Давай, – согласились мы с Сережкой. – Только ты первая рассказываешь.
Хорошо…, – Ленка сделала большие глаза и начала…
У одной девочки была очень занятая мама. Она так много работала, что девочке приходилось многое делать самой. Она сама делала уроки. Она сама разогревала себе завтрак и ужин, сама ходила в магазин за продуктами и даже сама стоя перед зеркалом заплетала себе косички, перед тем как отправиться в школу.
– Да, – вздохнул Сережка, – Бывает….
– Не мешай, а то перестану рассказывать! – цикнула на него Лека.
Серенький тут же замолчал.
А за окошком расцвиркались ночные сверчки, а затем, где – то очень далеко, наверное, на другом конце города, завыла – тоскливо, чья-то собака.
И вот один раз, эта девочка, – продолжила свой рассказ Лека, – потеряла свои любимые перчаточки, а на улице уже была зима и рученьки у нее очень сильно от этого мерзли. Мама узнала, и сказала девочке, чтобы та шла в магазин и купила там себе новые перчаточки. Вот, сказала мама тебе денежка, купи любые, только красные перчатки ни за что не покупай.
Не знаю от чего, но по моей спине после слов мамы о красных перчатках пробежали первые мурашки холода. Может потому, что за нашим окошком светила большая алая луна, все живые огни уже погасли. Я поежился и прижался своей спиной поближе к Сережке.
А Лека продолжая свой рассказ сделала такое суровое лицо:
– Эта девочка была очень глупенькой, только выйдя из дома, она тут же позабыла мамин совет, а когда увидела в магазине красивые красные перчаточки, то купила их без раздумий, и тут же одела на свои рученьки.
И вот когда она подошла к своему дому, то увидела, что он весь в огне. Уже приехали пожарные, целых две бригады, но они никак не могли потушить дом девочки. А девочка стояла и плакала, глядя, как горит ее родной дом. И тут вдруг из-за дерева появилась незнакомая женщина – очень худая с необычно красным лицом. Эта женщина подошла к девочке и прошептала ей на ушко, что сможет потушить дом, и спасти ее маму, если девочка потом выполнит одну ее важную просьбу. Девочка конечно согласилась. И женщина, с красным лицом набравшись воздуха, так дунула, что быстро потушила пожар. Из окошка квартиры девочки выглянула мама и помахала ей рукой. А женщина с красным лицом сказала девочке, чтобы этой ночью она приходила на старое кладбище и положила на могилу в центре с покосившимся крестом свои красные перчаточки. Девочка, конечно, очень испугалась, но еще больше боялась не выполнить приказ, и то что снова, что – то плохое может случиться с ее мамой. И поэтому девочка пошла на кладбище и положила в его центре у могилы с покосившимся крестом свои красные перчаточки. Вдруг у этой могилы съехала в сторону плита, и от туда выскочила женщина с красным лицом, – А-аа, – закричала Лека. И мы с Сереньким, тоже закричали: Аа-а –а.
– Она хотела схватить девочку за руку, но девочка побежала, – продолжала наша Лека свою страшную сказку. – Тогда эта женщина с красным лицом сказала, ты просто так от меня не отделаешься. У тебя умрет бабушка! Девочка пришла домой и увидела, что у нее умерла бабушка. Потом, когда ее бабушку похоронили, девочка снова встретила на кладбище женщину с красным лицом. Женщина с красным лицом приказала, чтобы девочка приходила на кладбище. Девочка пришла, и эта женщина с красным лицом и в ее красных перчаточках сказала ей, что этой ночью девочка умрет. И девочка пришла домой, легла спать и умерла. Ее похоронили на том же старом кладбище. А девочка вдруг проснулась и поняла, что она под землей лежит, а рядом и мама, и бабушка и у всех у них красные лица. Прошло, какое – то время, девочка ее мама и бабушка сами стали приходить к людям, которые покупали красные перчатки.
– Что это вы тут делаете! – раздался голос из-за наших спин. Мы с Сереньким вздрогнули, а Лека даже подпрыгнула, побелев. И было от чего.
У входа в комнату стояла бабушка Фиса в развевающейся от сквозняка белой ночной рубахе, с красным лицом.
– Баба, что с тобой? – конечно я имел в виду неестественный цвет ее лица. И бабушка поняла.
– Клубника, – рассмеялась она, меня научили делать клубничную маску на ночь.
– А зачем тебе маска?
– Ты не поймешь…., – продолжала смеяться бабушка. Почему не спите! – вдруг нахмурилась она.
– Мы страшные сказки рассказываем, – простодушно заявил Серенький.
– Ну, надумали. Спать!
– Можно хотя бы еще одну, – застенали мы.
– Хорошо, – согласилась бабушка.
А можно две? – нагло заявила наша Лека. – Пусть каждый расскажет по одной истории, я уже свою историю рассказала.
– А я не одной страшной сказки не знаю…, – опечалился Серенький.
– Бабушка знает, – проворчал я. Бабуля расскажи…..
– Нет! – грозно насупила брови баба Фиса. Я сказала одну и спать.
И мы согласились.
Я не долго раздумывал, о чем мне рассказать. По правде, не считая бабушкиных сказок, у меня была всего лишь одна собственная страшная сказка, ее я услышал прошлым летом, когда меня отправили в пионерский лагерь, хотя я еще был простым октябренком, но маму это нисколько не волновало:
– Нечего тебе по улицам таскаться! – сказала тогда она, – В лагере у вас будет порядок, а ты под присмотром.
Если честно, в лагере «Лесная поляна» мне даже понравилось, и у меня завелся там настоящий друг, но это – уже совсем другая история, а эта страшная сказка – «про человека, с собачьей головой и девочку Аню», ее рассказал однажды ночью мальчик Дима из старшего отряда. Он сказал, что услышал ее впервые в пионерлагере «Ленинец», в который я попаду три года спустя, когда мне будет уже целых десять лет.
Так вот, начал я:
Стоял на берегу реки Камы один хороший пионерлагерь, лагерь был хороший, а ребята в нем, воспитатели и вожатые не очень хорошие. И попала в этот пионерлагерь домашняя девочка Аня. Девочка эта была хорошая, просто она раньше никогда не отдыхала в пионерлагерях и от этого часто плакала. А ребята, вожатые и воспитатели как будто не понимали, от чего она плачет, и обзывали ее плаксой, шутили над ней постоянно, и даже издевались. И тогда девочка Аня решила, что убежит из этого места, где так много нехороших людей. Она потихонечку собрала свой чемоданчик, взяла в столовой несколько кусочков хлеба и яблоко в дорогу. А когда наступила ночь, и все уснули, девочка Аня, выбралась за территорию лагеря, и отправилась через лес к ближайшей станции электричек.
Хватились Анечку только на утренней линейке, и тут же бросились искать, сначала на территории лагеря, а затем и в лесу. Нашли девочку уже к вечеру, Аня сидела высоко на ветке березы, намертво вцепившись в ее ствол обеими руками, а ее чемоданчик весь распотрошенный валялся у корней дерева. Говорят, что Аня сошла с ума. Долгое время никто не знал, кто мог напугать бедную девочку. Но после этой истории местные жители начали рассказывать, что видели в лесу страшного голого человека с головой собаки. В нескольких десятках километров от пионерлагеря были какие – то секретные военные объекты, и местные решили, что собакочеловек сбежал оттуда, возможно, его готовили как новое оружие для войны с буржуями.
Я замолчал…
– Это все? – Серенький, смотрел на меня серьезными серыми глазами, точно так же как тогда на кладбище.
– Да, – я кивнул головой.
– А я его тоже видел, – заявил Сережка.
Я хотел рассмеяться, но увидел, как на Сережкино заявление согласно кивает и Лека.
И даже бабушка не спорит и не уверяет, что все это – глупости, детские выдумки.
– Есть у нас в Ныробе в одном храме такая фреска, – говорит она. Человек с головой волка или собаки. А теперь по койкам! Мне завтра рано вставать и за вами баба Вера к семи утра зайдет чертята, – кивает она на Леку и Сережку.
И мы понуро отправляемся по своим спальным местам. Но я еще долго не могу уснуть, в голове моей вертится история про человека-собаку, а затем страшные сказки, которые сегодня не стала рассказывать бабушка… о том, как в детстве ее послали на лошади зимой в соседнюю деревню за доктором, а на обратном пути за ними с доктором гналась целая стая голодных волков, их спасли местные мужики, возвращавшиеся с охоты, о том как девочкой она по весне заблудилась в лесу, и вышла на стоянку незнакомых людей, сердце тогда у бабушки екнуло, и она убежала, а на той стоянке в углях потом нашли обглоданные человеческие кости. Это были беглые, которые взяли с собой в тайгу корову, так как весной тут в тайге еще было голодно. Честно я не мог понять, почему коровой называют человека. Я так боялся уснуть, и очутиться в одной из страшных сказок, что с облегчением вздохнул, когда уснув, вместо всяких ужастиков, снова увидел Медведя, он все так же сидел у своего окна. Я сказал ему: Здравствуй…., но, кажется, он меня не услышал.
6. Его зовут Медведь
Он снова у окна смотрит свое кино… Мама обещала вернуться к вечеру, но уже закат, а ее все нет. Медведь отвернулся от окна, за которым на закат уходил по темнеющим лугам целый табун белоснежных лошадей, и стая серых журавлей чертила лестовку антрацитового неба: Да воскреснет Бог, и разыдутся враги его, – шепчет Медведь, складывая ладошки лодочкой, перекрестившись двумя перстами.
Он спрыгивает с тяжелого резного табурета, на котором до этого стоял голыми коленками, на коленках отпечатались прожилки – годовые кольца того, что когда то было настоящим деревом и жило в дальнем лесу за рекой.
Он зажигает закопченную керосиновую лампу и ставит ее у окна, там, где сидел до этого четыре часа в ожидании мамы. Медная лампа с пляшущим внутри нее живым огоньком, это – маяк. Пусть, мама увидит этот свет издалека, и знает, что он ее ждет. Со светом в окне на высоком холме, видимом издалека, она не заблудится на темных улочках и среди коварных тропинок заболоченных низин. «Ей будет тепло от этого света…», – думает Медведь, и от этих мыслей на его угрюмом лице расцветает улыбка похожая на первоцвет своей чистотой или бабочку, готовую улететь, меж крыл которой прячется вечность ее бытия, равная ста тысячам взмахов маленьких крыл.
Медведь хочет попрощаться со старыми книгами, которые пахнут кожей, шершавой бумагой и ладаном. Одну – самую древнюю в ореховом окладе, с почерневшим от времени серебром застежек, мама забрала с собой сегодня. Если все пойдет, как мама желает, то завтра, она унесет оставшиеся книги, и тогда они вдвоем переедут жить в большой город.
Медведю жаль книг, особенно тех, что остались – с красивыми рисованными цветными чернилами картинками и буквами которые с трудом складывались в слова, но когда Медведю удавалось их сложить, то получалась история или кино не хуже того, что он видел в окне, когда шел дождь или начинался закат.
Конечно, бабушка никогда бы не позволила им расстаться с этими книгами, но ее не стало, а мама очень хотела жить в большом городе – Пермь. Медведь этого не хотел, но он очень хотел быть рядом с мамой, так чтобы она не уезжала. Вот он достал из-за печи дерюжный мешок, в котором хранились книги, и начал складывать буквы в слова.
На картинке справа был высокий человек в алом плаще, только голова у него была не человечья, а собачья, а может быть волчья.
Святой Христофор, – читал Медведь, покровитель охотников, звероловов и рыбалей.
Как рассказывала бабуля, в старые времена, каждый местный охотник перед тем, как отправиться на свой нелегкий промысел, ставил свечку, или заказывал молебен «собачьему богу», как называли этого святого жители Ныробки – бабушкиной малой родины.
Христофор – «христоносец». Носил он раньше прекрасный лик. Либо, перенес Христа через бурный поток. И был братом великана волколака… Все кануло в лету и превратилось в легенду.
Медведь читал, как люди старой веры с тех пор как бежали от никонианских гонений и осели в глухой Ныробке, подносили в жертву Святому Христофору мясо быков, которых перед этим закалывали на окраине села, от этого имели они прозванье «быкоеды».
Медведь читал о деяньях святых отцов и великих столпников, о чудных народах – чуди, и мироздании, коим видели его люди старой веры и погружался в сказку не похожую на те, что иногда читала ему мама украдкой, когда ему было три или четыре года от силы.
Тук-тук – стук каблучков, вии-и-и-и-и – скрипит покосившаяся от близости родников, рассохшаяся деревянная калитка, и легкий как перья птиц – смех, мамин смех.
– Пришла!!!! – счастливо вопит Медведь, и спешит встретить маму у дверей.
Потом, после того, как они обнимутся. Она прошепчет: «как ты малыш» – на его правое ушко. Медведь разожжет огонь в печи, набросав в нее горстям просохшую щепу, старые газеты и пару березовых полешек. Он поставит на чугунную пластину в печи алюминиевый чайник, а мама достанет кулечек печенья, хлеб, пачку сливочного масла, и они сядут пить чай, оставив в окне гореть медную лампу с пляшущим внутри нее живым огоньком.
– Ты видела мой свет?– спросит Медведь, обжигаясь, горячим чаем с листом черной смородины и горстью малины из их сада на соседнем холме.
– Ага, – скажет мама, и улыбнется – как солнце весенним ласковым утром.