За что, Господи? Роман

Посвящаю жене —

верному другу

и помощнику

© Лев Голубев-Качура, 2018

ISBN 978-5-4493-3041-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗА ЧТО, ГОСПОДИ?

(Роман в трёх частях)

Часть первая
ПОЖАР

Не прелюбодействуй. Не укради.

Не желай жены ближнего твоего

(Пятая книга Моисея)

Глава первая

КИРИЛЛ

Он сидел на лавочке перед крыльцом пятиэтажки в трусах и потерявшей свой первоначальный цвет майке, с незастёгнутыми сандалетами на голых ногах, и курил сигарету. Тело обдувало предрассветным, шаловливым ветерком. Лавочка пропиталась ночной прохладой и приятно холодила зад. Сигаретный дым, словно назойливый комар, пытался залезть в глаза, заставлял щуриться и отмахиваться от него рукой. По какому-то наитию Кирилл приподнял голову и увидел, как первые лучи солнца, появившиеся над крышей соседнего дома, отразились «зайчиками» от огромных, витринных зеркальных стёкол, почему-то закрытого сегодня «SUPERSHOPa».

Почему «SHOP»? – удивлённо пожал Кирилл плечами, да ещё и «SUPER». Ну, скажите на милость, какой нормальный человек назовет обыкновенный продовольственный круглосуточный магазин смешанных товаров, или попросту «ГАСТРОНОМ», каким-то там «SHOPом»? Мы же в Казахстане живём, а не за границей какой-то там! Причём здесь «Опа, опа, Америка, Европа?»

Нет, ребята, я вот, что вам скажу – вёл он мысленный спор с невидимым собеседником – хоть и болит у меня голова с похмелья, но всё равно, я этого не понимаю. Ну, совершенно не понимаю, и… не принимаю. Я всё же считаю, должен быть «Дукен», «Азык-тулик», или «Коконис-жемис», то есть, всё на казахском языке, или…, дополнительно, на моём родном – русском, высказал своё мнение невидимому собеседнику Кирилл. А то, что же это получается…

Предлагаешь, к примеру, девушке свидание и говоришь ей, так это, знаете, культурненько: «Сегодня погода плохая, дождик моросит, а у тебя зонтика нет, а мне, понимаешь, пока не на что купить, видишь ли, до получки ещё, как до Африки пешком! Давай встретимся в семь ноль-ноль в SHOPe». А вдруг она не так поняла, или у тебя, допустим, дефект речи? Так недолго и по физиономии заработать, и подругу любезную навсегда потерять. Не-ет, что ни говори, а нет у заграничного языка той красоты и напевности, как у нашего…. Нет… О-хо-хо! Грехи наши тяжкие!

* * *

Пешеходы и автобусы ещё спали. Не слышался всегдашний железный скрежет бегающих туда-сюда трамваев. Голуби, по всей видимости, тоже спали. Во всяком случае, они не бродили по двору, выискивая только им видимый корм.

На деревьях, под мягким дуновением ветерка, пошевеливались – то один, то сразу несколько ещё не успевших опасть по случаю осени жёлтеньких листочков. А то, вдруг, как зашумит всё дерево – так и казалось, что оно встряхивалось, снимая с себя остатки ночного колдовского сна.

Хлопнула входная дверь, и мимо Кирилла проскочил сосед Максим, на ходу дожёвывая пирожок. На бегу кивнув приветственно головой, он помчался на свой утренний, дежурный автобус.

Весь город ещё спал, набираясь сил перед новым трудовым днём. Никто и ничто не мешало Кириллу сидеть на лавочке и впитывать в себя, по капелькам, утреннюю прохладу. Она разливалась по всему телу, впитывалась в кровь и мозг, наполняла свежестью забитые сигаретным дымом лёгкие.

Ах, как хо-ро-шо то…, если бы не болела голова…. Хорошо, что у нас с Нинкой первый этаж – еле переваливаясь, ворочалась в голове тягучая, словно асфальтовая смола, мысль. Как-то приятней, когда земля рядом – падать ближе, а если и упадёшь – не так больно, посмеялся он про себя.

Голова продолжала разламываться от похмельной боли. И если ею пошевелить, хоть чуть-чуть, где то внутри, глубоко-глубоко, возникал звон колоколов, а сама она готова была, так казалось Кириллу, разорваться как граната, и разлететься на мелкие-мелкие кусочки….

И чтобы этого ненароком не случилось, Кирилл, так, на всякий случай, обхватил её ладонями.

Во рту было горько от попавших табачных крошек дешёвой сигареты и никотина.

Голова кружилась от выпитой вчера бутылки водки, да ещё с такой «закуской» – четверть буханки зачерствевшего хлеба, и банка кильки в томате на четверых.

Ну, скажите люди добрые, почему в магазине не продают кильку в масле, а только эту, как её – кошачью радость? – подумал Кирилл, и перед его взором, откуда-то издалека, выплыла открытая банка с килькой в масле «Провансаль». Килька в ней была вся золотистая, уложенная ровными плотными рядами и залитая, янтарного цвета, прованским маслом. Казалось, он даже почувствовал его запах, а во рту ощутил упругость золотистых рыбок…. Ооо!

От такого наваждения ему стало даже обидно, что это не настоящее, а лишь химера, его желание, и в животе моментально заурчало от голода.

«Эх, ма – была бы денег, тьма!» – пробормотал он, и даже попытался покачать головой.

Мысли еле-еле, словно так и застряли в жидком гудроне, продолжали тяжело ворочаться в болевшей от глубокого похмелья, голове.

Гос-по-дии! До какого состояния может довести себя человек, если даст слабину своей воле…, чуточку расслабится, да к тому же ещё… «раздавит» бутылку «Зелёного змия», считай без закуси. Тогда… всё – туши свечи! – как-бы чуточку, ну…, самую-самую малость, пожалел себя Кирилл.

Ёлы-палы, и надо было мне пить эту чёртову водку? Ну, расстроился! Ну, вышел из себя! Так, что! Обязательно водка? – в который раз казнил себя Кирилл. Хотя – поначалу, она, чертовка, конечно, ой, как здорово помогает. Притупляются обиды, забываются разные жизненные неприятности…, ну, вот взять… хотя бы мою, вчерашнюю…

Кирилл потёр, массируя, лоб, чтобы легче было вспоминать.

И ведь вспомнил, оказывается.

Наверно массаж помог, с иронией подумал он, и чуть заметная улыбка искривила его рот: нёс, вчера, к прилавку этой… сварливой карге, ящик помидоров…, ну, споткнулся обо что то и, как в фильме…, как же он называется-то…? Пожалуй, сразу, без напряга, и не вспомню даже…, а может быть, и вспомню…. Что-то там о бриллиантах… кажется, и… ещё какой-то там руке…. Ага-ага! Вспомнил, ёлы-палы! Как говорили мы раньше-то, в детстве – « Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк».

Нет, опять не то…. Вот чёрт, так недолго и совсем отупеть. Ах, дааа!.. Вот теперь, точно, вспомнил! «Бриллиантовая рука» – вот, как он называется. Нет, ты только посмотри…, оказывается, помню ещё кое-что, ей богу помню. Не совсем разум-то растерял, не совсем…. Вот «Молодец, солёный огурец!»

…Ну, знамо дело, шлёпнулся вместе с помидорами на пол, чёрт побери. Господи, делов-то…, ну, с кем не бывает? Так Васька-буржуй коршуном налетел, клекочет: «За весь ящик помидоров вычту!» А почему, спрашивается, за весь ящик…? Я, когда отсортировал, так там, килограммов пять-шесть целёхоньких осталось. Помыть – и весь базар. Вот живоглот, чтоб ему ни дна, ни покрышки!

А, вот, когда примешь на грудь пару-другую стаканчиков «лекарства от горя», всё становится – о, кэй! Даже жена – о, кэй!

Кажется, я Нинке так и брякнул с пьяни: «Ты у меня, Нинка – о, кэй!

Вчера…? Или позавчера?

Чёрт! Опять забыл что ли?

Так она, дура, нет, чтобы поблагодарить за ласковые слова, высказалась, типа – пить надо меньше! Ещё и губы брезгливо скривила – сволочь!

Конечно, у кого неприятностей не бывает? У всякого человека они есть: даже, у самого-самого крутого, а уж у мелких людишек (таких, как я теперь) – вагон и маленькая тележка. Этто точно!

Ох, Господи, как голова-то болит…!

Это, конечно, магазин виноват, решил Кирилл перефутболить своё пьяное состояние с себя на магазин. Почему допоздна работает? Не работал бы – я бы водки не купил. Не купил бы водки – не напился бы. Не напился бы – не болела бы голова…

Даа…. Философия…. Так можно до чего угодно додуматься – проползла гусеницей мысль в голове. Неет…, так дело не пойдёт. Срочно нужно бросать курить и, конечно же, столько пить…. Вот! Вот возьму, и прямо сейчас брошу! Что, в конце-концов, не мужик я, что ли?! – захорохорился Кирилл, и даже попытался выпрямить спину, но в голове от предпринятого движения тут же что-то стрельнуло, и он охнув, вновь сгорбился…

Посидев в такой позе какое-то время, Кирилл хотел было поплевать на потухший окурок, но во рту было сухо, как в пустыне Сахара, так сухо, что нёбо и язык показались ему двумя наждачными шкурками. Если ими потереть друг о друга, усмехнулся он про себя, то раздастся скрежет трущихся друг о друга песчинок.

И тут же мысль, как-бы не желая покинуть продолжавшую болеть голову, нечаянно зацепилась за… Сахара: это что же, в ней вместо песка сахар лежит и ветром туда-сюда перегоняется? – съёрничал он. Вот бы всех алкашей туда на исправление послать…. Это ж надо, сколько самогону нагнали бы «Чистейшего», словно девичья слеза. Чем не прибыток государству.

От такой мысли Кириллу стало так весело, что он даже попытался засмеяться, но смог только криво улыбнуться.

«Ну, мужик, ты даёшь!» – сам себя похвалил Кирилл.… А голову всё-таки здорово «ломит», со вздохом решил он. Может, попросить Нинку сходить за кефиром? Хотя нет, с такой болью в голове кефир не справится. Сейчас лучше бы пивка! Да не пойдёт ведь… зараза упё-ёр-тая. Сейчас, поди, без задних ног дрыхнет и во сне видит, как от мужа-алкаша избавляется!

Ей что, у неё голова с похмелья не болит. Не-пью-щая! Тьфу! Ну, что за человек такой неполноценный – даже пиво не употребляет…

Пойти всё-таки, разбудить что ли? Или не стоит?

Кирилл, вперив взгляд себе под ноги, хмуро задумался, а мысль черепашьими шагами всё двигалась и двигалась, и конца-краю ей не было видно.

…Опять же, разбудишь её на свою голову…. Она, как всегда в таких случаях, заведёт бодягу – «Денег нет, хлеба нет, а ты даже те копейки несчастные, что на своём рынке зарабатываешь и те пропиваешь. – Посмотри на себя – во что ты превратился? Найди работу… нормальную. Вон, сосед… Максим, шоферит – так и живут себе… обзавидуешься, не то, что мы с тобой!»

Тьфу! Достала! Хоть домой не появляйся. И денег в кармане…, Кирилл полез было в карман за деньгами, но тут вспомнил, что сидит он на лавочке в трусах и майке и, что народ скоро начнёт просыпаться, а он, дипломированный инженер-механик…, то есть, совсем-совсем бывший начальник отдела…

Так и не додумав мысль до конца, он, поддерживая разламывающуюся от боли голову рукой, медленно стал подниматься на крыльцо.

Глава вторая

НИКОЛАЙ

Он всегда просыпается в одно, и тоже время, словно в голову у него встроен будильник. И сегодня произошло точно так же: только он поднял веки, как в глаза брызнуло ранними солнечными лучами – значит, день будет погожим и, по-осеннему прохладным.

Осторожно выбравшись из-под одеяла, чтобы не потревожить спавшую рядом жену, Николай подошёл к окну. Над деревьями и домами куполом застыло чистое, голубое небо, ещё не закрытое от глаз автомобильным смогом. Ярко светило, чуть поднявшееся над проснувшимся городом, солнце. За окном, на деревьях уже копошились неугомонные воробьи. Они подняли такой гвалт, что своим щебетанием заглушили шум просыпавшегося города, и только изредка, в редкие перерывы, можно было расслышать сигнал проезжающего автомобиля или стук каблучков спешащей по своим делам женщины, или «стреляющей» по сторонам глазками, красавицы-девушки.

Налюбовавшись на воробьиные скоки-перескоки, и послушав их, казалось, сумбурное щебетание, Николай пошел в ванную.

Пока он умывался и чистил зубы, в голову лезли разные приятные мысли. Настроение было отличное и, Николай, смотря на себя в зеркало, весело щурил глаза. А тут ещё память подкинула ему проведённый дома с женой вчерашний вечер – за бутылкой шампанского, и приготовленного ею, прекрасно сервированного ужина.

Где она только научилась этому? – ласково подумал он о кулинарных способностях жены. Наверное, у своей матери. В институте такого предмета, как правильно сервировать стол для мужа, нет. По своей учёбе помню. Это вам не институт благородных девиц…, а, в общем-то, жаль конечно. Могли бы ввести такой предмет, чай, не в каменном веке живём. За окном уж третье тысячелетие народилось…

Потом у них была восхитительная ночь любви. Ах, какая это была ночь…!

Всё-таки у него прекрасная жена, и он её очень любит. Света-светлячок…! Повезло ему с ней! Надеюсь, и ей со мной тоже? И, вообще, они прекрасная пара, и смотрятся – дай бог каждому!

Когда они входят в фойе театра или в зал ресторана: она – в вечернем платье, он – в элегантном костюме…

Николай частенько ловил брошенные в их сторону завистливые взгляды мужчин и, оценивающие – женщин. Даа…, они всегда обращали на себя внимание присутствующих.

Уже завязывая галстук на белоснежной рубашке – современная прачечная, это вам не то, что лет десять-пятнадцать назад – он услышал, как в спальне завозилась жена: по-видимому, она проснулась, когда Николай готовил себе завтрак. Он мгновенно представил её себе… всю: проснувшуюся, на пахнущей фиалкой простыне, в неглиже, розовую после сна, и тёплую….

Ооо…!

Возникшее мгновенно «желание» заставило замедлить движение рук, тело напряглось и, ему нестерпимо захотелось к ней. Захотелось вновь прижаться к её, такому тёплому, такому нежному, и такому желанному телу. Захотелось прикоснуться к её нежным губам поцелуем, а потом, целовать, целовать, целовать всю её…

От представшей перед глазами картины любви, он даже застонал от возникшего желания!

Чёрт с ней, с работой! – мелькнула мысль. Обойдутся. И, на ходу срывая галстук, рубашку и брюки, разбрасывая их по прихожей, он ворвался в спальню…

А, она, словно почувствовала его желание, или какими-то, неведомыми ему волнами передалось его состояние ей, уже ждала его лёжа на спине с раскрытыми для объятий руками…

Её светло-розовое тело, с тёмными вишенками сосков и тёмно-русым треугольником волос в низу живота, лежало на простыне постели, и притягивало его взгляд, словно магнитом…

Их руки и ноги переплелись в страстном порыве желания и любви…

Они часто и прерывисто задышали…, а затем пришло то, что всегда приходит – из её уст он услышал тихий стон, потом ещё один…

– Тебе было хорошо со мной? – прошептал Николай, лёжа на боку и смотря в Светкины огромные зелёные глаза.

– Да, – в ответ, чуть слышно, прошептала она и, повернувшись, прижалась к нему всем телом.

– Ты любишь меня? – ещё тише спросил он с надеждой и волнением.

– Даа. Очень-очень.

* * *

В офисе Николай появился с опозданием часа на два. Встретив удивлённо -вопросительный взгляд секретарши Зиночки, он чуть покраснел.

Что подумают сотрудники о своём шефе, никогда не опаздывавшем и строго наказывающем за опоздания? – мелькнула у него мысль, но он отмахнулся от неё. Ааа, пусть что хотят, то и думают, могу я хоть разок опоздать в конце-концов, мало ли какие у меня дела.

– Зина, пожалуйста, принесите сводку поступлений от продажи проездных билетов за прошлый месяц, поздоровавшись, попросил он и, проходя в свой кабинет, хотел ещё добавить, но не успел…

– Николай Александрович! Вас…, там…, в кабинете, ожидают… двое…, давно, – перебила чуть смущённо секретарша. Я…, я не разрешала им заходить в ваш кабинет, но они не послушались…, они сказали, что вы ничего против иметь не будете…

– Надеюсь. – Зина, Вы им чаю предложили?

– Да, но они отказались, – почему-то шёпотом проинформировала своего шефа, Зина. Они какие-то…. И, поджав скорбно губы, замолчала.

– Хорошо, Зина, – я разберусь. – Пока ко мне никого не пускайте, и… не забудьте принести сводку, попозже, уже открывая дверь в свой кабинет, добавил он.

В мягких креслах, у журнального столика, сидели двое и, покуривая сигареты, о чём-то весело переговаривались. Увидев вошедшего Николая, поднялись.

В глаза бросилось: пепельница полна окурков, и две, почти одинаковые, тёмно-коричневые кожаные папки с застёжками «молния» в руках у ожидавших его людей. В кабинете сизым «коромыслом» повис сигаретный дым.

Поздоровавшись, Николай прошёл к окну и открыл одну створку, при этом, краем глаза заметил непроизвольное движение этих двоих в свою сторону, как-бы хотевших помешать ему подойти к окну.

Сев в своё любимое кресло за столом, он вопросительно посмотрел на этих, неизвестных ему людей и, насторожился. Что-то в них ему не понравилось. Мгновенно не понравилось. То ли как они одеты, то ли, уж очень пристально-изучающие его, взгляды. Но, что-то не понравилось. Что-то здесь было не так! И это «что-то» начинало беспокоить его.

Беспокойство медленной волной поднималось откуда-то снизу, от пупка и, поднимаясь вверх, заставляло в тревоге сжиматься сердце. Он не знал зачем они пришли, что можно ожидать от этих…

Затянувшуюся паузу, пока они изучали друг друга, прервал тот, что поменьше ростом и, поплотнее. Одетый в тёмно-серый костюм и белую рубашку с расстегнутым воротом, из которого выглядывала мощная шея, он всей своей фигурой производил впечатление борца. Может, бывшего борца, но не потерявшего ещё своей физической формы. И пострижен он был, как борец. Короткие, с небольшой проседью на висках волосы, обрамляли его крупную голову с непропорционально маленьким, круто срезанным подбородком.

Интересное лицо, мелькнула мысль в голове Николая: судя по строению черепа – слабоволен, но… внешность бывает обманчивой. Посмотрим, посмотрим…

– Позвольте представиться…

Поднявшись с кресла, произнёс «борец» с лёгким казахским акцентом, и небрежным жестом достал из внутреннего кармана пиджака какие-то красные корочки с гербом, очень похожие на удостоверение личности сотрудника полиции.

…Старший следователь следственного отдела УВД, капитан полиции – Акишев Ерлан Абзалович, – представился он. – А, это – старший лейтенант, Васильев Евгений Вячеславович, мой помощник, – показал он на поднявшегося вслед за ним из кресла, и вставшего рядом, сухощавого брюнета, внимательно смотревшего на Николая.

А вы, насколько я понимаю, э-э… директор автобусного парка?

– Да. Патин Николай Александрович…

…Вы по какому вопросу ко мне? Если Вы хотите заказать автобус, так это не ко мне, это к заместителю по эксплуатации. Я этим не заним…

– Вы не могли бы предъявить нам удостоверение личности? – перебил его борец. Затем, мы продолжим наш разговор, – дополнил он, провожая напрягшимся взглядом руку Николая, полезшего во внутренний карман пиджака.

Изучив удостоверение, он как-бы нехотя вернул его.

– Присаживайтесь, я Вас слушаю, – Николай показал на стоящие в чинном порядке стулья возле стола заседаний.

«Борец», отодвинув ближний к Николаю стул, сел, положив перед собой папку. Второй, которого он представил старшим лейтенантом Васильевым, остался стоять, но чуть переместился к двери кабинета, словно преграждая путь.

Наблюдая за странными действиями пришедших, Николай терялся в догадках. Что может быть нужно полиции от него, директора автобусного парка средней величины? Какие нарушения допустили его сотрудники, вызвав интерес полиции?

– Скажите, где вы были…, сегодня…, примерно в пять-пять тридцать утра?

Перебил ход его тревожных мыслей, поинтересовался капитан.

…Хорошо подумайте, прежде, чем отвечать…. Хорошо подумайте, – повторил полицейский, смотря Патину прямо в глаза.

Казалось, он надеялся, таким образом, прочитать ответ прежде, чем успеет Николай ответить, или что-либо придумать в ответ.

Глава третья

КИРИЛЛ

Кое-как поднявшись на крыльцо, Кирилл, с трудом, поминутно хватаясь за голову и постанывая, открыл дверь в подъезд. Перешагнув порог, он тут же получил сильнейший удар под зад. «Твою мать!» – падая на грязный пол, успел выматериться он: в голове словно что-то взорвалось, а в глазах от адской простреливающей боли в голове, сначала появились огненные всполохи, затем, потемнело.

«Чёртовы работнички!» – зашипел он от боли. А увидев свою окровавленную коленку, помянул «не злым, тихим словом» всю родню до седьмого колена того, кто поставил такую, чудовищно тугую пружину, на входную дверь.

«Бедные старушки и старички! – проскользнула в голове неожиданно-жалостливая мысль. То-то их меньше стало на лавочке сидеть. Попробуй, справься с такой бессердечной дверью! Не дверь, а зверь!»

Красивая рифма у меня получилась! – сжав зубы от боли, похвалил себя Кирилл. Нет, ну, надо же, как под зад поддала!.. Найду, кто поставил пружину, руки и ноги поотрываю…

Он хотел улыбнуться от такой, пришедшей в голову, здравой мысли, но в голове в этот момент что-то стрельнуло, и лицо его перекосилось от боли, превратив улыбку в болезненную гримасу.

Вот, чёрт! – опять подумал он с непонятным для себя чувством – надо же, как поддаёт!

Нинка спала. Кирилл прошёл на кухню и, открыв холодильник, поискал, чего бы пожевать. Не найдя ничего съедобного, кроме полупустой пластиковой бутылки с подсолнечным маслом, буханки хлеба, пачки вермишели и сырой картошки, он сделал пару глотков прямо из горлышка бутылки… Мгновенная тошнота подступила к горлу и он, придерживаясь рукой за стену, поволокся в туалет.

Его хорошо «прополоскало».

Кое-как отдышавшись, напился воды из-под крана, затем, подставил голову под холодную струю. Стало чуть легче голове, и язык начал ворочаться во рту, словно наждачную бумагу заменили промокшей, изжёванной газетой.

Пойду, посплю немного, решил Кирилл. Во сне не так жрать хочется, а Нинка встанет, так чего-нибудь сообразит поесть – на то она и жена.

* * *

Он проснулся от тряски. Казалось, его везут в телеге по булыжной мостовой, а он лежит на голых досках. Огромные колёса, стуча по неровно мощёной булыжником улице, раскачивают телегу и бросают его из стороны в сторону. Потом пошёл дождь и, чтобы спрятаться от него, он стал закрываться руками… и, проснулся.

– Ты встанешь когда-нибудь, чёртов алкоголик? – услышал Кирилл «любезный» голос жены. Мне на работу пора, Кирилл, и тебе – тоже.

Так, это не телега и не дождь! – замедленно стал догадываться Кирилл. Это «любящая» жена трясла меня и поливала водой… – Ах, ты, стерва! Ах, ты, змея подколодная! – наливаясь злобой и, всё более и более ожесточаясь, ощерился он на жену. Ну, я тебе!

С трудом открыв глаза, первое, что он увидел – жена, стоящая с чайником в руке, и катящиеся по её щекам, крупные слёзы. Что-то ухнуло у него в груди, оборвалось. Дышать стало тяжело, а сердце заныло от непонятной жалости к ней, и он окончательно проснулся.

Кое-как сев в кровати, Кирилл виновато посмотрел на жену, и жалобно попросил: «Ты уж, Нина, не обижайся на меня, а! Я и сам себя казню за эти пьянки-гулянки, но пока ничего не могу поделать с собой. Но постараюсь. Ей Богу, обязательно постараюсь. – Поверь мне, Нина!»

– Кирилл, я просто не знаю, – сквозь слёзы проговорила она, – ты столько раз клятвенно обещал мне бросить пить, что я уже перестала тебе верить.

– А ты, всё-таки, поверь, родная – взмолился он, ну, пожалуйста, поверь!

– В последний раз, Кирилл…, в последний раз! – и она вновь, заплакала.

– Господи, Боже мой, Нина, радость моя, ну… хочешь, я поклянусь?

– Нет, Кирилл, – произнесла она с болью в голосе, а затем добавила, – ну, ладно…, мне пора, я и так опаздываю на работу…. Ты, между прочим, тоже.

Осторожно одеваясь, чтобы не очень трясти всё ещё болевшую голову, Кирилл думал: о прожитых и потерянных впустую годах жизни; о своей жене – Нинке, отдавшей ему, неудачнику, свою любовь и молодость; о детях – выросших, и давно ставших самостоятельными…

Их любимица Светка даже замуж успела выйти, только-только закончив Семипалатинский медицинский институт. Правда, с мужем её, Николаем, они ещё не успели познакомиться.

Эхх! Даже на свадьбу не смогли поехать. Он тогда в загуле был. Соображалка вообще не работала. А Борис – их младшенький – студент-третьекурсник в Москве. Учится в автодорожном. Пошёл по стопам отца. Наследник! Продолжатель рода Соколовых!

* * *

Мысли, не слушаясь, потекли сами собой. За мыслями – память. Вначале всё было прекрасно. Он закончил строительно-дорожный институт в Усть-Каменогорске. Пригласили работать в автобусном парке. Работа нравилась. Переход от теории к практике не доставлял больших затруднений, тем более, что старшие, более опытные работники, всячески помогали. Потом в его жизни появилась Нина…

Познакомились они случайно. Он торопился на автобус, подошедший к остановке и, нечаянно толкнул стоявшую девушку. Она стала падать и он, подхватил её за талию, но так неаккуратно, что она чёрт знает, что подумала про него и, мгновенно влепила звонкую пощёчину.

От неожиданности Кирилл разжал руки, а она, пытаясь не упасть и удержаться на ногах, всё-таки схватилась за него. Не удержав равновесия, оба грохнулись посредине остановки, на радость стоявшей здесь же детворе. Автобус, конечно же, ушёл без них. Она опоздала в педагогический институт на лекцию, а он, конечно же, на работу, в автопарк.

Это были счастливейшие дни их жизни. Они встречались, чуть ли не ежедневно. Вечерами бегали в кафетерий на углу – пить кефир с булочкой, а потом бежали на танцы, или просто гуляли по дорожкам парка, пугая своим появлением таких же влюблённых. И… целовались!

Они целовались везде: в парке на скамейке, в кинотеатре во время киносеанса, и даже в автобусе…

Им было так хорошо вместе!

У Кирилла на лице постоянно блуждала счастливая улыбка.

Утром, бреясь перед зеркалом у себя в квартире, и видя эту свою улыбку, он говорил: «Ну, до чего же я глупо выгляжу!» И старательно делал серьёзное лицо. Но оно, не подчиняясь, опять становилось счастливым-счастливым, глупым-глупым…!

Ах, какое это было неповторимое время!

Забывшись, Кирилл стал совать правую ногу в уже занятую штанину и, потеряв равновесие, сверзился на пол, ударившись локтем и спиной. Зашипев от боли как змея, он стал подниматься, но запутавшаяся в штанине нога, не хотела помочь ему. Разозлившись, он, лёжа на спине, задрыгал в воздухе ногами, стараясь выдернуть запутавшуюся ногу и, громко, на чём свет стоит, ругаясь. Хорошо, что никто не видит меня в таком смешном положении, подумалось ему. Особенно, Нинка! – «Допился! – сказала бы она, уже штаны самостоятельно одеть не можешь. – До чего ты докатился, Кирилл! Посмотри на себя в зеркало! На кого ты стал похож! Мне стыдно за тебя!..»

Штаны, наконец-то, слезли и упали на пол бесформенной кучей, похожей на коровью лепёшку.

Кирилл поднялся вначале на четвереньки и, уподобившись шимпанзе, медленно выпрямился. Разбитая утром коленка саднила. Подсохшие было ранки, вновь начали кровоточить.

Медленно, покряхтывая, как семидесятилетний, или даже восьмидесятилетний старик, он пошёл в ванную приводить себя в порядок.

Всё болело: голова болела, и тело болело, как побитая тренировочная груша.

Только он не знал – болеют груши после тренировок боксёров или нет? А ему так хотелось верить, что болеют…. Вместе, за компанию, болеть легче.

Глаза от дневного света резало, казалось, в них бросили горсть песка.

Приду на работу – выпрошу у кого-нибудь опохмелиться – мечтал он, совершенно позабыв своё обещание Нине – больше не пить.

В коридоре, обувая старенькие, потрескавшиеся, и давно не чищеные сандалеты, Кирилл, как наяву, увидел в своих руках стакан с вожделенной жидкостью, и даже почувствовал её запах. Кадык сам собою задвигался и, Кирилл, непроизвольно сделал глоток. Ах, чёрт! Что же это я вытворяю! – спохватился он. Я же Нинке дал обещание больше не пить и, сокрушённо покачав головой, вышел, захлопнув за собой дверь квартиры.

Глава четвёртая

НИНА

Господи! Как я устала от этой беспросветной жизни, думала Нина, сдавленная со всех сторон пассажирами автобуса. Ну почему в моей судьбе всё так сложно? Почему? Только судьба поманит счастьем, и тут же – бац! Опять трудности жизни!

С первым браком пролетела – ну, это бывает со многими: неопытность, влюблённость, желание иметь рядом поддержку на все случаи жизни…, а в результате? В результате – слёзы и незаслуженные оскорбления.

Обведя взглядом пассажиров, она не увидела ни одного знакомого лица, зато у всех на лицах отражались свои заботы. Да и немудрено было не встретить знакомых. В их, ранее престижном жилом районе, не жили теперешние её сослуживцы. Аптека, в которой она уже несколько лет работала провизором, находилась у чёрта на куличках, практически на задворках. Добраться до неё было очень сложно – сущее мучение: на двух автобусах, с пересадкой у центрального рынка.

…Мысли медленно продвигались по давно уже наезженной колее: скоро нечего будет надеть на себя, думала она, последние платья донашиваю, а сколько раз я их перешивала, перелицовывала…?

Кирилл одет как бомж, продолжала катиться мысль. Последний свой, более-менее выглядевший костюм, он, паразит, кому то подарил. Сказал: «Человеку на свадьбу сына одеть нечего». А сам? А сам в чём ходить будет, скажите, пожалуйста? Хоть бы зарабатывал прилично. Получит на «своём» базаре копейки и в тот же день половину пропьёт… Эхх, дожился! Кем был, а кем стал? Грузчик с высшим техническим образованием…!

Господии, подскажи как жить дальше-то? За что, Господи, ты наказуешь нас? За какие грехи?

Горечь жизни жгла её израненное сердце. В последние годы она совсем стала падать духом. Нервы не выдерживали, и она стала всё чаще подумывать о…

Ах, Кирилл, Кирилл – плакала она в душе, почему же ты на поверку оказался таким слабым? Почему так быстро сломался…, или что тебя сломало? А казался таким сильным и надёжным. Что же с тобой случилось, Кирилл?

…Столько лет прожили в счастье, мире и согласии, вырастили и воспитали прекрасных детей…. Я была полна тобой, Кирюша, полна твоей любовью и лаской. Я так тебя любила, Кирюша…, нет, я так тебя люблю, Кирюша, поправила она себя. Сейчас бы жить и наслаждаться жизнью…, а, ты? Ты за каких-то пять-шесть лет всё изломал, всё исковеркал, Кирюша…

Господи, опять взмолилась она, помоги моему Кирюше выбраться из этой, засосавшей его трясины! Дай ему, Господи, силы вновь стать человеком! Подскажи, Господи, где мы так согрешили, что так жестоко наказуешь нас?!

Слёзы, постепенно накапливаясь, были готовы прорвать плотину и побежать рекой. Хорошо, что сейчас будет моя остановка, мелькнула у неё мысль, а то бы я не выдержала, разревелась при всём «честном народе».

Войдя в дверь аптеки ровно в девять часов, она лицом к лицу столкнулась с хозяином.

– Вы опаздываете, Нина Владимировна! – попенял он ей, уступая дорогу и демонстративно смотря на кварцевые часы, висевшие на стене аптеки, у окна.

– Извините, Жомарт Естаевич, – проходя мимо него, покаялась Нина. Автобус по дороге сломался, – попыталась она объяснить причину опоздания. Вот я и…

– Мне не нужны Ваши оправдания! – взъярился он. – Мне нужно чтобы Вы в девять часов ноль-ноль минут находились на своём рабочем месте и занимались клиентами! Понятно?!

Посмотрите, какая очередь выстроилась, – и собрался было указующим жестом показать, как плохо она поступила, придя на работу с опозданием. Но вовремя остановился, поняв свой промах…