивает. Но потом поняла, что устала, и пошла вздремнуть. Я проснулась, уже когда спускались сумерки, и вспомнила, что сегодня один из самых коротких дней в году. Я не ела с завтрака. Часть еды от соседей я засунула в холодильник и морозилку. Я снова задумалась, кого они во мне видят. Люди, которые приготовили еду, не боялись меня. Сомневаюсь, что большинство людей в церкви боялись меня. Надин сказала, они знают о моих странностях и понимают, что я просто допустила ошибку. Но мне было ясно, что это и значит социально неполноценная.

Когда я поставила бефстроганов в микроволновку (его вместе с весьма полезными инструкциями передала «Кэролайн с заправки»), я поняла, что прочла первое письмо отца ровно неделю назад. Я налила себе бокал виски. Еда оказалась вкусной. Я была удивлена. Отец всегда говорил, что нет смысла пробовать что-то новое, ведь в моей жизни все полностью стабильно. Нужно найти Кэролайн с заправки и спросить у нее рецепт. Я хорошо готовлю по рецептам.

Я открыла конверт и достала вторую часть отцовского письма.

Дорогая Салли!

Большую часть твоей жизни я ограждал тебя от психотерапевтов, психиатров (кроме меня) и психологов.

Моя профессия никогда не позволила бы мне никому в этом признаться, но наша работа не очень-то научна, это скорее игра в угадайку. Примерно каждые десять лет мы придумываем новые ярлыки, чтобы разбивать людей по категориям. Тебе могли бы диагностировать тревожное расстройство, или ПТСР. Кто-то мог бы даже сказать, что у тебя расстройство аутического спектра, или поведенческое расстройство. Но факт заключается в том, что ты просто немного странная, и все.

Ты – это ты. Такая же уникальная и своеобразная, как и любой другой человек на планете. Твои странности – это не нарушения (хотя мы их так называем, чтобы тебе выдавали пособие), это скорее особенности твоего характера. Ты не любишь говорить по телефону, а я не люблю цветную капусту. Так ли уж сильно мы отличаемся?

Я никогда не мог поставить тебе диагноз, потому что ни одна из сложившихся категорий не объясняла твою личность. Ни один ярлык не смог бы объять все противоречия в твоем поведении. Иногда ты любопытна. Иногда совершенно равнодушна. Ты эмоционально реагируешь на вещи, которые других людей не волнуют, но тебя может не тронуть то, что опустошит любого другого. Ты не любишь разговаривать с незнакомцами, но иногда я не могу заставить тебя замолчать: помнишь тот случай, когда к нам пришли Свидетели Иеговы?

Обычно ты не любишь, когда на тебя смотрят, но иногда ты смотришь людям прямо в лицо, изучаешь их (так, я понимаю, ты хочешь больше о них узнать; должен напомнить тебе, что многим это доставляет дискомфорт). Твое поведение всегда было непоследовательным. Это не плохо. Но тебе не подходит ни один из известных мне диагнозов.

Но дело в том, что сейчас тебе будет неразумно оставаться в одиночестве. Возможно, с моей стороны было неразумно потакать твоей самоизоляции. Не уверен, что ты когда-нибудь почувствуешь одиночество. Но твой процесс принятия решений не всегда соответствует общепринятому понятию «нормального». И это может создать неприятные ситуации и проблемы. Я думаю, тебе нужно руководство. Иногда тебя сбивают с толку вещи, которые важно понимать. Твое нежелание сближаться с людьми идет тебе во вред. Я знаю, тебе нравится Анджела и ты доверяешь ей. Но ты не можешь во всем от нее зависеть. У нее обширная практика, и она очень загружена. А еще ей с Надин нужно личное время, так что ты не можешь просто бежать к ним с любым вопросом. Я сделал тебя зависимой. Это моя ошибка.

Я чувствую ответственность за то, что ты стала отщепенцем, и наш дом это только усугубляет. Он уже начал потихоньку ветшать, как и я. И он слишком изолирован, как и ты.

Машина не прослужит вечно, но ты легко можешь купить себе новую. С учетом всего этого, я думаю, твоя мать была права много лет назад, когда говорила, что мы должны найти способ ввести тебя в общество. Я знаю, тебе жутко не нравилось жить в Роскоммоне, но ты должна находиться среди людей. Не хочешь подумать насчет переезда в Каррикшиди? К тому же тебе не нужен дом с тремя спальнями. Я поступил эгоистично, позволив тебе проводить здесь время наедине с собой, только иногда прибегая к моей компании.

Задний двор совсем зарос и одичал. Помнишь, как твоя мать выращивала там полевые цветы? Летом там всегда было полно пчел и бабочек. Я и об этом сожалею, помимо прочего – что мы за ним не ухаживали. Ты сочинила про него песню. Пожалуйста, продолжай петь и играть на пианино всю жизнь, потому что это приносит тебе удовлетворение и, я уверен, сможет доставить радость другим.

Думаю, Геру Маккарти давно приглянулась эта земля. Он спрашивал меня о ней несколько лет назад, но я побоялся изменений, которые могут расстроить тебя. Я относился к тебе как к ребенку. Прости меня, милая. Он, наверное, обновит дом и участок, который примыкает к его. Маккарти уже арендует у нас второе поле за домом, как ты знаешь. Я бы рекомендовал продать ему все, но посоветуйся с агентом по недвижимости. Этот дом – вполне просторный и хороший, с большими окнами, но запущенный. А вот земля вокруг него очень плодородна и идеально подходит для выпаса скота. Хоть мы и на самом отшибе, деревня расползается все дальше. На главной улице уже построили жилые дома. Кто бы мог подумать? Может, ты посмотришь, не продается ли там что-нибудь?

Не хочешь подумать насчет работы? Мне сложно представить, что бы тебе подошло, но выходить из дома на регулярной основе для тебя полезно.

Кстати, о счетах не волнуйся, они все на прямом дебете, и Джефф Баррингтон проконтролирует, чтобы они оплачивались, пока утверждается завещание.

В самом начале мне казалось забавным, когда ты прикидывалась глухой. Но теперь я понимаю, что это было неразумно. Тебе нужно разговаривать с людьми. Задавать им вопросы про их жизнь. Для начала беседы достаточно простого «Как дела?». Пытайся смотреть им в лицо. Даже если тебя не интересует ответ, ты внезапно можешь найти нового друга. Единственная возможность для этого у тебя была в школе, и даже несмотря на неудачный опыт, там были хорошие девочки, которые пытались помочь тебе. Помнишь их? Во внешнем мире ты найдешь больше добрых людей, чем наоборот. Просто ищи.

Джанет Рош ведет класс рисования, и тебе было бы хорошо там с кем-нибудь познакомиться. Йен и Сандра ведут несколько разных курсов в библиотеке Роскоммона, и, насколько я знаю, на одном из них учат пользоваться компьютером. Платить за это не надо. На твоем месте я бы начал с этого.

Пока что все, милая. Хорошей недели. Прежде чем ты откроешь последнее письмо на следующей неделе, я хочу, чтобы ты хорошо поела и выпила бокальчик виски. Там будет очень много информации, и я не хочу сваливать на тебя все и сразу.

Твой любящий отец

Зачем мне переезжать из дома? Мне тут нравится. Я не хотела жить в деревне, и уж точно не хотела социализироваться. Может, я могла бы стать няней. Для Абеби и Мадуки. Марта и Удо могли бы иногда звать меня приглядеть за ними. И платить мне не придется.

И еще кое-что любопытное. Отец упомянул в своем письме про ПТСР. Я знала, что это значит посттравматический синдром. Какую травму он имел в виду?

Глава 13

На следующий день я пошла на почту. Внутри собралась большая очередь, люди болтали друг с другом, но, как только я вошла и они увидели меня, все сразу стихло. Женщина передо мной присутствовала на похоронах.

– Мы и не знали, что вы говорите, – произнесла она.

– Как дела? – спросила я, как советовал отец. Но вместо ответа она сказала:

– Я Кэролайн с заправки, я оставила у вашей двери запеканку несколько дней назад. Наверное, сложно готовить и вообще здраво рассуждать, когда переживаешь такое горе.

– Она была потрясающая, – ответила я. – Можно взять рецепт?

Я взглянула ей в лицо. Красная помада, голубые глаза. Она, наверное, чуть моложе меня, но я не очень хорошо умею угадывать возраст.

– Конечно, могу отправить имейлом?

– Я не пользуюсь компьютером, но после Рождества собираюсь пойти на курсы в библиотеке. Они бесплатные. – Я это уточнила, позвонив в библиотеку утром. Разговор прошел легко, и мужчина, Йен, был очень мил.

– У вас есть телефон? Могу написать СМС.

– Нет.

– Тогда я запишу вам его и отдам, когда приедете на заправку.

– Спасибо. Кстати, я рассуждаю вполне здраво, но эмоционально выключена, поэтому переживаю горе не совсем нормально. Как дела? – Я решила попробовать еще раз.

– Занята, – сказала она и показала мне стопку конвертов. – Стараюсь донести все рождественские открытки до почты, пока еще не поздно.

Почтальон доставил несколько рождественских открыток на прошлой неделе. Некоторые были адресованы отцу, некоторые – мне. Я подумала, что стоит, наверное, их открыть.

Я не знала, что еще сказать Кэролайн.

Очередь продвигалась медленно, многие посетители пытались пихать в окошко миссис Салливан громоздкие посылки.

– А где вы проведете Рождество? – поинтересовалась Кэролайн.

– Меня вроде как пригласили Анджела и Надин, но я не уверена, что пойду. Может быть, останусь дома.

– Эти двое?

– Да. – Я снова посмотрела ей прямо в лицо и увидела, что она нахмурилась. Что на этот раз я сказала не так?

– Не надо вам проводить с ними слишком много времени. Я езжу к врачу в Роскоммон с тех пор, как умерла ваша мама. Могут подумать, что вы одна из них.

– Из кого?

– Ну, вы знаете. Лесбиянок. – Последнее слово она прошептала.

– Ну, теоретически я гетеросексуальна, – заявила я.

Она растерянно посмотрела на меня.

– У меня никогда не было секса, так что я не могу быть на сто процентов уверена.

В этот момент она отвернулась, и было похоже, что разговор окончен. Но мы по-настоящему поболтали, и я очень гордилась собой. Она достала телефон из кармана и стала его листать. Когда ее обслужили, она кивнула мне перед уходом.

– До свидания! – крикнула я. – Было приятно поболтать.

Но она ничего не ответила.

Миссис Салливан в окошке наклонила голову набок.

– Салли, как ты? – Она по-прежнему кричала, будто я глухая.

– Спасибо, хорошо. Мне нужен адрес Марты Адебайо, пожалуйста. Ее нет в телефонной книге.

– Марты, которая преподает йогу? – проорала она.

– Я не знаю, чем она занимается. Ее мужа зовут Удо, и у нее двое детей.

– Да, я знаю, о ком ты говоришь. Ее студия на Брекен-лейн, рядом с мясником. Студия «Санфлауэр». Не думаю, что могу дать тебе домашний адрес. Зачем он тебе?

Я снова притворилась глухой и развернулась к выходу.

– Счастливого Рождества! – крикнула она мне в спину. Я не ответила на поздравление.

– Бедняжка, – сказала она мужчине, стоявшему за мной. – Видимо, слух то появляется, то пропадает.

Я поднялась на холм и свернула налево, на Брекен-лейн, к лавке мясника. Студия «Санфлауэр» оказалась прямо в соседнем здании. Я помню, что когда-то здесь находился цветочный, но потом в Ноктуме, деревне в пяти милях отсюда, открылся большой супермаркет, и постепенно и цветочные, и продуктовые, и кондитерские позакрывались, и остались только маленький супермаркет «Гала» и автозаправка.

За большим окном по типу витрины я увидела шесть женщин и одного мужчину. Они стояли спиной к стеклу, расставив ноги, подняв зад и вытянув руки вперед. Марта стояла к ним спиной, и они все поднимали и протягивали руки к потолку с растопыренными пальцами, а потом вслед за ней нагибались вперед, опуская руки и плечи, и трясли ими, снимая напряжение. Я смотрела такие же уроки по телевизору несколько лет назад и занималась по утрам. Отец иногда присоединялся. Он говорил, что упражнения для меня полезны, но, не считая долгих прогулок по нашему участку, я в последнее время ничего не делала.

Занятие закончилось. Ученики начали забирать свою одежду, сложенную аккуратными стопками на полках, и сразу накидывали ее. Я решила, что здесь, видимо, нет душевых, и снова подумала об идеальном душе Анджелы и Надин.

Тут я услышала голос Марты:

– Салли! Заходи! Ты хотела записаться на занятия?

Я протиснулась в дверь, пока мимо меня выходили остальные. Я не поднимала глаз, пока мы не остались одни.

– Как дела? – спросила я.

– Неплохо. Немного потно. – В помещении было тепло, и я заметила, что стойка флориста по-прежнему здесь. Марта подошла к питьевому фонтанчику. – Это последнее занятие перед Рождеством, но можешь присоединиться к нам после 4 января. 100 фунтов за восемь занятий. Уверена, ты будешь не против немного размяться?

– Вам не нужна бесплатная няня?

– Что, прости?

– Я знаю, у меня нет опыта, но моя мама всегда говорила, что мне надо найти работу, а ваши дети – первые, которые мне понравились. Я могла бы кормить их, и я проходила курс первой помощи, так что они будут в полной безопасности, и я хорошо училась в школе, так что, возможно, смогу помочь с домашней работой.

Выпалив все это, я взглянула на нее: я не была уверена, что Марта правильно меня поняла.

– А еще я запаслась шоколадным печеньем, и обещаю не говорить им, чтобы они не ходили в школу. Я буду делать в точности то, что вы мне скажете. Можете все для меня записать. Я прекрасно действую по инструкции. Я могу забирать их и привозить домой – так часто, как захотите.

Марта улыбалась. Это был хороший знак. Мы присели на стулья, и она отпила из своего пластикового стаканчика.

– Я очень рада, что тебе нравятся мои дети.

– Так что насчет няни?

– Слушай, без обид, Салли, но мне не кажется, что ты хорошо… подходишь для такой работы. К тому же я работаю неполный день, так что могу находиться дома, когда заканчивается школа. Нам не нужна няня.

Я была недовольна.

– Почему вы думаете, что я не подхожу?

– Салли, у тебя нет соответствующей квалификации. Я рада, что тебе нравятся мои дети, но то, что они – единственные дети, которые тебе нравятся, это немного… странно. Что, если они начнут плохо себя вести? Я не знаю, как ты справишься с дисциплиной, если разозлишься на них.

– Обычно, если я злюсь или расстраиваюсь, я дергаю себя за волосы.

– О господи. Ты же представляешь, как это их испугает?

– Тогда я не буду дергать себя за волосы, и еще я иногда играю на пианино, чтобы успокоиться.

– Прости, Салли. Если ты ищешь работу, то сидеть с детьми – это не для тебя. Но, знаешь, я правда считаю, что йога поможет тебе справиться со стрессом. Подумай об этом. Первые два занятия бесплатно. Что скажешь?

Марта снова улыбалась.

– Я подумаю об этом, – сказала я и развернулась к выходу. – Сможете передать Абеби, что я не приду на рождественскую постановку? Дети обычно ужасные актеры.

Она рассмеялась. Видимо, решила, что я шучу.

– Понимаю. Ну, не думаю, что ты много потеряешь.

Я пошла в сторону двери.

– Эй, счастливого Рождества! – крикнула она.

– Счастливого Рождества, особенно детям, – ответила я.

Глава 14

В пятницу, 22 декабря, днем, раздался стук в дверь. Это был почтальон, и он принес посылку – довольно небольшая коробка, но в почтовый ящик не влезла бы. Я положила ее к остальным открыткам и письмам, но тут мне пришло в голову, что надо их открыть. Чего я ждала? Когда я последний раз решила подождать, прежде чем открыть конверт, это закончилось кучей проблем. Десять или двенадцать конвертов адресованы отцу – на некоторых даже стояли даты до его смерти – и несколько для меня.

3 декабря

Рождественские поздравления тебе и Салли, с любовью от Кристин и Дональда!

P. S. Надеюсь, мы не проведем еще один год, так и не увидевшись. Пожалуйста, приезжай к нам поскорее и привези Салли. Она, наверное, едва помнит меня, но я была бы очень рада снова увидеть ее. Она должна знать, что у нее есть еще семья.

Кристин была маминой гламурной сестрой, которая выглядела словно кинозвезда. Я помню, как мама ездила с ней в отпуск за границу и навещала ее в Дублине, и еще их долгие телефонные разговоры. В письме был указан номер телефона и адрес: Доннибрук^[10], Дублин 4.

Дальше была еще одна открытка, уже для меня, но написанная тем же почерком:

16 декабря

Дорогая Салли!

Нам очень жаль слышать о кончине Тома. Я много раз пыталась позвонить тебе, но вы, наверное, сменили телефон. Последний раз мы видели тебя, когда ты была подростком, так что ты, наверное, не помнишь. Я сестра твоей матери. Мы с Джин были близки, но твой отец, видимо, решил закрыться от мира после смерти Джин, и, хоть я и пыталась оставаться на связи, он не проявлял желания поддерживать контакт.

Мы часто думали о вас обоих, но уважали право твоего отца на приватность. К сожалению, у Дональда не очень хорошо со здоровьем, так что мы не смогли присутствовать на похоронах, но он уже дома и выздоравливает. Мы были бы рады приехать проведать тебя и помочь, как сможем.

Из статей в прессе я поняла, что ты, должно быть, очень растерялась после смерти Тома. Мы связались с полицией, чтобы объяснить им твои обстоятельства, и вздохнули с облегчением, когда узнали, что ситуация уже под контролем. Я также поговорила с доктором Анджелой Кэффри, и очень рада, что рядом с тобой верный и преданный друг Джин, которому она доверила выступать от твоего имени. ПОЖАЛУЙСТА, позвони. Нам очень хотелось бы увидеть тебя как можно скорее. Может, ты захочешь присоединиться к нам на Рождество?

Она подписала его – «с любовью» – и оставила телефон.

Имелось еще одно письмо от руки, на странице, вырванной из блокнота. Написано оно было ужасно. Даже адрес указали неполный, но все-таки оно меня нашло.

Сали Даймонд

Ты – дьявольское отродье, и ты получеш наказание. Как ты магла сжечь такого хорошего человека, когда он взял тебя и спас из ада. В аду твое место. Молюсь Деве Марии, что ты туда скоро пападеш, сука. Поздно каятся. Яблочко от яблони недолеко падаит.

Никакой подписи, и бумага почти порвана в тех местах, где на ручку слишком сильно надавливали. Мы с отцом давно решили, что ада не существует, но автор, очевидно, меня ненавидел, и я занервничала. Но следующая открытка меня успокоила.

Дорогая Салли!

Может быть, ты меня не помнишь, но мы вместе ходили в школу в Роскоммоне с первого по шестой класс и часто сидели за одной партой (потому что больше никто не хотел с нами сидеть!).

Мне ужасно жаль слышать о том, что случилось с твоим папой. Я помню, какой ты была, так что прекрасно понимаю, каким образом ты совершила подобную ошибку, и я хочу, чтобы ты знала – любой отнесся бы к этому так же, если б знал тебя, как я.

Мы никогда особо не разговаривали в школе, но тогда я вообще старалась ни с кем не разговаривать из-за заикания. Но с тех пор мне стало намного лучше. Сразу после того, как я окончила колледж, умерла моя бабушка, мама унаследовала кое-какие деньги и потратила небольшое состояние на частные занятия со специалистами по языковым и речевым нарушениям. Я никогда не стану выступать публично, но теперь могу поддерживать разговор, не застревая намертво посередине, и, мне кажется, с возрастом и появлением у меня любящего мужа и двоих прекрасных детей я стала гораздо увереннее.

Я часто думала о тебе в течение этих лет и была удивлена, что ты не стала дальше заниматься музыкой. Ты была просто невероятной пианисткой. Иногда я сидела рядом с кабинетом музыки и слушала, как ты играешь, и я была не единственная. Но это, так думаю, из-за того, что ты побоялась расставаться с родителями? Или, может, тревожность не дала тебе уехать из дома? Я не виню тебя. Уезжать было ужасно страшно, но все стало гораздо лучше, чем в школе. Там нас обеих просто травили.

В колледже я впервые нашла по-настоящему понимающих друзей. Я вступила в несколько сообществ по поддержке социально незащищенных групп и сейчас работаю в благотворительном фонде для бездомных. Приходится тяжко, но мы постоянно устраиваем кампании и сборы.

Я не хочу расстраивать тебя упоминанием о твоем раннем детстве. Я и понятия не имела, что до нашего знакомства в школе с тобой происходил такой кошмар. Неудивительно, что ты такая, но я никогда не видела в тебе опасности или какой-то злобы – ты была просто немного необычная, вот и все. Если хочешь со мной связаться, мои контакты внизу. На самом деле я просто хотела, чтобы ты знала: вокруг очень много людей, которые восхищаются тобой так же, как я. Во-первых, ты смогла выжить в столь чудовищных обстоятельствах в детстве, а во-вторых, ты живешь по своим правилам. Я ходила на похороны твоего отца и думаю, красная шляпа – это очень модный штрих; немного необычно для похорон, но это же ты! Я достаточно хорошо тебя помню, так что не стала пытаться подойти и пожать руку. Ты все время смотрела себе под ноги, как в школе. В общем, просто хочу, чтобы ты знала – я там была.

Всего тебе хорошего, старый друг! (Ничего, что я так говорю? Мне кажется, в те времена мы были вроде как друзья.)

С наилучшими пожеланиями,

Стелла Кофлан

Я отлично помнила Стеллу Кофлан. Заикалась она ужасно. Она вспыхивала каждый раз, когда кто-то пытался с ней заговорить, а если ей задавал вопрос учитель, я чувствовала запах пота, собравшегося у нее под мышками. Иногда она делилась со мной шоколадкой, не произнося ни слова. Стелла не была злой. И да, травили ее нещадно. Ей приходилось хуже, чем мне, потому что я едва ли реагировала. Меня этому научила мама. А Стелла часто тихо плакала рядом со мной. Я видела, как у нее вздрагивали плечи, но не знала, что сказать. Позвоню ли я ей когда-нибудь? Может быть.

Было еще одно неприятное письмо с обвинениями в отцеубийстве, но его автор предлагал помолиться за мою душу, идеально знал грамматику и подписался. Остальные открытки в основном оказались набором из соболезнований и поздравлений от людей, которых я почти не знала или имен которых не слышала от отца. Осталось еще два письма и посылка. Оба письма от журналистов, которые просили меня рассказать свою «историю» и сыпали намеками о моем трагическом детстве. «Нация заслуживает ответов», – написал один. Другой предложил 5000 фунтов за «эксклюзив».

Что со мной случилось, прежде чем отец и мама удочерили меня? И почему «нация» уже обо всем знает, а я – нет? У меня возникло искушение позвонить Анджеле, хоть она может и разозлиться. Должно быть, это было что-то плохое. И раз я этого не вспоминала, это не так важно. Я никогда даже не пыталась. Но теперь я припомнила, насколько необычным полицейским показалось то, что мое первое воспоминание – это празднование седьмого дня рождения. У других людей бывают более ранние воспоминания? У меня превосходная память. У меня как-то странно загудела голова. И затряслись руки. Я решила, это нервы. Я немного поиграла на пианино, пока не почувствовала себя лучше.

Потом вернулась к коробке. Аккуратно ее развернула и сложила бумажку в ящик, где мы храним розжиг и упаковку.

Это оказалась продолговатая обувная коробка, и когда я открыла ее, то мгновенно почувствовала разлившееся внутри теплое сияние. В тонкой оберточной бумаге лежал маленький плюшевый медведь; я выхватила его из коробки и прижала к груди. Тепло разлилось по всему телу – от пяток до кончиков пальцев. Я посадила его перед собой. Он был старый и потрепанный, без глаза, заляпанный и заштопанный, но, глядя на него, я почувствовала… нечто. Я снова обняла его, но задумалась. Почему он производит на меня такой эффект? Почему так согрело его присутствие? Почему про себя я обращаюсь к этой игрушке на «ты»?

– Тоби, – произнесла я вслух. Он не ответил.

Я обшарила коробку в поиске письма или открытки. На желтой клейкой бумажке было написано:

Думаю, ты будешь рада его вернуть.

C.