Часто можно услышать, что Россия выиграла Сибирь в лотерею. Это или откровенная ложь, или заблуждение. Этот мир был отвоеван людьми в жестокой схватке с сильными и умными противниками, связан с десятками войн и сотнями битв, со сложными союзами и меняющимися политическими раскладами. Об одной из этих войн, сражении за Приамурье (1649 – 1689 гг.), и пойдет речь в моей книжке. О сильных, жестких, порой жестоких людях, совсем не похожих на лакированных «первопроходцев», благодаря которым и возникло Русское Приамурье. Моя книжка для тех, кто знает или догадывается, что подлинная судьба России создавалась здесь, на Востоке.

Эта книжка была бы невозможна, если бы не поддержка моих замечательных друзей. Предложение Олега Крючка заставило меня погрузиться в эту эпоху. На публичных лекциях, организованных Александром Кимом, мои мысли и способ подачи проходил апробацию. В жестких спорах с моим друзьями-оппонентами, Виктором Чернышевым и Алиной Ивановой, складывалась концепция книжки. Спасибо авторам сотен статей и монографий, которые дали материал для моих литературных опытов, спасибо критикам и не-критикам. И, конечно, спасибо тебе, любимая.

Леонид Бляхер

Введение

История Русской Азии – явление странное, загадочное. Она, безусловно, есть. О Сибири и Дальнем Востоке пишут исторические и этнографические книги, журналистские статьи, массовыми стали ролики «про Сибирь» на разных просветительских сайтах, проводятся конференции и симпозиумы. В «загадочную Сибирь» едут журналисты и фотографы, природозащитники и прочие любители экзотики. Все это так. Однако в массовом сознании история России остается на Западе, в Европе. Там, в Европе, эпохальные события. Здесь, за Уралом, а тем более за Байкалом, остается только тягучее и не очень понятное «освоение пустого пространства». Но было ли оно пустым? Да и вообще – каким оно было? Какую роль сыграло это «пустое пространство» в истории страны и не только страны?

В этот момент начинаются сложности. И дело совсем не в том, что кто-то «замалчивает» русскую историю за Уралом или за Байкалом. Просто это – «региональная история», местная, не вполне «полноценная». Есть Большая история. Она задает матрицу подлинных, настоящих событий. Именно она определяет, какие события и процессы действительно важны, а какие случайны. Если же события «региональной истории» не вписываются в логику Большой истории, то они остаются за пределами интереса. Их не замалчивают – их не замечают. Просто люди, которые пишут Большую историю (мировую, историю империй), как правило, смотрят из столицы, из центра. Именно там, в центре, создаются критерии отбора: что важно, а что – не особенно, задается взгляд на мир. Именно там для всего человечества или значительной его части определяется смысл и ход развития.

Так сложилось, что последние три столетия (или около того) центр мира для России (и не только для России) находился в Европе. И для исследователей, и для обывателей вписать местную историю в логику истории Европы значило (и значит) приобщиться к Большой истории, увидеть смысл собственной жизни, жизни своей территории. И неважно, где именно физически находится исследователь или обыватель. «Смотрит» он из центра. Не случайно большая часть Русской Азии именуется Дальним Востоком. А гигантский регион от Памира до Алтая многие столетия именовался Мавераннахр, что на арабском языке означает «то, что за рекой». То есть, настоящая жизнь – где-то там, а мы живем вдали от нее, за рекой, за озером. Словом, не там, где происходит все действительно важное.

В соответствии с этим взглядом определяется и масштаб событий. То, что значимо для центра, для империи (или для будущей империи) становится огромным. Остальное же если не исчезает совсем, то пребывает где-то на периферии, не особенно сказывается на общей панораме событий или даже никак не сказывается. В результате возникает стройная и последовательная картина, которая, естественно, абстрагируется от мелкого и незначительного. Таким «мелким и незначительным» оказывается вся местная история, приобретающая даже в глазах местных жителей некоторую «второсортность».

Есть ли выход? Конечно. Достаточно только изменить точку зрения, сделать иную «привязку к местности». Не выворачивать себя наизнанку, чтобы, находясь в Приамурье, смотреть «из Москвы» или, что еще смешнее, «из Европы», а осознать, что Приамурье – для наблюдателя ничуть не менее достойное место, чем имперская столица или даже мировой центр. И тогда, посмотрев на Большую историю с берегов Амура, мы увидим совсем иную картину. Причем, не только картину жизни Русского Приамурья с XVII по XXI век, но иную картину истории России, Большой Истории.

Пожалуй, самым невероятным и загадочным событием русской истории в этот момент и станет движение «встречь солнцу», на Восток, ведь именно оно предопределило уникальность судьбы России. Движение русских людей по Сибири до Великого океана часто сравнивают с приключениями испанских конкистадоров в Америке. Конечно, как любое сравнение, оно справедливо лишь отчасти. Но стоит задуматься: а можно ли представить историю Испании (да и историю Европы) без этих приключений, без американского серебра, без «золотых галеонов» и пиастров, на которые, собственно, и создавался современный Запад? Наверное, можно. Но это будет уже другая история, гораздо более бедная и серая.

То же и с азиатской (сибирской) историей России. Можно ли представить Россию без нее? Видимо, да. Более того, именно так она и представляется в массовом сознании, в том числе в сознании самих жителей русской Азии. Сибирью мы потом, когда-нибудь будем «прирастать», а пока она нужна только для того, чтобы гордиться бескрайними просторами или пугать друг друга Сибирью, в которую сошлют. Жить же лучше в обжитом пространстве европейской России. А ведь судьба России, отличная от судеб множества «пороховых империй», взлетевших на миг к высотам могущества, но канувших в Лету, создавалась именно в сибирском горниле. Здесь формировался ресурс, который и позволил стране, не разоряясь в дым, содержать массовую профессиональную армию и «европейское» чиновничество, людей науки и искусства, строить города, «как в Европе», открывать университеты, «как в Европе». И много что другое.

Первое достигалось относительно легко и быстро. Достаточно купить или научиться делать современное (для той эпохи) оружие, нанять офицеров, которые смогли бы обучить владению этим оружием и новым принципам перестроения – и проблема решена. Особенно, если под рукой есть значительные массы людей, которых можно поставить в строй.

Речь Посполитая, Османская империя, да и империя Цин смогли создать такие – или похожие – армии. Только вот со вторым вышла проблема. Новая армия, в отличие от армии эпохи Средневековья, наемных дружин (кондот, баталий и т.д.) или ополчения, в мирное время не распускалась. Именно умение держать строй, четко и быстро перестраиваться, максимально быстро заряжать свое громоздкое и еще довольно неуклюжее оружие, вести залповый огонь (стрельбу плутонгами) делало эту армию непобедимой. А этому нужно было постоянно учиться. И все это время стране, решившей создать такую армию, нужно было кормить тысячи и тысячи молодых и сильных мужчин, строить для них жилье, покупать для армии дорогостоящее оружие, обмундирование и т. д. Европа для этих целей и придумала «экономику» с ее прибавочным продуктом и налогообложением. Пороховые империи тоже стремились содержать эту, постоянно требующую средств, махину «по-европейски» – увеличивая изъятия у населения, разоряя своих подданных и, в конце концов, свою страну. У России же была Сибирь с ее невероятными богатствами.

Да, здесь тоже не раз стремились «содрать с крестьянина три шкуры», только заканчивалось это не лучшим образом: ответом на попытки власти быть «европейской» становились крестьянские войны и массовое бегство населения на юг и на восток. Богатства Сибири (изначально – пушнина и моржовые клыки; после них – серебро, золото, алмазы и многое другое) позволили стране содержать войско и при этом не разориться, не взорваться в огне войны всех против всех. Во всяком случае, долго позволяли.

Почему же это движение встречь солнцу, его герои и антигерои, его битвы и завоевания, победы и поражения оказались в тени, не вошли в тело Большой (имперской) истории России? Думаю, что здесь была веская причина, и не одна. Важнейшая из причин – поворот к Западу. Начиная, вероятно, с правления Ивана III, Московское царство стремилось в Европу. Очень быстро из самой западной державы Востока (впрочем, здесь Литва, тоже входящая в пространство держав-наследников Чингиз-хана, могла бы поспорить) Московское царство превратилось (стало воспринимать себя) в самую восточную державу Европы. В первой геополитической доктрине Московского царства («Сказания о князьях Владимирских») эта мысль выражена совершенно отчетливо: Москва – прямая наследница величия Римской империи. Причем, в отличие от «изменившего» латинства, наследница истинная. Отсюда и новый титул правителя – царь, идущий, конечно, от римского имени-титула Цезарь. Правда, царем на Руси прежде именовали Великого хана Золотой Орды («злой царь Узбек», «добрый царь Джанибек» из русских летописей). Но в стране, именуемой теперь «Третьим Римом», об этой мелочи старательно и быстро забыли.

Вполне понятно, что «затылком» увидеть Сибирь было сложно. Потому и политика русских царей на Востоке часто была, мягко говоря, странной. Точнее, странной она виделась из Азии. Из Москвы же она была вполне рациональной – хозяйственной, а точнее – колониальной. Из «ниоткуда» поступали ценнейшие продукты, которыми можно было торговать с Европой – покупать ружья, пушки, офицеров. И хорошо, что средства поступали. Оттуда же при минимальных усилиях и затратах из государевой казны, шли пошлины, таможенные сборы и прочие доходы. Весь интерес государя и государевых людей долгие десятилетия и столетия состоял исключительно в том, чтобы «сибирская казна» пополнялась, давала больше дохода.

Это и составляло главную заботу государевых людей, направляемых из стольного града за «Каменный пояс», за Урал. За нее, за казну, государевы люди (приказчики и воеводы) держали ответ перед государем. Все иное особого интереса у московских властей не вызывало. Потому и в отчеты оно попадало крайне редко. И, понятное дело, что не попадали в отчеты контрабанда, взятки, действия «охотчих» – да и служилых – людей, идущие не вполне в соответствии с целями царской казны и таможенных платежей. Не попадали приключения и авантюры. Не попадала живая жизнь.

Поскольку же именно воеводские документы и данные таможен служат основными свидетельствами русской истории в Азии, выходила она не особенно интересной и, в основном, хозяйственной. Редкие записки путешественников тоже ясности в общую картину не вносили и яркости не добавляли – так, довольно сумбурные этнографические заметки. Даже более поздние исторические труды XVIII столетия ориентировались на сказания и мифы коренных сибирских народов или случайный набор воеводских документов, стремясь реконструировать по ним реальные события.

То, что богатства эти появлялись не сами по себе, оставалось за пределами Большой истории. Как и люди – сильные, жесткие, часто жестокие, которые смогли выжить здесь, сделать это гигантское пространство русским. Люди, которые смогли стать большими сибиряками, чем сибирские народы, большими степняками, чем сами степняки. Причина понятна: эти люди были в минимальной степени людьми государевыми. На одного государева человека – «поверстанного» казака, пашенного крестьянина, приказчика или воеводу – приходились десятки «людей незнаемых». Бобыли, подказачники, покрученники, вольные охотники, промышленники и великое множество других категорий, не учитываемых или почти не учитываемых в воеводских списках, уйдя от поместной неволи на новые земли, покоряли Сибирь. Но из столиц виделось иное. Десятки, в крайнем случае, сотни казаков легко присоединяли просторы с «ясачными людьми». Последние же едва ли не сами несли этим «казачкам» сверхценные меха. Вот меха и «рыбий зуб» – это важно. А остальное – не особенно.

Конечно, обо всех героях и всех приключениях и перипетиях этой небывалой эпохи одинаково подробно рассказать трудно. Я выбрал один крайне важный, богатый на события эпизод – рождение русского Приамурья. Почему? По нескольким причинам.

Во-первых, я здесь живу. В силу такого случайного обстоятельства именно эта земля мне наиболее дорога. Но есть и «во-вторых». Если в большей части Сибири русские землепроходцы искали и находили «Новую Мангазею», место для промыслов, то на Амуре они искали и нашли Беловодье, град Китеж – место для жизни. Здесь простирались гигантские пространства целинных земель, где могла вызревать не только рожь, но более привычная пшеница. На степном разнотравье могли пастись тучные стада. Да и морозы здесь были совсем не сибирские.

Есть и «в-третьих». Даже тогда, когда полная история Русской Сибири будет написана не как «региональная», местная история, но важнейшая часть Большой истории, Русское Приамурье окажется в особом положении. Оно – безусловная часть русской истории. И в то же время невозможно понять события в Приамурье, если не учитывать, что в этом пространстве волей судьбы сошлись не просто отряды вооруженных или не очень вооруженных людей, а разные цивилизации.

Русская цивилизация, воспринимающая себя как часть цивилизации европейской, в этом мировом перешейке столкнулась в Великим миром кочевников, Монгольским миром, многовековым миром Поднебесной империи, где смена династий не особенно влияла на течение Небесного порядка. Нельзя не вспомнить и о совсем забытом мире тунгусских народов, которым в Большой истории, как правило, отказывалось в наличии политики и многого другого. Для них оставалась только этнография, воплощенная в узорах на коже или дереве, в ритуальных праздниках, легендах, но никак не в политических союзах и интересах.

Сами события рождения Русского Приамурья, о которых пойдет речь далее, останутся непонятными и случайными, если не включать их в контекст политической борьбы в столице Московского (Российского) царства XVII века, не держать в голове перипетий военных столкновений в Восточной Европе той эпохи. Многое останется непонятным, если не учитывать существовавших в то время хозяйственных связей Европы и Северной Америки. Трудно что-либо понять в становлении Русского Приамурья, не принимая в рассмотрение сложную и конфликтную историю взаимодействия и взаимопроникновения монгольских, тюркских и тунгусских народов. И совершенно ничего нельзя будет понять в судьбе Русского Приамурья, если не всматриваться в нюансы внешней и внутренней политики новой (на тот момент) династии Цин. Если забыть о сражениях, которые вели армии этой династии в южной части Поднебесной, о битвах, которые они планировали на Западе и Юго-Западе. Многое останется непонятным, если не брать в расчет придворные баталии тех лет, происходящие в Северной столице, не знать о тесных родственных связях маньчжуров (которые и создали новую династию) и народов Приамурья.

Уникально и почти забытое событие, приведшее к рождению Русского Приамурья. Здесь, в мире за озером Байкал, в мире Великой реки Амур, в течение сорока лет происходили битвы и осады, походы и отступления, по масштабам сопоставимые с величайшими сражениями Европы тех лет. Впервые после краха Золотой Орды Россия (точнее, русские отряды) вторглась (не вполне по своей воле) в Приамурье – в пространство великих азиатских держав и их данников, сошедшихся в яростной схватке не на жизнь, а на смерть. Именно в Приамурье, точнее, в мире вокруг Байкала, ярче всего оказывалась видна не история Центральной или Восточной Азии, а единое пространство Большой Истории, где события на одном конце континента вдруг оказываются значимыми на другом. Приамурье было и остается до сих пор гигантским фронтиром, не столько разделяющим, сколько связывающим самые разные цивилизации.

Сразу оговорю жанр моего повествования. Я не пишу и не собираюсь писать научный труд. Это, безусловно, важное дело, но чтобы им заняться, есть замечательные люди – историки. Я – не историк. Моя задача и скромнее, и амбициознее: я хочу рассказать о людях, известных и не очень. О тех, чьи памятники стоят в городах и о тех, о ком рассуждают только узкие специалисты в сносках к статьям на более серьезные темы. Рассказать о земле, находящейся на перекрестье десятков культур, но остающейся при этом уникальной, единственной в своем роде – о Приамурье. И рассказать обо всем этом я хочу не столько узкому сословию специалистов по истории Дальнего Востока или замечательным людям – краеведам, сколько всем моим землякам, живущим на этой земле, всем моим уважаемым (и это не фигура речи) читателям, пожелавшим услышать рассказ о нашем мире – Мире Великой Реки.

Глава 1.
Краткое содержание последующих серий или некоторые необходимые пояснения (взгляд с востока)

О чем же, собственно, пойдет речь? О каких людях? О каких событиях? Не вдаваясь в подробности (подробностям будет посвящено все дальнейшее повествование), обозначу границы рассказа. Опишу те силы, которые выталкивали русских людей в Приамурье или затягивали их туда, те силы, что противостояли им. Ведь «пустой» эта земля была только в воеводских скасках, картах из Европы до конца XVIII века, да в современных школьных учебниках и популярной литературе. Без хотя бы некоторого представления о пространстве вокруг Приамурья того времени (причем, прежде всего азиатском пространстве), понять действия и судьбу первопроходцев довольно трудно. Для того, чтобы потом не отвлекаться от повествования, попробуем сразу это представление ввести или хотя бы обозначить. Итак, наш рассказ будет о сорокалетней войне за Амур.

История войны начинается с похода, предпринятого отрядом русских людей из Якутска и Илима в Приамурье. Несколько сражений с даурами и дючерами, которые хоть и не знали огненного боя, но обладали вполне себе сильным и многочисленным конным войском, сделали русских господствующей силой в верхнем течении Великой реки. Точнее, наверное, будет сказать, что отряд Хабарова оказался тем джокером, который радикально изменил соотношение сил в Приамурье.

Первым же большим событием, зафиксированным историей, стало сражение у Ачанского острога, в центральной части современного Хабаровского края. В 1652 году в земле племени ачан близ озера Болонь произошел первый бой между отрядом русских охотчих и служилых людей с приказным (командиром) Ерофеем Павловым сыном Святицким (Хабаровым) и дозорным маньчжурским отрядом из северной крепости Нингута (располагалась на территории современного китайского города Мудандзян). Каждая из сторон искренне защищала «свою землю» от «захватчиков».

Этими событиями было положено начало десятилетиям противостояния русских служилых и охотчих людей и войск северной крепости империи Цин (маньчжурской династии, захватившей в 1644 году власть в Китае). Об этой династии – главном противнике русских отрядов в Приамурье, да, наверное, самой могущественной державе в Азии – стоит рассказать подробнее.

Расширение империи Цин в XVII – XVIII вв.

Отнюдь не «гибнущая цивилизация» в союзе с «дикарями», вооруженными каменными топорами и костяными стрелами, противостояла здесь первопроходцам. Собственно, таких «дикарей» в Сибири было не особенно много. К примеру, якуты делали доспехи («якутский куяк»), иметь которые почитали за счастье сами первопроходцы, и не только они. Вот только с огненным боем у них не сложилось. Маньчжуры же знали и этот тип сражения.

Маньчжуры – самоназвание части чжурчженьских племен, некогда проживающих в бассейне реки Амур, в современном Приморском крае и на прилегающих к ним с юга землях вплоть до Ляодунского полуострова. По легенде, маньчжуры (как и монголы) вели свой род от корня Небесного хана (Чингиз-хана). Исходя из этого, несколько позже маньчжуры претендовали на власть над всей Великой степью до Каспия. Впрочем, это была традиционная форма преемственности среди великих степных народов (к примеру, тюрки эпохи каганата тоже считали родство от последнего выжившего мальчика-гунна).

В предшествующий период разрозненные чжурчженьские племена, крупнейшим из которых было племя «маньчжоу», подчинялись китайской империи Мин, мало чем отличаясь от любых других северных данников империи. Правда, они обладали автономией, а их правитель имел титул китайского князя (вана), в память о времени, когда их предки, чжурчжэни, правили Поднебесной. Но в течение нескольких десятилетий, начиная с 1616 года, маньчжурский вождь Нурхаци из рода Айсин Гёро смог объединить под своей властью «семьдесят городов» на территории, которую позже и назовут Маньчжурией. В 1621 году он объявляет себя Великим ханом и приступает к захвату Китая. В 1644 году северная часть бывшей империи Мин была захвачена маньчжурами, а сам вождь маньчжуров принимает титул императора новой династии Цин (Золотая), получает «Небесный мандат». И хотя полное овладение территорией бывших владык Востока завершилось только к 1662 году, появление новой могущественной державы в Восточной Азии уже с середины столетия стало фактом.

Маньчжуры смогли создать мощную военно-административную организацию, названную «восьмизнаменной армией», умудрившись привлечь в нее тех китайцев, которые были знакомы с «огненным боем». Привлекали китайцев и в управление, хотя и не на высшие должности. Впрочем, свою роль в победах маньчжуров сыграли и жестокие поражения, понесенные предшествующей династией Мин от западных соседей, ойратов, восстаний крестьян. Но все же главная сила маньчжуров (по крайней мере, в годы их стремительного взлета к вершинам могущества) состояла в их способности находить союзников и учиться у них. Они активно взаимодействуют с монголами и даурами, с дючерами и корейцами, со всеми окружающими их народами. Причем, далеко не всегда конфликтно.

Особенно отличался этим один из потомков Нурхаци – Суанье, известный в русской традиции как «император Канси».

У монголов он заимствует стремительную конницу; у китайцев берет систему налогообложения и управления. При этом учится и на ошибках, снижая по приходу к власти налоги, по возможности искореняя мздоимство. Не случайно большая часть китайцев воспринимала императора маньчжуров не как захватчика, а как освободителя и защитника. У европейцев он научился строить гидротехнические сооружения, что позволило вдвое повысить урожайность в ключевом районе Китая – междуречье рек Янцзы и Хуанхэ. При нем строится флот. По европейскому образцу создаются подразделения, вооруженные мушкетами, артиллерия. Постепенно почти случайно возникшая держава «северных варваров» обретает подлинное могущество, оттесняя остатки бывшей империи Мин к острову Тайвань.

Когда речь идет об императорском Китае (империи Цин), часто представляется отсталое, раздираемое внутренними противоречиями политическое образование, разоренное бесконечными войнами, терпящее поражения от всех соседей, с постоянными восстаниями провинциальных властителей и почти не боеспособной армией. Такой империя стала во второй половине XIX столетия. Но в XVII веке это – одна из самых могущественных держав в Азии и, наверное, одна из самых мощных держав в мире.

Маньчжурская империя усиливает давление на Индокитай, протягивает руки к Тибету, стремится установить протекторат над оставшимися монгольскими ханствами, контролирует корейское королевство Чосон. Европейские посланники и миссионеры обивают пороги императорского дворца, охотно выполняют церемонии признания себя данниками, пытаясь установить торговые отношения или продать свои умения «лучезарному и сияющему» императору. С этим противником и пришлось столкнуться русским первопроходцам.

Правда, северные границы, бывшая родина маньчжуров, были отнюдь не приоритетным направлением политики державы Цин. Что там, в полупустынных районах с бедными и немноголюдными по меркам Поднебесной, городами, может быть интересного? Особенно для того, кому уже подвластны бескрайние земли Серединной империи. Меха? Так достаточно собрать совсем немного серебра и железа, тканей и чая, чтобы местные народы наперегонки побежали эти самые меха предлагать. Став владыкой Китая, маньчжурский император перенимает и имперское отношение к северным народам.

Впрочем, одна задача, традиционная для властителей Китая на Севере, была: нужно как-то не пустить туда подданных, китайцев. При всем величии «каменных городов» Серединной империи, для низших слоев населения (на которых ложился еще гнет чужеземных войск) жизнь в диких «варварских» землях была намного привольнее и легче, чем дома. И бежали туда из процветающей империи во все эпохи. Бежали до монголов, при монголах и после них. Бежали при «национальной династии Мин» и после свержения ее маньчжурами. Говорят, что именно с целью удержать подданных, а совсем не для защиты от варваров первый император Китая Ши Хуанди построил Великую китайскую стену. Новая династия пошла по этому пути.

Земли, примыкающие к завоеванной стране с Севера, были объявлены «священным уделом» правящего рода Айсин Гёро, из которого происходили императоры. Китайцам, не входящим в состав армии, посещать эти земли было категорически запрещено. Правда, военные китайцы официально считались маньчжурами. А чтобы у прочих подданных не возникло искушения, вдоль границы был построен «ивовый палисад» – система укреплений и фортов общей протяженностью около тысячи километров. На вершине валов высаживались ивовые деревья, которые со временем, сплетаясь, превращались в стену. Самой северной крепостью в этой линии была крепость Нингута, стоящая на реке Хурха, притоке Сунгари (современный Мудандзян). Это была основная база империи Цин на северо-востоке, с многочисленным гарнизоном, вооруженным мушкетами и пушками. Правда, большинство воинов были не бойцами великой «восьмизнаменной» армии, а солдатами «алого и зеленого знамени» (союзники и данники). Да и вооружение было не самым новым. Но и эта сила была изрядной.

Однако крепость эта «смотрела» главным образом не на Север, а на Юг. В северном направлении небольшими соединениями совершались лишь нечастые рейды, для установления «правильного порядка» в маньчжурском доме. Совершались и карательные экспедиции, если жители тех мест неожиданно изъявляли непокорность власти Великого владыки и Сына Неба. Такой поход был предпринят из Нингуты за несколько лет до появления на Амуре русских.

Еще в 20-х годах XVII века основное население Приамурья признало главенство маньчжурского вана. Собственно, маньчжуры на первом этапе вполне довольствовались формальным признанием верховенства и необременительной данью. Главные же народы Приамурья (дауры и дючеры) продолжали жить своей жизнью. Дауры – монголоязычный народ с существенной «примесью» эвенкийских кровей – в отличие от большей части народов монгольского мира были не скотоводами, а земледельцами. Природные условия Приамурья и образующих Амур рек Шилки и Аргуни позволяли на недавно расчищенных «залежных» землях получать достаточно высокие урожаи.

Совсем оседлыми их назвать трудно. На одном месте пахать можно было только несколько лет, а потом приходилось расчищать новую пашню. Да и скотина лишь частично содержалась в загонах, а частью оставалась на отгонных пастбищах. Жили они в деревянных городах, окруженных земляными валами и частоколом с оборудованными местами для лучников. В таких городах проживало по 300—400 человек (70—80 домов). За стенами ставили деревянные избы, строили загоны для скота, ямы для зерна и иных припасов. Окна заклеивали промасленной бумагой, на зиму закрывали ставнями. Кроме земледелия и огородничества занимались скотоводством, плавили металлы, изготавливали ткани. На пушного зверя охотились, в основном, для выплаты дани маньчжурам и на обмен. За пушнину из «Богдойской земли» получали они серебро, чай, ткани и многое другое. Ходили в дорогих шелковых рубахах. Женщины пользовались серебряными украшениями. Все это было невероятным богатством в сравнении с той добычей (меха, «рыбий зуб»), которую давали иные русские данники в Сибири.

Воевали дауры в конном строю. Воины имели пластинчатый (ламинарный) доспех, сходный с куяками якутов. Вооружены они были луками и копьями. Кстати, луки их по дальнобойности вполне могли конкурировать с ружьями, а по скорострельности превосходили их во много раз. Мечи и сабли были у дауров редкостью. Не любили их дауры, как и ближнего боя с пешей схваткой. Сабли (как, кстати, и у русских в Сибири) были не столько оружием, сколько показателем статуса.

Единой политической структуры (государства) у приамурских людей не было. Несколько городищ, между которыми была достаточно тесная связь, составляли племя (хала, «княжество»). Каждое племя, включающее в себя несколько тысяч человек, самостоятельно вело и хозяйство, и политику. Таких племен («княжеств») современные этнографы насчитывают восемнадцать. Из них четырнадцать относились к «старым родам», монгольским. В остальных присутствовал эвенкийский элемент. Несмотря на отсутствие государства, связь между «князьками», племенными владыками (и родственная и сакральная) тоже вполне поддерживалась. Хотя вполне вероятной была ситуация, когда одна хала входила в объединение, противостоящее другой. Впрочем, существовали и межплеменные союзы, охватывающие несколько племен.

Сходным было и хозяйство дючеров, чжурчжэньского народа, не вошедшего в маньчжурское объединение. Дючеры это родство помнили и поддерживали. Значительное число дючеров служило в маньчжурской армии, участвовало в захвате Поднебесной империи. Наличие высоких покровителей делало дючеров, менее многочисленных, чем дауры, сильнейшим народом, господствующим в среднем и нижнем течении Амура, начинавшем распространять свое влияние западнее реки Зеи, естественной границы между даурами и дючерами. Местные тунгусские народности (бирары и некоторые другие) были вытеснены ими от берегов реки в предгорья Хингана, а гольды и гиляки обложены данью.

Возможно, поэтому часть даурских племен в союзе тунгусскими племенами бираров, манегров и солонов попыталась сбросить власть маньчжуров. Под предводительством вождя солонов Бомбогора восставшие укрепились в главном городе дауров Яксе, близ которого позже возник русский Албазинский острог, и более года отбивали натиск маньчжуров, пока не подошел крупный отряд из Нингуты.