Ты меня любишь

Ты вешаешь трубку, поднимаешь взгляд на меня и вскрикиваешь:

– Джо, ты… Дать салфетку?

Я не хотел плакать. Это все моя чувствительность. И Уильям Карлос Уильямс. И печальная история Хоуи Окина. Ты протягиваешь мне бумажный платок.

– Приятно встретить единомышленника… Конечно, читать стихи по телефону не входит в мои обязанности. Но, ты же понимаешь, это библиотека. Для меня большая честь работать здесь. Мы можем многим помочь, и я просто…

– Порой всем нам нужна толика поэзии.

Ты улыбаешься. Мне. Для меня. Из-за меня.

– Думаю, мы сработаемся.

Ты тронута моими слезами и думаешь, что я плакал из-за Хоуи. Теперь я официально принят. Мы пожимаем друг другу руки – соприкасаемся, – и я даю себе обещание. Я стану твоим мужчиной, Мэри Кей. Стану тем, кем ты меня считаешь, – парнем, который сочувствует и Хоуи, и коварной матери своего ребенка, и вообще всем на этой мерзкой гребаной планете. И я не буду больше никого убивать, даже если этот кто-то встанет между нами, хотя… Ладно, проехали.

Ты смеешься:

– Может, уже отпустишь меня?

Разжимаю ладонь и выхожу из твоего кабинета. Я бы с удовольствием опрокинул здесь один за одним все стеллажи и разорвал все страницы, потому что мне больше не нужно читать чертовы книги! Я прозрел, Мэри Кей. И понял, о чем из века в век писали поэты.

Отныне и навсегда твое сердце поселилось в моем.

Я потерял сына. Потерял семью. Но, возможно, это было не зря. Возможно, Провидение вело меня к тебе. И все эти токсичные женщины, которые заманивали, использовали и мучили меня, были нужны лишь, чтобы подготовить и привести меня на этот скалистый остров. В твою библиотеку.

Я оборачиваюсь: ты снова говоришь по телефону, рассеянно вертя в руках шнур. Наша встреча изменила и тебя. Любовь уже вошла в твое сердце. И, черт возьми, Мэри Кей, ты это заслужила. Ты так долго меня ждала. Дарила жизнь. И стихи. Мечтала о собственном книжном магазине (поверь, осталось совсем недолго). Даже сумела уговорить нафталинового старикана взять Мураками, словно ему под силу погрузиться в мир литературы. Ты провела свою жизнь в этом кабинете, глядя на плакаты поп-звезды и рок-звезды, сохраненные еще со школы. Увы, будни, лишенные ярких страстей, мало походили на их песни, но теперь все изменится. Я здесь. И тоже уверен, что мы отлично сработаемся.

Несмотря на кажущиеся различия, мы очень похожи. Обзаведись я в молодости ребенком, был бы сейчас таким же, как ты. Ответственным. Терпеливым. Спокойным. Шестнадцать лет на одной гребаной работе на одном гребаном острове – подумать только! А ты, окажись столь же одинокой, как я, наверняка стала бы помогать другим. И вот сегодня утром мы оба встали с постели. Почувствовали биение жизни. Я надел новенький свитер, ты – синий бюстгальтер, плотные колготки и мини-юбку. Наш телефонный разговор запал тебе в душу. Так и представляю, как ты отключаешь звук на телевизоре, на экране мелькают кадры из «Кедровой бухты», а ты ласкаешь себя и думаешь обо мне. Мои щеки пылают. Беру свой бейдж на стойке регистрации. Фотография получилась удачная. Я никогда не выглядел лучше. Никогда не чувствовал себя лучше.

Вешаю бейдж на шнурок – как приятно, когда жизнь обретает смысл и все складывается одно к одному: ты и я, говядина и брокколи, бейдж и шнурок… Мое сердце бьется чаще, а потом замедляется. Я больше не отец, лишившийся сына. У меня появилась цель. И все благодаря тебе. Ты сделала у судьбы спецзаказ, и вот он я, пожалуйста, доставлен и снабжен биркой. На фирменном шнурке. И – нет! – я не тороплю события. Мне нужно время, чтобы влюбиться в тебя. Да, мне пришлось нелегко, но рождение ребенка того стоило. Я – твоя давно просроченная книга, которую ты уже и не мечтала увидеть. Мне потребовалось немало времени, чтобы добраться сюда, и жизнь потрепала меня по дороге, но удача улыбается лишь таким людям, как мы, Мэри Кей, – готовым ждать, страдать и терпеть, глядя на портреты звезд и бетонные стены камеры. Я надеваю бейдж, и у меня такое чувство, будто он создан для меня. А значит, так оно и есть, пусть это и неправда. Идеально.

2

Вчера я подслушал, как два «нафталина» называли нас «голубками», а сегодня мы снова воркуем в нашем гнездышке – на уединенной лавочке в японском саду. Мы обедаем здесь каждый гребаный день, и сейчас ты смеешься, потому что нам всегда весело. Это судьба, Мэри Кей. Мы предназначены друг для друга.

– Нет, – стонешь ты, – только не говори, что вправду украл газету у Нэнси.

Нэнси – моя соседка с глазами цвета свежего дерьма. Вы вместе ходили в старшую школу. Она тебе не нравится, но вы с ней «дружите». Я отвечаю, что она сама виновата: нечего было влезать передо мной без очереди в местной кофейне «Пегас».

Ты киваешь:

– Думаю, это карма.

– Знаешь, как говорят, Мэри Кей: хочешь изменить мир – начни с себя.

Ты снова заливаешься смехом. Тебе приятно, что кто-то решился поставить наконец на место эту Говноглазку. И ты все еще не можешь поверить, что я живу по соседству с ней – прямо за углом от вас. Жуешь говядину с брокколи (теперь это наш постоянный рацион), закрываешь глаза и поднимаешь палец – тебе нужно время. Наступает самая ответственная часть нашего обеда. Я отсчитываю десять секунд и издаю звук, как в телевикторинах.

– Ну что, мисс Димарко? «Савэн» или «Савадти»?

Ты наклоняешь голову, словно кулинарный критик, и решительно заявляешь:

– «Савэн». Определенно.

Увы, снова мимо. Я издаю еще один звук, оповещающий о неудаче. Ты злишься и обещаешь, что в конце концов выиграешь. Я улыбаюсь и тихо говорю:

– Думаю, выиграем мы оба, Мэри Кей.

И ты прекрасно понимаешь, что речь тут вовсе не о дурацкой угадайке. Смахиваешь со щеки слезу счастья и выдыхаешь:

– О, Джо, ты меня прикончишь…

Я слышу от тебя подобное каждый день, и мы уже должны бы кувыркаться обнаженными на красном ложе. Но я не тороплюсь: всему свое время. Щеки твои алеют, и ты уже успела повысить меня до «специалиста по художественной литературе». Я организовал новый раздел под названием «Тихие голоса», где представлены такие книги, как «Узлы» Энн Петри – малоизвестные произведения знаменитых авторов. Чудесно, когда хорошие книги притягивают взгляды, сказала ты. А мой взгляд притягивала твоя задница, которой ты покачивала, зная, что я смотрю вслед. И тебя точно так же тянет ко мне, поэтому мы и сидим сейчас вдвоем на уединенной лавочке. Ты заботливо предупреждаешь, что Говноглазка может ославить меня в приложении, публикующем местные сплетни.

– Да брось, – отмахиваюсь. – Я же у нее газету украл, а не собаку. Тем более что никто не видел. В десять вечера тут уже все спят: ни у кого свет не горит.

– А ты, значит, бунтарь-полуночник? Всю ночь куришь и читаешь Буковски?

Люблю, когда ты меня дразнишь.

– Кстати, хороший автор, – замечаю я. – Предложи Номи почитать вместо «Колумбайна».

– Неплохая идея. Может, стоит для начала подсунуть ей «Женщин»…

Ты всегда с восторгом принимаешь мои предложения (умница!).

Спрашиваю, как бы Буковски описал мою соседку Говноглазку. Ты начинаешь хохотать, и кусок мяса попадает не в то горло. Откашливаешься и хватаешься за живот: он уже болит от смеха (как там бабочки?). Я похлопываю тебя по спине – проявляю заботу, – ты отхлебываешь воду и делаешь глубокий вдох.

– Спасибо. Я чуть концы не отдала.

Мне хочется взять тебя за руку, но пока рано. Ты достаешь телефон – как не вовремя! – смотришь на экран и опускаешь плечи. Я уже успел изучить язык твоего тела: когда приходит сообщение от Сурикаты, ты выпрямляешься, садишься ровнее. Сейчас совсем не так. Да, Мэри Кей, я прилежный ученик – удивительно, как легко узнать женщину, имея ее в друзьях в соцсети, – мне известны все твои контакты и в реальной жизни, и в интернете.

Снова проявляю заботу:

– Всё в порядке?

– Ага, да. Это мой друг Шеймус. Надо ответить. Я быстро.

– Конечно. Не торопись.

Я знаю, Мэри Кей. У тебя есть «своя» жизнь, и она в основном крутится вокруг дочери. Но не обошлось и без друзей, и Шеймус, мать его, Кули – один из них. Вы ходили вместе в старшую школу (какая скука!), и он держит хозяйственный магазин. Поправочка: он унаследовал магазин от родителей. Тебе он пишет в основном, чтобы пожаловаться на свою двадцатидвухлетнюю телку, которая вечно выносит ему мозг – еще бы! – а ты его утешаешь и жалеешь. Видите ли, он такой ранимый, потому что в школе его вечно дразнили из-за небольшого роста. Держу пари, местные придурки звали его Гномус. Но вообще-то это полная чушь – посмотрите на Тома Круза! Когда ему это мешало? Но я прикусываю язык. Ты все еще залипаешь в телефоне.

– Извини, – говоришь. – Я понимаю, что это невежливо…

– Нисколько.

Если тебе хорошо, то и мне хорошо. Вот только следовать этому правилу не так-то непросто, Мэри Кей. Всякий раз, когда я зову тебя выпить кофе или приглашаю в гости, ты отказываешься, прикрываясь Номи или друзьями. Я знаю, ты меня хочешь: юбки с каждым днем становятся все короче, и твоя мураками истекает соком в ожидании меня. Я прихожу раньше положенного и остаюсь после окончания смены, но ты не можешь мной насытиться. И, похоже, я тебя избаловал, ведь мы видимся почти каждый день. Ты никогда не отсылаешь меня домой, и однажды, когда мы заболтались на парковке, ты пошутила, что мы тянем время. А я сказал, что скорее теряем. И тебе понравилось. Как и все мои публикации в «Инстаграме».

@ЛедиМэриКей лайкнула вашу фотографию. И еще одну. И еще.

@ЛедиМэриКей Хочет затащить тебя в постель. Она разборчивая, осмотрительная, терпеливая. И она наконец нашла мужчину своей мечты, и это ты, Джо. Ее суженый. Наберись терпения: все-таки она мать и твой начальник. За флирт на рабочем месте ее могут уволить!

Наконец ты засовываешь телефон в карман и выдыхаешь:

– Сейчас бы выпить…

– Все так плохо?

– Ага. Помнишь, я рассказывала, что у него есть домик в горах?

Как уж тут забыть… Кстати, ничего особенного. Я видел фотки в «Инстаграме». К слову, этот твой дружок совсем не любит читать, зато качает бицепсы по абонементу.

– Что-то припоминаю, – не моргнув, отвечаю я.

– Ну вот, он повез туда свою девушку. Всю дорогу она ныла из-за отсутствия вай-фая. А потом вообще его бросила.

– Ну и дела.

– Да уж. Я понимаю, как все это выглядит со стороны: зрелый мужчина таскается за молоденькой девушкой, но…

Никаких «но», это просто ужасно. И точка.

– …Понимаешь, каково ему сейчас? Он мне как брат. И такой ранимый…

Нет, Мэри Кей. Он обычный мужчина.

– …Мне его жаль. Он так много делает для нашего острова… Он святой. Постоянно дарит книги…

Я, между прочим, пожертвовал сто кусков на библиотеку!

– Он – наше «щедрое дерево»^[4], – не унимаешься ты.

Человек не может быть ни островом, ни деревом, но я улыбаюсь.

– Конечно. Я видел указатели для организованного им пробега и спонсируемые им группы по уборке улиц. Но не все же помогать другим…

Черт, как трудно играть эту роль.

– …Нужно и собой заняться. Отдохнуть в горах, проветриться, очистить мозги…

– Да. Возможно, ты прав. Ему дико не везет с женщинами.

Это еще как посмотреть, Мэри Кей. Знала бы ты о моих бывших…

– Ему повезло, что у него есть ты, – говорю я, и ты заливаешься краской. И не произносишь ни слова возражения. Ни одного! Ты же не хочешь этого гребаного неудачника, так ведь? Ну конечно, так. Ведь если хотела б, то тут же получила бы. Посмотри на себя!

Ты вздыхаешь. Вздох – признак вины и согласия. Это он тебя хочет, а ты его – нет. Тебе нужен я.

– Я об этом не задумываюсь. Просто не могу не помочь, не подставить плечо… – признаешься ты, и я тебя понимаю, Мэри Кей, ведь я точно такой же, просто методы у меня немного другие.

Мы умолкаем, с каждым мгновением становясь все ближе друг другу. После встречи с тобой моя решимость оставаться паинькой только увеличилась. Я поклялся, что никогда и никому не причиню больше вреда, даже этому выскочке с хозяйственным магазином, где в основном работают одни женщины – и форма у них, на мой взгляд, чересчур обтягивающая. Я такой же добрый, как ты. Такой же хороший. Поэтому покоряюсь судьбе, сглатываю и предлагаю:

– Может, сходим куда-нибудь вечером…

Ты поправляешь рубашку – сегодня на тебе свитер с глубоким треугольным вырезом, слишком смелым для библиотекаря, которому то и дело приходится наклоняться.

Ну же, скажи «да».

– Я бы с удовольствием, но уже пообещала подруге. Извини. – Ты встаешь. – Пора возвращаться к работе.

Я поднимаюсь вслед за тобой.

– Ладно, не настаиваю. Просто предложил.

Мы медлим, словно нас что-то держит. Время замирает, как перед первым поцелуем (которому уже давно пора было случиться). Осень. Падают листья. И ты вот-вот упадешь в мои объятия. И рядом с тобой я почти не чувствую гнетущее одиночество, которое преследует меня всю жизнь. Невидимые нити притягивают нас друг к другу. Но ты вдруг разворачиваешься и идешь к двери.

– Если больше не увидимся – хороших выходных! – бросаешь ты напоследок.

* * *

Шесть часов спустя, в самый разгар пятничного вечера, я снова один. И ВСЕ ВЫХОДНЫЕ НАСМАРКУ, МЭРИ КЕЙ, потому что они пройдут без тебя. Успокаивает только одно – ты мне не солгала и не побежала утешать своего коротышку: он в пивнушке смотрит футбол (как все местные), а ты пьешь вино с Меландой.

В «Инстаграме» она зовет себя @МеландаМатриархат (звучит как диагноз) и отмечена как твоя лучшая подруга. И догадайся, чью фотографию она запостила у себя в честь дня рождения феминистки Глории Стайнем… Свою, конечно. Она – училка литературы у твоей дочери и постоянно изводит ее в комментариях за интерес к Дилану Клиболду (кто-нибудь здесь вообще помнит о личных границах?). Но ты видишь в людях только хорошее. Меланда стала твоим первым другом в Бейнбридже и «спасла тебе жизнь» в старшей школе, поэтому ты лайкаешь любую чушь, которую она постит, даже ее неприлично большие сиськи, обтянутые футболкой с лозунгом «ВЕРЬТЕ ЖЕНЩИНАМ».

Ты не жалеешь для нее лайков, несмотря на то что она не отвечает тебе тем же. Но ты выше этой мышиной возни, как и я. Поэтому, когда она таскает тебя в кабак по вторникам и пятницам, чтобы ныть о неудачных свиданиях с придурками, найденными в приложении для знакомств, ты подчиняешься.

Не нужно быть гением, чтобы понять: я должен быть с тобой, а Меланда – с Гномусом. Они два сапога пара. Она ненавидит мужчин, так как слишком осторожна, чтобы найти настоящую любовь (заметь, это твои слова, не мои), а ему нужна телка, согласная сосать его «гномуса».

И тут приходит сообщение. От тебя.

«Как проводишь вечер?»

«Тусуюсь. Как девичьи посиделки?»

«Не девичьи, а женские».

Раньше ты мне никогда не писала, и да, я уверен: это победа, пусть ты и немного пьяна. Мне хочется бить себя в грудь и воздевать к небу кулак, потому что, черт возьми, это победа! Ты сама сделала первый шаг – не я. И дело тут не в предрассудках или ложной скромности – я должен быть осторожен. В этом антиромантическом мире я не могу первым позвонить или написать тебе по личному телефону, потому что даже такой невинный жест будет воспринят системой кривосудия как «домогательство» и «преследование». И на этот раз у меня нет карточки «Бесплатное освобождение из тюрьмы», но и без нее жизнь прекрасна. И все благодаря тебе, Мэри Кей! Ты сама перешла черту и отправила мне сообщение в нерабочее время. Библиотека закрыта, а ты – нет. И хвала небесам, в этот вечер я вытащил свою задницу в бар «Исла бонита» – еще одна победа! – и ты увидишь, что я не тоскую по тебе дома в одиночестве, а, как и все, тусуюсь с друзьями (на самом деле нет, но на кадрах с камеры видеонаблюдения сидящих рядом парней вполне можно принять за моих приятелей). У меня тоже есть «своя» жизнь, и теперь твоя очередь ревновать и бояться упустить меня.

Пишу тебе: «А я с мальчишками. Пиво, чипсы и футбол в “Исла”».

Ты медлишь с ответом. Перевариваешь факт, что я сейчас на одной улице с тобой, меньше чем в сотне метров. Ну давай же, Мэри Кей, выплесни свое вино и беги ко мне.

Наконец от тебя приходит ответ: «С тобой весело».

Я пишу: «Иногда мальчики и девочки пьют вместе в одном баре».

Ты: «Меланда ненавидит спорт-бары. Долгая история. Ей нагрубил бармен».

Понятное дело! Сама небось виновата. Готов спорить, в штате не осталось ни одного бара, где ей не нагрубили бы. Я фоткаю стикеры, висящие на стене: «У МЕНЯ БАРМЕН ВМЕСТО ПСИХОТЕРАПЕВТА» и «ЭТО НЕ Я БОЛЬНОЙ, А ТЫ ЗАСРАНЕЦ» – и отправляю тебе.

«Скажи своей подруге Меланде, что я все понял».

И тут на моем экране загораются два слова, от которых перехватывает дыхание и сердце взмывает выше облаков: «Люблю тебя».

Судя по многоточию рядом с твоим именем, ты пишешь что-то еще. Через секунду приходит следующее сообщение:

«Черт, палец соскользнул. Я хотела написать: люблю твое чувство юмора. Классные фотки. Прости… Вино».

Мое сердце бешено бьется. Ты любишь меня! А остальное не важно. Вокруг все заняты своими делами и не обращают внимания на то, что мир изменился, и только Ван Моррисон воет из динамиков о наступлении «прекрасного нового дня». И, черт возьми, он прав! Так чего же я медлю?

Ты хочешь меня, а я – тебя. Была не была!

Вылетаю на улицу и иду к твоей забегаловке, чтобы стать ближе, как в «Близости», но в последний момент останавливаюсь.

Да, ты сказала мне, где находишься, но присоединиться к вам не пригласила. И если я сейчас заявлюсь нежданно-негаданно, будет ли это хорошим началом нашей любовной истории? Сомневаюсь. У вас здесь на острове принято, чтобы хорошие парни уважали чужое личное пространство, будь оно неладно.

Сквозь тонкие стены я слышу смех в «твоем баре». Помимо чертовой Меланды, у тебя там полно знакомых. Я хочу спасти тебя из этого нудного засилья нелепых жилеток и клетчатых фланелевых рубашек, которое никогда не сравнится нашими уединенными обедами в саду.

Но я не могу, Мэри Кей. Хорошо, что мне есть чем утешиться: сегодня мы здорово продвинулись – ты первая написала, первая начала разговор. И я хочу, чтобы завтра, когда проснешься, ты помнила об этом. Усилием воли я заставляю себя свернуть в переулок, подальше от звука твоего голоса, и, черт возьми, как же это трудно… Однако постепенно улыбка озаряет мое лицо, потому что сегодняшний вечер стал для нас важной вехой. Несмотря на лучшую подругу и толпу знакомых, ты вспомнила обо мне. Взяла телефон и написала. Вопреки приличиям. Дерзкая и одержимая страстью. Не в силах больше сдерживаться.

Потому что ты меня любишь.

Можешь теперь говорить, что это просто случайность и ты совсем другое имела в виду. Можешь грешить на выпитое вино и невнимательность. Но любой, у кого есть телефон, знает, что очень сложно так ошибиться после пары бокалов. Ты отправила мне признание в любви, потому что подсознательно хотела это сделать. И теперь ты уже не в силах отнять у меня эти слова – они мои, светятся в темноте на экране моего телефона.

И в эту ночь, вопреки обычаю, я сплю спокойно, убаюканный твоей любовью.

3

На этом острове я дошел до того, что стал завидовать людям, работающим по выходным. Им хотя бы, черт возьми, не нужно думать, чем занять бесконечно тянущееся время, когда семьи и парочки собираются вместе и наслаждаются обществом друг друга, не обращая ни малейшего внимания на меня, одинокого, забытого и скучающего по тебе настолько, что даже пришлось пойти в продуктовый магазин в твоем районе в надежде на случайную встречу, пока твое пятничное признание еще не утратило свою свежесть и новизну.

К сожалению, чуда не случилось ни в субботу, ни в воскресенье, но хотя бы выходные кончились, и наконец-то наступил понедельник. Выгляжу я отлично, несмотря на бессонную ночь (все серьезнее, чем я думал). Натягиваю ярко-оранжевый свитер, чтобы ты наверняка заметила меня среди стеллажей, и проверю «Инстаграм». Вчера вечером я выложил несколько меланхоличных цитат из Ричарда Йейтса и теперь хочу узнать, прикоснулась ли ты уже к пустому белому сердцу под постом о «Плаче юных сердец» и заставила его загореться.

Увы, нет. Но это нормально.

@ЛедиМэриКей не лайкнула твою фотографию, потому что ей нужен ты, Джо. Во плоти.

Выхожу из дома и запираю за собой дверь, хотя местные «нафталины» утверждают, что тут это необязательно. Иду мимо кинотеатра на Мэдисон (хотел бы я попробовать тебя на вкус в темном кинозале) и проверяю «Инстаграм» Лав. Смотрю, как мой сын рвет очередную книжку, и поскорее прячу телефон: когда нужно быть на высоте, лучше не заглядывать в семейную онлайн-кунсткамеру Лав. К тому же на парковке я замечаю твой «Субару» – ты уже на работе! Ускоряю шаг, но тут же одергиваю себя – осторожно, Джозеф. Захожу внутрь, но тебя нет ни в зале, ни в кабинете. Черт! Плетусь в комнату отдыха, где очередной старый «нафталин» рассказывает мне о своей жене, которая уговаривает его принять таблетку от боли в пояснице. Хочу, чтобы лет через тридцать мы так же заботились друг о друге, но для начала нам надо хотя бы переспать.

Закидываю новые издания в мисс Телеггинс, толкаю ее к стеллажам – и бац! Ты здесь. Кладешь руки на книги и смотришь на меня.

– Привет.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наброситься на тебя прямо здесь и сейчас (как ты этого хочешь), и выдавливаю ответное приветствие.

– Съездим в город пообедать или ты ни ногой из Кедровой бухты? – спрашиваешь как ни в чем не бывало.

ЧТО ЗА ВОПРОС!

– Конечно.

Твои щеки алеют, как наше красное ложе. Ты хочешь провести время со мной, и спереди на твоей короткой юбке сверкает сквозная молния. Раньше я этот наряд на тебе не видел. Ты надела его сегодня ради меня, для нашего обеденного свидания. И вот ты стоишь передо мной и поигрываешь замочком – хочешь, чтобы я его расстегнул…

– Идем?

Надеваем куртки и идем по Мэдисон-авеню, словно влюбленные из романтического кино под красивую музыку. Ты спрашиваешь, пришла ли уже знакомиться со мной Говноглазка, я мотаю головой, и ты вздыхаешь:

– Странно… Вот видишь, если б у нас здесь было как в Кедровой бухте, Нэнси и ее муж уже давно стояли бы у тебя на пороге с выпечкой.

Я не собираюсь давить на жалость, поэтому меняю тему и спрашиваю, как прошли твои выходные – чтобы прощупать почву и напомнить о признании. Ты рассказываешь, что вы с Сурикатой ездили в Сиэтл. Слушаю с улыбкой и делаю вид, будто мне интересно.

– Здорово. Чем занимались?

– Ну, ты же понимаешь, у Номи сейчас сложный возраст… Если мы идем куда-то вместе, она убегает на несколько шагов вперед. Если я предлагаю зайти в итальянский ресторан, она требует китайский, а когда я соглашаюсь…

– Она хочет в итальянский.

– Именно так. И еще она все время мерзла из-за того, что не взяла куртку. Мы зашли навестить старых друзей, которые держат магазин гитар. Они как семья… – Ты замолкаешь и пожимаешь плечами. – В общем, обедали мы просто булочками на пароме. Тот еще момент для материнской гордости, понимаешь?

Ты улыбаешься и вдруг меняешь тон:

– А ты, Джо, хочешь детей?

Вопрос с подвохом. Номи учится в старшей школе, и если ты больше не планируешь рожать, а я скажу, что хочу малыша, то у тебя появится причина оттолкнуть меня. Однако ответить отрицательно я тоже не могу, иначе ты решишь, что я не подхожу на роль отчима.

– Я живу по принципу «будь что будет».

– В этом разница между мужчинами и женщинами. У вас на пороге в любой момент может появиться ребенок с генетическим тестом под мышкой, типа «Привет, пап!».

Если б ты только знала всю правду… Я улыбаюсь.

– А как насчет тебя? Ты хочешь еще детей?

– Ну… Знаешь, рождение Номи стало для меня большим подарком, изменившим всю мою жизнь. И последнее время я понимаю, что скоро она повзрослеет и начнется новая глава. Не уверена насчет малыша, а вот свой книжный магазин я бы открыла.

Ты затихаешь, представляя нас вдвоем в «Борделе». Засовываешь руки в карманы и, немного помолчав, спрашиваешь:

– Как отдохнул с мальчишками?

И голос твой дрожит от волнения (все-таки первое свидание).

Мне нравится эта твоя новая сторона, Мэри Кей. Ты ревнуешь. Заводишься.

– Все как обычно… Пиво, чипсы, девочки, – подначиваю я тебя.

– С кем-то познакомился?

Ого, да ты, похоже, уже по уши в меня втрескалась. Я не могу сдержать улыбку и продолжаю тебя дразнить.

– Да, вроде того… Но потом одна коллега прислала мне сообщение, и я всех слил.

Ты знаешь, что я говорю о тебе, и пожимаешь плечами – чуть сдержанно; это напоминание о том, что хотя мы и родственные души, но пока еще не настолько близки. И сейчас – на ходу, посреди улицы – не лучшее время для решительного шага.

– Шутка. Я не снимаю телочек в барах, и вообще никого специально не ищу.

Покойная Бек сама пришла в мой книжный магазин. И ты сама устроилась на работу в мою библиотеку.

– Для меня главное не внешность, а химия.

Мне показалось или ты только что немного выгнула спину? Нет, не показалось, так и есть.

– Ясно, – говоришь ты. – Я понимаю.

В разговоре повисает естественная, сексуальная пауза. Будь мы сейчас на оживленной четырехполосной магистрали в Лос-Анджелесе, я бы взял тебя за руку. И мог бы даже поцеловать. Но это остров, и здесь не спрячешься от чужих глаз. Наша прогулка подходит к концу. Ты открываешь дверь в кафе, и мои глаза превращаются в сердечки, как в старом мультике. Внутри все красное, как наше алое ложе. Ты выбрала это место неспроста. Ты знаешь хозяина, он приятный человек – у него обручальное кольцо на пальце. И он говорит, что твой диванчик свободен. Не твой, а наш.

Мы садимся друг напротив друга. Наконец-то ты вся в моем распоряжении, а я – в твоем.

Тянешься к меню, хотя ела здесь не один раз.

– Я всегда заказываю одно и то же, но сегодня хочу попробовать новое, – говоришь ты.

Рядом со мной тебя тянет на эксперименты. Я улыбаюсь.

– Порекомендуешь что-нибудь?

– Тут все вкусно. Но я бы советовала взять на гарнир жареную картошку, к примеру.

Ты заказываешь чили, а я – клубный сэндвич и картошку, конечно. Ты улыбаешься мне, но потом что-то отвлекает твое внимание. Ты выпрямляешься и машешь.

– Меланда! Я здесь!

Предполагалось, что это будет интимный обед: ты, я и картошка, но твоя подруга Меланда уже топает к нашему дивану. Огромные сиськи, словно взятые по дешевке оптом, обтянуты майкой из массмаркета; она прет напролом, как защитник на квотербека в футболе^[5]. Как будто жизнь – это война. На одежде видны потеки пота (эй, Меланда, вообще-то тут люди едят), и ей явно не помешает консультация специалиста по фильтрам в «Инстаграме», потому что отличие от реальности слишком разительное. Ты посылаешь ей воздушный поцелуй и говоришь, что она отлично выглядит (вранье!). Спрашиваешь, какими судьбами ее сюда занесло. Ты что, испытываешь меня?

Хозяин приносит Меланде меню. Та раздувает ноздри, неоправданно поглощая драгоценный кислород.

– У меня только что был крайне неприятный инцидент с Барри, учителем математики. Он, видите ли, считает, что, как «отец дочерей», имеет право меня наставлять.

Ты смотришь на меня и, явно чувствуя фальшь в словах подруги, добавляешь:

– Меланда хочет организовать некоммерческую организацию для местных девушек…

Твоя грудастая подруга прикусывает губу в знак протеста, ты в ответ подталкиваешь ее локтем и исправляешься:

– Для молодых женщин.

Она морщится, ты примирительно разводишь руками.

– МК имеет в виду, – обращается Меланда ко мне, – что я строю инкубатор для молодых женщин. Видел, наверное, плакаты в библиотеке. Называется «Будущее за женщинами».

– Да, конечно.

Наряду с призывами к девушкам «установить границы», там везде навязчивые приказы использовать ее хештег во всех своих постах. #МеландаМатриархатРазгромитПатриархат… Только вот молодые женщины что-то не слишком торопятся продвигать ее бренд.

– Ну и?.. – настаивает она.

– Всецело поддерживаю.

Рядом с ней ты ведешь себя по-другому – сдержаннее, осторожнее. Такова человеческая природа: мы всегда приспосабливаемся. Я знаю людей ее типа. Она терпеть не может вопросы – ей нужна лишь похвала, поэтому я говорю, что это гениальная идея, и умалчиваю, что того же самого можно добиться, не будучи такой сволочью, как она.

– Я уже все продумала. Мы запускаемся в начале следующего года, – сообщает Меланда, словно мне это интересно, и берет твой стакан с водой. – Кстати, МК, ты прочитала последний вариант общей концепции?

Ты виновато оправдываешься и достаешь из сумочки пакетик сахарозаменителя. Она делает такую мину, словно это косяк или биография Билла Косби^[6].

– О нет, дорогая, – принимается причитать она. – Хватит себя травить.

Ага, вот и попалась. Подсознательно она хочет твоей смерти, но пока даже сама этого не понимает, а ты и не догадываешься. Как грустно…

– Знаю, – откликаешься ты, – но все никак не могу бросить.

Я молчу – ты так нас и не представила. Меланда пьет твою воду и вздыхает:

– Кстати, моего тренера наконец-то уволили. Не одна я на него жаловалась.

Ты замечаешь, что никогда не ходила в спортзал, и мне безумно интересно и хочется расспросить тебя поподробнее, но Меланда снова влезает в разговор с жалобами на своего «мерзкого тренера». Какого черта! Было бы неплохо, если б она сама хоть иногда следовала правилам, написанным на своей футболке, – «ПОЗВОЛЬ ЕЙ ВЫСКАЗАТЬСЯ». Ты подмигиваешь мне и… Погоди! Это что, подстава?

– Меланда, – говоришь ты, – пока не забыла: это Джо. Я тебе о нем рассказывала. Он работает волонтером в библиотеке. Переехал сюда несколько месяцев назад.

Протягиваю руку.

– Рад познакомиться, Меланда.

Вместо того чтобы нормально пожать мне руку, она ее то ли поглаживает, то ли похлопывает. И нет, это не подстава. Мое первое впечатление оказалось верным. Ты испытываешь меня, словно новичка, желающего вступить в закрытый клуб, а Меланда ревнует и строит козни, прямо как подпевала-неудачник в дешевых молодежных мелодрамах.

– Чудесно; еще один белый мужчина, который хочет диктовать нам, что читать, – усмехается она и кладет свою липкую ладонь на мою руку. – Шучу. Просто день был тяжелый.

Ты строишь мне глазки, как в первый день в библиотеке – «пожалуйста, потерпи еще немного», – пока Меланда жалуется на своего мерзкого тренера, который попросил Грега, баристу в «Пегасе», не продавать ей печенье. Ты молча слушаешь и киваешь, будто психоаналитик.

– Зато Грег предупредил тебя. Поступил как честный человек.

– Ну да, – фыркает Меланда, – он смеялся, рассказывая мне об этом, а значит, и с тренером моим ржал… Хорошо, что его уволили.

Ты снова киваешь, доктор Мэри Кей Димарко, но стоишь на своем:

– Не забывай, Грег целый день за прилавком – чего только от людей не наслушается… Мне он показался хорошим парнем. К тому же, представь, если б он промолчал и ты ничего не узнала бы.

У тебя явно талант: ты сумела пристыдить ее, не обидев, и вот она уже самокритично называет себя в шутку Стервозой Злобиной, но теперь ты ее перебиваешь: