После тюрьмы Сергей Хорин работал мелким бизнесменом – продавал металлолом, собранный с товарищами на свалке, и продавал за копейки, коих хватило на учебу в институте. Пять дней в неделю собирал, в субботу учился на заочном отделении, в воскресенье гулял. Было сложно, но он справился. Практику решил проходить со строгим намерением поменять жизнь к лучшему, остаться работать в юридической фирме и продолжать карьерный бой. Тяги к мошенничеству больше не было.
Прошёл соблазн девяностых обманывать на всём, что приходило в голову. Даже печатать на первых лазерных принтерах фальшивые чеки для бухгалтерий предприятий стало невыгодно с появлением устройств, распознающих обман. Да и выгоднее стало защищать интересы людей, а не обманывать их.
Хорин видел в этом уже своё призвание, ощущал высокое положение, когда к нему обращались заплаканные граждане с рассказами о бесчестных вмешательствах.
Он рос медленно, но верно.
Всё зависело от законодательных поворотов со стороны власти. Но до сих пор его всё устраивало. Не каждому преступнику удавалось подняться так, как поднялся Хорин. Вот и сейчас ему предлагали 20 тысяч долларов, как опытному и знающему толк в своей сфере адвокату. О другом Хорин и не помышлял.
14.
В день презентации…
Чёрный «Рейндж Ровер Эвок» мчался по МКАД. За тонированными стеклами сидел Виктор и сосредоточенно смотрел на поток машин, скользящих и перестраивающихся впереди и сзади, как гоночные машинки на трассе. В салоне приятно пахло морозной вишней и освежающими мужскими духами, подаренными женой. Радио пропело 9 часов утра, и ведущий начал рассказывать новостные интересности:
Серебристый «Volvo» сбил насмерть сегодня утром двух пешеходов, переходящих на запрещающий сигнал светофора в районе реки Яузы в сторону Медведково. По предварительным данным, пешеходы были пьяны. Сам водитель не пострадал.
Группа «Звезда Полынь» выиграла номинацию «Лучшая рок-группа года» на фестивале в Краснодаре.
Известный предприниматель, владелец известной во всем мире крупной строительной сети «Орион» и просто коллекционер Роберто Касьяс прилетел сегодня утром в Москву для ведения переговоров. Бизнесмен специализируется на проектах быстровозводимых зданий на основе несущих стальных каркасов и ограждающих конструкций из сэндвич-панелей. Последний клиент из Москвы построил с его помощью известный шопоголикам торговый центр «Venyd».
Виктор не успел сделать погромче, как ведущий начал зачитывать другие новости. Успешность и желание встретиться с человеком, чье имя обсуждается на волнах радио, отразились на лице Шемякина.
Он надавил на газ.
Часы показывали 9:10.
Офис виднелся за промышленными трубами, и сегодня в него должен был зайти известный предприниматель. Мало кто знал, что Касьяс заинтересован в покупке яхты, а не в металлических листах, и от этого Виктору стало по-настоящему тепло на душе. Он представил, как пожмёт Роберто руку и пригласит в конференц-зал. Ещё 2-3 часа, и он подпишет договор о продаже одного из лучших своих творений. Гордость загасила остальные чувства, и Виктор расплылся в блаженной улыбке.
***
Анюта надела сегодня красный костюм. Обтягивающая до колен стрейчевая юбка сжимала её ноги. От этого при ходьбе бёдра виляли из стороны в сторону. Чёрная блузка без рукавов была заправлена в юбку, а поверх неё сел по фигуре красный пиджак. Сегодня она надела очки в чёрной оправе без диоптрий, специально для работы за компьютером. Волосы она решила распустить, накрутив их предварительно в легкие локоны.
Виктор вошел в офис и тут же распорядился разложить договора и описательные характеристики яхты. Каждому слушателю полагалась характеристика на ЯТУ-345, её фотографии, сделанные с разных сторон, но не повторяющие изображение, расчеты размеров двух палуб и кают; далее шла инструкция по эксплуатации и копии договора купли – продажи. Оригинал договора должен был находиться только у Шемякина и Касьяса.
Виктор не вёл до этого столь серьёзных презентаций, поэтому, ознакомившись предварительно с составом делегации, заранее продумал, кто как сядет. Он не был уверен, приедет ли Роберто один с переводчиком или со своим помощником, поэтому, на всякий случай, отвёл последнему место возле окна с левой стороны от предполагаемого места Касьяса. В компании предпринимателя должны были приехать его адвокат и сюрвейер. Последний уже проверил судно, но его присутствие было обязательным для подписания страховых бумаг и конечного определения стоимости судна и его страховой суммы. Степень мореходности Касьяса устроила заочно.
Адвоката и сюрвейера Шемякин разместил справа от начальника. Ещё оставил два места слева для Лукенко и возможного члена организации «Орион». Хотя, по правде говоря, Виктор не был уверен, что сотрудники могут относиться именно к этой компании. Касьяс – крупная рыба, а такие могут привлекать консультантов со стороны. Шемякину это было безразлично. Главным для него являлось беспроигрышное проведение презентации и её исход.
Он в последний раз посмотрел в зеркало в поисках застрявшего в зубах завтрака или мятой складки на штанах. Ничего такого не обнаружил, лишь застегнул пуговицу обтягивающего его силуэт коричневого пиджака. В голову влетела мысль о возможной замене галстука. Благо, на этот случай в ящике стола всегда лежали два дополнительных. Но отсёк эту идею, так как Анюта сообщила о приезде Касьяса.
Виктор выпрямил спину, как будто в комнату должен был войти генерал вооруженных сил. И растянул губы, обнажив ровные, сверкающие зубы.
В переговорную вошёл лысеющий мужчина в очках и Виктор догадался, что это адвокат Роберто. Адвокаты часто лысеющие и в очках. По крайней мере, он встречал именно таких. Хотя, безусловно, критиковал собственную ограниченность в данном вопросе. Адвоката звали Костес. Грек по происхождению, он вошёл, держа спину прямо, словно палка была привязана сзади. Сухо улыбнувшись, он пожал Виктору руку. Тот сразу проводил его к столу, где пестрела табличка « Lawyer Mr. Ladas». Потом вошли двое мужчин, имён которых Виктор не помнил, но вежливо переспросил. Это оказались англичане, представившиеся знакомыми компаньонами Роберто Касьяса. Смекнув, что заместителя или личного помощника предпринимателя, присутствующего на показе яхты, сегодня не будет, так как за двумя компаньонами шёл сам Касьяс, Виктор подал дружелюбный жест рукой присесть на свободные места всем вошедшим.
– Glad to meet you in our company, Mr. Kasias. How did you get here? Is everything alright? Hope you’re not disappointed in the weather. Please sit opposite to me (4) – улыбнулся Виктор и направил предпринимателя к месту у окна с поджидающей его табличкой «Mr. Kasias».
– There’s no bad weather, there are bad clothes. And if you have such beautiful secretaries, all the world is appeared to be warm and pleasant. (5)
Касьяс оказался оптимистичным и дружелюбным человеком. Ложбинки на лбу не скрывали его возраст от 40–45 лет, а чёрные густые брови, не тронутые сединой, этот возраст уменьшали; глаза зелёного цвета лучились молодостью и жизнерадостностью, а улыбка искрилась непревзойденным хирургическим вмешательством. Виктор задумался, не носит ли тот линзы. Испанец от рождения и международник по совместительству, он считался мужчиной без возраста – такие нравятся и молоденьким, и зрелым женщинам. Побывать в его теле хотели бы десятки, а может, и сотни бизнесменов и работяг. Этого хотел и Виктор.
Но сейчас ему вдруг захотелось лежать с любимой женой на острове, заросшим пальмами, и пить «Пину Коладу» со льдом, чокаясь за непревзойдённый план-проект, реализовавший его амбиции.
Компаньоны зашушукались, обсуждая бутылку в середине зала, внутри которой покоилось парусное судно с белоснежными парусами. На стекле чернела подпись легендарного Арфа Покола – создателя наикрасивейших панорам морской тематики. В этом произведении он изобразил русский порт в Мурманскеи спешащих на судно моряков.
– This masterpiece helps me in moving backward to my reminiscence, when I decided how usefully could be your dream to become an essential part of this world. It’s in Murmansk where I encountered Arf, who gave me idea to be that man who I am. (6)
Виктор не был хорош в английском, но подготовил несколько фраз, повторенных им накануне в преддверии презентации. Ещё ни один вошедший в его офис не остался равнодушным к выставленным на переднем плане человечкам и немного грязному (что, несомненно, не вызывало сомнений в реалистичности) кораблю.
Касьяс рассказал, что видел подобное в Париже, и там бутылка охраняется государственной властью. Он также был впечатлен картинами на персиковых стенах конференц-зала, не представлявшими никакой ценности, но при этом искушающими смотреть на них и оценивать. Виктор был поражён находчивостью Роберто. Не сказать, что ему польстило его внимание, сколько обнажившаяся доброта к пока ещё чужому человеку зажгла ещё один огонек в душе. Многие интересовались «Мурумчанкой», как ласково про себя называл проект в бутылке Шемякин, но никто не обращал внимания на картины, написанные «арбатским» художником, чье имя он даже не запомнил.
Он просто как-то прогуливался по новому Арбату, когда увидел те самые картины и просто купил четыре штуки, попросив привезти те прямо в офис за дополнительную плату. Стены нового офиса были пустыми. Их нужно было чем-то украсить.
Виктор решил для себя, что если сделка пройдёт успешно, в чём он уже не сомневался, он отыщет того бородатого живописца, картины которого обсуждал сейчас сам Касьяс. Виктор тоже посмотрел в их сторону. На одной была изображена девочка, похожая на эмблему шоколадки «Аленка», с трикотажным, на первый взгляд, платком на голове, большими, как озера, глазами и наливными щеками. На другой был портрет –репродукция Петра I – «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе». Такая же висит недалеко от станции метро Охотный Ряд. Но только сейчас Виктору показалось, что эта разительно отличается от той, что висит на здании в центре Москвы. Взгляд у Алексея другой, менее подавленный, и скатерть на столе более яркая. Виктор пообещал себе посмотреть оригинал картины и сравнить. Ещё две картины были пейзажными: осенний вид в парке и весенний в деревне.
Шемякин был поражён, насколько эмоциональным оказался Роберто Касьяс.
В зал вошла Анюта и раздала с подноса чашки с кофе. Взгляды мужчин тут же скользнули по её точёной фигуре, на которую Шемякин, конечно же, тоже обращал внимание, но оно было мимолётным, как и все другие косые взгляды в стороны для любого здорового мужчины.
Помните рассказ Ирвина Шоу «Девушки в летних платьях»?
«Я смотрю на всё», – говорит муж жене, когда та уже не может молчать , что ей неприятно, что её мужчина буквально ломает себе шею следующие семь шагов, изучая симпатичную девушку. – Бог дал мне глаза, и я смотрю на женщин и мужчин, на котлованы под новые линии подземки, на экран кинотеатра и на маленькие цветочки на полях».
Закончилось плохо. Жену удалось обидеть дальнейшими словами после выпитого в кафе «Курвуазье»: «Я люблю тебя, но при этом хочу их. Такой вот расклад. Я изучаю окружающий мир».
Герой той истории был страстно влюблён во всех женщин Нью-Йорка, так как сам был из маленького городка и не видел таких прекрасных женщин в своем родном провинциальном Огайо.
Нет. Виктор не относил себя к данному персонажу вовсе. Он никогда не говорил и не сказал бы жене такие слова в знак уважения, но физиологические позывы любого самца были сильнее человеческих чувств. Поэтому не признать того, что он иногда мельком заглядывался на Черчину, было бы неправдой.
Касьяс поднял вверх большой палец за спиной секретаря, сидевшего сразу за ним. Это явно означало, что у Шемякина хороший вкус на секретарей.
Конечно, Катя его жутко ревновала к Черчиной. Последняя иногда звонила даже поздно вечером. Все разговоры сводились к работе, к планированию командировки или внезапной остановке процесса работы в связи с тем, что производство не может разобрать тот или иной чертёж и требует немедленного согласования или изменения координат. Иногда жена появлялась в офисе и после этого визита напоминала Виктору о том, что его помощница чересчур молода и хороша собой. Чем вызывала негодование обоих. Так как за этим следовали если не обвинения, то явные намёки на то, что он спит с Анной. Но у Виктора был принцип – не увольнять сотрудников.
Тем более вот так. По причине «Слишком хороша собой».
Он деликатно относился к данному обсуждению с женой и всегда выигрывал тот самый небольшой спор по поводу увольнения и не увольнения симпатичных сотрудниц с помощью ласки, внимания и поглаживания.
Оголяя в улыбке свои ровные и точёные зубы, Роберто сделал глоток из маленькой фарфоровой белой чашечки с тягучим, черным напитком.
«Следовало предложить всем чай и кофе на выбор» – подумал Виктор, поймав себя на том, что легкомысленно попросил Аню налить всем своего любимого орехового эспрессо. Он был так увлечен презентацией и подготовкой к её протеканию, фотографиями и расчётами, что совершенно упустил наибональнейший момент – поинтересоваться о предпочтении напитков для гостей.
«Может, они пьют только виски на таких встречах!»
«Какой я кретин, что попросил секретаршу внести кофе сразу.»
– Прошу меня извинить за не предложенный выбор напитков, – улыбнулся он слегка смущенно, но этого никто не заметил. – В нашем баре есть не только кофе, но и чай с молоком.
Он перевёл взгляд на переводчика английского языка и понадеялся, что тот, будучи русским, все же переведёт так же шутливо «в нашем баре», как это только что прозвучало.
«Хорошо, что язык английский. Я хоть понимаю его.»
Переводчика нашли сразу. Именитая компания по подбору персонала порекомендовала его, как билингва. Русский и английский были его родными языками, и к тому же он знал испанский, что не помешало бы в данный момент, так как Касьяс был испанцем. Но его адвокат, то есть переводчик адвоката, рассказал о том, что Роберто привычнее обсуждать покупки на английском.
Касьяс вернул чашку с кофе на место сразу, как ему предложили альтернативный напиток. Не успев ответить на любезное предложение, он поменял выражение лица.
Его улыбка померкла, и Виктор заметил, как недавно розовые губы поменяли оттенок и пересохли. Зрачки расширились и стали темнее. Смуглое, загорелое лицо приобрело землистый оттенок и стало похоже на припудренный бледно-серый экспонат из музея восковых фигур. Рот приоткрылся и начал издавать звуки удушья, сопровождающиеся всхлипываниями. Руки машинально потянулись к шее, схватили её и судорожно начали елозить по всей её поверхности, обнажая выступившие вены.
– Medicamento! – выкрикнул Касьяс едва внятным голосом, – в сумке! – проскрипел он с акцентом.
Кофе пролился на договор, покрыв его коричневыми глубокими пятнами с непереваренными черными песчинками на дне. Коллеги, видевшие своего руководителя веселым и энергичным, находящимся в полном здравии, подпрыгнули со своих мест и уронили стулья. Виктор замер и не понимал, что предпринять. Он бездействовал и не понимал происходящего. Ком в горле встал поперёк и мешал говорить, кричать и даже двигать головой.
– Где его сумка? – выкрикнул кто-то.
– Он разве был с сумкой? – отозвался другой.
– Ищите все!
Виктор автоматически потянулся к карману Роберто Касьяса.
– Что ты делаешь? Не трогай его! – взревел знакомый Виктору мужчина, появившийся, как маг, из воздуха. Он схватил Касьяса под руки, служа тому опорой.
– Я хотел взять ключи от машины! – протороторил Виктор, изумляясь скорости, с которой этот мужчина примчался в зал заседаний, – он говорит про лекарство. Где оно? Может, оно в машине! Что за лекарство? Чем ему помочь?
Лица собравшихся казались озлобленными. Все переменились в лице. Сейчас взгляд окружающих были прикован к его персоне, он буквально испепелял и душил своей прямолинейностью.
– Я просто подумал, что лекарство может быть в машине. – Голос дрогнул, и Виктор осел неожиданно на пол.
Он увидел, как кто-то достал аэрозольный баллончик из кармана пиджака предпринимателя и направил его в рот. Глаза Касьяса закатились, и приступы начали сокращаться. Виктор привстал в надежде увидеть, что его покупатель приходит в себя.
– Он не дышит, – сказал чертовски знакомый индивид, и посмотрел на Шемякина, лицо которого застыло как после шоковой заморозки. Он не мог пошевелить губами. Сердце забилось сильнее, и Виктор понял, что произошло самое страшное из того, что он когда-либо видел в своей жизни.
15.
– Что это за Высший Советник?
Не он ли превратил тебя в наёмного заштатного громилу?
– Я покажу тебе «заштатного»!..
– Отвечай! Сейчас же!
– Хорошо, давай поговорим…
О проблемах, в которые ты только что влип.
Виктор Стоун (Киборг)
Хэл Джордан (Зелёный фонарь)
Из-за случившегося Виктора, как и некоторых других, кто присутствовал на встрече, отвезли в полицию.
Предположительно.
Потому что на самом деле местоположение, как и название учреждения было неясным.
Все сели в полицейскую машину, но оперуполномоченные, хоть и показали удостоверения, были в гражданском.
А на самом здании, куда Виктор попал через полчаса, таблички он не разглядел. Хотя внутри «кипела жизнь». И служащие в униформе всё же встречались. Они сновали туда и сюда, из одной двери в другую.
Прошло вот уже три часа с того момента, как Касьяс умер. Маленькая стрелка двигалась к четырем, и Виктор поймал себя на мысли, что даже не завтракал, но есть ему совершенно не хотелось. Ему хотелось исчезнуть в своё недавнее воображение, где он с женой пил «Пину Коладу» и прятался от солнца в тени могучих пальм. В голове стало пусто. Лишь шум бирюзового океана отдавался в ушах и не уходил, стараясь будто успокоить своего владельца-мечтателя. За плечо кто-то тронул, но он даже не обернулся. Какая-то женщина села с ним рядом и приобняла худыми и тонкими пальцами.
– Не переживайте так, они во всем разберутся, – сказала она. Она смотрела на него сочувственными глазами и гладила себя по волосам. Виктору понравились её духи, с ароматом зеленого яблока – такого сладкого и кислого одновременно. Он был рад, что она сидела подле него. Сидеть с этой незнакомкой в неприятном для Виктора здании оказалось спокойнее.
Она взяла его за руку, пытаясь приободрить.
Телесное прикосновение показалось неуместным, но Виктор смолчал и не отдёрнул руку.
Каждый выражает сочувствие по-своему. В современном мире люди забывают об обычном человеческом тепле, которое может дать совершенно незнакомый человек. Все вокруг чужды друг другу. Чужие проблемы никого не волнуют. Потому что полно своих. Или так кажется, что их полно, а на самом-то деле их и нет.
Здоров – и Слава Богу!
Родные есть – и Слава Богу!
Работа есть – и Слава Богу!
Остальные переживания люди себе придумывают.
Спустя три минуты женщина убрала руку и ушла.
***
– Значит, Вы утверждаете, что не понимаете, от чего умер Роберто Касьяс? – спросил его голос, исходивший от мужчины в синем костюме.
Виктор понял, что он не в обычном участке. Вокруг были тёмные стены, напоминавшие стенки маленькой квадратной коробочки.
Посередине стоял стол, в котором зияла продолговатая дыра – отверстие, из-под которого тянулись железные цепи-наручники. Виктор подвигал ими из стороны в сторону, и они неприятно лязгнули. Он был прикован.
Напротив него находилось зеркало, в котором он наблюдал самого себя. Конечно же, за ним находилась оперативная группа и записывала его голос на диктофон. Он в этом не сомневался.
– Нет, – коротко ответил он, – я до последнего не верил в то, что Касьяс умер. Он мой покупатель, я его толком не знаю… Он хотел приобрести у меня яхту… Вот и все…
– Как давно Вы знали Роберто Касьяса?
– Не так давно. Может, полгода или 8 месяцев. Около того. Нас познакомил мой дядя. Он рекомендовал ему мои яхты.
– Вашего дядю зовут Ростислав Шемякин? – спросил допрашивающий и положил на стол пачку сигарет.
– Да. Только после переезда в Испанию он сменил фамилию на более созвучную там – Жункейра.
– Итак, Касьяс прибыл к Вам издалека, с Филиппин – райского острова, – усмехнулся допрашивающий, и Виктор вдруг услышал гул прибоя.
– Он хотел купить у Вас яхту? Не далековато ли переправлять, или он собирался плавать на ней здесь?
– Это не моё дело, – вздохнул Виктор, – но мне известно, что яхту должны были переправить на Филиппины.
Служитель закона засунул руки в карманы и стал расхаживать по маленькому помещению. Слева за поясом у него висела кобура с пистолетом, на груди был заметен серебристый значок.
Когда он сел, Виктор рассмотрел надпись «Центральное управление по Москве» и ниже «ФСБ РФ». Ощущение важности ситуации вызвало больше страха. Шемякин не сомневался, что распутывать смерть такого человека, как Касьяс, соберётся не только российское ФСБ, но ещё и испанская служба безопасности.
В голове промелькнула искаженное лицо Роберто.
– В разлитом кофе, в чашке Касьяса, обнаружен октаболлин. Что Вы можете сказать по этому поводу?
Виктора передёрнуло. Он не понимал, о каком октаболлине шла речь, но сотрудник безопасности явно ему намекал, что тот умер именно из-за него.
– Что это? – спросил осторожно Виктор. – Это послужило причиной смерти?
Мужчина в синем костюме улыбнулся. Виктор не понял, что такого смешного он ему сказал или спросил. А между тем перед глазами возникла «Мурумчанка».
– Это галлюциногенное средство, которое выписывают психически больным людям. В малых дозах оно безопасно и успокаивает склонного к панике человека, подавляя его страхи. В больших – может вызвать серьёзные галлюцинации и нести в себе наркотическую угрозу.
Виктор сглотнул.
Он чувствовал себя в живом кино. Вокруг него были мрачные декорации, перед ним расхаживал знаменитый актёр, любимец телезрителей. Он играл в эпизоде, который ему совершенно не нравился и, наверняка, не приносил гонораров.
– И что? Роберто Касьяс умер из-за этого октоб..ина? – невнятно отметил Виктор.
– Октаболлина, – поправил его офицер, – он умер от остановки сердца, Виктор Геннадьевич, вызванной именно октаболлином.
– Но Вы же только что сказали, что этот препарат не вызывает страшных побочных действий, кроме галлюцинаций…
– Да, если на него нет аллергии. Вам известно же было, что Касьяс страдает аллергией на психотропные препараты?
– Что? Вы намекаете на то, что я его убил, зная, что он страдает аллергией на галлюциногенный препарат?
Мужчина в костюме присел и зажёг сигарету. Запах серы разошёлся по всему помещению, и Виктор почувствовал никотиново-смоляной аромат.
Мужчина протянул сигарету Виктору, предлагая тому затянуться.
Впервые после нескольких лет завязки Виктор почувствовал сигарету у себя во рту и, совершив непривычный глубокий отравляющий глоток, ощутил лёгкое головокружение.
– Я не привык намекать. Я лишь говорю то, что вижу. Меня зовут Антон, кстати.
– Я буду откровенным, Виктор Геннадьевич. Я верю, что у вас не было причин травить вашего покупателя, тем более что он должен был вас наградить существенной суммой. Вы бы не стали так рисковать до завершения сделки. Но мы не можем вас так просто оставить в покое, не допросив остальных подозреваемых.
– Но кого вы ещё подозреваете?
– Нам понятно Ваше недоумение, но, видимо, вы молодой пока бизнесмен и не сталкивались с возникающими на вашем пути препятствиями. Мы опросим весь ваш персонал и всех присутствовавших в зале заседания сегодня утром, а пока я не имею права Вас здесь держать. Но попрошу подписать подписку о невыезде из Москвы.
Дежурный проводит вас до выхода.
В комнату вошёл молодой парень в тёмно-синей форме и открыл замок, соединявший наручники со столом. Положив свою правую руку на плечо Виктора, он повёл его из зала допросов.
– Это точно из-за кофе? – успел выкрикнуть Виктор, когда дверь, за которой он только что находился, захлопнулась у него перед глазами.
***
В маленькой тёмной комнате было жарко и душно. Температура воздуха за окном перевалила за 22 градуса по Цельсию. Но Анна Черчина тряслась и дрожала от невыносимого холода, который бил по её коже, как мелкий холодный дождь. Она сдерживалась от колотившего внутри страха, но в какую-то долю секунды теряла самоконтроль, и её начинало колотить снова. Она боялась замкнутых пространств, её пугала тяжёлая железная дверь, а выхода из комнаты Анна не видела. Её бы спасла сейчас порция самбуки, налитая горящей струной, с брошенными в стакан ароматными кофейными зёрнышками. Руки, которые наливали ей анисовую настойку, были красивыми и мужественными.
В мужчинах ей нравились руки – сильные, крепкие, способные обнять и защитить от несправедливости. Не из-за той ли самой несправедливости она сейчас находилась в этом отвратительном месте? Что она могла сказать, если всё, что слетит с её губ, сулило ей несчастье и безысходность.
Она попросила воды.
И когда ей принесли воду, представила самбуку, которую наливает знакомый ей бармен. Ей же всего двадцать четыре, и она не обязана отвечать за такие серьёзные поступки. Её место в институте, в клубе, за ресепшеном, наконец.
– Что Вы можете сказать по произошедшему? – спросил неумолимо мужчина, допрашивавший недавно Виктора.
В голове завертелись червячки растерянности. Анна опустила голову, стараясь не показывать слабости, и сдержала солёную слезу.
Она отлично понимала, что если она сейчас наврёт должностному лицу, получит привилегию лишь ненадолго, а потом её схватят и повесят ещё одну статью за ложные показания. Она могла лишь чего-то недоговорить, ускользнуть от этого испепеляющего взгляда сотрудника федеральной безопасности.
Она подумала, что сейчас ей так плохо, и это могло бы стать решающим фактором для открытия всех секретов, и больше всего на свете ей захотелось сдать Левина, который не предупредил о таких возможных последствиях. И услышать новость о том, что его посадили. Она не одна во всём этом виновата и не может нести горесть вины на себе, когда тот, кто подвигнул её на это, будет ходить пушистым и незапятнанным.
Но как же её мечта?
Это ведь она подмешала октаболлин в ненавистный ей теперь ореховый эспрессо…
«Я не хотела никого убивать. Я не понимаю, что произошло. Я ничего не понимаю. Я налила совсем чуть-чуть. Я сама пробовала октаболлин. Он безвреден, клянусь… Побочный эффект – слабость желудка. Всё! – прокричала она про себя и закрыла лицо руками, – если б я только знала, я бы никогда, никогда, никогда…»
В комнату вошел светловолосый мужчина тридцати пяти лет. Черчину начинали пугать синие костюмы со знаковыми иллюстрациями на плечах и манжетах. Каждый из сотрудников выглядел суровым и настойчивым. Анне снова стало не по себе.
– Там тот, второй, – спокойно указал на дверь вошедший, – тебе будет это интересно.
Анна подняла взгляд и в испуге покосилась на дверь.
О ком они говорили?
Какой второй?
Шемякин?
Антон вышел из каморки, оставив девушку наедине со своими мыслями, раздиравшими внутри до предела. Её преследовал тот день в центре города, когда она покупала ореховый эспрессо. Лишь в одном месте продавался этот кофе, лишь один человек из тех, кого она знала, любил его так сильно пить по утрам. Она потянула на себя скользкие цепи, но те отозвались лязгом, не выпуская затёкшие запястья из ловушки. Камера под потолком повернулась, и Анна поняла, что шоу «за стеклом» продолжается.
Ей казалось, что она раскроет свои мысли сейчас. Что сдастся.
Она всё расскажет.
Да.
Иначе будет хуже. Она слышала много раз про чистосердечное признание.
Прошло много времени, прежде чем сотрудник ФСБ вернулся к Черчиной на допрос. Может, минут двадцать. Может, все тридцать. Всё это время Анна медленно сходила с ума от негодования. Она знала, что за ней наблюдают, и представляла, как им там хорошо – сидеть на своей пресловутой службе и хихикать над обвиняемыми, которых можно, как собак, посадить на поводок, чтобы те не сбежали.
Когда служитель закона зашёл к девушке, та сделала вид, что спала.
Она так притворялась в детстве.
Услышав приближающиеся из коридора шаги отца, она часто опускала голову на скрещенные за партой руки, притворяясь, что очень устала.
Спустя пятнадцать минут можно было заслуженно наслаждаться просмотром мультиков и предаваться такому чарующему после уроков отдыху, так как отец жалел свое чадо и внимал спящей позе дочери как мольбе оставить её в покое с домашним заданием.
Дать ей отдохнуть.
– Вы можете идти, – сказал Антон и открыл ключом недавние браслеты. – Внизу в отделе доследования возьмёте подписку о невыезде. И будьте осторожны с химическими веществами, этот день послужит для вас уроком. И ещё, – продолжил он наставлять удивленную от происходящего Анну, – я вызову Вас для дачи показаний в скором времени. В ваших интересах быть на связи. – Антон заметил, как девушка потирала затёкшие от наручников руки.
– Вы мне скажете, что будет дальше? – спросила она. Но тот улыбнулся и скрылся из виду.
16.
Человек уезжает, и это может оказаться непоправимым. Хлопает дверью, и это тоже бывает непоправимо. Любое предательство непоправимо. Подлость непоправима. Вероломство непоправимо. Нет, это всё пустой разговор. По-настоящему непоправима только смерть.
Эрнест Хемингуэй
Вечером 27 числа Сергей Хорин зашел в кафе. Юрист сразу почувствовал неотягощённую изысками атмосферу просторного зала по сторонам которого были разбросаны широкие тёмные дубовые столы с квадратными текстильными салфетками с защитным покрытием. На каждой салфетке стоял перевёрнутый бокал под пиво и бокал под вино, называемый в народе винником. Хорин огляделся в поисках клиента, которого никогда не видел, и всё же постарался углядеть знакомое лицо. Прямо перед входом справа сидела светловолосая девушка и курила. Дым поднимался над её головой, так как она сидела спиной к Сергею, и расходился тонкими невесомыми пластами в сторону бара. Откуда-то изнутри ресторана к ней подошла ещё одна девушка и присела за стол.
Сергей посмотрел влево. Там стояли сплошь пустые столы, с белеющими на них табличками «Зарезервировано».
Пройдя немного вперёд за колонну, он увидел ещё несколько столов со скатертью и без.
В середине зала сидела молодая женщина и пила красное вино. Голова у неё была опущена, и Сергей не мог её разглядеть.
Подойдя поближе, он удостоверился, что не знает её, как и то, что она здесь одна.
– Не меня ли вы ждёте? – любезно улыбнулся он, удивляясь немного тому, что подпись К. могла оставить женщина. Он посмотрел ещё раз в сторону бара и окна, но не обнаружил там живой души.
Пустующее кафе-ресторан разделялось на две зоны: ту, в которой сейчас находился Сергей, и ту, которая служила открытой верандой.