Кому живется весело…

 
И гаркнул зычным голосом:
  – Замолкнешь ли, усач?!—
 
 
И дрогнули чиновники,
И липа покачнулася,
И листья изумрудные
  Посыпались дождем.
 
 
  Ну, ну, – ответил с хохотом
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою:
  – Молчу, молчу, молчу…
 
 
Напрасно ты щетинишься
Общественному мнению:
Я о тебе ведь нового
  Ни слова не скажу;
 
 
А голос правосудия
С трибуны беспристрастия
Названьем подобающим
  Тебя уж оклеймил…
 
 
Даюсь лишь диву дивному,
Как вас, друзья любезные,
При ваших ухищрениях
  Переловил закон!
 
 
Иван и Голубятников,
Подлизов, даже Хапанцев
Страдали недомыслием,
  —Ну, а вот ты, Рубков? —
 
 
И током электрическим
По жилам, по поджилочкам
Соседа леворучного
  Прошел его вопрос.
 
 
Рубков – чиновник пухленький,
Лицо, как роза майская,
Глаза, как мыши в норочках,
  По пояс борода,—
 
 
И как пред казнью лютою
Глаза блеснули ужасом
И краску бледность смертная
  Согнала вмиг с лица.
 
 
Рубков чиновник с выдержкой,
С бонтонным воспитанием,
Картавит не без грации:
  Чегек, бокаг вина!
 
 
Порывы увлечения,
По месту и по времени
Умеет регулировать,
  Как клячу водовоз.
 
 
И здесь из замешательства
Он вышел победителем:
Ни словом оправдания
  Он не почтил вопрос.
 
 
Лишь взором умоляющим
Взглянул на обличителя,
И чуть заметно дрогнула
  Над правым глазом бровь…
 
 
Безмерно разговорчивый,
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою
  Доволен был и тем.
 
 
Болтливый по призванию,
Он ищет собеседника,
Как камень терпеливого,
  Немого, как форель.
 
 
  Моргать, дружище, нечего! —
Вдруг гаркнул он придирчиво,—
И что за оправдание,
  Кривляться и моргать?
 
 
Манера непристойная!
Не ты ли воспитанием
Пред всеми сослуживцами
  Кичился и… фи-дон!
 
 
В каких ты разновидностях
На сцене подвизания
Не изощрял способностей
  Своих, как виртуоз!
 
 
И было чем похвастаться!..
Таланты разнородные,
Как в луже инфузории,
  В тебе кишмя кишат.
 
 
Живучесть их кошачая,
Значенье их немалое,
Заслуги их пред родиной
  Толпе не оценить.
 
 
На поприще художника
Ты поставлял начальницам
Узоры вышивания
  И метки для белья,
 
 
Резцом владея скульптора,
Дарил ты самодельными
Игрушечными саклями
  Начальничьих детей.
 
 
Одна богиня музыки
К тебе по недомыслию
Затылком повернулася —
  Рубков не музыкант!
 
 
Но дело поправимое —
Ты в слободском училище
Из мужичков чуть грамотных
  Образовал оркестр.
 
 
Дудят, пищат и щелкают
Толпе на удивление,
Тебе на повышение,
  На горе лишь отцам.
 
 
Несут они повинности
Для школы той немалые,
Чтоб слить науки разные
  В один «Персидский марш».
 
 
Являясь председателем
Дырявинского общества
Законных истребителей
  Пернатых и зверей,
 
 
Ты слободского школьника
Избил нагайкой до крови
За то, что он на площади
  Поранил воробья;
 
 
Тогда как, в назидание
Дырявинскому обществу,
Ты дичью запрещенною
  Питался круглый год.
 
 
В народном управлении
Ты был таким же гением,
Каким был, без сомнения,
  Ванюха удалой.
 
 
Адаты и обычаи
Дались тебе до тонкости,
А дело представительства
  Для вас – волшебный клад.
 
 
Все годовые праздники,
Начальство и ревизию,
Непрошеных и прошеных»
  Знакомых и родных
 
 
Торжественно, напыщенно
Встречал ты с представительством,
И все расходы праздника
  Охотно нес народ.
 
 
Пути ли сообщения
Исправлены меж селами
Хозяйственными средствами,
  Засажен ли бульвар,
 
 
Общественные пастбища,
Леса ль в аренду отданы,—
Зови гостей из города,
  Гуляй, кричи – ура!
 
 
И пили представители
В шатрах из яркой зелени,
Начальству и строителям
  Хваленье воздая.
 
 
Зато уж о ревизии
Мирских казнохранителей
Никто из представителей
  И пикнуть не посмей.
 
 
Систему вымогательства
И виды расхищения
Сельского сбережения
  Ты применил с лихвой.
 
 
Любитель этнографии,
Знаток старинной утвари,
Ты для музея нового
  Открыто грабил всех.
 
 
Занявшись джигитовкою,
Из полукровных аглицких,
Адату не препятствуя,
  Ты сколотил табун.
 
 
Зато в среду народную
Ты внес цивилизацию,—
Плодами просвещения
  Объелись мужики.
 
 
Мирскими сыроварнями,
Мирскими лесопильнями
Расстроил ты мякинные
  Желудки их вконец.
 
 
Как призрак Змей-Горыныча,
Теперь еще им чудится
Одно названье лютое —
  Общественный завод.
 
 
А как мечтали, глупые,
Разбогатеть заводами!..
Чего, чего лишь в будущем
  Им не сулил, ты, плут!
 
 
 Уж в первый год излишками
Внесем в казну повинности,
А там пойдет…» – Поверили!
  Дают все, дураки!
 
 
Явились немцы «умные»,
Пошла работа дружная,
И денно-нощно гикают
  Пронзительно свистки.
 
 
Несется быстро реченька,
Широкая, обильная,
Га реченька молочная,
  В общественный завод.
 
 
В подвалах, словно в лавочке,
Битком набиты полочки
Заморским сыром, – вот оно
  Мужицкое добро!
 
 
Несется быстро реченька,
Несет леса сосновые —
Казенные и частные —
  В общественный завод.
 
 
Пилите шибче, пилочки,
И дайте нашей волости
Труды и гроши кровные
  Скорее возместить.
 
 
И ждут… настанет времячко,
Что ты за них излишками
Внесешь в казну повинности…
  Потеха да и все!
 
 
Тогда лишь только глупые,
Очухались и поняли,
Какую шутку пошлую
  Ты с ними разыграл,
 
 
Когда уж было следствием
Формально установлено,
Что все заводы выстроил
  Кабатчик Бурсаков.
 
 
И этим проявлениям
Талантов и способностей
Немало протежировал
  «Писательский талант».
 
 
Послышалось хихиканье
Максима Лизоблюдова,
Известного редактора
  Позорного листка.
 
 
  Хи-хи, талант писательский!
Он не смолчал по принципу,—
Рубков талант писательский!..—
  И закатился вновь.
 
 
 Так что же я, по-твоему, —
Задал вопрос Максимушке
Старик в усах с подвесками,—
  Выходит, значит, вру?
 
 
 -Зачем же… нет… я только так…
Залебезил Максимушка, —
Рубков писал отчетности
  Обедов и чаев…
 
 
  Отчетности? Вот то-то же!—
Загоготал неистово
Старик в усах с подвесками,—
  Выходит – он талант!
 
 
Я знаю вас, писателей!
Признать в другом способности
К газетной публицистике —
  Для вас булатный нож.
 
 
Отчетности!.. А мало их?
И что тебе обидного?
Равнять Рубкова, кажется,
  Не думал я с тобой.
 
 
Ты публицист уж признанный,
И «Ведомости мерзкие»
Такого литератора
  Не скоро залучат.
 
 
Букетом специфическим
И краской возмутительной
Газета Людоедова
  Обязана тебе.
 
 
Ее передовицами
И письмами из-за моря
Ты кинул грязью в общество
  И осквернил печать.
 
 
Талант неиссякаемый!
Перо неистощимое?
И Яше-юродивому
  Далеко до тебя.
 
 
Хотя у Яши пасквили
С неменьшим обобщением,
Но краской либеральною
  Его прикрыта ложь,
 
 
И бранью юродивого
Не всякий возмущается,—
Его задача явная:
  За строчку взять пятак.
 
 
Совсем другие замыслы
Руководят бессовестно
Пером твоим разбойничьим —
  Ты страшный карьерист.
 
 
И в скорости, наверное,
Попал бы ты в сановники
С Семеном Людоедовым,
  Когда б он не слетел.
 
 
Напрасно, брат, ты тужился
Хвалить его энергию
И меры репрессивные,—
  Увы! всему капут!
 
 
Обидным показалося
Семену Людоедову,
Что неуместно треплется
  Персоны его честь,—
 
 
Вскочил он на скамеечку,—