– Даже краше , чем запомнил.– Накоротке , как будто только-что расстались , сказал Илья при встрече в фойе гостиницы и галантно приобнял. В своей модной панамке и непринужденной дорогой одежде его можно было принять за богатого иностранца.

– Прогуляемся или сначала кофейку?-

Людмила пыталась держаться сдержанно, но хотелось взлететь от радости.

Они медленно пошли рядом по улицам, стараясь как можно быстрее поделиться всеми мыслями и событиями, которые жили в них пока раздельно. Казалось они всегда были знакомы , или мечтали встретить именно друг друга, и что летний тёплый ветерок вдыхается и выдыхается в одном ритме.

– Я прибрался в своей берлоге и могу приготовить ужин. – Илья внимательно наблюдал за ней.

– Поужинать , конечно, необходимо.– Улыбнулась Людмила.

– Но дело это – сугубо добровольное. – Пошутил он с очень серьезным лицом.

– Ведите уж! Или далеко?

Трёхэтажный дом , в котором жил Илья располагался совсем близко. Вход через ажурные, как оградка могилы, железные ворота и пустой двор , наводили на мысли о монастырях или длительных тюремных сроках.

Из прихожей бросилась в глаза общая в обстановке старинная добротность. Казалось мебель подобрана не только к интерьеру, но к архитектуре самого дома и даже к классической строгости фасада дома напротив, видневшегося из окна. Людмила впервые видела резные буфеты и трюмо в таком хорошем состоянии и в достаточном для них пространстве не в музее, а в жилье человека.

–Ужина что-то не вижу. Помочь на кухне?

– Я тебя сейчас съем.– Глаза Ильи утратили обычную ласковую насмешку, неизвестное хищное существо проступило сквозь знакомые черты: неестественная сила и энергия вдруг вытеснили его вальяжные и интеллигентные манеры. Людмила была оглушена, но и заинтригована переменой и не посмела сопротивляться.

Отпуск пролетел как сон. Днём Людмила почтительно вытирала пыль с роскошной мебели, с нежностью провожала струей воды хоровод шерстинок, оставшийся на раковине после утреннего бритья Ильи и бережно гладила одежду, почти всю новую. Вечерами же они отправлялись на длинные пешие прогулки. Пока их тела брели рядом, сознание Людмилы уносилось куда-то вслед за его рассказами. Он обладал удивительным даром слова , который совсем не растратил на работе. Экскурсии проводил не особо распыляясь, отстранённо от невнимательных слушателей . Обретя наконец-то восхищенного слушателя, его красноречие поднялось на новый уровень. Казалось, Илья впадает в транс и увлекает с собой Людмилу в свои раскрашенные фантазией миры. Ночами происходило неизменное обращение одержимого.

Расставание на вокзале истерзало сердца обоих, Илья как-будто сердился на себя и на неё за своё потерянное спокойствие. Людмила не знала как начать разговор о том, что разлука невыносима и жизненно необходимо всегда быть вместе. Толчея и роение пассажиров вокруг нервировали ещё больше. Нужные слова никак не шли на ум, и они просто молчали рядом, глядя перед собой невидящими глазами. После короткого поцелуя, перед отправлением поезда, тяжелый камень навалился на сердце , как могильная плита. Отвернувшись к стене на верхней полке, Людмила не могла ни спать, ни плакать.

Безрадостное возвращение домой было окончательно отравлено встречей с матерью.

– Нагулялась? Кому ты нужна под сорок лет? Сын как сирота при живой матери. – Мать ворчала и ворчала, но никак не могла целиком и полностью вместе со словами выплюнуть в лицо дочери все накопленное недовольство. Людмила наспех разобрала чемодан и , не сказав ни слова, легла спать, что бы больше не слушать бесконечное извержение злых слов.

Тяжелое настроение, как ни странно, не помешало уснуть. Она взлетела в ночное небо и сильный ветер трепал ее одежду. Немного покружив над землей, Людмила поняла, что она может сама выбирать высоту и направление полёта, но в небе было одиноко и скучно. Опустившись на землю , она оказалась перед входом в пещеру. И снаружи и внутри царила непроглядная тьма, и Людмила бесстрашно шагнула внутрь.

Вдали померещился ненадёжный огонёк. Больше идти было некуда и, продрогшая до костей Людмила, стала осторожно пробираться среди огромных камней в сторону приветливо мерцающего света в надежде согреться. По мере продвижения нарастало нетерпение и сердце начинало биться все быстрее. Наконец добравшись до освещенного места, Людмила увидела, что источником являлись несколько свечей, прикреплённых к каменной стене. Они освещали большой плоский камень, покрытый растительным орнаментом, похожим на буквы. Казалось,что создателей этих иероглифов вдохновила своей витиеватая тропическая растительность. На камне были кандалы для рук и ног, а по краям желобки , которые сливались в один большой , уходивший в землю канал.

Из темноты на Людмилу стала надвигаться клубящаяся, как комок жирных змей, чёрная масса. Крик ужаса зародился внутри, но жуткое ночное оцепенение не позволяло ему вырваться. Людмила не могла пошевелиться и , не веря своим глазам, смотрела на приближение подвижной маслянистой тьмы, пока в жилах буквально остывала кровь . Прямо напротив неё, клубы тьмы вытянулись в высокую чёрную фигуру. Это был высокий человек, в накидке. На голове его был странный головной убор, из которого по бокам торчали рога. В сгущении тьмы на месте лица горели красноватые угольки глаз, больше ничего разобрать было нельзя. Людмила пыталась попятиться, но бесконечно длинная рука вытянулась ещё больше и повалила парализованную ужасом жертву на камень, и кандалы сразу защелкнулись на ее руках и ногах. Издавая странные, но мелодичные завывания, фигура достала откуда-то длинный нож и одним движением срезала всю одежду. Лоскутки ткани осыпались рядом и моментально истлели, и невидимый сквозняк тут же унёс невесомый прах. Ледяной воздух подземелья или ужас происходящего, сковали крик в горле, не позволяя вырваться даже стону. Огромным усилием воли Людмила опустила взгляд вниз и увидела, что нож в костлявой руке наносит порезы на теле, дополняя рисунок на камне, точнее те участки, которые она закрыла собой. Боли почти совсем не было, казалось пение ввело в транс и палача и жертву. Людмила вспомнила как в детстве очень сильно порезала ступню и, тоже, совсем не почувствовала из-за потрясения, хотя рана была очень глубокая и рваная. Желобки постепенно наполнились и стекая по ним кровь стала светиться в полутьме, образуя какой-то текст на незнакомом языке, и Людмила все пыталась понять его содержание, пока сознание угасало.

Она проснулась с головной болью и в дурном настроении, как с похмелья. Прибравшись к обеду в квартире и пополнив запасы продуктов, она села у окна и стала думать. В шорохе шин за окном слышалась поступь уходящего времени. Тоска по счастливым дням заполонила все мысли. Думать не думалось, и сил ни на что не было.

Илья молчал несколько дней и это тоже изнуряло. Людмила написала несколько раз, но звонить не осмелилась. Не удавалось сформулировать: что нужно сказать. Она съездила навестить сына в лагерь. Он вёл себя обиженно и говорил неохотно. Посидев немного на лавочке у ворот лагеря, она отдала ему пакет с гостинцами и поехала обратно с чувством, что пытается напиться из пустого стакана.

«Тоска ужасная. Не могу дышать».

« Так же…»

« Как мы жили»

« Возвращайся. Лучше навсегда.»

Все уже было решено, до того, как она успела дочитать это. Но радости не было, перед глазами стояло обиженное лицо сына. Казалось несправедливо, что счастье требует именно эту жертву, и на его лице навсегда застынет это обиженное выражение.

«Заберу потом.» – твёрдо пообещала она себе, и сама же не поверила.

Мать от ярости не находила слов, точнее она все время, пока Людмила заканчивала дела в городе, увольнялась и собиралась, непрерывно говорила что-то, но непоследовательно и путаясь мыслями. Масштабы преступления были так значительны, что ей не хотелось пропустить ни одного пункта обвинения. Грядущую кару тоже хотелось живописать так, что бы ужаснуть и поразить.

В последний день мать и, привезённый из лагеря сын, сидели рядом на диване и смотрели на Людмилу. Мать настолько переполняла злость , что , казалось, скоро перестанет умещаться в ней и неизбежно переместится в ребёнка, как жидкость в сообщающихся сосудах.

– Я его скоро заберу.– Сказала Людмила.

– А я и не отдам! Быстро вернёшься. Нечего ребёнка из школы выдергивать.

– Я не вернусь.– Будущее невозможно было использовать в качестве аргумента, и , как всегда, в спорах с матерью, Людмила замолчала, потому что объяснять через глухую стену было бессмысленно, и слушать ее никто не собирался.

Из-за большого количества багажа пришлось ехать поездом. Соседи в купе безостановочно кому-то звонили, смотрели ролики в телефоне, садились и выходили, поэтому через два дня утром она вышла уставшая и разбитая.

– Наконец-то!– Илья встретил на перроне. Он тоже выглядел нездорово.

– Да. – Людмила с тревогой пыталась вглядеться ему в глаза.

Дома, снова пережив нападение одержимого, Людмила стала думать о дальнейшем , глядя в потолок спальни Ильи, пока он мирно спал рядом и на его лицо снова вернулось узнаваемое интеллигентное выражение.