– Добрый вечер. Вы кого-то ждете? – спросил он. У незнакомца оказался участливый голос, открытый взгляд и приятные черты лица, которые, быть может, слегка утяжелял массивный подбородок, но этот недостаток вполне компенсировался легким, но устойчивым загаром, который чрезвычайно шел к его белозубой, мягкой улыбке и был особенно удивителен в преддверии зимы. Галина Аркадьевна рассказала о том, что хотела проведать дочь, но дома её нет, на работе, судя по всему тоже. Женщина опять мельком глянула на часы: – Просто не знаю, что делать, да и волнуюсь уже. Зина моя домоседка, да и муж еётакой же. Не случилось бы чего… Она посмотрела на собеседника, он внимательно слушал, потом коротко спросил фамилию Зины и велел Галине Аркадьевне подождать несколько минут. Глядя, как незнакомец скрывается за дверями проходной, она вдруг совершенно успокоилась и присела на лавочку. Откуда-то пришла уверенность, что теперь все будет хорошо. Ей не о чем беспокоиться. Она в надежных руках. Галина Аркадьевна достала зеркальце и,ловя свое отражение в наступающих сумерках, поправила, как могла прическу и макияж. Через двадцать минут она узнала, что её дочь Зинаида лежит в больнице на сохранении уже две недели. Что на работу в ближайшее время она, скорей всего, не выйдет, так как ей очень скоро в декрет. Что незнакомца зовут Николай Петрович, он вдовец, имеет взрослого сына и давно работает на этой фабрике. Ещё Галине Аркадьевне стало известно, что Николаю Петровичу тоже нужно ехать в Ставрополь, и потому он с большим удовольствием подвезет такую милую женщину до места её проживания на своей личной «Волге». У Галины Аркадьевны путались мысли, и немного кружилась голова. Сразу столько всего… Зинка беременная! Уже почти перестала надеяться… Два года живут, и вот наконец-то! Она скоро станет бабушкой… Вот и зять хоть на что-то путное сгодился… Какой приятный человек этот Николай Петрович… Галина Аркадьевна рассказывала ему о своей жизни, почему-то этот человек вызывал какое-то безусловное доверие, ему хотелось излить душу, с ним хотелось говорить обо всем на свете. В самых лучших чувствах расстались они возле дома Галины Аркадьевны, обменялись телефонами и договорились о встрече. Утром следующего дня, помолодевшая и жизнерадостная Галина Аркадьевна купила на рынке свежих фруктов и поехала к дочери в больницу. Увидев похорошевшую, нарядную мать, Зина растерялась и обрадовалась. Примирение было максимально быстрым и, к удивлению обеих, искренним и бурным. Галина Аркадьевна обнимала Зину, много шутила, говорила о том, как она рада, строила планы семейного времяпрепровождения на даче, которую надо будет обязательно приобрести, ведь ребенку нужен свежий воздух. Зинаида, глядя на благоухающую, яркую мать, не узнавала её, столько в ней было молодой сокрушительной энергии и напора. Рядом с ней Зина стеснялась своего жиденького хвостика, отекших ног и тесного халатика, уже не сходящегося на животе.По-своему истолковав её смущение, Галина Аркадьевна взяла Зинины тонкие пальчики в свои большие и теплые ладони, ис заметным волнением, торжественно произнесла:
– Все будет хорошо, доченька, вот увидишь! Отлично знакомое ей чувство восторженного душевного подъема и бурная жажда деятельности медленно, но неуклонно заполняли всю её без остатка, отметая прочь неуверенность, преграды и сомнения, встающие на пути её преобразований и обновления.
Жизнь Галины Аркадьевны сделала еще один романтический вираж и заиграла новыми красками. 20 ноября 1970 года она познакомилась с Николаем Петровичем, 20 декабря 1970 года они подали заявление в ЗАГС, 20 января 1971 года состоялась немногочисленная, но знатная свадьба на чудесной даче Николая Петровича, имеющей собственную акваторию, а 13 января 1971 года родилась её внучка.Когда Зинаиду с дочкой привезли из роддома, малышка долго не открывала глаза, то ли спала, то ли просто не считала нужным. Она морщила розовое личико, иногда посапывала крохотным носиком, но упорно не желала использовать органы зрения. Собравшиеся в честь новорожденной близкие родственники, потоптавшись возле малютки, вернулись к столу. Когда через какое-то время, Галина Аркадьевна решила взглянуть на ребенка, то не поверила собственным глазам. В кроватке лежала туго спеленатаямалышка, глядя на неё серьезно и абсолютно осознанно большими серыми глазами, с темной окантовкой.
– Да это же ….Боже мой, – прошептала Галина Аркадьевна, – …Женечка! Практически единогласно было решено назвать девчушку Евгенией, так как восприняли это узнавание и это сходство, как добрый знак.Против был только зять Валерий, который тихо, но упорно настаивал на имени Оксана. Но всерьез его сопротивление никто не воспринял, поскольку даже любящая жена посчитала это всего-навсего капризом, актом необдуманного протеста,направленного в адрес тёщи. Новоиспеченная бабушка с умилением гладила длинный русый хвост малышки, приговаривая: «Счастливая будет! Вон коса-то у девки – загляденье!»
Женька росла милой, смышленой и непоседливой. Галина Аркадьевна любила её какой-то особенной, отдельной любовью, не имеющей ничего общего с её обожанием Николая Петровича, например. Или к тому, что она чувствовала к Зине, когда та была ребенком. Вообще, она очень изменилась. Изменилась внешне и внутренне. Черты лица стали мягче, походка утратила резкость и порывистость, а взгляд – холод. Глаза её, как будто подсвечивались изнутри. Третье замужество и появление в семье маленькой девочки с глазами её первой, самой чистой и самой сильной любви подействовало на неё, как живительная влага для засыхающего растения. Так случилось, что пик её женственности и привлекательности случился не в восемнадцать и не в двадцать пять, а на шестом десятке её жизни. И подсознательно чувствуя, что такое, почти осязаемое счастье не может продолжаться очень долго, она пыталась насладиться им сполна. Первого мужа Галина Аркадьевна очень любила, но эгоистичной, своекорыстной любовью, как бы исключительно для себя. Здесьбыло много чего: и страсти, и ревности, и шумного выяснения отношений, и бурного примирения,и ультимативных требований, и клятвенных заверений в вечной любви, и демонстративных уходов, но не было взаимного уважения, не было внутренней, личностной свободы, они оба увязли и задыхалисьв этом браке. Второй муж, был обыкновенен и предсказуем до нагоняющей тоску зевоты. Галина Аркадьевна всегда могла сказать с поражающей несведущих людей точностью, где Василий Иванович в данный конкретный промежуток времени и чем он занят. Но после бурной и драматической любви первого брака, оборвавшегося трагической кончиной Евгения, её продолжительное время устраивала эта тихая, спокойная, умиротворенная бухта имени Василия Ивановича Огородничего. Что касается третьего мужа, Николая, то здесь Галина Аркадьевна из ведущей легко и непринужденно стала ведомой. Причем совершенно добровольно, сразу и с удовольствием.Она боготворила своего нынешнего супруга. Николай Петрович до той самой встречи с Галиной Аркадьевной уже одиннадцать лет вдовствовал: его жена и семилетняя дочка возвращаясь с детского праздника,разбились на машине. Такси,в котором они ехали, на полном ходу затянуло под груженый самосвал. Это все, что Галине Аркадьевне очень сдержанно и только однажды рассказал Николай Петрович. Она вовремя поняла, что настаивать на подробностях не стоит. Сам он в это время был в командировке в Белгородской области, а его сын в пионерском лагере. Сейчас двадцатичетырехлетний Юрий жил в Москве, учился в аспирантуре и работал на кафедре теоретической физики МГУ. Родной сын для отца являлся тайной за семью печатями. Николай Петрович, который мог расположить к себе кого угодно, найти выход в самой запутанной ситуации, умело переводить нарастающую ссору в конструктивный диалог, – не мог подобрать нужных слов в разговоре с сыном. То ли смерть матери и сестры так отразилась на мальчике, то ли от природы Юрабыл замкнутым, неэмоциональным человеком, живущим не в реальном, а в своём физико-математическом мире, но общих тем у отца с сыном, год от года становилось все меньше.
В последние несколько лет с легкой руки друзей, коллег и некоторых родственников, Николай Петрович уже числился закоренелым холостяком. Утомившись от многочисленных безуспешных попыток женить или хотя бы ближе познакомить (ну хороший же мужик!) со своей подругой, сестрой, золовкой (вот такая баба!) его оставили в покое. Да и сам он не ожидал такого поворота. Но заметив однажды, на территории фабрики высокую женщину с медными волосами, которая смотрела вдаль так, как будто находилась совсем не здесь и видела совсем не то, что все остальные, что в нем изменилось. Её светло-голубые глаза, остановившись в какой-то точке, были невыразимо грустны и прекрасны. Николаю Петровичу захотелось сделать для этой женщины что-нибудь очень хорошее. Он хотел, чтобы она улыбнулась, а потом ещё раз, и ещё, и только ему. Почему-то это казалось очень важным.
Теперь, разбирая садовый инвентарь и поглядывая на Галину и Женечку, громко читающую по слогам, он понял, что это действительно важно. Только это и важно. Это то, чего ему не хватало так много лет. То, что так его терзало и мучило, наконец, отпустило. Вот оно, родное, ему казалось, что уже почтизабытое, то чего ждала все эти годы измученная чувством вины душа и израненное горем сердце. Его жена, любящая, понимающаяи маленькая девочка, в освещаемой солнцем беседке… Когда-то это было у него безжалостно и чудовищно отобрано, больше он этого не допустит. Николай Петрович поднял голову и посмотрел в сторону беседки. Галина Аркадьевна улыбаясь, смотрела на него. Шесть лет семейной жизни пролетели, как шесть дней. «Все счастливые семьи похожи друг на друга…»
Николаю Петровичу никто не давал его шестьдесят лет. Выше среднего роста, широкоплечий, крепкий и сбитый, как гриб боровик, он чувствовал себя и выглядел прекрасно.
– Галя, хватит терзать девчонку, нам кто-то обещал вишневый пирог, – направляясь к беседке, он на ходу подхватил на руки облегченно и радостно взвизгнувшую Женьку.
– Давно на столе, – Галина Аркадьевна смотрела на бегущую к дому Женьку, – Николай, ей в школу в сентябре, нужно заниматься, ты слишком её балуешь, вчера зоопарк, сегодня полдня рыбалка, Зине рожать через месяц, ей не до неё.
– Все успеем, Галюнь, и в школу поступим, и родим, кого надо в срок, идем лучше чай пить – Николай Петрович обнял жену и пока они направлялись к веранде, где уже хозяйничала Женька, расставляя чашки, шумно тянул носом, стараясь уловить дух знаменитого вишневого пирога. Душевный комфорт и стабильность удивительно к лицу зрелой женщине. Галина Аркадьевна в пятьдесят пять, выглядела лучше, чем в тридцать. Именно с этоговозраста шестилетняя Женяуже очень хорошо её помнила. Тогда бабушка на даче учила её читать, а дедушка Коля ловить рыбу. Женька была совершенно не похожа ни на мать, ни на отца. Бойкая, ловкая, жизнерадостная, загоревшая и подстриженная на лето «под мальчика», она и своим поведением напоминала мальчишку-сорванца. Бьющая через край энергия, жажда новизны и активности исключали самую мысль о покое и тишине. Николай Петрович такую кипучую Женькину деятельность одобрял и даже поощрял, давно в этом доме не было так по-хорошему шумно и весело, а Галина Аркадьевна немного переживала за внучкины хронически не заживающие коленки и локти, и вообще «она же девочка». Но в глубине души, радовалась, глядя на умненького, ладного и такого живого ребенка. Женька часто вспоминала это дачное лето 1977 года,большой светлый дом, в котором пахло нагретой сосной и лесными травами, деревянные ступеньки идут от солнечной веранды с множеством окон и сбегают прямо к озеру… Дед Коля – сильный, загорелый, рубит дрова, значит сегодня – баня. Женьке очень нравится банный дух, она вдыхает его еще на пороге и не может надышаться. Дед ласково смотрит на неё и улыбается. Вокруг глаз разбегаются веселые лучики-морщинки. Женя слышит голос бабГали, она идет купаться и зовет её с собой. Поскольку Женька живет под девизом «Зачем идти, если можно бежать!?», она несется к озеру, опережая бабушку, которая медленно спускается с наброшенным на плечо полотенцем, в длинном голубом сарафане, который очень идет ей…. Чудесное было лето… Вишнево – абрикосово – малиновое, солнечно-загорелое и лазурно-небесное – последнее дошкольное Женькино лето. Последнее лето, когда она была единственным ребенком в семье, последнее лето, когда дедушка Коля был здоровым, бодрым и сильным.
17 августа 1977 года родился брат Женьки – Ярослав. А 1 июня 1978 года Николай Петрович поехал в аэропорт, встречать сына с невесткой и на обратном пути попал в небольшую аварию. Никто не пострадал, но с Николаем Петровичем, перенесшим тяжелейший стресс по этой причине, ночью случился инсульт. Галина Аркадьевна, как когда-то давно, снова переехала с мужем в больницу. Через месяц, когда его выписали, Зинаида, встречающая у больницы, не сразу узнала в худом, шаркающем старике с палочкой – Николая Петровича. Мать держалась, но тоже очень сдала. Она держала свою руку так, чтобы ему было удобно опираться свободной от палки рукой. Так они и шли скорбными, неторопливыми шагами к ожидавшему их такси, чтобы ехать на дачу. Зинаида, проглотила комок и открыла заднюю дверь:
– Где Женечка? – вместо приветствия спросила мать у дочери, – Она ведь у нас будет?
– Нет, она потом…может, вам и так трудно будет…, – Зинаида помолчала, – Мама, я думаю, вам удобнее было бы в квартире, и к нам ближе, а дача – 50 километров, ни телефона, ни медпункта, вдруг что…
– Что!? – перебила её Галина Аркадьевна, – Ещё один инсульт? Или инфаркт? – взглянув на испуганную дочь, смягчилась, – Не переживай. Надежда с Костиком приезжают через неделю на все лето, мы не одни будем с Колей, а ему дача нужна его, он погибнет в квартире, зачахнет совсем, а Женечку привези, каникулы ведь, пусть у нас побудет, Коля так любит её.
Зина,молча, кивнула. Спорить с матерью было напрасной тратой сил, нервов и времени. И начался ещё один этап в жизни Галины Аркадьевны. Николай Петрович плохо ходил и говорил, с трудом глотал, не всегда распознавал позывы к мочеиспусканию, сидел большую часть дня на веранде, слушал радио, но в основном, дремал, пока жена не поднимала его на прогулку или массаж.Галина Аркадьевна вышла на пенсию,жили они теперь все время на даче. В квартиру Николая Петровича переехал, вернувшийся из Москвы, его сын с женой и ребенком. Через год ситуация со здоровьем Николая Петровича если и не улучшилась кардинально, то, по меньшей мере, стабилизировалась. А по отдельным направлениям весьма четко просматривалась и положительная динамика. За этот год, благодаря Галине Аркадьевне, Николай Петрович заново прошел обучение навыкам самообслуживания. Его жена каждое утро поднималамужа на зарядку, растирала влажным полотенцем, нашла и оплатила хорошего логопеда имассажиста. Каждые два месяца возила на сеансы магнитотерапии, заваривала травы, доставала по блату мумиё. С мая до первых чисел октября, вместе с ним выполняла комплекс упражнений в воде, которому её обучила ещё в больницеулыбчивая и неравнодушная медсестра, занимающаяся с пациентами лечебной физкультурой.Николай Петрович довольно хорошо стал говорить, двигался хоть и медленно, но, за редким исключением, самостоятельно. Конечно, он уже никогда не стал прежним, – сильным, волевым, харизматичным. Он старался уединиться, зная о своих речевых недостатках, от разговоров уклонялся. Часто трудно было понять какое впечатление производит на него то или иное событие, он как будто отстранялся постепенно…Но, тем не менее, после тяжелейшего ишемического инсульта, он прожил ещё пять лет, будучи опрятным, подтянутым и достаточно здравомыслящим пожилым человеком, который с тихой улыбкой встречал наезжающихк нему по старой памяти друзей, занимался с внуками,и даже увлекся в последнее времястолярным делом. В мастерской, в которую он превратил бывший сарай, практически все было изготовлено его руками: полки, верстаки, удобный рабочий табурет. Тут все было пропитано крепким смоляным духом, это было маленькое деревянное царство. Здесь и нашла его без сознания ноябрьским погожим днем Галина Аркадьевна. Он привалился к левой стене, а справа лежала на боку недоделанная им шкатулка. Подарок для неё. Она знала, что он готовит какой-то сюрприз к её дню рождения, так как он пытался неловко маскировать свое творение, накрывая его тряпкой, всякий раз, когда она входила в мастерскую.Больше он уже не вставал. Через два месяца, 20 января1983 года миновала двенадцатая годовщина со дня заключения брака Николая Петровича и Галины Аркадьевны. А через три дня он умер. Все расходы по организации похорон взяло на себя руководство птицефабрики, на которой 24 года проработал Николай Петрович.
Девятый и сороковой день устраивали на любимой даче Николая Петровича. На сороковинах, уже поздно вечером, к ней подошла невестка, жена Юрия, Инга и скорбным шепотом сообщила, что дачу надо освободить.
– В каком смысле освободить? – не поняла Галина Аркадьевна, – От кого?
– Мы сдаем дачу в апреле, понимаете, Юрий заканчивает докторскую, скоро защита, нужны деньги, – Инга вздохнула и пожала грациозными плечиками, обтянутыми черным атласом, – Вы не подумайте, мы знаем, сколько вы сделали для Юриного папы, но у вас есть прекрасная квартира, а нам сложно, ведь Юра такой не практичный, а тут предложили сдать дачу на несколько месяцев и деньги хорошие….
– Я ничего не делала «для Юриного папы», – ледяным тоном ответила ей Галина Аркадьевна, – все, что я делала, я делала для своегомужа и не считаю это чем-то выдающимся, – Галина Аркадьевна с высоты своего роста и комплекции, глянула на хрупкую, невысокую Ингу, – Так ведёт себя любая нормальная женщина, если она уважает и любит своего мужа, – Галина Аркадьевна выдержала паузу, снова пристально смерив растерянную невестку взглядом, в котором читалось откровенное сомнение, что Инга на её месте поступила бы также и добавила:
– «Я освобожу дачу к понедельнику. Если бы дело было только во мне, я съехала бы немедленно, но здесь моя подруга с больным внуком, а им нужно время, чтобы собраться, – считая разговор оконченным, Галина Аркадьевна направилась на кухню, где верная Надя мыла посуду, а её внук – солнечный мальчик Костик, настолько насколько позволял его диагноз «синдром Дауна», как всегда, старательно ей помогал.
3
– Все равно не понимаю, почему именно в медицинский?! – ни к кому напрямую не обращаясь, тихо повторила Зинаида, – Трупы, инфекция, вонь…
– Да ты что заладила: почему, почему!? Радоваться надо – в семье свой врач будет, – Галина Аркадьевна в сердцах встала, – Что тебе не нравится-то опять!? Чего ты все грызешь её!? Девчонка с одной четверкой школу окончила, с лёту в мединститут поступила, а… тебе все равно не угодишь – Галина Аркадьевна махнула рукой.
– Мы с Валерой думали, чтоб в педагогический, учительницей. У неё бы получилось, она с детства с малышами хорошо управлялась, – Зинаида тоскливо посмотрела на мужа, ожидая поддержки. Но Валерий демонстративно уставился в телевизор.
– Они с Валерой думали! Очень интересно, чем именно, хотелось бы мне знать…. Неизвестно, как закончилась бы эта увлекательная беседа, если бы не звук открывающейся входной двери. Галина Аркадьевна зыркнула грозно на дочь и поспешила в прихожую встречать Женьку.
Собрались узким кругом в честь недавно зачисленной на 1 курс медицинского университета Евгении Шаповаловой. Но настроение у бабушки и матери было заметно подпорчено, обе взглядами старательно избегали друг друга, – Опять поцапались! – пронеслось у Женьки в голове. В кресле перед телевизором сидел хмурый отец, не повернувший даже головы в сторону вошедшейдочери. Через час Галина Аркадьевна засобиралась домой, внучка пошла её провожать на остановку. Зинаида глянула в окно, как они шли: дочь, активно жестикулируя, что-то радостно на ходу рассказывала, мать внимательно слушала, с улыбкой кивая. Зину накрыло горячей волной хорошо знакомое ей смешанное чувство обиды, горечи и вечного её спутника с детства, постепенно нарастающего глухого раздражения на мать.
– Господи, можно подумать, что я завидую, это отвратительно, – подумала она.
– Вот именно. Завидуешь и ревнуешь свою мать к дочери! – тут же пронеслось в голове, – Ну почему она так всегда, как будто меня нет, как будто я дура набитая, – Зинаида готова была расплакаться, – Со мной она никогда не была такой веселой и никогда меня так не слушала. Зина смотрела в одну точку, глубоко задумавшись. Зловредная память услужливо выдавала ей одну за другой картинки из детства и юности: как-то в седьмом классе она собиралась на день рождения подружки и одноклассницы Машки Данилец и долго трудилась над прической. Когда она вышла из комнаты, мать в присутствии Василия Ивановича громко рассмеялась: «Что это за Эйфелева башня, немедленно приведи себя в порядок, Бриджит Бардо недоделанная!». А ещё раньше, лет в двенадцать, Ольга Ефимовна, классная руководительница и учительница русского языка и литературы, похвалила её за выразительную декламацию стихотворения Н.Некрасова и посоветовала записаться в школьный театральный кружок. Когда Зинка вечером, смущенно улыбаясь, рассказала об этом матери, она только хмыкнула: «Да что ты, какой тебе театральный…Это для таких, как ваша Карина Абазова, ярких, красивых, голосистых…». Зинаида вспоминала, как из кожи вон лезла, чтобы заслужить похвалу матери. Этого крайне редко удавалось достичь, да и то необходимо было прилагать титанические усилия. У матери был такой удивленный вид, если у неё что-то хорошо получалось, как будто в её картине мира произошел чудовищный сбой и совершенно неизвестно к чему это может привести. Зато когда дочь очередной раз оказывалась не на высоте, мать поджимала губы, горестно кивая головой, с видом человека, которого хамским образом надули, подсунув вместо идеального ребенка, получить которого у неё были все основания – жалкую троечницу Зинку. Потом она молчаудалялась всем своим видом демонстрируя смирение, жертвенность и следующий посыл: «Нет, я не жалуюсь, просто, честно говоря, непонятно, как такое вообще могло произойти со мной!?» Отец умер, когда ей было одиннадцать, как Ярику сейчас. Она его не очень хорошо помнила, он пролетел каким-то веселым, шумным, ярким метеором и исчез навсегда. Но и то, что она запомнила, не оставило глубокого следа: как и все остальное в своей недолгой жизни, отец не воспринимал и её всерьез, – шутовство и насмешливость его общения скрывались под маской простоты и искренности.
На каком-то этапе своего взросления Зина просто устала. Устала добиваться похвалы, устала доказывать свою значимость, устала от регулярно демонстрируемых фактах её незначительности и бесталанности, а больше всего устала от своих тщетных попыток доказать обратное. Зина приняла решение уехать от матери, и чем скорее, тем лучше. Она, как ей казалось, совсем перестала мучиться по поводу того, что скажет ей Галина Аркадьевна. И эта интуитивно применяемая Зинкой незнакомая ей тактика оказалась самой верной. Только отделившись от матери, Зина свободно вздохнула и шагнула в новую жизнь легко и смело. Никому не нужно было ничего доказывать, никто её ни с кем не сравнивал, ни у кого не нужно было выпрашивать похвалу, можно было оставаться самой собой, не тянуться из всех сил за недосягаемым идеалом, и не казаться тем, кем ты, на самом деле, не являешься. По прошествии некоторого времени, оказалось, что Зина не такая уж и серая мышка.Девушка была неплохо сложена, являлась обладательницей безупречно-матовой кожи и светло-голубых глаз. Имея от природы красивую форму ног, умело подчеркивала это мини. Она сделала модную стрижку и умудрялась на крошечную стипендию выкраивать себе на наряды. Оказалось, что у неё хороший вкус. Она прекрасно разбиралась в том, что идет, а что нет. Девчонки в общежитии часто обращались к ней за советом. К тому же, материнская школа не прошла даром: у Зинки было редкостное трудолюбие и настойчивость. Кроме того, она умела слушать, и была отличным другом. Все эти качества, за которые Зинаиду Евгеньевну будут уважать, и ценить в течение всей её жизни, не появились вдруг, они присутствовали в ней изначально, но находились в зачаточном, угнетенном состоянии. Уверенность в её приземленности матери и насмешливо-поверхностное отношение отцапривели к тому, что Зинаида и сама была весьма невысокого мнения о своей персоне. И только покинув родительский дом, с единственной мыслью: «Навсегда!», она стала знакомиться с собой, окружающим миром и своим местом в нем. И неожиданно сама себе понравилась. Позже она увидит закономерность: это работает только до тех пор, пока рядом нет матери. Как только на авансцене проявлялась Галина Аркадьевна и в очередной раз на слова дочери готова была махнуть рукой, не удостаивая её объяснением или произнести свое коронное: «Не мели ерунды, Зинаида!», как она опять становилась ни на что не способной,маленькой, невзрачной девочкой.
Знакомство с Валерием совпало с расцветом её женственности, который, к сожалению, был совсем непродолжительным, и довольно скоро трансформировался в устойчивый образ женщины-матери. Зина с Валерой были оченьпохожи. Он, как и она, был робким, тихим, немногословным, и также, как Зинка мечтал скорее покинуть родительский дом. Конечно, на подрастающем мальчишке не могло не сказаться разрушающее влияние отца-алкоголика. Становление его личности происходило в атмосфере лютой ненависти к отцу, постоянного страха, обиды и боли за мать, жалости к маленькой сестренке. В итоге, к моменту знакомства со своей будущей женой, мировоззрение его сформировано было с довольно большими перекосами.Валерий фанатично пропагандировал здоровый образ жизни, это была одна из весьма немногих любимейших тем, на которые он мог говорить часами. Валерий Михайлович, имея от природы весьма некрепкое здоровье, разработал ещё в юношеские годы целую программу оздоровления собственного организма, чем весьма активно и занимался всю жизнь, вовлекая в этот процесс в добровольно-принудительном порядке и своих домочадцев. Любой человек, который не разделял безоговорочно его взглядов, или не дай Бог, имел вредные привычки, к коим Валерий Михайлович спокойно мог отнести и второй бокал вина за праздничным столом, элементарно переставал для него существовать. Своеобразным, и очень четким, было у него отношение и к женщинам. Он разделял их на две неравномерные группы: в первой были его мать, и отчасти, жена, в другой – все остальные.И если в молодости, такие недостатки, как ревность, обидчивость, злопамятность, скупость носили слегка акцентуированную форму, то с возрастом они же превратились в тяжелые комплексы. Но Зина ничего этого знать не могла, а если бы и могла, то вряд ли захотела. Она увидела высокого и симпатичного парня, с милой, скромной улыбкой, с которым она познакомилась на Иркиной свадьбе, и уже во время второго танца знала, что он станет её мужем. Так иногда бывает. Открывается внутреннее зрение и совершенно четко приходит осознание того, что это твой человек. Он не лучше, и не хуже других, и неизвестно будешь ли ты с ним счастлива, но он твой. Предназначенный. И сделать с этим ничего нельзя, да и не стоит. Все это пронеслось у Зинки в голове, она осознала это, приняла и совершенно успокоилась. Любовь мягко опустилась на Зинаиду и попала на благодатную почву: она засветилась глазами, и едва ли не впервые в жизни почувствовала себя уверенной, желанной и единственной. Валерке тоже понравилась миловидная и скромная подружка невесты на свадьбе его однокурсника. Они сидели рядом за столом и смотрели на танцующие пары. Валерка ужасно конфузился, не знал что сказать, от этого чувствовал себя еще хуже, и вдруг Зина сама повернулась к нему и тихо спросила: «Может, потанцуем?» Все основательно и конкретно стало двигаться в сторону заключения брака, когда мама Валеркина после знакомства, одобрила выбор сына: «Женись, сынок. Правильная девушка».
Ульяна Дмитриевна уже тогда плохо себя чувствовала и стремилась передать своих детей в любящее и заботливое окружение, которое по её мнению, способна была дать только семья.
Когда родилась Женька, молодой отец не мог скрыть легкого разочарования. Он был уверен, что как и у него в семье, первым родится сын, его копия. Но родилась дочь, причем совершенно на него не похожая, вся в какого-то неведомого первого мужа ненавистной ему тещи.
Он ни за что не согласился бы ещё и назвать свою дочь в честь этого человека, но Галина Аркадьевна, произнося тост за новорожденную Евгению и счастливо улыбаясь, добавила: «Ну, зять, сдавай на права, – хватит пешком ходить!» Валерий Михайлович не без оснований считал себя принципиальным человеком с обостренным чувством собственного достоинства: но тут сердце его дрогнуло: ГАЗ – 24, давно вынашиваемая и лелеемая им голубая мечта – «Волга»! Он уже давно посчитал, что самим копить на эту машину, причем находясь в режиме жесткой экономии (ну, это он умел), придется лет шесть или семь. Стоять в очереди примерно столько же. Да и то не факт, что ему достанется талон на такой остродефицитный товар, не такую он занимал должность в своей типографии. Кроме того, в этом отношении у Валеры тоже был, что называется «пунктик». Он видел себя за рулем только «Волги». А это больше восьми тысяч!!! Сослуживцы крутили пальцем у виска: да какая разница, лишь бы машина была. Валерий презрительно кривил рот: что вы понимаете, мне нужна только «Волга»…И вдруг! Валерий не верил своим ушам: оказывается, имеющий обширные товарищеские и деловые связи Николай Петрович, который и сам уже много лет ездил на белой «Волге»,вскоре отправлялся в Грузию, и там с помощью своего бывшего сослуживца и хорошего приятеля намеревался приобрести автомобиль вожделенной зятем марки. Валерий не стал вдаваться в тонкости коммерческих хитросплетений, которые, безусловно, придется разрешать Николаю Петровичу, только встал и, задыхаясь от волнения, произнес:
– Я все до копейки верну, только не сразу, – Валерий обескуражено тряс широкую ладонь Николая Петровича, – Спасибо вам! И вам, – Валера повернулся к теще, – …Галина Аркадьевна,… спасибо! Когда Женьке было полгода, в семье появилась черная «Волга».
Женя росла практически беспроблемным ребенком. Зинаиду только утомляла и раздражала излишняя, так ей казалось, живость, почти безостановочная говорливость и неуёмная любознательность дочери. Девочка много времени проводила на даче с дедом и бабушкой. Зинаида в этом случае испытывала противоречивое двойственное чувство: недовольства и облегчения. С одной стороны, ей не нравилось, что Женька так стремится туда. С другой – было приятно, что дома чисто и тихо. Это очень ценил её муж. А то, что было важным для него, априори становилось важным и для неё. Тем более что она чувствовала себя виноватой в том, что не смогла подарить Валерию первенца мужского пола. Ярославродилсятолькочерез шесть лет, зато действительно являлся точной копией своего отца: те же тонкие черты лица, тот же рассеянный взгляд карих глаз. В роддоме Зина все время улыбалась и плакала одновременно. Ей говорили, что у неё послеродовая депрессия. Но она знала, что это от избытка любовной неги. – От нежности, – объяснила Зинаида мужу уже находясь дома. Трудно было бы найти двух более непохожих детей, чем родные брат и сестра. Женька и Ярик были категорически, абсолютно разные.Если глядя на Женьку, Зинаида вообще сомневалась, – действительно ли она её родила, то в младшем сыне невооруженным глазом было видно органичное сочетание внешности отца и характера матери. Если Женька – это огонь, фонтанирующая энергия, харизматичность, жизнерадостность, – при своем росте – 165 см, (пожалуй, единственное, что она унаследовала от матери), она мгновенно заполняла собой любое пространство, в котором находилась, то её брат – тихая заводь, сосредоточенность и дисциплина. С раннего детства Ярик коллективным мероприятиям предпочитал спокойные игры в одиночестве. В детском саду до пяти лет вообще ни с кем не разговаривал, мог с одной и той же игрушкой молча просидеть весь день. Зинаиде, которая работала в этом же саду, с тех пор как Женьке исполнилось полтора года, советовали показать мальчишку специалистам, намекая на его психическое отклонение, но Зина отмахивалась: «Все нормально, я такая же была!» Женька время от времени тормошила брата, пытаясь увлечь то одним, то другим, мать кидалась на защиту: