Read the book: «Самая страшная книга 2024»
© Авторы, текст, 2023
© Парфенов М. С., составление, 2023
© Валерий Петелин, обложка, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Серийное оформление: Юлия Межова
Иллюстрация на обложке: Валерий Петелин
* * *
Важное уведомление
Формально составителем этой антологии указан Парфенов М. С. – на деле же он и другие люди, включая редактора «Астрель СПб» Ирину Епифанову и Координатора отбора Ирину Парфенову, лишь организуют сам процесс, помогая настоящим составителям – из народа.
Каждый год собирается группа добровольцев, которые читают сотни присланных в ССК историй и голосуют за те, которые им понравились. Каждый наш ежегодник собран по итогам таких голосований.
Так что настоящими составителями (так называемой таргет-группой) этой антологии являются:
Алексей Питикин (Москва)
Анастасия Жаркова (Ухта, Республика Коми)
Антон Каштанов (Санкт-Петербург)
Валентин Марудов (Москва)
Валентина Баринова (Тверь)
Валерия Иванцева (Иваново)
Василиса Чайникова (Челябинск)
Вероника Рязанова (Красково, Люберцы)
Виктор Гофман (Караганда, Республика Казахстан)
Виталий Бусловских (Новосибирск)
Владислав Ерафонов (Набережные Челны, Республика Татарстан)
Денис Козлов (Рязань)
Диана Шарапова (Нягань, ХМАО-Югра)
Евгений Гайбарян (Москва)
Евгения Климова (Иваново)
Егор Артемов (Горловка, Донецкая Народная Республика)
Илья Окунев (Щелково)
Илья Старовойтов (Курган)
Ирина Рудакова (Нижний Новгород)
Ирина Топунова (Москва, Подольск)
Лариса Крючкова (Москва)
Любовь Болюкина (Краснокамск)
Любовь Буданова (Москва)
Людмила Кшевинская (Москва)
Маргарита Семенова (Барнаул)
Михаил Погребной (Краснодар)
Николай Едомин (Николаев, Украина)
Николай Чекмарев (п. Хвойная)
Ольга Гурьянова (Казань, Республика Татарстан)
Ольга Кирьянова (Санкт-Петербург)
Сергей Филиппов (Тюмень)
Татьяна Хаданович (Минск, Белоруссия)
Ульяна Рущенко (Ейск)
Филипп Герасименко (Невинномысск)
Юлия Балабанова (Санкт-Петербург)
Спасибо им за труды!
А еще каждый год таргет-группа обновляется. Кто-то выбывает, кто-то, наоборот, приходит «на новенького». Каждый год мы экспериментируем, совершенствуя нашу систему отбора для того, чтобы подарить вам очередную «самую страшную» книгу.
Мы называем наши издания так не потому, что считаем их действительно САМЫМИ страшными из всех. Мы называем их так потому, что ЛЮБОЙ читатель найдет здесь что-то, что ему понравится. Такую историю или истории, которые напугают персонально его.
Персонально ТЕБЯ.
Алексей Искров
Фрагменты
Первый
…Их всегда было трое. Петух, собака и свинья. С криком петуха приходит темнота. Собачий лай прогоняет чужих. А свинья…
Свинья ест.
Второй
…Василий закричал, попятился и выскочил из квартиры, на автомате захлопнул за собой дверь. Прислонился к стене, согнулся, тяжело дыша и всхлипывая.
Пришло ледяное осознание реальности происходящего, до этого все воспринималось как сквозь мутное стекло.
В ушах еще звучали чавканье и треск костей.
Свет на лестничной клетке погас.
Паника сдавила грудь.
Василий вскрикнул и махнул рукой, будя лампу. Она вспыхнула ровным холодным светом.
Пока свет горел. Но скоро перестанет.
Драгоценные секунды убегали – не отмотать назад, жизнь – не футаж1 на монтажном столе.
Василий распрямился, поморщился от боли в спине (об стену он приложился хорошенько), вытер лицо краем футболки и…
Третий
…повесил трубку. Толик забил мозги, он горел от нетерпения, как ребенок, приплясывающий в ожидании подарка на день рождения. Это начинало раздражать.
Василий посидел на кухне, листая ленту новостей, дождался визга чайника, залил кофе и вернулся в комнату.
На разобранной кровати, опираясь на подушку, сидел плюшевый розовый медвежонок с красным бантом, Василий подмигнул ему, поднял, локтем выключил свет и сел за компьютер. Поставил чашку на стол, медведя посадил на колени.
Сияние двух мониторов пленкой легло на лицо. Василий надел наушники, отхлебнул кофе, погладил медведя по голове.
На первом мониторе было открыто монтажное окно Premiere. Василий стал водить ползунком по ленте таймлайна снова и снова, ища место, подходящее для обрезки и вставки перехода. Мельком посмотрел на второй экран, где на паузе застыл черновой монтаж. Коричневая гэдээровская стенка с книгами и хрусталем смазана, изображение зернистое, покрытое артефактами. Это он вырежет.
Толик, конечно, постарался. Оцифровкой и реставрацией материала занимался он. Чудо, что кассеты сохранились, не размагнитились, не стали просто бесполезным куском пластика.
У Дианы Романовны была очень крутая VHS-камера, хотя тогда любая камера показалась бы им чудом. Она стала последним подарком от ухажера, крайне обеспеченного мужчины, который не любил говорить о своей работе, а если все же приходилось, путался в деталях.
Он знал о любви Дианы Романовны к кино. И мог бы стать ее супругом, если бы не погиб под колесами автомобиля.
Ей было за сорок, ближе к пятидесяти, муж умер рано, сын уехал искать счастья в столице, а последняя вспышка надежды на тихое счастье растворилась в свете фар.
Как и многие взрослые, совершенно не понимая, что происходит вокруг, оглушенная временем – фрагмент старого мира, который ветер уже нес в новые, пугающие земли, – Диана Романовна просто по инерции продолжала заниматься тем, что лучше всего у нее получалось: преподавала в школе.
Возможно, Васька и Толик никогда не подружились бы с ней по-настоящему, если бы не видеосалон.
Тогда они уже отживали свое, магнитофоны стали доступнее. Впрочем, еще не настолько, чтобы стоять в каждом доме. Поэтому в темном подвальном помещении, где воняло сыростью и тальком, народу хватало. С экрана лилось кино, и постепенно не оставалось ничего, кроме него. Оно затягивало Ваську и Тольку в другие места, к другим людям. Там в небеса уходили небоскребы, словно вавилонские башни, там все были героями, никакой неопределенности, только твердое будущее и понятная цель, которую к финальным титрам красивые люди с экрана обязательно достигнут.
Друзья заметили учительницу на заднем ряду. Она уставилась в экран, приоткрыла рот и в этом мгновении преобразилась. Годы спали с нее, она стала на десяток лет моложе, чем женщина, что стояла днем у доски.
Почувствовав взгляд, Диана Романовна улыбнулась ребятам и помахала рукой.
После сеанса они втроем обсуждали фильм по дороге домой. И разницы лет между ними не было, они говорили на одном уровне, восхищенные, восторженные, спасенные от серости и пыли времени.
Разумеется, они подружились по-настоящему.
Примерно через год Диана Романовна подозвала друзей после урока и сказала, что ждет их вечером в гости.
Она жила в маленькой квартире с длинной гэдээровской стенкой. Диана Романовна открыла скрипнувшие дверцы и достала камеру. Друзья охнули в два голоса.
Диана Романовна показала им самое дорогое, что у нее было, и рассказала о своей мечте.
Она хотела снять кино. И просила их помочь.
– Хотите стать звездами экрана? – улыбалась она.
Толик с Васькой, конечно же, хотели.
Василий уловил момент. Удалил ненужный фрагмент, вставил затемнение, закрыл глаза, прижал медвежонка к груди…
Четвертый
…Два мальчика, один худой и черноволосый, другой рыжий и полный, Васька и Толька, сидят на диване.
Полный всхлипывает и прикрывает лицо руками, но если остановить видео и посмотреть внимательно, то можно заметить, что мальчик улыбается, сдерживает смех.
Худой хлопает друга по плечу и нарочито бодро говорит:
– Ну, ты чего нюни развесил?!
– Задолбали они. Все! Вот почему я у тебя торчу? Эти проходу не дают, бабушка говорит, молиться надо, но бог не слышит. Не хочет он меня слышать!
Василий подумал, что они все-таки очень старались играть, хотя, разумеется, никаких театральных кружков не посещали. Искусственность чувствовалась во всем, но для безбюджетного дилетантского фильма вышло недурно, в их профанстве даже был своеобразный шарм. Как и в цифровых шумах, дрожании камеры, неумело взятых ракурсах. Музейная витрина, внутри которой навечно застыли дети, не подозревающие, какой окажется их долгая деформация во взрослых.
– Тогда зачем он нам? Мы придумаем своих богов.
– Каких?
– А каких хочешь!
Пятый
…Толик ждал у редакции канала, сидел на багажнике машины.
– Ну, как рабочий денек?
– Если бы не твоя рожа, прекрасно бы завершился.
– Давай в бар, я по пивасу, ты по квасу.
– Ты на машине.
– Так ты же по квасу! Не гондонься, авось, не забыл, как баранку крутить. Новости хорошие. Я нашел!
– Что именно? Если бабу, не поверю, прости.
– Кассеты.
Василий нахмурился, и Толик хлопнул его по плечу. На веснушчатом лице засияла такая широкая улыбка, что, казалось, харя вот-вот треснет.
– Кино! Что мы с Дианой Романовной снимали.
– Где? Я думал…
– Ну, допустим, не я нашел, а меня. Но это детали! – Толик вздохнул. – Сынок приезжал, квартиру продает, и они все время там, в комнате, приныканные лежали. Кассеты подписаны, типа, «Васька Долгов и Толька Репин – сцена третья», он и вспомнил, как мамка рассказывала, что учеников снимает. Нашел меня во «ВКонтакте», написал, мы созвонились. Предложил забрать, чтобы не выкидывать. А там все, что мы отсняли. И-и-и-и-и… вроде живое!
– После стольких лет? В пустой квартире? Разве пленка не размагничивается?
– Без перемотки – да, размагничивается. Но тут… Приколись, изображение мало того что живое, так еще и не совсем жопное. Херовое, но смотрибельное. Чудеса. Да похер. Блин, натурально привет из прошлого. Ты мелкий такой уродливый был. Впрочем, сейчас хуже.
Василий невольно улыбнулся, вспоминая съемки и как сияющая от радости Диана Романовна уговаривала их вылезти из речки.
– Оцифровать – не проблема, – сказал Толик.
– Ладно, я по квасу, ты по пивасу, – кивнул Василий.
Толик руководил фотоателье, где, помимо прочего, реставрировали старые кассетные записи.
Они оба, хоть и по-разному, связали жизни с запечатленными на пленке и в цифре мгновениями. В этом влияние Дианы Романовны сложно переоценить.
Василий пять лет отработал в «Останкино», и до сих пор ему иногда снились длинные запутанные коридоры, где никогда не умолкало эхо шагов и ругани. На шестом году случилась… проблема, и он вылетел оттуда. Вернулся в родное гнездо, где его навыкам нашлось место на региональном канале, настойчиво державшем оборону против перехода всего медиаконтента в Интернет. Получал много меньше, но, если приплюсовать фриланс, на жизнь вполне хватало.
– Ау! Земля вызывает майора Тома! – сказал Толик, крутя колесико магнитолы.
– Да… Да… Так о чем ты?
– Мудак ее сын. Вот о чем. Я прямо спросил, собирается он хоть разок к ней на кладбище съездить, а он заменжевался. «Да, да, – говорит, – конечно». А я же вижу, брешет. Слушай, я сказал: так и так, мы с другом скинулись, памятник новый поставили, плитку у могилы выложили, а он: «Спасибо». И все. Спасибо. Мудак.
– Думал, он деньги за памятник отдаст?
– Пусть лучше в трубочку свернет и себе в сраку засунет. Уже дед, о вечном думать пора, а он не может к матери на могилу съездить. Мудло. Квартирку продает, внучкам надо на угол в Москве денюшку собрать. А на мать похер до сих пор. Если бы не он, Диана Романовна, может…
– Толь, нет, не может. Ты ее «сценарий» помнишь? Это же… Ну стремно, если честно. Мы детьми были, ничего не понимали, а она… болела.
– Но с нами-то находила отдушину! Она нас любила! Слушай, давай не будем о плохом. У меня идея…
– Мне она не понравится?
– Предстоит работа.
– Не понравится.
– Смонтируем фильм. Я не все отсмотрел, но там, походу, материал полностью. Это было бы… правильно. Вырежешь лишнее, пошаманишь там и… Зальем в Сеть, например! Слушай, сейчас это модно! Многие вспоминают кооперативное кино, любительские поделки тех лет. Ностальгия в моде! Если хоть кто-то посмотрит, что она придумала, хоть пара человек, это будет правильно. Слушай, то, что кассеты сохранились так хорошо, – знак, что ли, не знаю. Это правильно.
– Угу, а мы станем звездами экрана, как она обещала.
– Мы уже вряд ли, глянь, какое брюхо я отрастил, а ты живой скелет. А вот те пацаны, которыми мы были… Почему нет? Или, если совсем все плохо получится, себе оставим. Как память. Но это ее мечта была, Вась. Снять настоящий фильм. И она сняла. Осталось смонтировать.
– Я понял.
– И что скажешь?
– Ты же не отстанешь, – сказал Василий, стараясь не подать виду, что идея пришлась ему по душе.
Шестой
…Общий план реки. Солнце играет на воде блестками. Смена кадра. На берегу сидят ребята.
«Деревенскую» часть записали буквально одним днем, поехав в деревню, где выросла Диана Романовна. Родителям они так и сказали: фильм едем снимать. Мама Васьки рассмеялась и похлопала учительницу по плечу, а отец и мать Толика собрали им в дорогу небольшой пакетик. «Перекусите, киношники».
Приехали на место ранним утром на провонявшем бензином душном автобусе и сразу пошли к реке. Ребята прыгнули купаться, а Диана Романовна стояла у кромки воды, снимала их улыбающиеся рожи, не жалея пленки, только изредка покрикивала, что пора уже делать кино. Но, кажется, в тот момент она была счастлива не меньше, чем дети.
– Ну, вот и придумали! – говорит худой, водя отломанной веткой по песку.
– Да ну, глупости какие.
– Не глупости! Они ведь одни из главных на деревне! – Василий вздрогнул от того, как убедительно это прозвучало. – Если мы сильно-пресильно поверим, то они станут настоящими. Богами. Защитниками.
– Правда?
Смена кадра. Тут Василий вырезал запинку и то, как он, маленький, сверяется со сценарием, написанным от руки в толстой тетради, которую он прячет за спиной. Таких запинок и сверок хватало по всему хронометражу.
– Правда, – подтверждает худой мальчик. – Поверь. Это самое главное. Их всегда было трое. Петух, собака и свинья. С криком петуха приходит темнота. Собачий лай прогоняет чужих. А свинья…
Седьмой
…закончил под утро. Отсмотрел и результатом остался доволен.
Отпуск тек медленно, и Василия радовала возможность отвлекаться от мыслей, накатывающих в моменты безделья. Впервые за долгое время он занимался проектом, который ему искренне нравился.
Кино вышло коротким: двадцать минут. Но смотрелось занимательно, Василий ожидал, что будет намного хуже.
По-хорошему, проект готов. Осталось подправить звук и наложить музыку. Он уже пошарил по стокам и выбрал несколько композиций. Впрочем, большую часть времени отлично должны работать тишина и шорохи.
За чисткой аудио он хотел обратиться к знакомому звукачу, уже убедил Тольку хорошенько проставиться.
Еще фильму нужно придумать название. Диана Романовна этого так и не сделала.
Восьмой
…Москву к вечеру окутал туман. Среди белесого моря окна многоэтажек сияли потусторонним светом.
Василий приложился к бутылке и стал загнанным зверем ходить из комнаты в комнату.
На столе запрыгал телефон, выводя трели финской польки.
Василий подбежал, схватил мобильник. Звонили с работы. Наверняка просят выйти в выходные.
– Пошли вы…
Он раздраженно ткнул в красный круг и опять попытался дозвониться до Лены.
«Телефон не отвечает…»
Василий отбил жене сообщение.
«Так не делается!!! перезвони».
Подумал и добавил:
«Прости пожалуйста».
– С-с-с-сука… – прошипел он и упал на диван.
На подлокотнике лежал плюшевый мишка Вовки, розовый, с ярко-красным бантом. Цветовая гамма не для мальчика, но сын его обожал, не расставался. И пусть Лена собрала большую часть вещей, она обязательно вернется за игрушкой. Вовка не отстанет. Он без него очень плохо засыпал, кошмары снились, зато с игрушкой в обнимку дрых, не добудишься.
Надо уже с этим что-то делать. Взрослый ведь пацан!
Василий схватил медведя за шею, швырнул в стену, пнул игрушку и пошел на кухню.
Хлебал весь вечер и полночи, пока не заснул, уронив голову на стол.
Утром его разбудила настойчивая, повторяющаяся вновь и вновь финская полька.
Он нашарил телефон.
– Да… – Горло пересохло, в затылке раскатисто гремел набат.
– Василий Долгов? – спросил незнакомый мужской голос.
– Зависит от того, кто спрашивает. – Василий взял бутылку и влил в себя остатки водки.
– …Звоню по поводу вашей жены и сына…
Девятый
…Проведать заболевшую Диану Романовну Васька пошел один.
Толька недавно получил хорошенький нагоняй от родителей за целый букет двоек, но больше за попытку соскрести одну лезвием, так что ближайшую неделю ему сулило выходить из квартиры лишь в школу.
Догорало бабье лето, последние теплые деньки собирались рассы́паться засохшими листьями.
Васька взлетел по лестнице, потянулся и зажал круглую черную кнопку. Зачирикали птицы.
Диана Романовна не открывала долго.
Дверь наконец скрипнула, и Васька поначалу не узнал женщину на пороге. Она стала тенью себя прошлой, побледнела, лицо осунулось, а под глазами появились огромные мешки. Она посмотрела на Ваську и тепло улыбнулась.
– Здравствуйте! – сказал он. – Как вы? Толька тоже хотел прийти, но…
– На пороге не стой, заходи.
Васька принялся расшнуровывать кроссовки.
– Мама тут вам собрала…
– Не нужно было…
Они вошли в комнату. На улице припекало, духота грозила родить дождь, но в квартире было холодно, Васька обнял себя за плечи, его взгляд скользнул по стенке, дивану, узорчатому ковру на полу и…
Он охнул, подбежал, упал на колени и не сдержал слез.
Рядом с диваном лежала разбитая камера. Васька аккуратно коснулся расколотой мечты и поднял глаза на Диану Романовну.
– Я… случайно уронила.
– Мне так жаль! Мне очень-очень жаль! Мы купим новую! Скинемся и…
– Скинетесь? – улыбнулась она.
– Да! Я знаю, что они дорогие, но купим попроще, не расстраивайтесь, и…
– Васёк-василек, я не расстраиваюсь. И ты не расстраивайся.
Васька кивнул:
– Фильм успели снять!
Диана Романовна села на диван, положила ладонь на голову Васьки и грустно сказала:
– Да, успели. Какой-то темный он у нас по сценарию, нет?
– Ужастик же!
– Да… Но в ужастиках герои обычно побеждают зло, а…
– Диана Романовна, – серьезно посмотрел на учительницу Васька, – ужастики для того, чтобы пугаться! И все.
– Знаешь, мне кажется, этот мир достаточно темный и без того… Нет просвета. И вот кого винить? Если это мы сами… вырезали из него все хорошее и упиваемся темнотой. Ножницами свет «чик-чик», и не замечаем больше. Кого винить в том, что, кроме темноты, ничего не остается?
Васька не знал, что ответить. Он не совсем понимал, о чем говорит Диана Романовна.
– В любом случае, – продолжила она, – кино пока не закончить. Я идеей загорелась, но ничегошеньки не продумала. Монтировать не на чем. Видак монтажный купить? Так я узнавала, там такие бабки… И не достать, даже если бы и были, если только из Москвы сына просить… Но денег нет, Васёк… Но посмотрим, придумаем что-нибудь. Если что, просто время хорошо провели. Вы там такие прикольные! А помнишь дядю Витю?! Ну, который колдуна играл? Как он над нами ухохатывался…
– Мы найдем… Я маму попрошу. У нее знакомый…
– Найдете, конечно. Хочешь забрать кассеты пока? Нет, правда. Пока ищем варианты…
– Нет. Пусть лучше у вас.
Ваське очень не нравилось выражение лица Дианы Романовны: она улыбалась, но будто по привычке. Словно натянула маску, за которой скрывалось другое лицо. Горькое, тоскливое, больное.
И он спросил напрямик:
– Случилось чего?
Диана Романовна помолчала, уголки губ опустились, в глазах блеснула влага, и Ваське сильно-сильно захотелось обнять ее, успокоить, сказать, что все будет хорошо. Он бы так и сделал, но она мгновенно встала, отвесила ему легкий подзатыльник и сказала:
– Сильно поругалась с сыном.
– Из-за чего?
– Ерунда… Я просто очень сильно боюсь остаться совсем одна. Я понимаю, у него своя жизнь, свои мысли, он далеко, но… Мне одиноко бывает.
– Так вы не одна. Я тут. И Толька. Мамке моей вы нравитесь, она вас в гости снова зовет! Ну, когда выздоровеете.
– Твоя правда. Не одна. Есть еще петух, собака и свинья.
Васька недоуменно улыбнулся, помолчал, а потом хрюкнул.
– Знаешь, как я их придумала? Я вам не рассказывала?
– Не-а.
На самом деле она говорила про это во время съемок летом, но Васька забыл, а признаться было стыдно.
– Ну, я в той деревне росла… Друзей не было, не могла поладить с другими ребятами, это сейчас там старики одни, а когда я росла, много молодых жило, и детей много, но я все равно ни с кем не дружила. И… тогда веру совсем-совсем не приветствовали, а все равно неверующего сложно было найти. Но мне всегда казалось это глупостью. Этот бог так далеко и ни на одну молитву не ответил. И я решила придумать своих, которые всегда рядом. И стала молиться животным. Глупость какая… Но бог далеко, а животные близко – такая логика. Мне просто нужны были друзья, сейчас понимаю. Но, веришь не веришь, иногда помогало. Кто главные на деревне? Петух, собака и свинья.
– А корова? Или лошадь?!
– В мой пантеон они не вошли, хотя вроде подумывала включить. – Диана Романовна пожала плечами. – Ерунда. Обидно, если моим единственным наследием станет сценарий глупого ужастика.
– Ничего он не глупый! И лучше еще напишете!
– Как скажешь, Васёк-василек. Ладно, пойдем, посмотрим, что там твоя мамка мне собрала… Забудем пока про фильм и просто…
Через неделю Диана Романовна вышла с больничного.
А зимой ее похоронили. Кино осталось незаконченным, повисло фрагментами в вечном «пока».
Хлестал ветер, гнал крупные хлопья снега, мороз хотел превратить слезы на щеках в ледышки, в острые осколки, как в той сказке про потерянного в королевстве льда мальчика.
Васька с Толькой прижимались друг к другу и смотрели, как гроб опускают в ровную яму.
Сзади стояли мама Васьки и родители Тольки. Перешептывались, но голоса заглушал ветер. Впереди дети и педагоги ежились от холода, прятали руки в карманы, а лица в воротники и шарфы.
Сын Дианы Романовны на похороны не приехал.
Васька обвел взглядом небольшую толпу и сфокусировался на яме. Скоро в мире не осталось ничего, кроме этого ровного прямоугольного провала, ведущего в темноту, из которой нет выхода, сколько оледеневших осколков ни урони из глаз, сколько слов «вечность» из них потом ни собери. Если бы была возможность, он бы попытался собрать не «вечность», как мальчик из сказки, а другое слово, пусть льдинки разодрали бы ладони до крови, пусть на это ушло бы много-много лет, он бы пытался и пытался, но…
Возможности не было.
Васька весь дрожал, хотел вспомнить радостную Диану Романовну, но в уме у него лишь вертелась снежная карусель.
Рябь на экране телевизора.
Шум на кассетной записи.
Снежные хлопья все росли и обратились под конец в трех огромных животных.
Василий отвернулся от ямы, уткнулся Тольке в плечо. Казалось, ледяной воздух сковывает цепями. Они сжимали душу, контролировали каждую мысль, каждую эмоцию. Запрещали даже пытаться вспомнить хорошее. И, поддаваясь контролю, приказу, он приглушенно завыл.
Слово не собрать. Остается только плакать.
Никто ничего им не рассказал. Погибла. Точка.
Но шила в мешке не утаишь. Старшаки громко и довольно обсуждали, что Диана Романовна покончила с собой. Повесилась.
Васька спросил об этом маму, та вздохнула, отложила вязание и сказала:
– Иногда все бывает сложно.
Теперь, кроме боли и грусти, Васька почувствовал, что его… предали. Как она могла так поступить?! Как она могла бросить их с Толькой?!
Очень редко, в самых глубоких температурных снах, Диана Романовна стала приходить к нему. В руках она держала петуха, красного, как последний закат, у ее ног лежала собака, черная, как слепая ярость, а за спиной до самого потолка возвышалась свинья, огромная и белая, как боль.
Диана Романовна молчала, ведь она была мертва, ее шея сломана, а поперек горла тянулась…
Десятый
…Василий поправил сползший шарф, спрятал красную, до сих пор саднящую борозду.
Толик вел машину, молчал, иногда злобно постреливал взглядом в сторону друга, а потом наконец сказал:
– Ты дебил.
И не поспоришь.
Василия еще трясло, тело ощущалось таким легким, что, казалось, если бы не ремень безопасности, он бы воздушным шариком взлетел к крыше. Мысли текли вяло, заторможенно. Последствия транквилизаторов, которыми его в лошадиных дозах пичкали в наблюдательной палате на протяжении двух дней, пока Толик не примчался в Москву и не забрал его из дурки.
– Сколько… – прохрипел Василий.
– Что?
– Сколько… дал… на лапу… врачам… я верну…
– Иди на хер.
– Прости… Прости…те.
Он закрыл глаза.
Зря.
Даже через остаточное феназепамовое опьянение к нему пробивались образы, утягивали в водоворот.
Василий всегда думал, что под транквилизаторами не бывает снов, но в его случае они лишь закрывали двери к побегу из кошмаров. Когда засыпал, оказывался среди мелькающих картинок-осколков-льдинок-фрагментов без возможности отвести взгляд.
Он ущипнул себя, сигнал о боли дошел до мозга медленно, с задержкой.
– Толь… Я не хочу спать… Толкай, если я…
– А нужно! Слушай, сейчас тебе и нужно проспаться!
– Я убил их, Толь.
Толик отпустил руль, влепил Василию пощечину, выровнял машину и выпалил:
– Нет, долбоящер! Не ты! И не надо никаких «если бы»… Тебе нужно нормально проспаться.
«Да, – подумал Василий, – наверное, нужно».
После звонка тем утром он мгновенно протрезвел.
Василий выдержал все: долгие разговоры, опознание, поход в ритуалку и расспросы вежливой девочки о том, какие гробы ему по финансам.
Он перенес похороны, поминки, не выпил ни капли, теща выла ему в плечо и называла сыном, он едва сдерживался, чтобы не оттолкнуть эту раскрасневшуюся вонючую тетку.
Ему хотелось поговорить с настоящей матерью, но она давно умерла и, если этот мирок подразумевает наличие рая, встретилась с внуком и невесткой, а Василий никогда не будет рядом с ними.
«И хорошо», – думал он.
Вечером набрал Тольку, выслушал соболезнования, друг грозил немедленно приехать, но Василий сказал, что все нормально. Не стоит. Увидятся еще.
– Я билеты возьму. Сам привалю. Давно дома не был, – соврал он.
Мир почернел, краски исчезли, выгорели в пламени, осталась одна копоть.
На следующий день после поминок Василий купил несколько бутылок водки.
Он хотел напиться, но трезветь в его планы не входило.
Все с этого и началось. Со сраного корпоратива. Он буквально приполз домой. Лена нашла его спящим на ступеньках между этажами и еле растолкала.
– Последняя капля, – сказала она, а Василий брел в спальню, сосредоточившись на одной цели: не упасть.
Они ведь говорили, что у него проблемы и им нужно справляться вместе, но Лена, пока он отсыпался, собрала вещи. Увезла сына.
Лена хотела просто проучить, переждать в квартире подруги, та уехала в отпуск и оставила ключи, просила поливать цветы. Наверняка Лена собиралась вернуться домой к ночи, максимум – на следующий день, к тому моменту Василий точно извлек бы урок.
Так он, по крайней мере, хотел думать.
В одной из соседних квартир протекал газ.
Запаха никто не заметил или не обратил внимания.
Как бы то ни было, взрыв.
Пожар.
– Они…
– Они вышли на лестницу, нужно было на балкон, тогда могли бы… ой… извините… Нет… не страдали, если вы об этом, – говорил патологоанатом, застенчивый парень, старающийся не поднимать глаз. – Угарный газ вытесняет кислород, они потеряли сознание до того… Это как… уснуть. Задыхаться вообще не больно. Обгорели после. Это точно. Им не было больно.
«Врал ли он?» – думал Василий и вливал в себя стопку за стопкой.
Дни смазались, превратились во фрагменты, из которых, как ни старайся, единой картины не сложишь.
Он помнил, как стоял на кассе в одних пижамных штанах и засаленной футболке, несмотря на околоминусовую температуру, и тряс рукой, сжимая купюры, а чернота мира била в голову оглушительным петушиным криком, утверждающим, что утро никогда не наступит.
Помнил, как плакал, разговаривая с Толиком по телефону, просил за все прощения, затем во внезапной вспышке пьяной злобы послал друга и вылил на него поток желчной гадости, оскорбляя, стараясь зацепить как можно больнее. И голос Василия, полный отчаяния и ярости, в этот момент походил на собачий лай.
Помнил, как бросил смартфон и взял Ленину скакалку. Матерясь, попытался снять с крючка люстру, уронил, и она с грохотом разбилась на десятки осколков, напоминающих льдинки. Он посмотрел на них, сплюнул, поднялся на табурет, обмотал один конец скакалки вокруг шеи, другой завязал на крючке. Ему почудился топот за спиной, а перед падением он увидел, как на середину комнаты неспешно, вразвалку вышло огромное белое животное, а затем…
Шею сдавило, крик не вырвался наружу, мир исчез в красно-черной вспышке, Василий вцепился в веревку, забился в воздухе и…
Патологоанатом врал. Задыхаться – очень больно.
Все так и происходит.
Мир почернел после смерти жены и сына, из него исчез весь свет. Это закричал петух.
Василий орал в телефон: «Пошел на хер!» Это лаяла собака.
И вот теперь он висел, задыхался. Через хрип и шум крови в ушах до него доносились тяжелый стук копыт, похрюкивание, свистящее дыхание.
Она здесь, и она голодна.
Крючок под его весом вырвался из потолка вместе с куском побелки. Василий рухнул на пол в осколки люстры, ударился затылком и потерял сознание.
В себя пришел уже в машине скорой, прикованным к каталке.
Когда вернулся из магазина с очередной порцией бухла, забыл закрыть дверь, соседи вызвали полицию на его крики в смартфон и грохот.
– Что… дальше? – спросил Василий, вынырнув из ледяного кошмара в духоту машины.
Толик вздохнул:
– Тебя ждет охеренный детокс. Под моим чутким руководством, а не этих рвачей. Пока у меня не перебздишься…
– Нет… Я не про это. Что дальше?
– Дальше – жизнь, друг. Жизнь.
Одиннадцатый
…Внутренности Толика вытянуты из живота, словно магнитная лента из разбитой VHS-кассеты. Их жевали, сочатся коричнево-красной кашей. Ног нет до бедер, пах – кровавое месиво.
Василий подбегает к трупу в коридоре, хватает за плечи, и пальцы погружаются в рваную рану. Он отскакивает и ошарашенно смотрит на покойника.
Она объела Толика на кухне, затем выплюнула обратно. Чтобы Василий увидел, что совсем скоро ждет и его.
Василий бледнеет, до крови прокусывает губу, сглатывает и, дрожа, идет в прихожую.
По щекам текут слезы. Его трясет, как после недельного запоя, когда невозможно удержать даже стопку.
Слышит крик петуха и выбегает в подъезд…
Двенадцатый
…На лавочке у деревянного дома сидит подтянутый старик, загадочно улыбается в камеру. Смена кадра. Мальчики подходят к старику, излагают просьбу.
– Значит, богов своих захотели?
Они кивают.
– Есть место одно… Но опасно там.
– Мы не боимся, – говорит худой.
– Ни капельки, – подтверждает полный.
Васька, Толька и старик едва сдерживали смех. Дядя Витя, игравший колдуна, был смешливым, бодрым дедком и охотно согласился сняться. «Я ведь Дианку, когда она меньше вас была, знал, – хвастал он. – Постоянно между домами носилась, всякое выдумывала. Так ведь, Диан? Не красней. Давай твое кино снимать. Значится, я страшный портельщик2?»
