– Ой, детка, – наконец, простонала я, – давно я так не смеялась. Оох! – Я глубоко вздохнула, возвращая в кровь кислород, отёрла глаза руками и подтвердила: – Катька, человеческие тела довольно неприятны с их запахами и выделениями.

– А как тогда… терпят, что ли?

– Любят, Катя. Тело любимого пахнет приятно. Запах вызывает желание. Вкус языка сводит с ума. Пот самое вкусное, что может быть.

Катя умолкла, размышляя, и согласилась:

– Я люблю, как папа пахнет. И дед. И Стефана запах мне тоже нравится.

– Это родные для тебя запахи, ты в их окружении росла. Это запахи уюта, безопасности. Запах любимого будет означать не только защиту, но и страсть, и нежность. Мальчик – ударник из группы?

– Откуда ты знаешь?

– Он с тебя глаз не сводит. А Макс где был?

– Мама, ну при чём здесь Макс? – Катя нащупала в темноте мои колени и легла на них головой. – Мы пошли отдыхать, а Макс остался на сцене импровизировать.

Мои дети играют в школьной джаз-группе. В этот год они оба кончают и общеобразовательную школу, и музыкальную. Оба талантливы, и оба категорически отказались продолжать музыкальное образование. Максим хороший пианист, владеет аккордеоном, сам пишет музыку. Катя любит скрипку и гитару. Оба, когда устают или сердятся, отправляются в музыкальный салон, оснащённый надёжной звукоизоляцией, где Максим сгоняет стресс на барабанной установке, а Катя на ритм-гитаре.

«Маленькая моя девочка, – с нежностью думала я, поглаживая Катю по волосам, – мальчик «плохо пахнет»… Что из того, что моя девочка уже зачислена на первый курс университета? Написала девочка статью «Джотто, как основоположник европейской живописи. Взгляд из нашего времени», статью напечатали на серьёзном английском on-line ресурсе, а следом поступили приглашения на собеседование сразу от двух университетов. Умная девочка. Знающая. И пока ещё маленькая».

– Мокрые рты я тоже не люблю, – нарушила я молчание. – А раз не люблю, то и поцелуй невозможен.

Катя будто не услышала моих слов и лениво протянула:

– Макс у нас совершеенство. Я и поделиться чем-то с ним боюсь, так ему всё в жизни понятно и ясно.

– Макс, как папа, спокоен и уравновешен.

– Макс, не как папа, Макс, как ты. С папой легко и просто.

Я онемела на миг, потом неуверенно уточнила:

– Тебе со мной трудно, детка?

– …

– Катя!

– Нет. … Но чтобы поговорить, я не сразу решаюсь… ты правильно про себя сказала – на каждый вопрос, ты знаешь ответ. Только это не маска.

– Детка, я слишком…

– А как у тебя в первый раз было, тоже неприятно? – с преувеличенным энтузиазмом спросила Катя, прерывая меня и уводя от темы.

Я хотела получить объяснение её словам, хотела спросить: «Я слишком требовательна, несправедлива, или легка на суд?» Нельзя же быть недовольным только за то, что человек имеет ясный взгляд на жизнь!

– Ты же говорила, что никого, кроме папы, не любила, – продолжала Катя.

И я решила не настаивать, не принуждать дочь к разговору о себе и о ней. А, может, тема эта меня пугала, и я просто струсила?

– Тогда я и папу не любила. Я тогда думала, что самой любить не обязательно, главное, чтобы меня любили. А неприятно было. Не так тотально неприятно, как ты рассказываешь, а некоторые… отдельные вещи были неприятны.

– И ты всё равно вышла за него замуж?

– Да.

– А девственность – это важно?

– Для кого-то – да, для кого-то – нет.

– А ты бы хотела, чтобы папа был у тебя первым?

– Не знаю, Катя. И да, и нет. Да, потому что с папой я по-настоящему уд… счастлива, а предыдущий опыт привёл к некоторым искажениям, а нет, потому что не хочу отказываться ни от одной части своей жизни, какой бы она ни была.

– Даже если жизнь была несчастливой?

– Несчастье иногда ходит рука об руку со счастьем.

– Ты Настю имеешь в виду?

– Да.

Катя глубоко вздохнула, погладила меня по коленке, словно принеся извинения за болезненные напоминания, и задала следующий вопрос:

– Мама, ты собак вспоминаешь?

– Да. Забываюсь иногда… из машины выхожу и ищу глазами, куда пёсики подевались. … Плохо без собак, Катя. Пусто.

– Мама! – возмутилась Катя и приподняла голову. – Ну как ты можешь? Разве можно заменить Лорда? А Графа? Взять других, значит, предать… я никогда не соглашусь на других собак!

Я не стала спорить, просто продолжала гладить её по голове.

Псы умерли в прошлом году. Серёжа сам, никому не позволяя помогать, копал для них могилы. Вначале одну, через три дня другую.

Первым умер Граф, умер тихо, поздним утром, когда дети уже уехали в школу, лизнул мои пальцы, вздохнул и словно уснул. Лорд отказался от еды и, оплакивая брата, то жалобно скулил, то тихонько выл. Макс хмурился, изо всех сил подавляя слёзы. Катя плакала, капая слезами на морду пса, уверяла его в своей любви, ласково уговаривала не грустить и съесть вкусненькое, но пёс только виновато утыкался носом в её ладошку и вздыхал. Все три дня дети от него не отходили. А, спустя три дня, Серёжа копал вторую могилу. Пёсики сами выбрали место упокоения – отказываясь идти в дом, умирали в беседке под липой. Под липой Серёжа их и похоронил…

– Расскажи про вашу свадьбу, – неожиданно попросила Катя.

– Катька, я же рассказывала!

– Расскажи то, что не рассказывала.

– Я всё рассказывала.

– Тогда просто расскажи.

Я рассмеялась.

– Твой папа прав! История семьи начинается со свадьбы папы и мамы. С самого начала?

Катя кивнула.

Из Алма-Аты мы прилетели накануне свадьбы. Серёжа, я, Паша и мама. В аэропорту мы разделились – мама и Паша уехали в усадьбу, а меня Серёжа привёз в квартиру.

– Маленькая, мы встретимся завтра на бракосочетании, – сообщил он в лифте.

– Что? – не поняла я.

– В ЗАГС тебя будет сопровождать граф, он утром за тобой заедет.

Я потрясла головой.

– Подожди, Серёжа! О чём ты? Почему я должна ночевать здесь одна?

– Я хочу завтра перенести тебя – свою законную жену, через порог нашего дома.

– А досрочно нельзя? Перенеси меня через порог сегодня, ты же уже взял меня в жёны! Или останься здесь со мной…

Он пресёк мои возражения поцелуем. До самой двери в квартиру мы целовались, и я смирилась.

Ночевать одной мне не пришлось. В квартире нас встретила Даша.

– Ой, Лида, какая ты чёрная! – вместо «Здрасьте!» воскликнула она, как только я переступила порог.

– Здравствуй, Даша! Рада тебя видеть!

– Здравствуй, Лида, – механически поздоровалась она, продолжая рассматривать меня. – И похудела… платье такое красивое, а ты…

– Какое платье?

– Как какое? – И Даша непонимающе посмотрела на Серёжу. – Свадебное.

– Свадебное? – Я тоже посмотрела на Серёжу. – А у меня есть свадебное платье? Откуда?

Лукаво поблёскивая глазами, Серёжа молчал.

– Таак. Значит, свадебное! Что и фату на меня нацепишь?

Нахмурив брови, он энергично помотал головой.

– Уже легче! Серёжка, так у нас бракосочетание или самая что ни на есть традиционная свадьба?

– Свадьба, Маленькая.

– Боже! Мы что, ещё и свадебным кортежем по памятным местам города попрёмся? Ооо, а потом под крики «Горько!» целоваться будем?

На каждое моё предположение он, как болванчик, радостно кивал.

– Неет! – простонала я, возводя глаза к потолку. – Хочу обратно на свою дачу! Даша, я надеюсь, платье без кринолина?

– Лида, платье очень красивое. Атласное, с кружевом, на подложке из тафты.

Я вновь взглянула на Серёжу и спросила:

– Мишель?

Серёжа опять кивнул и заключил меня в объятия. Я прошептала:

– Я думала, мы просто распишемся…

– Завтра мы начинаем историю нашей семьи. История семьи должна начинаться со свадьбы.

– А что было до сих пор, забудем? Расставаться с тобой не хочу.

– Маленькая, только на сутки… теперь мы вместе. Навсегда, Девочка.

И Серёжа ушёл.

– Про платье тоже рассказывать?

– Да.

– «Даша, показывай платье!» – повелела я горничной.

– Мама! – укоризненно остановила меня Катя.

– Уж, и помечтать не дашь! Ну…

Пока мы шептались с Серёжей, Даша тактично ушла на кухню, я позвала её, и мы поднялись в спальню. Даша подошла к безголовому манекену и стащила с него чехол.

Я ахнула – белый шёлковый атлас платья был словно подсвечен изнутри. Этот едва уловимый намёк на розовое свечение создавала подложка из красной тафты. Кринолина, к счастью, не было – жёсткий корсаж переходил в мягкую драпировку юбки. Книзу юбка расширялась. Глубокое декольте было прикрыто кружевом ручной работы. Длинные, с петлёй-захватом на средний палец, рукава были выполнены из того же кружева.

– Видишь, какое! – шёпотом похвалила Даша. – А ты…

– А я, хочешь сказать, не соответствую этой красоте? – пробурчала я, приподняла подол платья и отпустила, прислушиваясь к шороху тафты.

Даша открыла обувную коробку, стоявшую на прикроватной тумбе, и я ахнула во второй раз. Туфли были выполнены из того же белого атласа, что и платье. Задника у туфель не было. Вокруг пятки пересекались две узкие ленты и уходили на щиколотку, ещё раз пересекались, а потом завязывались на маленький бантик.

– Смотри, – отвлекая меня от туфель, благоговейно прошептала Даша, протягивая открытый футляр. – Это брильянт?

В футляре лежало колье – цепочка из завитушек шириной около семи-восьми миллиметров, завитушки шли от краёв цепочки к центру, где охватывали с двух сторон камень розового цвета. Камень размерами выступал за края цепочки. И да, это был бриллиант – овальной формы, слабо розового цвета, каратов в десять.

– Лида, и вот! – Даша подала мне маленькую корону. – Смотри, сколько брильянтов!

Украшение было не венцом вокруг головы, а скорее обрамлением для высокой причёски. Состоящая из тех же завитушек, что и колье, корона сверкала мелкими бриллиантами в точках пересечения завитушек.

Ошеломлённая всем этим великолепием, я почувствовала себя дурнушкой и бессильно опустилась на кровать. А тут ещё Даша принялась распекать:

– Не знаю, как и в порядок тебя приводить. Руки чёрные, как у колхозницы. Ты бы ещё цыпки развела! Кожу высушила, того и гляди шелушиться начнёт. И волосы… рыжие какие-то… от солнца сгорели, что ли? Зачем ты так загораешь? От солнца кожа стареет…

– Расскажи, что нового произошло, – прервала я её, только чтобы не слышать её причитаний.

– Да что произошло? Много чего. Дом Сергей Михалыч закончил. Этот дизайнер – Вадим… так он, мне кажется, жил у нас.

– Вадим?

– Ага! Марь Васильевна его кривоносым зовёт. Ну, он и придумывал интерьер. Скромно всё как-то… Знаешь, – оживилась Даша, – он к Эльзе клинья подбивал… ну, Вадим этот. Да не сладилось у них. – Она засмеялась. – Марь Васильевна говорит: «Вадим кости немки пощупал и передумал». А мне кажется, это Эльза ему от ворот поворот дала. Что ещё? Шатёр новый поставили, тот, который для лошадей ставили, его давно убрали, когда лошадок на конюшню переселили, а этот красивый такой, как из сказки…

– А зачем новый шатёр?

– Ну как? – Даша растерянно умолкла. – Вас же в нём поздравлять будут, там столы для праздничного обеда…

– Ясно. Что ещё нового?

– Да ничего больше, все хлопочут. Стефан на тебя сильно сердится.

– Почему?

– Из-за лошадок. Скучают лошади, застаиваются, а он нянькается. Стефан же большой, на них скакать не может, так он на Грома садится, а двух других гоняет за собой. А ты почему уехала?

– Уехала. – Я сделала паузу и спросила: – У тебя как со Стефаном?

Даша не покраснела, Даша вспыхнула – лицо, шея, грудь в вырезе платья, Даша вся разгорелась румянцем. Я поняла – у Даши со Стефаном хорошо, у них отношения…

– А тебе понравилось? … Мама! – окликнула Катя.

Конечно, про Дашу и Стефана, да и про кости немки, я Кате не рассказывала; погрузившись в воспоминания, я вспоминала всё это про себя.

– Что? – переспросила я.

– Понравилось, как Вадим этот дом сделал?

– Конечно, Катя! Ты не помнишь старый дом?

Лёжа щекой на моей согнутой в коленке ноге, Катя качнула головой.

– С домом я знакомилась, когда мы из путешествия вернулись. В день свадьбы я не видела ничего – на папу смотрела. Он меня на руки взял от ворот самых. Нёс по дорожке, усыпанной лепестками роз.

– Маша рассказывала, лепестки высохли потом и по всей усадьбе разлетелись.

– Гостиная тоже вся была уставлена цветами. Знаешь, какой вальс папа выбрал для нашего первого вальса?

– Да. Он долго думал, хотел «Вальс цветов», а потом выбрал «Граммофон» Доги.

– Да. «Розовый вальс любви». Оркестр начал играть, как только папа со мной на руках переступил порог дома. В старом доме у нас не было холла.

Весь день меня не покидало ощущение сказки.

Глаза Серёжи – искристые, ласковые, захватили в сладостный плен ровно в тот миг, как Андрэ подвёл меня к нему во Дворце Бракосочетания, и больше не отпускали. Я, и правда, плохо помню события того дня – мы много целовались, много танцевали.

Помню, как Серёжа показывал мне усадьбу. Я сидела верхом на Красавице в дамском седле, приобретённом специально для этого случая, а Серёжа вёл Красавицу под уздцы. Я больше смотрела на него, чем вокруг.

Помню, как мы сбежали из-за стола в дом, и Серёжа привёл меня в конец коридора второго этажа, подхватил на руки и, перенося через порог, воскликнул:

– Лидка, ты жена моя!

Я засмеялась, и у него изменился взгляд… он был особенно нежен, будто это был наш первый секс.

А потом он показал мне…

– Мама, ты почему опять замолчала?

– Вспоминаю, как папа показал мне детскую. Понимаешь, Катька, переделывая дом, папа предусмотрел детскую комнату! Комнату для тебя и Макса!

Приводя себя в порядок, я отчего-то начала волноваться. Одеваясь, Серёжа искоса поглядывал на меня и молчал. Мы вышли из спальни, он достал из кармана ключ и открыл дверь в комнату напротив. Ярко освещённая солнцем комната была пуста, и только оформление стен вполне однозначно говорило об её назначении.

– Мебель пока не стал покупать, – тихо вымолвил он за моей спиной.

– Серёжа… я… – пролепетала я, резко повернулась к нему, – милый, – и заплакала, – Серёжка, как же я люблю тебя… детская… ты веришь…

– Маленькая, я знаю…

– Катюша, большего подарка в своей жизни я не получала…

– Ты плачешь?

– Угу.

– Мамочка! – Катя порывисто приподнялась и обняла меня.

– Нет у меня слов, детка, чтобы рассказать, что я чувствовала в тот момент… Счастье вы наше! Наши детки. Самое большое счастье, какое только может быть. Девочка моя! – Я покрыла поцелуями её головку и лицо и прижала к себе. – Моя девочка. Моя свершившаяся мечта. Ты и Макс. Потом папа закрыл комнату, и она всегда была закрыта на ключ. Домочадцы узнали о детской тогда, когда пришла пора заставлять её мебелью.

– Деда говорит, что ты самая красивая невеста из всех, кого он видел.

– Нуу, с этим можно поспорить, – рассмеявшись, не согласилась я. – Даша так не считала! Ты же видела видеофильм, и сама можешь судить.

– Красивая.

– А дед, видела, какой красивый? А папа? Бог!

– Я смотрю фильм, чтобы ещё на бабушку посмотреть. – Катя вздохнула. – Я её совсем не помню. Ты на неё не похожа.

– Помнишь на плёнке наш совместный вальс – я в паре с дедом, а бабушка в паре с папой? Маша сказала, мы очень трогательно смотрелись.

– Маша говорила: так красиво было, что она плакала, – поправила Катя.

«Плакала? Может быть! Я не видела её слёз, но после свадьбы Маша стала звать меня Маленькой и перешла на «ты».

– А потом с бабушкой танцевал деда.

– Да. И они тоже хорошо смотрелись.

Андрэ был учтив и столь терпелив и предупредителен с мамой, что к концу свадебного дня она забыла, что «этот новоявленный родственник, ей никакой не родственник», как упрямо твердила она в самолёте, когда мы летели в Москву. Мама стала называть Андрэ Андрей Андреевич, а не граф Андрэ, как звали его все, и не кривилась, когда он, говоря с ней обо мне, называл меня Её Сиятельство наша дочь. И в этом тоже была сказка.

– Пойдём? – качнула я Катю. – Нас с тобой, наверное, уже потеряли.

– Ты не похожа на бабушку, а я не похожа на тебя. И Настя на тебя тоже не похожа.

– Катюша, я так рада, что ты похожа на папу!

Катя высвободилась из моих объятий, помолчала и согласилась:

– Я тоже рада. Пойдём. – Она поднялась и пошла к двери. Впустив в тёмную комнату луч света из гостиной, остановилась и, не оглядываясь, сказала: – В тот день я знала… чувствовала… и не хотела уезжать из дома, но ты отправила нас в школу, и мы с Максом не простились с Графом. Катя вышла и, закрыв за собой дверь, оставила меня в темноте.

В тот день…

В тот день Серёжа был дома, назавтра он должен был улететь в Китай по делам, и, как это повелось, день перед отлётом он проводил с семьёй. Катя тоже хотела остаться дома с отцом, но Макс напомнил о важной контрольной работе, и они уехали в школу. Мы с Серёжей были в гостиной, когда пришёл Лорд и, захватив в пасть мою руку, поскуливая, потянул за собой.

– Что случилось, мальчик? – спросила я.

Пёс не вилял хвостом, глядя печальными глазами, настойчиво тянул меня к двери.

– Серёжа, пойдём, – почувствовав тревогу, позвала я. – Где Граф, мальчик?

Лорд передвигался медленно, и, когда мы поняли, куда он нас ведёт, мы бросились в беседку. Мне показалось, что Граф обрадовался, увидев нас…

После этого вечера мои отношения с Катей стали стремительно портиться.

Послесловие

– Она порченная! – Ведунья указала на Катю.

– Что ты говоришь? Что значит «порченная»? Она ребёнок! Кто её испортил?

Глядя мне в глаза, она указала грязным пальцем на Серёжу.

– Он.

– Маленькая, что она говорит?

Я не успела ответить, ведунья сама повернулась к Серёже. Некоторое время он внимательно смотрел в её лицо, потом виновато опустил голову.

– Что она сказала, Серёжа? – в свою очередь спросила я.

Старуха ответила сама:

– Он развратил её похотью. Ревность её тоже от него.

– Что?!! – взревела я. Катя, Серёжа и похоть никак не могли сосуществовать, и я отмахнулась от невозможного. – Серёжа, не слушай её! Ревность передать нельзя, это личностное несовершенство. Ревность только там, где человек не уверен в своём праве на любовь! – Я вновь повернулась к ведунье. – Что ты имела в виду? Говори! Ты слышишь меня?

– Придёт время, сама всё узнаешь, тебе с его отродья порчу снимать.

– Не смей так говорить о моём ребёнке! – Я выставила ладонь перед ней. – Не смей обвинять моего мужчину!

Она долго смотрела на мою ладошку, потом так же надолго упёрлась взглядом в мои глаза.

– Ты сильная, – наконец, услышала я в голове, – ничего не умеешь, а сильная. Ты можешь вызвать сильный страх в человеке и знаешь об этом.

– Знаю, потому и запретила себе этим пользоваться.

Она засмеялась.

– Глупая ты. Мало знаешь, каша в голове. Оставайся со мной, научишься, станешь сильнее меня, много-много сильнее.

– Я избрала путь любви. Мой мужчина рядом со мной, я сумела родить ему детей. В этом моя судьба.

– Все вы сейчас только и говорите, что о любви. Но ты далеко ушла этим путём и его за собой ведёшь. – И поворачиваясь ко мне спиной, прокаркала: – Иди своей дорогой, моей всё равно не минуешь!

*Примечание. Песня из репертуара рок-группы «Машина времени».

Автор Андрей Макаревич.