Зеленый микроавтобус высадил девушку на автостанции. Анна оглянулась, Тбилиси она так и не посмотрела. За окном были только советские постройки и рынки, это не весь Тбилиси, просто маршрут неудачный, она даже реку Куру не увидела с прибрежными постройками. Где городская баня, где мост дружбы, где поют грузины?
Вишневый «Опель астра» седан из самой первой серии, с армянскими номерами, ждал ее. Прокуренный салон сразу вернул ее в дни летних каникул, когда отец Дживан катал ее на тракторе и курил. Дядя Степан засыпал с сигаретой во рту. Он умер два года назад, Анна на его похороны не смогла поехать, закрывала кредиты, оставшиеся от бывшего мужа.
Дорога до границы Садахло показалась однообразной. Они проезжали мелкие поселения. Под конец попались города побольше: Марнеули, Шулавери, где она бывала в конце 90-х с дядей Степаном, продавали виноград и персики. В наши дни такое не приветствуется: эксплуатация детей и все такое.
Сейчас граница Садахло совсем другая. Здесь построили КПП, больше нет свободного перехода по мосту через реку Депет. Паспорт проверяют, фотографируют, не вымогают деньги, если сумка чуть больше либо лицом не вышел. Эти две страны преобразились местами.
Перейдя границу, через 15 минут машина заехала в Аревацаг. Солнце через серые облака уже перешло во вторую половину дня. Кое-какие люди в привычно черном шли вверх по улице, вероятно, на соболезнования. Дживана обещали хоронить в Москве, чтобы и Любу потом положить рядом. После продолжительной болезни сердца он поехал к матери.
Люба, если бы ты умерла раньше меня, я бы не разрешил меня в Москве похоронить. Хотел с сыном быть похоронен. Но раз ты жива… – из постели вымолвил он, то не хочу тебя расстраивать. Потом будешь меня проклинать.
Они рассмеялись, но Люба потом заплакала.
Похороним тебя в Гюмри, и рядом еще место мне оставим, через слезы пошутила Люба.
Нет-нет, вы мой свадебный костюм, он указал на шкаф, положите к моим…
Все, хватит, доктор сказал, ты еще поживешь. Зачем мы тебя сюда привезли? Свежий воздух, фрукты, мама, брат.
Да, Люба джан, я себя намного лучше чувствую, чем дома.
Аревацаг, хоть и не был родовой деревней, Степана похоронили здесь, и Манана завещала похоронить её здесь, не отвозить в Гюмри. Там у них были только внук и невестка похоронены, куда ездили два раза в год с 1991 года. И Гюмри им не был родовым городом, туда семья переехала из Джавахка, что в Грузии.
Дживан умер в районной больнице на следующий день, как Люба полетела в Москву по срочным делам. У нее не было сил лететь забирать мужа, Анна сама предложила это сделать за нее. Люба была хорошей матерью, со своим опытом воспитания, но делала все для своих детей. Была хорошей женой Дживану, заботилась о нем как о ребенке. Анне помогла закрыть долги. Мало кто так сделает, зная, что долги образовались от глупости.
Услышав шум мотора, Манана выбежала из голубых ворот.
Моя Анна приехала сыночка моего забрать. Заплаканные глаза, мокрый платок. Она плакала всю ночь.
Они бросились в объятия друг другу, и Анна впервые за два дня заплакала всем сердцем. До этого она не верила, но увидев Манана бабо, до нее дошло: его больше нет.
Он же мог еще пожить лет 30. Эта гребаная болезнь, Анна джан. Ахчик джан, его больше нет, смешивая армянский и русский, женщина выражалась свободно, Анна понимала все, что она говорит. Завтра отвезете, сегодня пусть будет здесь. Дядя все организовал и договорился.
В эту минуту вошел младший брат Дживана на костылях, тот тоже заплакал, крепко расцеловал щечки Анны.
До самого вечера люди приходили и уходили. Соседи делали дела по дому, иногда спрашивая у Мананы, что, где, как найти.
Ахчик джан, как твой муж ишак? спросила Манана.
Он мне больше не муж, бабо, девушка выдохнула.
Ты почему такая худая? Одни кости остались.
– Бабо джан, дохтур5 сказал, у меня лишние двенадцать килограммов. Но сейчас я уже похудела на шесть в новом городе.
Эти дохтуры ничего не понимают, говорили, Дживан еще поживет, ан6, смотри, лежит мертвый. Внезапно умер, бала7 джан. Ходил сам, говорил, ел хорошо, толко подумали на ноги встал, а он…
Платок опять размок.
Люба так плакала, кричала, как я. Как же моему Дживану повезло с ней. Так смотрела за ним. Приехали вон, два месяца я по дому ничего не делала, лежала, как королева, все Люба делала. Готовила три раза, все разное, вкусное, по-европейски. Ах, моя бедная девочка, как же она будет жить теперь. Я ей сказала, обратилась она к Анне, чтобы после Дживана замуж не выходила, все равно лучшего она не найдет.
Это правда, Манан бабо. Мы очень горюем. Он мне заменил отца. Вы заменили мне бабушку с дедушкой.
Кто вас встретит в аэропорту?
Мои двоюродные братья и машина специальная. Мама не приедет, мы так решили.
Андраник во сколько прилетает?
Завтра в шесть утра у него посадка здесь. Подготовка ко встрече отца заняла больше времени, видимо, в Москве сезон смертей.
Оф говорила я, пусть остается Андраник, зачем вообще уехал.
Еще раз вытирая слезы, бросила взгляд на дальнюю комнату, где лежал Дживан.
А ты как с турками живешь, балик8 джан? Не обижают? тревожно спросила Манана.
Они не турки, Манана бабо. Это другая нация, язык другой, традиции другие.
Ну разве они не верят в муллу?
Мулла это как наш священник, а не бог.
Ну ты понимаешь, я не разбираюсь в турецкой вере. Ну это, как там, по-другому молятся.
Да, но они не турки, хорошие очень, я довольна. Можно по вечерам спокойно гулять, там нет алкоголя на каждом шагу, как в Москве. Нет алкашей и бездомных. Хорошие продукты продают в магазинах. Я вот с ними проехала полдороги, никакой опасности. Довезли в целости.
Она не врала пожилой женщине ради успокоения души. За эту поездку она переоценила место своего нового пребывания больше чем за год жизни. Ее неоправданные ожидания опасности от поездки на «Ларгусе» показали силу клише. Ей казалось, опасность таится там, где это очевидно. Но проанализировав криминальную Россию, девушка не вспомнила ни одного серийного убийцу из Дагестана. Никаких громких и жестоких убийств, за исключением хулиганства. Впрочем, тут вопрос сложный, всех выходцев из республик называют либо чеченцами, либо дагестанцами, однако помимо этих двух республик есть еще другие. Так всех мерзавцев с бородами, кто ведет себя неподобающим образом, приписывают к двум нациям.
Поздно вечером, перекусив хлебом и сыром, она решилась зайти к Дживану, пока никого нет, все ушли. Положила руку ему на грудь, закрыла глаза и, сжимая зубы, мысленно поблагодарила его за все. Потом пошла лечь спать в комнату, которую всегда оставляли застеленной для нее и Андраника. На стене висела фотография ее маленького брата, русый, но черноглазый, как Дживан. А рядом висела чёрно-белая фотография первого сына Дживана. Постель была холодной. Печка не согревала ее комнату, а включенная плита еще не успела прогреть воздух.