Конечно, ещё лучше бы остаться одной. Безусловно, женщине необходим мужчина, но зачастую лишь по причине нужды в средствах, она вынуждена искать его, верить и почитать его слова, чтобы не умереть в нищете. Моя мама – этому пример. Не имей она детей, она с грошами на руках с трудом, но смогла бы довести свою жизнь до нормального конца, а имея даже одну лишь Жозе – уже невозможно. Но у неё ещё была я. Из такого уклада мира существует необходимость в браке, а также и разврат.
К моему счастью, у меня были Анри и Жозе, они поддерживали меня, я могла позволить себе мечтать о браке по любви, но не всем так везло, было много бедняжек, которые от нужды становились чужими любовницами или даже кокотками.
Но тем не менее все рассуждения о том, каким образом стоит складывать жизнь, не имеют никакого значения, ведь всегда будет любовь. Любовь, из-за которой молодые юноши и девушки, переоценившие свои чувства, своими руками лишают себя жизни. Любовь, из-за которой разоряются старики и старухи, почему-то решившие, что они могут быть кому-то нужны. И это чувство было властно и надо мной, ставшее самым желанным и самым главным в моей жизни.
XIX
Я всё-таки решилась носить цветок Лауры, для которого мне приходилось с помощью служанки создавать широкий валик из волос подобный тому, который у меня был во время поездки в салон госпожи Морно. Вставлять его в узел, а затем прятать в переплетённых косах я не могла, да и не понимала, как Лауре это удавалось. Я выбрала для себя что-то более простое и обычное. Каждое утро я засиживалась у себя в комнате, пока Эва творила с моими волосами. И только когда она уходила, я доставала из ящика цветок и вставляла его в волосы. Каким бы он не был пугающим, для меня он стал символом любви, о которой я мечтала, а также демонстрировал моё доверие, что я питала к Лауре.
Заплетение волос сильно сказывалось на утреннем распорядке, и, к сожалению, сократило моё время общения с Жозе. Иногда я подходила к её комнате, долго стояла у деверей, но затем шла назад, боясь, что ей нездоровится, и моё появление принесёт лишь вред. Одним таким днём я, стоя возле дверей, услышала разговор, который касался вопроса самого существования нашего магазина.
– Да, моя дорогая, он развёл меня на деньги. – Тяжело говорил Анри. – Я ничего не могу уже сделать. Он прикидывался добрым человеком, я стал сотрудничать, я знал, что я не так удачлив и способен, каким бы отец, но мне всегда хотелось доказать, что и я на что-то способен. Прости меня, любимая.
– И что будет теперь? – Спрашивала Жозе, как мне казалось, прикладывая все силы, чтобы не разразиться рыданиями. – Банкротство и потеря магазина?
– Видимо, если не заплатить тысяч семнадцать из пятидесяти одной до конца недели, то у нас заберут его.
– У нас же было что-то. Нельзя ли что-то отдать, а затем переписать вексели?
– Если бы я говорил с этим проклятым Демаре, то я бы как-то, может быть, договорился отсрочить долг, но теперь, когда он продал их, ничего не остаётся, как ждать, когда придут описывать имущество.
– Не надо было этим заниматься.
– Что уж теперь, любовь моя. Я знал, что когда-нибудь кто-то решит оставить меня с носом, но я не думал, что я сам буду так слеп. Да, я ни на что не способен, мне часто это говорили. Что же. Они оказались правы.
– Не переживай так, всё равно что-то останется, мы сможем жить.
– Вряд ли ты о такой жизни мечтала, дорогая. Я хочу, чтобы наш ребёнок имел достойную жизнь, а без денег мы не сможем ему такую дать. Вот только уже ничего не изменить. Я не знаю, как нищета и бедняки могут спокойно смотреть свои детям в глаза, зная, что они навсегда испортили им жизнь, ибо душа, вселяющаяся в младенца, могла бы найти куда более достойное место.
Да, у «Дома влюблённых в книгу» и так могут быть большие проблемы из-за планов расширения улицы Суффло, почти на углу которой мы находились. Хотя я и не верила в это, в отличие от Жозе и Анри, но задумка эта была очень далека от исполнения. Но даже в крайнем случае место на очень людной улице стоит довольно дорого, его можно всегда продать, но эта новость, которую я услышала, грозила потерей всего. Быстрая распродажа того, что только под руку попадётся за сущие гроши, лишь бы долг собрать, не думая больше ни о чём.
Известие о возможной скорой потере магазина была тяжело мною принята, а проблемы Жозе и Анри – ещё тяжелее. Мне и так часто казалось, что я в чужом гнезде, но когда всё есть – это не очень-то заметно, а когда дорог каждый су – совершенно иначе. Я должна была помочь, я хотела этого, лишь бы что-то узнать. Я не знала ни одного набоба, но мне вспомнился Раймон. «Если он и, правда, любил меня, он должен хотя бы как-то помочь выплатить такую огромную сумму». Я сильно сомневалась в этом, но в нём я видела хотя бы какой-то шанс. Моя душа воротилась от него, моё сердце вспоминало о боли, которую я пережила из-за него, но я должна была, ради Жозе и Анри я готова была продать себя, если это необходимо, как бы это ни было противно мне.
Я услышала шаги, Анри покидал комнату и двигался ко мне. Когда дверь распахнулась, он уже стоял передо мной. Анри был подавлен, на него было тяжело смотреть. Мне стало интересно, как это приняла Жозе, моё сердце забилось по ней, но я снова вспомнила о своём намерении и заговорила с Анри.
– Анри, так значит, больше не будет магазина?
– Вероятнее всего, что да. Как бы и дома не лишили.
– И ничего нельзя сделать? Переписать вексели на более поздний срок, например. Конечно, тогда ещё больше придётся отдавать, но это даст какое-то время, за которое можно отыскать необходимую сумму.
– Если не найти срочно денег, то нет. Переписывать их уже никто не будет. Слишком большая сумма, чтобы её откладывать. Прости меня, Катрина, всё пропало. И в этом виноват только я.
– А если взять у кого-нибудь, чтобы погасить этот долг? Кто бы не стал давить условиями и не был бы равнодушен к беде?
– Я не знаю, мой отец вряд ли мне поможет, я променял его любовь на любовь Жозефины. Если говорить о ком-то, кроме отца, то нужно быть полным глупцом или миллионером, чтобы бросаться такими большими деньгами.
– Я попробую найти вам эти деньги, у меня есть что-то на уме, ты не отчаивайся. Ради Жозе я должна, она сама бы всё отдала, но в её положении это очень тяжело. Пусть теперь буду я. Я смогу помочь, обещаю, Анри.
– Не надо жертвовать собой, я и так перед тобой виноват. Всё-таки я испортил и твою жизнь.
– Уже ничего не поделаешь, поэтому я пошла. – Говорила я, убегая прочь. – В магазине всё равно от меня толку мало.
Я не стала слушать его возражения, меня они не интересовали вообще, да и не собиралась я отступать. Он что-то пытался сказать в след, но я не расслышала, быстрым шагом я покинула дом не позавтракав и пошла искать себе какой-нибудь экипаж, пусть даже кабриолет.
Было ветрено, но всё ещё солнечно, хотя было уже очевидно, что солнце скоро исчезнет под слоем тяжёлых облаков. Выйдя на улицу Сен-Жак, я быстро нашла кучера и, согласившись на завышенную цену, чтобы не задерживаться, отправилась на бульвар Итальянцев, который был местом, где была собрана вся боль моей новой жизни, которую я только помнила. Это место, этот дом – здесь Раймон решил меня оставить, здесь он объяснялся ей в любви, здесь он предал меня.
И я вернулась туда. А вместе со мной и те мучения, будто они никогда не исчезали. Я видела тени прошлого перед глазами, видела, как лежала в ногах Раймона и всё в слезах задыхалась перед ним. Во мне вспыхнула ненависть. Для меня было оскорблением идти к нему, просить чего-то, но, к несчастью, иначе я не могла. Я долго стояла возле двери, то подходя, то снова отходя от неё.
В эту трудную минуту я вспомнила о Жозе. Жозе ради меня ставила на кон даже собственную жизнь, а когда ей самой была нужна помощь – я боялась. И я всё же пошла, умирая от стыда перед той Жозефиной, которую я видела в воспоминаниях. Возможно, это был ничтожный шаг, но для меня он таким не был, но я считала иначе, заставляя себя ещё хуже о себе думать.
Я постучалась в дверь этой ужасной для меня квартиры, и через какое-то время подошёл слуга, который встретил нас, когда мы впервые были здесь, когда ещё госпожа Морно была жива.
– Хозяин не говорил, что сегодня пребудут гости, я не вправе впускать кого-либо. – Сказал он через дверь.
– Хотя бы передайте моё имя ему. Прошу вас. Это очень важно, если он не захочет меня видеть, то я уйду и больше никогда не потревожу его. Иначе мне придётся здесь остаться и ждать, когда-нибудь он всё-таки выйдет.
– Ладно вам, сударыня. Я спрошу, так уж и быть.
– Благодарю вас, Я Катрина Лефевр.
– Одну минуту.
Он ушёл, это было ясно по звуку шагов. Во мне снова появилась паника, я металась возле двери, даже захотела убежать, и я бы убежала, если бы не вернулся слуга и не открыл мне дверь. Я неохотно зашла, понимая, что назад дороги нет.
Вокруг всё выглядело так, будто ничего не менялось после моего приезда с ним, я села за стол, за которым я весь день тогда и сидела. Не знаю, что именно потянуло меня на это погибельное место, с которого и начались мои несчастья, но тем не менее я была там.
Вскоре вышел и Раймон, немного задумчивый и опечаленный. Он посмотрел на меня, ничего не сказав, и сел напротив. Я ничего не говорила, моё сердце выпрыгивало из груди, его несчастье заставляло меня страдать. Да, я всё-таки ещё его любила, каким бы он ни был.
– Я не ожидал, что вы навестите меня. – Начал он сначала весело, а затем вся более и более печально. – Всё же прощание вышло не самое обнадёживающее, я сожалею об этом, я много лишнего наговорил. Но прошлое не изменить.
– Раймон, не надо об этом, вы слишком много боли причинили мне. – Говорила я, выходя из-за стола, и, взяв его за руки, продолжила. – Но я здесь, потому что мне больше не к кому обратиться. С нашим магазином произошла беда и поэтому нам срочно необходимо семнадцать тысяч франков, а потом ещё тридцать четыре. Вы бросили меня ради денег, чего уж скрывать, но если вы действительно меня любили, то вы сможете меня выручить. Я знаю, что я не имею права претендовать на хотя бы сантим от того, что вы получили, но если я была вам дорога, вы не откажите мне в этой просьбе. Я верну их когда-нибудь.
– Мне жаль, я не могу.
– Хотя бы пару тысяч. Что угодно у меня просите взамен, я сделаю всё, не сказав ни слова.
– Простите меня.
– Значит, вы, правда, использовали меня. – Чуть ли не в слезах произнесла я.
Его отказ был ещё одним ударом в сердце, я так надеялась, что смогу помочь Жозе, а оказалось, что зря приехала сюда. Он был единственным, на кого я могла надеяться. Его отказ для меня был признанием в его безразличии ко мне. Я не могла ему верить, я знала, что он способен красиво врать. Что бы он ни говорил, но он жил в огромной квартире одной из богатейших улиц Парижа. Я не забывала и о загородном доме, который приобрела его покойная жена. Проще говоря, у него были деньги, иначе он работал где-нибудь, а не сидел в окружении слуг. Он мог всё продать, если бы хотел, если бы он хотел чем-то пожертвовать ради меня, но нет. Мне больно было снова разочаровываться в любви, но у меня слишком упрямое сердце. Недальновидное, слабое и упрямое.
– Катрина, прошу вас, мне больно это слышать, но я не могу, поскольку у меня нет этих денег. Агата, как и многие светские люди, стремилась обмануть всех вокруг о своём состоянии. Многие готовы голодать, чтобы сорить деньгами на глазах окружающих, лишь бы их считали богачами. Ибо главное в этом мире не то – кто ты, а кем тебя видят другие. В обман Агаты верили другие, как и во всех подобных случаях до разорения, в это поверил и я. Как оказалось, она не имела так много, как можно было ожидать, и, кроме этого, её траты были много больше, чем её скудный доход. Но она так и не узнала всю трагичность её состояния. Она была больна, она знала, что скоро умрёт, ей было всё равно, что будет после неё. Она могла позволить себе всё что угодно, ибо когда нужно будет отдавать – её не будет на этом свете. Она прекрасно это понимала. Она тратила и тратила, упиваясь в моей любви, которую я ей давал за то, что и мне хотя бы что-то перепадало. В любви, которая не знала и тени сомнения. А когда её болезнь резко усилилась, я от неё не отходил ни на шаг. Мне всё равно нечего было делать, кроме как отдавать ей всего себя. Но она покинула этот мир, всё равно оставив больше, чем я бы мог достичь, оставшись в магазине. Но вы просите слишком много, я и так уже продал её загородный дом, чтобы оплатить её последние долги. Вы меня простите, но у меня нет таких денег, я не смогу их вам дать.
– И я должна вам верить? – Начала я, повысив тон. – Ко мне приходил ваш брат, он рассказывал о том, что вам и ваша мама безразлична, что вы и у неё последнее забирали, что вы не способны любить. Он говорил настолько плохо о вас, что у меня уши загибались. Или он врал? Только деньги имеют для вас значение?
– Катрина, это не так. Я не знаю что и сказать в свою защиту. Мне жаль. Сначала я лишился вас, потом узнал о смерти матушки, а через месяц умерла и Агата. Не знаю, заслужил ли я столько лишений. Но я искренне вас люблю.
– Я это уже слышала, о вашей любви. «Мне нужны лишь вы и только в вашу любовь я способен верить». – Говорила я с интонацией, пытаясь повторить его тон. – Это ваши слова, адресованные госпоже Морно. Почему я должна верить вам? У вас был шанс вернуть моё расположение, но вы решили вновь рассказывать свои истории. Простите меня, но если раньше мне казалось, что это лишь дурная ошибка или нужда, то сейчас я всё поняла.
– Катрина, я могу понять, почему вы не верите мне, но я клянусь вам, что я люблю вас, что меня вынудила действительно нужда. Да, мне нужны были быстрые деньги. Признаю, я пытался играть в карты, но мне это не давалось. Я пытался мухлевать, но это принесло ещё больше проблем. Я люблю вас и любил тогда, я хотел дать вам большего, но я не мог это получить. Это желание меня погубило, моя любовь к вам, я не мог спокойно стоять рядом с вами, понимая, что я вам неудачная партия. Я могу понять, что из-за страха перед вашими первыми чувствами Анри и Жозефина уступили, но в то же время я прекрасно понимаю, что они ненавидят меня за то, что у меня есть чувства к вам. Я знаю, что у них давно были планы отдать вас замуж за состоявшегося человека вроде того же Аччайоли. Он ещё молод, но уже имеет приличный доход – разве не идеальная партия? Или просто так вас заставила составить ему компанию ваша дорогая Жозефина? Я должен был найти способ чего-то добиться, но я не мог заняться делом, не имея ни су в кармане. Чтобы дать вам что-то, мне пришлось что-то выдумывать, а затем к этим причинам добавлялись долги за неудачи. А когда я услышал, что Агата вдова с состоянием, я не смог пройти мимо, как бы мне не было тяжело и отвратительно, но я начал с ней общение, она пригласила меня, как и вас, на бал у господина де Ларивьера, я согласился поехать, соврав, что мы мало знакомы. Она этому легко поверила, поскольку считала, что вы и ваш Камилло – любовники. На балу мы продолжили общение и быстро сблизились. Когда мы стали любовниками, я не мог позволить себе её потерять, мне пришлось уйти как можно быстрее. Я сделал это, я стал её верным слугой, делающим только то, что скажет госпожа. Чтобы получить какие-то средства от неё и закрыть все долги, я должен был вступить в брак и официально закрепить наши отношения. Я хотел сохранить вас, но предпочёл тот вариант, где мне не переломали бы все кости.
– Я хочу вам верить, Раймон. Но вы могли бы мне рассказать, всё объяснить, я бы не стала держать на вас зла, мне было бы неприятно, но я бы смирилась с этим, а то, что сделали вы – это вне моего понимания. Вместо того, чтобы расстаться по-человечески, вы решили поиздеваться надо мной. Вы предали меня. Что бы вы сейчас не говорили, я не могу поверить вам. Мне жаль, что вы остались одни, но, возможно, это не просто так.
– Может быть, вы правы. Я уже наказан, сначала мать, а затем и жена отправились в землю Монмартского кладбища. Я был рядом в их последние минуты. На моих руках моя цветущая жена за месяц превратилась в мертвеца. Что я только не делал, чтобы излечить её, как бы я не пытался скрасить её медленную смерть, всё было тщетно. Я всё потерял, мне и жизнь больше не нужна. Ибо у меня уже никого нет.
– Мне жаль, но не я в этом виновата.
– Я знаю, но может быть, когда-нибудь вы простите меня.
– Я вас простила за принесённые мне страдания, но я не забыла их. – Сказала я и, выйдя из-за стола, быстро направилась к выходу из этого дома, а затем добавила на прощание, находясь уже в дверях. – Будьте счастливы, Раймон.
Слушать его истории мне было противно, для меня это было оскорблением. Я всё время их слушала, раньше про брата, в этот момент – про его мать и жену. Но мне до этого не было никакого дела, я пришла за помощью, но получила лишь очередную историю. Если я и когда-то верила в его благородство и его страдания, то после этой встречи он стал в моих глазах не больше чем обманщиком и подлецом. Как бы он ни страдал, я не верила в его искренность. Я лишь пожелала одного – уехать куда подальше, чтобы никогда не видеть его. И я вправе была этого желать.
Но тем не менее я не смогла помочь Жозе и не могла поехать домой. На улице я начала сожалеть, что так была строга к Раймону, что не стала умолять его дать хотя бы что-нибудь, что я спокойно слушала его вместо того, чтобы лить слёзы либо на его плече, либо в ногах. Может быть, они сыграли бы своё дело. Но момент был мною упущен. Я поздно начала мыслить здраво, я забыла, что пришла не выяснять свои чувства к нему, а выручать Жозе и Анри.
XX
Сожаление о моём быстром уходе задело так же и мою любовь к нему, из-за этого она всё ещё сохранилась, она была разбитой и почти уничтоженной, но всё же никуда не исчезла. Я раскаивалась в том, что наговорила ему лишнего в порыве гнева, и начала повторять все его слова, заставляя себя в них всё-таки поверить. Я очень сильно этого хотела, мне нужен был только повод, и я искала его. Мне вспомнилось кладбище в Монмарте, и я решила съездить туда. Я жалела Раймона, жалела его близких, и мне захотелось их навестить, сказать им пару слов, а вдруг они всё-таки услышат. Тем более, память о мёртвых могла хотя бы что-то сказать о том, как к ним относятся живые.
К тому же, мне всё равно больше некуда было податься, я хотела занять какое-то время, чтобы выглядеть в глазах Анри не так плохо, как я видела себя. Оставить так быстро попытки помочь – казалось мне позорно, но что я могла сделать, если знала только адрес Раймона?
Но всё же я ещё не теряла надежды как-нибудь добиться помощи от него, это была лишь заминка, в результате которой я бы смогла что-то узнать о происходящем и надеялась изменить мнение о нём. После посещения могилы я планировала вернуться к нему, и тогда уже рыдать в ногах, если это потребуется. Всё равно ни на что другое я не была способна. Раймон был моей последней надеждой.
До кладбища я добралась довольно быстро. Я быстро нашла себе экипаж, да и путь был близкий. Само кладбище меня сильно пугало, им был целый город, где жили мёртвые в своих могилах, что огорожены железной решёткой. Точнее, не просто город, а скорее целый лабиринт из железных оград и мраморных плит. Если я терялась на незнакомой улице, то здесь была совершенно беспомощна. Поэтому я отправилась в сторону небольшой сторожки, желая найти себе проводника в этом месте скорби.
По пути к ней на меня обратил внимание один из кладбищенских рабочих лет тридцати в старой пыльной одежде, держа в руках лопату, на которой была ещё сырая земля. Он проходил мимо меня, когда я в растерянности металась на месте. Он подошёл ко мне и улыбнулся, осмотрев меня с головы до пят.
– Вы кого-то ищете, сударыня?
– Да, вы не подскажите, не была ли здесь недавно похоронена женщина по имени Агата Ришар?
– Я помню одну женщину с этим именем.
– Вы не могли бы меня провести к её могиле.
– Конечно, почему бы и нет. Идёмте за мной.
Я пошла за ним, поворачивая то в одну сторону, то в другую, мы осторожно двигались вперёд, понемногу приближаясь к цели. Как много бы ни было могил, место было безлюдным. Мертвые, как оказалось, никому не нужны. Кроме как слезливых надписей на плитах, больше ничего не осталось, будто эти люди никогда ничего не значили. Везде были одни заросшие могилы.
На всё это было больно смотреть. Столько людей, многие из них были когда-то любимы, но быстро любовь их близких исчезала, и возле плит умерших уже ни цветка не лежит. Я не понимала, зачем всё это. Зачем все эти плиты и слова на них, если никому они не нужны. Но, видимо, такова жизнь. Да и я сама теряла близких мне людей, где-то в общей могиле давно была захоронена моя мама. Я не лучше других.
– Вот мы и на месте, сударыня. – Сказал он остановившись, и указал на могилу, возле которой стоял молодой мужчина. – Теперь я должен покинуть вас. Прощайте, сударыня.
– Спасибо вам.
Я прошла через ограду и подошла к этому мужчине. Я его не узнала, но когда он повернул свою голову, я увидела лицо Камилло. Для меня это было полной неожиданностью, я кого угодно могла ожидать увидеть, но точно не его. Он задумчиво окинул меня, тяжело вздохнул и снова стал смотреть в сторону могилы, держа в руках небольшой букет белокрыльников. Понемногу его горечь передавалась мне, я не знала эту женщину, но начинала её любить. Я хотела остаться, но когда смотрела на Камилло, я чувствовала, что я лишняя здесь, что меня не должно было здесь быть, что я мешала ему. Кинув скорбный взгляд на него, я медленно пошла назад.
– Если вы никуда не спешите, если вам моё общество непротивно, то побудьте со мной. Мне тяжело оставаться одному.
– Конечно, Камилло. Я буду только рада предложить вам своё общество.
Я вернулась к нему и сама взяла его за руку. Я не представляла, что может быть общего у Камилло с ней. Они вряд ли хорошо общались, они вряд ли были любовниками, но он был здесь. И был один. Я смотрела на него, на его горе, мне самой хотелось плакать. Я хотела, чтобы ему стало легче, его боль была и моей, но я стояла рядом, лишь держа его за руку.
– Прощайте, дорогая Агата Морно. Здесь на грешной земле вы не получили того, чего всегда заслуживали. Удачи вам на небесах. – Произнёс он в небо и положил цветы возле надгробного камня.
Уронив пару слёз, он пошёл назад, не замечая, что я не отпускаю его. Моё сердце переставало выдерживать страданий, которые я сопереживала, мне становилось плохо, а на моих щеках потекли слёзы. Вскоре он остановился, и я, смотря вниз, ощутила его ладонь на своей щеке. Ещё полная скорби по малоизвестному человеку, я подняла на него глаза, он промолчал, но взгляд его уже не был так печален, и мне казалось, что он думает обо мне. В этом саду смерти я была жива и была рядом с ним.
– Я очень благодарен вам, госпожа Лефевр, что вы были рядом со мной. Сложно принять чью-то смерть, особенно одному.
– Вы любили её?
– Нет, но это не значит, что она должна быть мне безразлична. Как любая любящая женщина, она была достойна самой лучшей жизни, но, к сожалению, чем прекрасней твоя душа, тем печальней твоя жизнь. Мир жесток и не терпит тех, кто лучше него. Мне жаль её, она действительно была хорошим человеком. Но зачем здесь вы?
– Я была у Раймона, мне стало жалко его, я решила посетить могилу его жены, чтобы как-то его понять.
– Понятно. – Сказал он, уронив взгляд на землю.
– Я не хотела к нему идти, он мне неприятен, но я была вынуждена. Но, к сожалению, он отказался мне помочь. – Залившись слезами, тяжело говорила. – После всего что было, после его обещаний любить, он бросил меня на произвол судьбы ждать гибели. Он отказался от меня снова.
– Катрина, дорогая, не надо лить слёзы. – Сказал он, взяв меня за руки. – Я сделаю всё, чтобы вновь увидеть ваш радостный лик. Что угодно, я обещаю вам. Можете ловить меня на слове, я сделаю всё, только не плачьте, прошу вас. Моё сердце не выдержит ваших слёз. Я и так еле держусь в этой обители горести.
– А если я буду просить слишком много? – Приходя в себя, тихо произнесла, глядя в его глаза и ища в них поддержку.
– Я обещаю, что выполню твою просьбу, какой она бы ни была.
– Камилло, я не знаю что и сказать. Я не понимаю, почему вы готовы мне помочь, если никто не согласился. Мы слишком чужие друг другу люди, но вы… Я не знаю что и сказать…
– Катрина, не надо всего этого. Просто скажите, что вам нужно.
– До конца недели Анри нужно семнадцать тысяч, а затем ещё в два раза больше. Я верну как-нибудь, но они нужны сейчас. Иначе будет суд, опись имущества, продажа с молотка, мы потеряем всё. Прошу тебя, я знаю, что это немалые деньги, но иначе у нас ничего не останется.
– Я помогу вам, Катрина. Я найду эти деньги, завтра же вы получите эту сумму. Обещаю вам.
Я не могла не верить ему, когда он согласился помочь, меня будто поразила молния, я резко изменилась, снова залившись слезами я упала на его грудь и плакала в его фрак, крепко прижимаясь к нему. Я не надеялась, что он поможет мне, когда отказался Раймон. Я была любовницей ему, а для Камилло была никем. И этот человек спас меня и Жозе от той участи, которая мне была знакома в детстве, но куда более страшной. Ибо в этот раз я была бы должна терпеть все унижения, забыть о чести и о самой себе, чтобы бы помочь Жозе и её младенцу.
– Спасибо тебе, Камилло. – Произнесла я, сильнее прижимаясь к нему. – Я всё верну, обязательно.
– Катрина, для меня это не так уж много. – Говорил он, снова взяв меня за руки и заставив меня отойти на пару шагов. – Может быть, у меня и на них были бы планы, но ваше счастье и счастье госпожи Монье для меня куда дороже. Я всё отдам, лишь бы вы улыбались.
– Камилло. – Сказала я, вытерев все слёзы и попытавшись улыбнуться.
– Так лучше, но я хочу, чтобы вы сияли.
– Спасибо тебе.
– Я завтра заеду в магазин, а сейчас мне нужно уезжать. – Спустя пару минут сказал Камилло. – Идёмте за мной, я уведу вас из этого места.
Он отпустил меня, и пошёл на выход из кладбища, а я пошла за ним следом. Испытывала ли я благодарность к нему, или просто моя душа тянулась к нему, но я не хотела его отпускать. Я хотела быть с ним, но он уходил прочь. Камилло многое для меня значил, я ему стала и жизнью обязана. Пятьдесят одна тысяча – что бы он ни говорил, это огромная сумма даже для него. Я прекрасно понимала, что это он говорил, чтобы облегчить мою душу. Этой суммой можно было обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь, вложившись в какие-нибудь ассигнации, умеренную, но, уже не зная никаких забот.
Мне очень стыдно было соглашаться на это, я хотела провалиться под землю, но я должна была. Я была обязана Камилло своей жизнью, жизнью Жозе и Анри, а он шёл, будто ничего не произошло, будто это что-то нормальное. Я не могла, как не тянуться к нему. Не Раймон, а он заслуживал моей любви, и я хотела её дать. Моё сердце загоралось от одной мысли о нём, о его душе, но я была недостойна его. Мои чувства к нему росли, но я сама, ценою собственной крови, топтала их, не давая дать плоды. Я была уверенна, что это снова разобьёт мне сердце, как разбивал его Раймон. Но Камилло сильно отличался от него, и я сомневалась в том, что Камилло может разбить кому-то сердце, не разорвав при этом своё на части. Что уж скрывать, я полюбила его, но эта любовь, как о ней бы не мечтала, ради него самого должна была умереть.
Вскоре мы вышли на улицу, где его ждал тот же самый чёрный экипаж, на котором когда-то я так же одна возвращалась домой от госпожи Морно. «Надо было согласиться поехать на бал» – внезапно подумала я.
– Садитесь, вас доставят туда, куда вы захотите. А насчёт меня не беспокойтесь, я найду себе транспорт.
– Как скажешь, Камилло.
Я подчинилась ему и совсем скоро уже ехала домой к своей Жозе, чтобы сообщить ей эту новость. Для неё мучительно было осознавать эту ситуацию и понимать, что она не способна ничего сделать. Она уже не была такой живой и деятельной, она часто проводила часы на одном месте, ей иногда было тяжело ходить, и если бы не служанки, она давно бы отчаялась.
Я вернулась довольно рано, Жозе всё ещё находилась в своей комнате, она сидела на своей кровати и пыталась читать «Гаргантюа» Франсуа Рамбле, но ей это не давалось. Глядя на неё, у меня создавалось чувство, что у неё болит голова. Но, кроме этого, её поглотила горесть, трагедия, которая уже перестала существовать.
– Жозе, не расстраивайся так. – Весёлым тоном говорила я. – Мне больно на тебя смотреть, сестрёнка дорогая. Разве ты не забыла, что всё будет хорошо? Ты сама мне так всегда говорила.
– Кат, моя любимая Кат, всё куда хуже, чем чувства. – Безразлично и уныло произносила она. – Мне тяжело говорить, но…
– Я всё знаю, любимая Жозе. Я слышала ваш разговор, что необходима пятьдесят одна тысяча франков. Я слышала, сегодня я случайно встретила Камилло Аччайоли и рассказала ему о нашей беде, он обещал помочь.
– Хорошо.
– Вы не рады, Жозе?
– Я рада, но как ему отдавать потом? Что завтра, что через месяц. Всё равно судьба одна и та же. Это далеко не те деньги, которые прощают по знакомству.
– Не переживай, сестрёнка. Я что-нибудь придумаю, я договорюсь с ним, чего бы мне это ни стоило. Только помни, моя Жозе, всё будет хорошо. Я обещаю тебе.
– Я верю тебе, моя любимая Катрина.
Я не сомневалась в Камилло, не знаю почему, мне казалось, что я знаю его душу, что я смогла его понять. Как бы ни было глупо доверять кому-то, особенно когда дела касаются таких денег, но я была спокойна. Меня переполняло чувство удовлетворения, я смогла помочь. Я была уверена в том, что уже точно ничего не грозит. Я была счастлива, куда счастливее, чем могла себе представить.
Окрылённая, я побежала в магазин, прихватив с собой зонт, чтобы скрыться от начавшегося дождя. И хотя моё состояние сильно зависело от погоды, мою радость ничто не могло испортить. Как бы меня это не пугало, я верила, что буря отошла от нас. Мне хотелось увидеть Анри и сказать ему то, что я сказала Жозе, чтобы всё уже было кончено.
Я не обратила внимание на недовольные слова Клотильды, которая начала меня ими осыпать, как только я вошла, я даже пронеслась мимо Лауры, ни слова ей не сказав. Мне нужно было найти Анри и я его нашла в его кабинете. Он выглядел спокойным, но в его глазах можно было различить тревогу. Когда я зашла к нему, он спокойно встал из-за стола и подошёл ко мне. А я села на стул, который находился в стороне.
– Я так понимаю, у вас ничего не вышло. – Начал медленно он. – Я ожидал этого. Я не сержусь, это моя вина, только моя.
– Анри, я не знаю как и сказать, но я встретила господина Аччайоли и рассказала ему о сложившейся ситуации. Он мне пообещал помочь и сказал, что завтра будет здесь. И я уверена, что так оно и будет.