Здесь струятся под синим прозрачным небом веселые бирюзовые реки. То там, то тут через них перекинуты большие асфальтированные мосты. По обеим сторонам оживленного автомобильного шоссе в изобилии растут высокие, с густыми кронами, деревья. Мелькают многочисленные высотные дома, сияя чистейшей зеркальностью оконных рам: банки, торговые центры, офисы.

Как разительно отличается процветающая столица от беднейшего ленивого юга! Здесь кипит жизнь. Повсюду снуют такси. Грохочут на перекрестках мощеных дорог старенькие многовагонные трамваи.

В редких прогалах современных зданий просматриваются и более ветхие постройки, как правило, служащие жилыми домами. На открытых балконах здесь сушится недавно постиранное навсегда неизвестной для нас хозяйкой квартиры свежее белье; поджарый подросток чинит ржавый, одолевший не одну сотню километров, велосипед; кое-где окна и вовсе прикрыты, чтобы не впускать с улицы пыль, шум да летний зной.

Неспешно проезжая в автобусе мимо столичных улиц и старых африканских дворов, отчего-то начинает казаться, будто бы ты вдруг внезапно оказался в каком-то не слишком большом провинциальном российском городе.

Мне почему-то живо представился Ярославль. Он удивительно схож с Тунисом каким-то своим особенным уютом и запутанным переплетением улиц. А может, это странное чувство возникло просто от такого же грохота трамвайных колес…

Путь же мой лежал дальше, в пригород Ле Бардо, где ждало меня следующее чудо – огромный музей мозаики, артефактов изобразительного искусства и прочих любопытных, самой изящнейшей работы вещиц.

Разноцветные узоры Бардо

В пригороде столицы Туниса, в здании старинного дворца правящей в 13 веке берберской династии, пару столетий назад для всех желающих открылся музей Бардо, второй по величине после каирского во всей Африке.

Богатые коллекции, собранные здесь со всего света, порой при самых фантастических обстоятельствах, поведают каждому охочему до истории туристу о жизни Туниса и его ближайших соседей во всех подробностях через огромные настенные мозаики, найденные археологами, старинные предметы быта, собрания отлично сохранившихся древних статуй и целые залы всевозможных мозаик. Ими выложены здесь потолки, стены и даже полы. И ты прогуливаешься по ним, оказавшись словно бы внутри огромного музейного экспоната.

Под высокими прохладными сводами Бардо можно увидеть карфагенские, римские, тунисские, исламские и греческие предметы старины, ювелирные изделия и даже древние термы.

Я могу долго и подробно рассказывать тебе, мой друг, обо всех увиденных мною там чудесах…

Но скажу-ка я тебе вот что: лучше всего хотя бы однажды в жизни самому добраться сюда, не смущаясь ни трудностей пути, ни тягот дороги. И увидеть все это собственными глазами.

Не спеша прогуляться по почти пустым в жаркие летние месяцы залам. Ощутить под рукою холод витиеватых узоров разноцветных мозаик. Залюбоваться чудесным фонтаном, вырастающим словно бы прямо из пола в конце какой-нибудь из просторных галерей. Восхититься талантами древних неизвестных мастеров, много веков назад ожививших бесформенные мраморные глыбы, даровав им идеальные формы величественных богов.

Кстати говоря, потерять голову от всей этой местной красоты здесь действительно можно практически в прямом смысле этого слова: заблудиться меж многочисленных, хитроумно соединенных друг с другом залов – проще простого.

В этом случае самое главное – не отчаиваться, даже если вдруг ты уже живо представил себя обреченным бродить здесь до конца своих дней, питаться духовными яствами да лакать воду из местного итальянского фонтана.

Останавливаемся, глубоко выдыхаем, унимая подкатившую панику. А затем принимаемся тщательно выискивать среди разномастных неподвижных воинов тех, кто чуть-чуть поживее.

Да-да, именно так!

Может, вздохнет он устало или бесшумно переступит с ноги на ногу, чем непременно выдаст себя. Вот к нему-то тебе и надо!

Это местная охрана. Которую, кажется, настолько замучили многочисленные заблудившиеся туристы, что они изо всех сил стараются маскироваться под орнамент стен или мраморные фигуры, лишь бы их лишний раз не трогали. Любой хамелеон позавидовал бы, ей-богу!

Изобразив на лице всю возможную бесконечную грусть, а глаза наполнив безотчетным ужасом, на цыпочках подходи к секьюрити и шепотом называй имя своего сопровождающего или галерею, в которую тебе надо попасть.

В ответ великаны молча укажут рукой направление, которое обязательно приведет тебя к потерянной цели.

Картина такая со стороны и сама достойна стать отдельным музейным экспонатом. То там, то здесь, на фоне огромных величественных мозаик, изображающих сцены рыбалки или охоты, частенько встречаются смущенные, пестро одетые туристы с болтающимися на груди фотокамерами, которые испуганно оборачиваются по сторонам, поняв, что случайно остались одни. И только и слышно из разных углов:

– Абдель?

– Мохаммед? Где ты?

– Excuse me… Where I can find… («Извините, где я могу найти…» – /англ./)

Так же в музее регулярно проходят разнообразные выставки современных мастеров. И вполне себе может статься, что ты уйдешь отсюда не с пустыми руками, а с приглянувшейся уникальной диковинкой (хотя и с заметно похудевшим кошельком).

P.S.

Незаметно пролетел этот удивительный, наполненный волшебством и восточными чудесами, месяц.

Белоснежный самолет плавно оторвался от взлетной полосы городка Монастир, поднимая меня все выше и выше, к редким пушистым африканским облакам.

С каждой минутой неизбежно дальше оказывались города и дороги, где довелось побывать мне в этой поездке.

А потом на горизонте показалась желтая, бескрайняя, прекрасная Сахара.

На секунду внезапно снова зазвучал в моих ушах серебристый переливный смех. А затем самолет повернул и взял курс на север.

Возможно, это был обычный перепад давления при наборе высоты.

А может быть, Тин-Хинан, гордая царица и легендарная богиня пустыни, как раз проходила где-нибудь там, внизу на своем неизменном белом верблюде, сопровождаемая верной служанкой Такамат.

Я с легкостью и без грусти дарил ей часть своей души и сердца. Как это делали много-много веков назад сотни и сотни таких же очарованных ею странников.

И теперь уж только ей решать, что делать с этим (для меня – бесценным, для нее – лишь очередным) одновременно великим и бессмысленным даром.