Придумал Митя говорить по делу и без него: «Для тебя старался». Я сначала верила, не требуя подтверждения, потом проверять стала. Раз он принес на Восьмое марта целый пук маленьких, не расцветших веточек мимозы. Я из чувства такта промолчала, что не нравятся мне эти огрызки. Подумала, по дешевке оптом купил. Это в его духе, есть у него такой пунктик. На другой год дала понять, что хочу одну веточку, но большую и яркую. Он опять мне кучу мусора принес. Тут я потихоньку стала выпытывать, как прошел на работе праздник и поняла, что он дарит мне то, что остается от подарков его сотрудницам. Обиделась, конечно.
– Я автобус заказал. Поедем на рыбалку. Для тебя старался.
– Какой ты заботливый! Молодец! Спасибо. Но у меня мероприятие, намеченное еще месяц назад. Не могу я подвести людей. Ты бы сначала со мной посоветовался, прежде чем договариваться насчет транспорта. Откажись от поездки, – сказала я, заранее зная его ответ.
– Все равно поеду.
– Тогда не говори, что для меня организовывал. Этим меня обижаешь ложью. Сказал бы, что для нас и сотрудников.
Чаще всего Митя предлагает мне поездку, когда я не имею возможности вырваться с работы. «Было бы предложено», – его любимая пренебрежительно-шутливая фраза, а по сути дела оскорбительная.
Сколько раз, не желая того, я подлавливала его, а он все равно врет. В крови, что ли у него лживость? Врет, как дышит. А простил бы он меня, поймав на лжи? Думаю, нет.
Спросила у Мити: «Почему, когда мы общаемся по телефону, ты свое выскажешь и, не выслушав меня, бросаешь трубку? И дома, разговаривая со мной, зачем носишься по квартире? Мне же приходится все бросать и ходить за тобой, чтобы не требовать повторного разъяснения, которое, конечно же, тебя разозлит. Хоть раз обрати внимание на то, как ты ведешь себя в диалоге. А когда ты, многократно прерываешь меня во время беседы, чего этим добиваешься? Стремишься меня сбить с толку, раздосадовать, обидеть? Ты не догадываешься, что этим выказываешь мне свое неуважение? Ты же считаешь себя воспитанным человеком! Почему я с пониманием отношусь к твоим чувствам и проблемам, а ты моих не замечаешь?»
Раскричался.
– А свое мнение ты не мог выразить более любезным тоном и более мягкими словами?
– Я нормально говорил. Мне с поклоном е тебе обратиться: Уважаемая королева? Ваша светлость?»
– Не утрируй. Если ты не понимаешь, что был груб, что не разговаривал вежливо, а кричал, то о чем нам еще можно говорить?
Митя радостно рассказывает, что через час едет с соседкой на кладбище (родительский день), и что она искренне поблагодарила его за внимание и заботу.
– А меня пригласить посетить на том же кладбище могилу твоего отца тебе не пришло в голову? Мы с ним уважали друг друга. Или ты не причисляешь меня к своей семье, не считаешь родственницей?
Митя промолчал. Понимаю, ему главное перед соседкой показать себя хорошим. Вместе посетили печальное сокровенное место, но осадочек-то остался. Я ехала домой и думала: «С каким восторгом он делает приятное чужим людям, и с какой скукой и раздражением то же самое выполняет для своей семьи, будто по принуждению, как тяжкую неприятную работу. Не любит свою семью? По обязанности ему не интересно, не получает удовлетворения? На стороне легко и быстро заработать восхищение? Может, с детства ничего приятного для своей семьи не делал, кроме отличной учебы, вот и не научился испытывать удовольствие и удовлетворение, доставляя радость близким ежедневной помощью и вниманием. Все о нем заботились, а он ни о ком. И помнит он только то, что ему нужно и приятно, быстро забывая все, что может помешать, навредить, ухудшить ему настроение. Так он себя оберегает?
*
В конце дня прибежала в приемную ректора – мне надо было срочно подписать счета, потому что я отложила в магазине дефицитные приборы, – а секретаря на месте не оказалось. Рискнула пойти к начальнику напрямую, без посредника. Только занесла руку, чтобы постучать, как заметила, что дверь приоткрыта. Буквально в трех шагах от меня в согбенной позе, опершись рукой о подоконник, стоял ректор. Опущенная голова и как-то сильно ссутулившиеся плечи выражали мучительное подчинение. Я как человек, получивший математическое образование, в первую очередь стала логически рассуждать: «Чтобы ректор перед кем-то унижался, горбился? Не может того быть!»
Я приблизила глаза к щели. Ну не могла я не узнать, кто поверг льва! Перед ректором в царской позе стоял профессор с его кафедры и что-то тихо, но надменно ему выговаривал. «В институте грядут ротации кадров или между ними какие-то личные взаимоотношения? Если даже у него имеется влиятельная поддержка, все равно неумно так себя вести. Ректор не тот человек, который может простить момент даже неприлюдного унижения. Наверняка в отместку приготовит ему огромную «плюху», – решила я.
Мелькнула развернутая мысль: «Ректор проверяет очередного претендента на свое место или просто изучает коллегу? Прощупывает, каков этот человек в пограничной ситуации? И тот попался на крючок. Не ожидала, что он столь недальновидный и самонадеянный. Я была о нем лучшего мнения. Тоже ошибалась, принимая его внешнее поведение за внутреннее содержание». Но как ректор прекрасно играл! Какой артист! Я любовалась им!
Сразу Лена вспомнилась: «Она всегда подмечает все нюансы взаимоотношений в своем огромном коллективе и учитывает их для его стабилизации. А Нина всегда в гуще событий. «Политические» интриги – ее слабость. Она всегда там, где смена руководства, будь то кафедра, факультет или весь университет. И все это уже много лет ради одного любимого человека.
Как много общего у нас не только в судьбах, но даже в отдельных событиях!»
На цыпочках вышла из приемной. Лента памяти открутила события двухлетней давности.
Члены приемной комиссии собрались в кабинете ректора. Мой стул оказался рядом со столом начальника. Ректор подписывал бумаги. Я во второй раз видела его так близко. «Как он быстро постарел! Всего пять лет прошло с тех пор, как нам представлял его высокопоставленный товарищ из Москвы». Тогда он показался мне еще достаточно молодым и величественным. Разглядываю ректора. Крупная гордая голова, седая шикарная шевелюра. Лицо изрезано глубокими морщинами. Шея очень старая. Что-то неуловимо выдавало в нем человека ведущего не совсем… здоровый образ жизни. В чем он перебирает? В чем его порок? Вино, женщины, карты, деньги?.. Опомнилась, когда почувствовав мой взгляд, ректор оторвал глаза от бумаг и мельком взглянул на меня. Я испугалась. Я слишком долго и внимательно на него смотрела? Так ведь разглядывала как портрет в картинной галерее.
Через неделю, после очередного экзамена, ответственный секретарь приемной комиссии попросила меня отнести к ректору сведения за день. Я возмутилась, мол, для этого существует секретарша, а мне в детсад за детьми пора, я и без того задержалась. «Вам ректор приказал, вот и несите», – отреагировала она на мой отказ с потаенной насмешливо-презрительной ухмылкой в уголках губ. Она-то меня и насторожила. Меня внутренне передернуло. «Он неправильно понял мой изучающий взгляд? Вряд ли. Я не в его вкусе. Я слышала, что любит крупных, фигуристых, а я тощая как рыбка-селявка», – успокоила я себя.
Замечаю на следующий день, что декан вокруг меня «колесом ходит», в глаза заглядывает, льстиво улыбается. Что за чертовщина? А он в конце дня мне и говорит этак ласково и уважительно: «Ректор вами интересовался, о вашем семейном положении расспрашивал». Ну, думаю, наверняка выберет удачный момент и отомстит за неявку на свидание. Дура, уставилась на старика, изучать вздумала! Спровоцировала, того не желая. Ненормальная! Сама виновата. Как теперь выкручиваться? Остается ждать возмездия. И оно не замедлило явиться. Случай удобный представился.
В институте через месяц происходило повышение тарифных ставок сотрудников. Я столкнулась с ректором в кабинете проректора по хозяйственной части. Он картинно обрадовался нашей встрече, стал расшаркиваться передо мной. А уходя, попрощался странным способом. Кокетливо улыбаясь и совершая шутливые вульгарные телодвижения, он спрятал руку за спину и, как бы по секрету, жестом пригласил ее пожать. Я растерялась и, испуганно хлопая глазами, протянула ему руку. Глаза у проректора округлились. Собственно, я, только выйдя из кабинета, разобралась в поведении начальника. Все произошло в две секунды. Я была ошарашена и не успела ничего сообразить. А если бы успела? Что бы это изменило? Подала бы я ему руку или нет? Захотела ли, чтобы мне срезали ставку?
В то время нашей кафедрой руководил хороший, порядочный человек. Он шутливо успокоил меня: «Сейчас обо всех женщинах, получивших повышение, будут сочинять сплетни. Вам повезло, вы удостоитесь «спать с самим ректором»! Сплетни обо мне не заставили себя ждать. Я молча бесилась. Целый год они гуляли по институту, но, не найдя подтверждения, постепенно затихли.
Эти грустные воспоминания неожиданно «привели» меня в детство. Мне было двенадцать. В поезде я увидела странного человека. Он выщипывал брови, подкрашивал губы, пудрил и подмалевывал щеки. Он был противно-жеманным и вызывал у меня брезгливое отторжение. Обладатель этой неприятной внешности с постели встал блеклым старым мужчиной, а из туалета вышел… проституткой мужского пола. По крайней мере, я их себе такими представляла. В деревне я видела одну оригинальную женщину и почему-то сразу почувствовала в ней особое отношение к мужчинам. Рядом с ними она была вся как на шарнирах. В ней наблюдалось какое-то кокетливое любование собой.
Я спросила попутчика:
– Вы артист?
– Нет, – ответил пассажир, – но мужчина тоже обязан следить за своей внешностью.
– Но вы теперь не похожи на мужчину. Вы как… – я не рискнула откровенно высказаться.
Он же заливисто, по-женски, рассмеялся, и мне показалось, что этот странный человек принял мои слова за комплемент. «Наверное, он немного «того», – подумала я и на всякий случай решила держаться от него подальше.
Кира устала от историй из Зоиного дневника и принялась вспоминать смешные и нелепые случаи из своего не очень веселого детства.
*
Дети подросли. Каждый день они после школы у меня в институте по коридорам гоняют, ходят в буфет, уроки учат. И по субботам вместе со мной «работают». Сын приборы изучает: разбирает их и «чинит». Дочь рядом сидит, книжки читает. Им у меня нравится.
У Мити была мечта приобрести музыкальные колонки высокого качества. Я поощряла его хобби – собирание пластинок. И на счет колонок была не против. Но когда увидела, какие он выбрал, удивилась: «Они же для огромного концертного зала!» И начались наши с дочерью мучения. Муж «врубал» музыку на полную мощность, носился по квартире, визжал от восторга, а мы не знали, куда деваться от оглушающих звуков. Это был настоящий ад. Дочь пряталась под одеяла, затыкала уши, плакала или кричала, что ей плохо и она умирает, что у нее раскалывается от шума голова. Мне тоже становилось дурно, я была не в состоянии чем-то заниматься и только умоляла мужа убавить громкость, пощадить ребенка. Музыка каждый вечер гремела так, что казалось, стены ходят ходуном, вибрирует каждая вещь в квартире. Ночью я показывала Мите статьи, где утверждалось, что чувствительность женских барабанных перепонок много выше мужских, что громкий звук не только приводит к глухоте, но и влияет на психическое состояние ребенка. Но «я хочу» у мужа побеждало разум.
На нервной почве у дочери тело покрылось волдырями, но и это Митю не остановило. Он объяснил их появление аллергией на продукты питания. И теперь, когда муж включал музыку, я кидалась на него с кулаками, требовала не включать звук на максимальную громкость, в противном случае грозила выбросить колонки с балкона. Во время одной такой потасовки в нашу квартиру влетела разъяренная соседка, преподаватель музыки и прекратила хулиганство. Только ее вмешательство и угрозы отрезвили моего мужа. С тех пор я не переношу громких звуков, уши сразу начинают болеть.
Ночью нахлынула грусть-тоска:
«Кручусь, как белка в колесе, а он даже уроки у детей не проверит, в парк с ними не сходит. Давно ведь просят. В цирк ни разу не сводил. Накормлен, наглажен, слова грубого никогда в семье не слышит. А в ответ… Чего ему не хватает? Ох, что это я! Ведь знала, что за больного, слабого замуж шла. Сама выбрала. Думала, умненький, ласковый, стану беречь, заботиться, счастливы будем. Разве можно корить больного человека! Он не виноват. Какая же я жестокая! Но ведь обидно. Вчера пришел с работы злой. На всех наехал, всех построил. Вытерпели, промолчали. Снова прицепился к пустяку и наорал на детей. Я возмутилась, мол, упреки незаслуженные. Так стал кричать, что здесь он никому не нужен, что никто его не любит. Опять обидел. О нем больше чем о детях хлопочу. Ни в чем от него ни помощи, ни поддержки. Все чего достигаю в жизни, я добиваюсь вопреки желаниям мужа. «Трудно плыть в серной кислоте и ставить мировые рекорды».
– У меня, – говорит Митя, – легкий характер.
«Ну да, нахамил, всех до слез довел и тут же всё забыл. Это мой, видишь ли, тяжелый. После шпилек Мити у меня весь вечер сердце болит, и я полночи не могу уснуть. А ему хочется, чтобы я уже через минуту после ссоры улыбалась и была с ним мила и ласкова. Не подойдет, не извинится. Я легко признаю свои ошибки и стремлюсь их исправить. А когда Митя научится этому? Не быть ему ни домашним, ни уютным», – грущу я.
Идем всей семьей на выборы. Праздник, настроение прекрасное.
Митя говорит: «Постой на остановке. Я проголосую, потом пойдем на твой участок».
Сын замечает: «Маме, наверное, хочется пойти вместе с тобой».
«А что ей там делать, в сторонке стоять?» – не понимает Митя.
«Так ведь приятно, когда все вместе», – удивляется сын.
Митя не понимает сына, ему этого не надо. К месту вспомнилась строчка стиха: «Слепые окна сердца распахни».
Сегодня новый ректор вызывал меня на ковер. Оказывается, у меня учится его родственница, а я ставлю ей тройки. Сыграла раскаяние. Дала понять, что соблюдение субординации для меня не пустой звук. Вышла из кабинета, зашла за угол и рассмеялась. А мой заведующий кафедрой тоже хорош, мог бы подсказать, что девчонка блатная. Знает же мою принципиальность. Я требовательность не ослабила бы, а просто перестала бы за сдачу тем ставить отметки, и чтобы «не дразнить гусей» исключила бы из системы оценки даже плюсы и минусы. Ведь для девочки важно только то, чтобы сокурсники не знали истинной картины уровня ее знаний. Она ее унижает. Да и потом… после минусов получать на экзамене пятерки… В общем, и овцы были бы целы и волки сыты. Я ввела баллы качества для того, чтобы подстегнуть студентов к соревнованию и повысить качество знаний. На сдачу зачета они не влияли. Зачет без оценки может быть сдан блестяще, а может и еле-еле. Но это уже никого не волнует. «Ура! Еще один «спихнули», – радуются студенты.
И ректор тоже странный. Решать такой мелкий вопрос на уровне почасовика? Хватило бы и секретарши, раз декан ушами прохлопал, ведь с умными людьми дело имеет. Ой, чувствую, не удержится он у нас. Его управленческие данные не выше директора школы.
Любой самый простой вопрос Митя через крик решает. Очевидно, так в его семье было принято. Я прошу: «Давай обходиться без ссор. Мудрые люди тихо живут».
Взрослого не перевоспитать? Не любого? Один из моих начальников в молодости был добрым парнем с тонкой природной деревенской душой, но жена из него подлеца вылепила. А меня Митя подмял, под себя выстроил, но плохого человека из меня все равно не получилось. У всех всё по-разному?
Не задалась моя жизнь. Обездолил ее Митя, выхолостил. А ведь подруга предупреждала меня: «Если мужчина в принципе не уважает женщин, то, как бы он ни был влюблен, все равно настанет время, когда он начнет использовать других женщин и, не тратясь на сочувствие, оставлять их. Жена ради детей будет терпеть это безобразие и болеть. А ему и ее не будет жалко». Танечка знала, о чем говорила. А я не прониклась ее словами, потому что Митя в университете не проявлял свои дурные качества. Или я их не замечала?
Опять Митя сорвался. Отчего он такой? А что он с детства видел в своей семье? Безрадостно жили. Одно у них было на уме: любым способом доказать другому свою правоту, не уступая, сваливая вину на более уступчивого, грубо подчиняя его себе. А делить-то что было? Место у плиты?
В чем проявлялся их ум? Жили в нищете. Ум в ничегонеделании, в стремлении прожить за счет кого-то, унижая и оскорбляя кормящего или улещивая его и обманывая? Возводят в высшую степень чужие малейшие промахи, не замечая свои крупные недостатки. Воспринимают желание защититься от них как плохой характер, упрямство. И друг друга используют и чужих. Наушничество, сплетни, оговоры на всю округу, беспочвенные обвинения, осмеяние, спастись от которых нет возможности хотя бы потому, что о них по большей части люди не знают, только догадываются, но и то не всегда. О таких особях говорят, что они чужими слезами живут. Это врожденная патология или они такие от безделья? Может, это желание приподнять себя в своих и чужих глазах, окунув в грязь невинных? Непонятно мне все это, сомнительно и гадко. Я раньше, на основании своего жизненного опыта, считала, что бедные люди честнее и добрее богатых. Только, видно, не от количества денег, а от установки в семье, от традиций в ней зависит, каким вырастает тот или иной человек.
Мама учила меня не слушать, что и как говорят обо мне на стороне. И к чему я в результате пришла? Разве сберегла нервы? Ком лжи только нарастал.
Приписка через тридцать лет. «Мне редко, но все же нравились некоторые умные и порядочные мужчины. Я в их присутствии становилась талантливее. Но мужу я никогда не изменяла, даже когда узнала о его «фокусах». Симпатизировала и обожала на высоком, романтическом уровне, при котором физические отношения невозможны. Не могла я позволить самой себе изваляться в грязи, опуститься до уровня людей, поведение которых считала предательством.
Но, Боже мой, говорили ли о ком больше гадостей, чем обо мне?! Как живучи вымыслы и сплетни! Сколько от них маяты! Только одна моя знакомая, жена генерала, в молодости работавшая в детдоме, с одного взгляда поняла, что я за человек и посочувствовала мне. Сколько вокруг меня было явных и неявных лгунов! Но, по независимым от меня причинам, жизнь так складывалась, что почти все, кто мне серьезно гадил, почему-то ушли из жизни раньше меня. Никому не ведомо, когда и за что выпадет эта карта… Наверное, мой ангел-хранитель, жалея меня, пока не отправляет им в след …»
Для Мити мать всегда безоговорочно права. Он с детства привык видеть мир ее глазами. Он не понимает, что его жена, будь у нее хоть миллион достоинств, никогда не понравится его матери уже потому, что сын теперь только частично принадлежит ей, а не на все сто, как раньше. И ее цель – любыми средствами вернуть себе полную власть над ним. Пусть жена возится по хозяйству, нянчится с детьми, но любить он обязан только ее, мамочку. И пусть гуляет с другими женщинами, чтобы кровь не прокисала. «Мне муж изменял, так почему же ты должна быть более счастливой? Не позволю!!» – открыто говорила она мне.
Я видела Митиного отца. Мне кажется, его измены – плод ее ревнивого воображения. Ей легче было командовать мужем, держа его в «черном теле» его мнимой вины? А теперь ее сын так же поступает?
Не видел Митя уважения и любви в семье. Только ревность, скандалы, давление, унижение или заискивание, если не удавалось принизить. Вот и взял он себе на вооружение эту «единственно правильную» модель семейного, вернее собственного счастья, отработанную, наверное, не одним поколением их большой разветвленной семьи. Хотя старшие братья моей свекрови сумели отстоять себя и сразу после женитьбы отделились от властной капризной матери. И видно не без труда, о чем красноречиво говорили фотографии, на которых нигде не появлялось ее надменное лицо. Она пыталась сотрясать основы семьи и младшего сына, но шустрая невестка периодически отправляла ее «в гости» к дочери, моей нынешней свекрови.
К старшей дочери – бабка ни ногой. Когда та в юности совершила ошибку, отец сказал ей: «Вот тебе веревка, повесься на первом же дереве». Мать не защитила дочку, из дому выгнала, после чего у бедной стали проявляться шизофренические отклонения. Образования она не получила, хотя учителя считали талантливой. Родителям она нужна была только в качестве няни для своих младших детей. Работала, мыкалась по квартирам пока на старости лет не получила однокомнатную. И ту по глупости потеряла, выйдя замуж в преклонном возрасте за старого деспота. А после смерти старика его дети затравили ее, и она вынуждена была найти приют рядом с младшей сестрой, чем усложнила и нашу жизнь. Но на больных нельзя обижаться. Сердце заставляет болеть намеренная подлость.
Примчалась на квартиру проведать Митину родню и чем-либо помочь. Дверь нараспашку. Что там красть? Серый полумрак комнаты пересечен яркими полосами летнего дня, проникающего сквозь небрежно задернутые шторы. Все старики по кроватям. На одной маленькая седенькая девяностолетняя старуха. Даже во сне ее лицо твердое, жесткое. На соседней – семидесятилетний сын когда-то по настоянию матери оставивший семью. У него тяжелое дыхание сердечника, перенесшего инфаркт. На нем мятая с расстегнутым замусоленным воротником рубашка, старенькие брюки Старшая сестра на раскладушке лежит с разметавшимися по подушке седыми, когда-то красиво вьющимися волосами. Она в рваном халате. На окне десять буханок заплесневевшего хлеба – результат обычного перекоса в ее мозгах. Моя свекровь в больнице. К ней я завтра поеду.
Осмотрелась. Вода в ведре есть. Спички на краешке плиты. Занесла дрова из сарайчика. Сбегала в магазин за картошкой и подсолнечным маслом. Сварила супчик и кашу. Собрала грязное белье, чтобы в воскресенье постирать. Постояла на пороге. Вздохнула. Не будить же их. Еще раз окинула взглядом комнату – это затхлое тесное жалкое царство стариков. Тихо, убого, тоскливо. Что-то щемяще-жалкое было в их совместном проживании. Грустно смотреть на стариков, когда нет рядом внуков. Но пора мчаться домой. Дел много.
Бегу на автобусную остановку, а сама в голове прокручиваю увиденное. Не с легкой душой, не по любви, из жалости, по необходимости к ним езжу. Некому больше. Вернее есть, но не спешат они к ним. Говорят, человек в беде себя истинного показывает. Это важно помнить. Я ни добра, ни приветливости от этих людей не знала. Радости ни у кого из них в глазах не видела. Так и живут… А дядюшка меня уважает, даже защищать пытался… Но что он против них?
Муж бабушке изменял направо и налево, а родственники-мужчины этим восхищались, мол, какой орел был. Рано умер. Может, бог его наказал, а в награду дал его жене долгую жизнь? В награду?.. Шестерых своих детей пережила. Ужас. Сначала все к сыновьям ездила, но ни у кого надолго не задерживалась. Не выдерживали дети ее деспотизма. К младшей, любимой дочке переехала. А когда ее муж умер, окончательно, намертво прилепилась к ней. Поняла, что больше никому не нужна, и утихомирилась, но и то потому, что над старшей продолжает издеваться. Отдушина у нее такая. А младшая сестра старшую никогда не защищает, радуется, что ее не трогает, гордится, что мать только ее любит. Дикость какая-то.
Посещение стариков оставляет у меня тяжелое впечатление, но я терплю. Какие-никакие – родня. Я обязана свой долг исполнять.
Интересное наблюдение. Я часто обедаю с детьми в нашем буфете. Преподаватели скромно перекусывают: кто супчик и чай, кто кефир с булочкой, или молоко с хлебом. Кто-то салат себе позволит. Второе с мясом очень редко берут. А вот рабочие, которые занимаются ремонтом наших аудиторий, всегда капитально «заправляются». Первое, второе и третье – это в обязательном порядке, да еще чего-нибудь вкусненького присмотрят себе на десерт. Задумалась я над причиной этого странного явления. Побеседовала с бригадиром. Оказалось, что зарплаты у маляров-отделочников вдвое больше преподавательских. И с перерыва они не очень торопятся на объект, и с работы пораньше стремятся уйти. А наши педагоги и занятия ведут, и наукой занимаются, и ворохом отчетов их мучают… И все это за копейки. Вот и подумаешь другой раз…
Наверное, в детстве моего мужа «затюкала» родня, наказывая за каждую мелочь и тем самым взращивая в нем чувство вины, вот он и привык защищаться всеми средствами, включая грубость и метод «нападения». Поэтому он и мои любые слова воспринимает в штыки, как попытку его обвинить, закабалить? А я плачу и думаю: «Неужели так трудно научиться говорить обо всем открыто, честно, спокойно и достойно? Это же так просто!»
Мне всегда хотелось, чтобы моя семья стала маленьким королевством, в котором все счастливы. Мой знакомый как-то сказал: «Если тяжело идти, значит, поднимаешься в гору, к вершине». Как он ошибался! Видно сам он из тех, счастливых.
Почему мой муж не может обуздать свой дух противоречия? Это болезнь? Не думаю Обыкновенное упрямство.
Заметила, что постоянно нахожусь в стиснутом нервном состоянии. В ожидании неприятностей? Напряжена каждая мышца тела и даже все внутри меня. Попыталась расслабиться. С большим трудом, но получилось. А через несколько минут снова ощутила себя сжатой. Подумала, что надо бы отпускать «пружину», иначе и до болезни недалеко. Но заниматься собой некогда, и я забыла о своем открытии до более легких дней.
Приписка: «Но их не было».
*
Черт бы побрал этого архитектора! Зачем он построил в доме ловушки для ветров, расставив все двери – лоджии, спальни, квартирную, лифтовой клетки и коридорную – на одной линии? И уплотнители, и дополнительные шпингалеты ставим – все равно ветер по ногам гуляет. На двери лестничной площадки пружины прибиваем – их срывают. Я по много раз на дню выхожу притворять наружные двери и свои контролирую после проветривания кухни. Но разве за всеми уследишь? Народ у нас такой безразличный к чужим проблемам?
Выходила дочка из квартиры с велосипедом, а тут порыв ветра так рванул дверь, что она со всего размаха врезала ей по пальцам. Об болевого шока дочь упала в обморок на плиточный пол площадки и ударилась головой о цементный выступ плинтуса. Я из кухни услышала вскрик. Выскочила, позвала соседку-врача и мы перенесли девочку на диван. Очнувшись, она сразу не смогла вспомнить, что с нею произошло. А когда у нее началась сильнейшая рвота, мы срочно вызвали «скорую». Врачи поставили ей диагноз: «сотрясение мозга» и увезли в больницу.
В перерыв я приехала проведать свою малышку, а больница пустая. Тараканов травят. Кинулась искать дочь. Все больные рассыпались по двору. Жара, на термометре тридцать. Тени нет, лавочек тоже. Сквозь прутья ограды вижу, как моя доченька еле-еле бредет по мощеной дорожке. Личико бледное, под глазами черные круги. Меня не видит, не слышит. В голове мелькнуло: «Она опять может упасть!» Подскакиваю к лечащему врачу, прошу на время отпустить ребенка домой под расписку. Он зло отвечает: «Надоели вы тут мне все со своими просьбами». Я стою огорошенная, не знаю, что делать. На глазах слезы.
На следующий день дочь звонит мне с вахты на работу, чтобы я ее забрала из больницы, потому что ее выписали. «Не пролечив?» – удивилась я. Примчалась на такси. Врач молча сунул мне в руки выписку и скрылся. Только дома я узнала, что он изменил диагноз, написал: «ушиб, гематома». А дочку продолжали мучать головокружения, тошнота и рвота. Я поехала в ту же больницу. В регистратуре мне показали документ врача скорой помощи. Там тоже стоял диагноз «ушиб». Потребовала у врача объяснений, а он насмешливо заявил: «Может, она у вас беременная». «В двенадцать лет? Девочка еще не знает, что такое месячные!» – оторопело возразила я, не понимая странного отношения ко мне и к моей дочери. Я же не скандалила, не ссорилась, с врачом учтиво разговаривала. Соседка объяснила: «Лечащий врач, видно, узнав, что ты работаешь в вузе, испугался, что пожалуешься, и решил перестраховаться. А врач «скорой» из профессиональной солидарности его поддержал». «Я не собиралась жаловаться. Я о здоровье своего ребенка думала, – расплакалась я.
Пошла к участковому невропатологу. Та, пряча глаза, сказала, что хотя имеет другое мнение, но не имеет права менять диагноз, поставленный в больнице. Послала соседка меня с дочкой на прием к своему знакомому врачу, а он посоветовал нам съездить в Москву или в Ленинград за положительными эмоциями, походить по картинным галереям, раз девочка увлекается живописью. Я совсем растерялась. Ребенку приписан постельный режим, а он нас посылает в такую жару по музеям ходить?!
Больше я не пошла ни к одному врачу. Дочка все лето пролежала в кровати. Без лекарств выздоровление проходило очень медленно. Малышка много читала, но я не позволяла ей переутомляться. Как-то вечером она с грустью сказала: «Как в больнице все безразличны к больным! Меня раздели, забрали одежду, но ни халата, ни тапочек не выдали. Сказали, чтобы родители из дому принесли, а позвонить тебе не разрешили. Меня полуголую, в одних трусиках отправили искать назначенную мне палату. Я шла, согнувшись, прикрывая грудь руками. На меня смотрели большие мальчики и мужчины. Мне было так стыдно! Я обращалась с просьбой помочь мне ко всем взрослым, которые заходили в нашу комнату, но все отмахивались. Вместо халата я могла бы накрыться простыней, но девочки не давали мне свои тапочки. Я не ходила в столовую ни на обед, ни в ужин, а в туалет попала только ночью, тайком надев вещи спящей соседки по палате. И если бы не тараканы, неизвестно что дальше было бы со мной. Ночью мне казалось, что я умру в этом каземате. Неужели везде так?..» «Я вечером пыталась прорваться к тебе, даже белый халат из дому захватила, но врач меня засек и не пустил. Сказал, чтобы понапрасну не волновала ребенка, заверил, что все у тебя хорошо. И я поверила», – объяснила я дочери.
Мы обнялись, и я шепнула дочке: «Ты повзрослеешь и научишься, где это возможно, бороться за себя. Хорошо, что мы не такие? Правда?»
Приписка. «Через десять лет я встретила медсестру, которая приезжала к нам на «скорой». Она узнала меня и, волнуясь, спросила о здоровье моей дочери, не страдает ли она головными болями. Видно душа у нее болела за ребенка, хотя сама она не совершала того преступления. Я ее успокоила».
Этим летом умерла моя подруга. Печально-назидательная история. Лечить человека надо с учетом всех его болезней. В тот день случилось с ней обычное пищевое отравление. Но у нее была больная печень. Инфекционный цирроз…